Текст книги "На сопках Манчжурии (СИ)"

Автор книги: Евгений Белогорский

Соавторы: Владимир Панин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Продвижение врагов было остановлено, но дорогой ценой. Едва успев вставить в пулемет новую ленту, Николай Петренко уткнулся головой в свежевырытый бруствер. Прильнув к смотровой щели, напрасно окликал Митрохин своего боевого товарища, больше года прослужившего в тревожном Заамурье. Шальная вражеская пуля попала прямо в сердце молодого пограничника.

В третий раз, хунхузы устремились в атаку, когда пулемет умолк снова и на этот раз окончательно. Темной силой бросились они на стоявших, на их пути смельчаков. Один за другим прогремевшие гранатные разрывы отбросили китайцев назад, но подбежавшие сзади офицеры руганью и пинками заставили продолжить атаку.

Швырнув во врагов свою последнюю гранату, Никифор Размётнов ринулся в бой с обнаженным клинком. Двух человек успел порубить казак и ранить третьего, прежде чем пал от вражеской пули. Сам командир геройского наряда, хладнокровно опустошил свой наган, а затем подорвал себя и врагов, решивших захватить его в плен.

В добрых сказках и хороших фильмах, товарищи всегда успевают прийти попавшим в беду героям, в самый последний момент. Однако в жизни зачастую все бывает иначе. Поднятый по тревоге конный отряд Рокоссовского прибыл на поле боя, когда все уже было кончено. Хунхузы уже миновали пограничный заслон и выстраивались в походную колонну, для броска на Куаньчэнь.

Разгоряченные лихой скачкой, пограничники без раздумий сходу ударили по врагу ведомые своим командиром. Внезапное появление русских кавалеристов вызвало панику в рядах бандитов, несмотря на их численное превосходство. Потратив столько сил для уничтожения малочисленного секрета пограничников, они разом утратили храбрость от осознания того, что сейчас им предстоит с большим числом зеленых фуражек.

Те выстрелы и те штыки, что были выставлены в направлении стремительно скачущих с шашками наголо русских кавалеристов, были обусловлены, не стремлением китайцев сражаться с врагом, а лишь желанием спасти свои жизни. Отдав на заклание свои передние ряды, хунхузы дружно бросились к густому кустарнику, ища в нем спасение.

Схватка была беспощадной. Ещё не зная о судьбе своего секрета, пограничники нещадно рубили, секли, давили конями, уничтожая противника без всякой жалости и сострадания. Шел жаркий бой, и никакие проявления человеческих чувств, в этот момент были не допустимы.

Уже потом, выяснилось, что вокруг двух малоприметных сопок, на земле осталось лежать сто два хунхуза. Среди пограничников Рокоссовского также были потери но, не смотря на это, враг не смог пройти к станции и поставленная ему задача, не была выполнена.

Яростное сопротивление небольшой русской заставы приведшей к столь крупным потерям спутали карты Чжан Цзолиню, и отсрочить начало выступление главных сил клики. Стороны ещё успели обменяться гневными нотами, в которых Москва указывала на участие в конфликте китайских военных, а Мукден отвечал, что правительство Маньчжурии не несет ответственность за действие дезертиров.

Дипломатическая переписка продлилась ровно три дня. За это время командующий мукденскими войсками Чжан Сюэляня успел подтянуть к Чанчуню дополнительные соединения, и изготовились к бою, в ожидании приказа от своего отца.

Сам Чжан Цзолинь в это время был в Пекине, где шли напряженные переговоры между ним и Пэйфу. Обе стороны не хотели уступать друг другу пальму первенства в виде президентского кресла республики, но на генералов усиленно давили посторонние обстоятельства. Японцы торопили Чжана с походом на Харбин, а Пэйфу был серьезно обеспокоен внезапными успехами Сун Ятсена на юге страны. Лидер ГМ замахнулся на главные города юга Нанкин и Шанхай, где большинство предприятий принадлежали, французам, англичанам и американцам.

Поэтому оба лидера военных клик были вынуждены не грозно бряцать оружием, а искать компромиссы. Вскоре при помощи тайных покровителей враждующих клик, они были найдены. Пост президента страны получил ставленник Пэйфу, известный взяточник, генерал Цао Кунь, а Чжан Цзолинь, в качестве утешительного приза получил звание генералиссимуса всех сухопутных и военно-морских сил Китая.

В Пекине оба политических деятеля ещё только готовились поставить свои подписи под достигнутым соглашением, а мукденские войска, рано утром 24 марта, захватили русский анклав в Чанчуне. Поверив японцам, что многомиллионный Китай при поддержке Токио сможет повторить успех двадцатилетней давности, Чжан Цзолинь перешел Рубикон.

На любой войне вместе с серьезными вещами то тут то там, обязательно присутствуют курьезы. Не обошли они стороной и эту маленькую войну. Готовясь к захвату злополучного вокзала, китайцы казалось, предусмотрели всё, чтобы известие о начале военных действий стало известно русской стороне как можно позже.

Перед самым началом конфликта, специально подготовленные диверсанты перерезали телефон и нарушили телеграфную связь русских с Харбином. Вокзал и административное здание станции были захвачены китайцами в считанные минуты, и все обошлось без потерь. Казалось, что путь на Харбин открыт, но в дело вмешалась случайность, которую невозможно предугадать.

Так случилось, что один из служащих КВЖД заночевал у своей подруги, жившей неподалеку от здания вокзала. Проснувшись посреди ночи от звуков выстрелов и громких людских криков, он выглянул в окно и увидел, как китайские солдаты срывают русский флаг с крыши вокзала. Не теряя ни минуты, он бросился к телефону и не получившая особых инструкций от занявших телефонный узел военных, телефонистка соединила его со станцией Куаньчэнь.

– Платоныч, срочно передай в Харбин! Китайцы захватили наш вокзал в Чанчуне, флаг сорван, по всему городу идет стрельба. Это не провокация, это – война! – прокричал он в трубку дежурному по станции, прежде чем опомнившиеся китайцы прервали разговор. За спиной дежурившего по станции Платоныча была война 1904 года и потому, он без всякого раздумья и колебаний первым делом перезвонил в кабинет начальника погранзаставы, где вот уже месяц дневал и ночевал Рокоссовский. Согласно распоряжению Москвы, на время объявления особого положения, вся власть на станциях КВЖД перешла в руки пограничной стражи.

Сразу было объявлена общая тревога, но, желая проверить полученное известие, командир заставы, выслал к Чанчуню разъезды конной разведки. Ждать пришлось недолго, уже через полчаса нарочный доставил штабс-капитану дурные вести. По направлению к станции было отмечено движение большого количества китайской пехоты.

– Свентицкий! Начинайте эвакуацию заставы – приказал Рокоссовский помощнику, а сам устремился на станцию. В его распоряжении было очень мало времени, за которое он должен был нанести коварному врагу самый чувствительный удар, на который только была способна простая пограничная застава. И дело заключалось не в огневой мощи, которой обладал гарнизон заставы общей численностью в 64 человека.

Станция Куаньчэнь была очень важным пунктом в стратегических планах маршала Чжан Цзолиня захвата КВЖД. На ней происходила так называемая «переобувка» подвижного состава идущего из Харбина в Мукден и обратно.

Все дело заключалось в том, что Южно-Маньжурская железная дорога, подходившая к Куаньчэнь с юга, имела европейский стандарт ширины железнодорожной колеи. Китайско-Восточная железная дорога, начинавшаяся за Куаньчэнь, имела русский стандарт колеи, которая была шире европейской. По этой причине китайцы, не могли использовать на КВЖД свои вагоны и паровозы, изготовленные в Европе.

Планируя наступление на Харбин, китайские генералы очень рассчитывали захватить в находящиеся в станционном депо Куаньчэнь, русские паровозы и вагоны в целости и сохранности. Это давало им возможность за короткое время перебросить к Харбину свои войска, захватить его, а затем начать триумфальное шествие по всей протяженности КВЖД.

Этот план был одобрен японскими военными советниками, и теперь успех всей кампании зависел от быстроты китайской пехоты и расторопности Рокоссовского.

Даже зная намерения врага, было очень трудно сорвать его замыслы, имея в своем распоряжении столь скудный запас времени, коим обладал Константин Константинович. Задача была архисложной, но только не для человека, за плечами которого было почти десять лет боевых действий.

С момента получения приказа о введении на территории Куаньчэнь особого положения станция жила, что называется «на колесах», в ожидании возможной эвакуации. Это порождало массу бытовых неудобств, и не было дня, чтобы начальник станции Добрюха не плакался в жилетку Рокоссовскому, прося послаблений, но тот был неумолим.

– У меня приказ Москвы и я обязан его выполнить.

– Но ведь возможны некоторые разумные отступления от этого приказа. Ведь их, как правило, сочиняют кабинетные деятели, полностью оторванные от жизни, и потому занимаются чистой перестраховкой! – не унимался Добрюха.

– Когда вражеские полки стоят в двух верстах от станции, никаких отступлений от приказа быть не может. Я никогда не прощу себе, если Куаньчэнь попадет целехоньким в руки врагу, как некогда японцам достался порт Дальний – отрезал штабс-капитан, и Добрюха на время от него отстал.

Теперь же, когда этот решающий час настал, все гражданское население Куаньчэни по достоинству оценило деятельность коменданта. Да был страх и тревога в сердцах людей, но не было паники и хаоса, полностью парализующего любую деятельность. Каждый из людей знал, куда ему бежать и что делать, тревожные чемоданы уже стояли в углу и ждали своего часа.

Тревожно засвистели разводящие пары паровозы, загрохотали передвигаемые вагоны, теплушки, платформы, распахнули свои двери железнодорожные склады.

Зная все особенности «переобувки» железнодорожники грузили на платформы все, что только могло помочь врагу в решении его рельсовой проблемы. Решительной рукой мастеровые и выделенные Рокоссовским пограничники опустошали станционные склады. Все, что можно было вывезти, грузилось в эшелон, все остальное было обреченно на уничтожение.

Вслед за железом и всевозможными припасами, в вагоны и теплушки грузились семьи железнодорожников вместе с их нехитрым скарбом. Вместе с ними хозвзвод грузил имущество самих пограничников. Оружие, боеприпасы, амуниция и конная упряжь все было сложено в одном из станционных складов и только ждало отправки.

Очень много важного сделал Рокоссовский в ожидании тревожного часа, но, несмотря на это, он смог снарядить и отправить на север только один эшелон. Сделать больше, у него не хватило времени. Эшелон с беженцами ещё не покинул Куаньчэнь, а станционные депо и пакгаузы уже охватило рыжее пламя пожара.

Из раскрытых нараспашку складских дверей вырывались жаркие языки огня, с жадностью поглощающие все до чего они могли только дотянуться. Облитые керосином вагоны и теплушки, что были вынуждены оставить пограничники, ярко вспыхнули в утреннем рассвете наступившего дня. С грохотом рухнула поврежденная взрывом водонапорная башня, вслед за ней взлетела на воздух электростанция.

– Пора, господин штабс-капитан! – обратился пограничник к шагающему по опустевшему перрону командиру – Матвеев доносит, что китайцы будут на станции с минуту на минуту.

– Ничего, Лаврушин, – успокоил бойца Рокоссовский, – кони наши быстры, китайцы идут пешком, значит, время у нас ещё есть. Сейчас только гостинец на главной ветке заложим для маршала Чжана, и можно будет отправляться. Сходи-ка лучше, помоги товарищам с фугасом.

Так в огне и дыму, покидали свою станцию русские пограничники, по древнему обычаю оставляя после себя врагу только развалины и пепелище.

Выполняя приказ командования, Рокоссовский вел свой отряд к станции Таолайчжао, что находилась на крутом берегу Сунгари. Опираясь на этот природный рубеж, вставший во главе обороны Харбина генерал Зайончковский, собирался задержать врага на дальних подступах к городу. По приказу Слащева, Андрей Медардович прибыл в Харбин в средине марта, где вступил в командование отдельного Харбинского отряда.

В его подчинение перешли все воинские соединения, дислоцированные на КВЖД, которые в случае конфликта преобразовывались в особую армию. Первоначально в планах Генштаба она носила название Маньчжурская, но перед самым отъездом Зайончковский настоял на её переименование в Харбинскую, помня о неудачах 1904 года.

Вслед за Рокоссовским, к рубежу Сунгари пришли пограничные заставы со станций Бухай и Яомынь, в результате чего общая численность их сводного отряда достигла трехсот пятидесяти человек. Взяв в руки лопаты, они принялись возводить траншеи и пулеметные гнезда сразу за железнодорожным мостом, пересекавшим главный водный поток Маньчжурии.

Только через полтора суток на противоположном берегу Сунгари появились китайские разведчики. Обманутые оставлением русскими своих станций, они утратили бдительность и попытались сходу пересечь реку по неповрежденному мосту.

Укрывшиеся в окопах пограничники позволили китайцам подойти до последнего мостового пролета, а затем плотным ружейно-пулеметным огнем всех их уничтожили. Побросав тела убитых в реку, они вновь сели в засаду и стали ждать нового появления врага.

Противник не заставил себя долго ждать. Уже через полтора часа к реке подошел отряд численностью в пятьдесят человек, которые повторили ошибку своих предшественников. Нестройной толпой они устремились на противоположный берег в надежде первыми пограбить брошенную русским станцию, благо над ней не развивались клубы дыма, и не было видно огня.

Как и в первом случае, пограничники позволили врагу дойти до выбранного ими рубежа атаки, а затем открыли ураганный огонь. Боеприпасов у трех застав было вдоволь и потому патронов не жалели. Пулеметчики выкашивали передние ряды, а стрелки добивали обратившихся в бегство врагов.

Мост через Сунгари был не особенно длинным, но ни один из солдатов Чжан Сюэляна не сумел пробежать его полностью. Последний из беглецов был убит буквально в двух шагах от будки смотрителя, в которой он надеялся найти укрытие.

Командующий центральным участком обороны Рокоссовский, сам лично вышел на мост вместе с командой охотников, чтобы подобрать раненых и, оказав им помощь, допросить. Каково же было его удивление, когда команда не обнаружила ни одного живого человека. Пули заамурцев разили без промаха, а никто из китайцев не решился поднять руки.

Ближе к вечеру к мосту вышел авангард войск неприятеля, но в третий раз китайцы не стали наступать на русские грабли. На противоположный берег был отправлен небольшой отряд, который и выявил ценой собственной жизни, присутствие там русской засады. В виду наступления сумерек, китайцы отложили боевые действия до утра.

Командующий авангардом подполковник Цо Си надеялся, что за ночь к берегам Сунгари подойдут дополнительные силы, с помощью которых он сокрушит русский заслон и захватит Таолайчжао в целости и сохранности. Но его ждало горькое разочарование. Не имея возможности воспользоваться железной дорогой, войска Чжан Сюэляна двигались в пешем строю, отчего первоначальный план наступления на Харбин был полностью расстроен. Подкрепление не подошло, и Цо Си был вынужден действовать самостоятельно.

Под прикрытием огня, две роты китайцев попытались прорваться на русский берег, но были отбиты. На этот раз пограничники отошли от прежней тактики и позволили противнику беспрепятственно дойти лишь до средины моста.

Напоровшись на заградительный огонь сразу из трех пулеметов, китайцы остановились, залегли, но это не принесло им большой выгоды. Не имея возможность укрыться на простреливаемом со всех сторон мосту, они понесли большие потери и были вынуждены отойти.

Новое наступление на позиции пограничников последовало через три часа, когда к Цо Си подошли долгожданные подкрепления. Тогда, разместив по обеим сторонам моста стрелков, подполковник бросил на железнодорожный мост целый батальон.

Невзирая на сильный огонь из русских окопов, китайские солдаты упорно шли вперед, не считаясь с потерями. Сначала они миновали средину ненавистного моста, затем вышли на последний пролет и под громкие крики своих офицеров приблизились к русским траншеям. Им оставалось пробежать чуть больше двадцати шагов, а затем переколоть защитников Таолайчжао штыками.

Крики радости и торжества уже были готовы вырваться из их глоток, но в это время в них полетели гранаты. Их взрывы разметали в клочья передние ряды китайских солдат, а на тех, кто уцелел, устремились с примкнутыми к винтовкам штыками пограничники штабс-капитана Рокоссовского.

Громкое русское «Ура» пронеслось по крутому берегу Сунгари, и этого было достаточно, чтобы противник отступил прочь. Словно дикие лапифы устрашенные Эгидой Зевса, китайские солдаты обратились в повальное бегство при виде русских штыков.

Возбужденные боем пограничники были готовы атаковать неприятеля и на противоположном берегу, но ведущий их в бой командир остановил своих людей на средине моста.

– Стой! Назад! Отходим! – выкрикивал он приказы солдатам, которые те нехотя исполняли.

Отходя с моста, Константин все время пригибался к земле, внимательно разглядывая её, а затем подошел к сидящему в отдельной ячейке Свентицкому.

– Все в порядке, Виктор. Главный ход ещё за нами – успокоил штабс-капитан своего помощника.

– Слава Богу! Ведь столько трудов насмарку – обрадовался пограничник. С самого начала боев за мост, он был привязан к своему месту, не смея отойти от него без приказа.

– Хорошо положили косоглазых. Так глядишь, и до вечера продержимся – включился в разговор, подошедший с правого фланга обороны командир заставы Яомынь, капитан Гома. Вечер был тот минимальный срок обороны, до которого просил продержаться пограничников генерал Зайончковский.

– Продержимся, если только они артиллерию не подвезут. Против пушек тяжко нам придется, Семен Викторович – ответил Константин товарищу. Гома был старше его по званию и по возрасту, и потому по негласному уговору, считался главным офицером среди защитников Таолайчжао.

– Да, тяжко, но приказ нам никто не отменял и не отменит. Какие у тебя потери?

– Трое убитых и пятеро ранено, причем двое тяжело. А как у вас и Трегуба?

– Только четверо легкораненых на два отряда. Вот что, Константин. Пока нет стрельбы, бери дрезину, и отправляй своих бойцов в Харбин. Так они быстрее и надежнее доберутся до лазарета, чем на двуколке.

– Слушаюсь, господин капитан – козырнул Рокоссовский и отправился исполнять приказ.

Артиллерии, которой так опасались пограничники, у господина Цо Си не было, но кое-что иное способное сокрушить русскую оборону у него появилось, благодаря японскому советнику.

Солнце уже стало садиться, и его яркие лучи слепили глаза русских стрелков, когда у железнодорожного моста появилась странная машина. С виду она представляла собой обыкновенный военный грузовик, но необычной конструкции. В кузове его, на треноге располагался крупнокалиберный пулемет и несколько солдат гранатометчиков. От вражеских пуль их укрывала баррикада, сооруженная из мешков с песком, а с боков и зада кузова, на цепях свисали толстые деревянные щиты, надежно прикрывавшие скаты колес.

Двигался этот импровизированный броневик только задом, но, несмотря на всю свою неуклюжесть представлял для защитников станции серьезную опасность. Под его прикрытием штурмовые колонны могли без особых потерь миновать мост и вступить с русским в рукопашную схватку.

Изобретение японского советника осторожно приблизилось к началу моста, въехала на него, а затем медленно поползла вперед. Едва только машина миновала средину моста, как сидевший в кузове пулеметчик открыл по русским окопам непрерывный огонь, но те почему-то молчали.

Чем ближе приближался китайский броневик к последнему мостовому пролету, тем радостнее становилось лица Цо Си, и тем более мрачнел лик японского советника майора Комаци.

За время своей службы в императорской армии он уже имел дела с русскими и потому, интуитивно ждал, от вымерших траншей какой-то гадости. И предчувствие его не обмануло. Когда до конца моста осталось всего несколько метров, возле быка последнего пролета прогрохотал оглушительный взрыв. Высоко в небо взмыли столбы дыма и пламени, пролет качнулся, а затем с ужасным скрежетом и грохотом рухнул в Сунгари.

Вслед за ним упало в воду и изобретение японского майора, а также все те, кто в этот момент находился за грузовиком. В тоже мгновение, словно по взмаху волшебной палочки ожил молчавший до этого русский берег. Плотный огненный клубок ударил по заполнившим мост китайцам, безжалостно кромсая их ряды.

Один за другим падали солдаты Цо Си в студеные воды реки, так и не надевшей на себя ледяные оковы. Свинцовая гребенка стала методично вычесывать ряды китайцев, уже изготовившихся раздавить сильно поднадоевшую им горстку пограничников.

– О-о-о! – неслись крики несчастных, гибнущих на нескончаемо длинном для них мосту.

– А-а-а! – летело в ответ из оживших окопов защитников Харбина.

– Уа-уа-уа! – доносилось из рядов воинства Цо Си, пытавшихся своим огнем помочь товарищам, попавшим в смертельную ловушку.

Довольно долго два воюющих берега изрыгали друг в друга огненный град пуль и длинных очередей. Сначала перестрелка звучала заливисто звонко, затем в ней появилась некая вялость, плавно превратившаяся в сварливую перебранку, подобной той, что ведут базарные торговки. Не имея сил и желания выяснять свои отношения, они хотят, чтобы последнее слово непременно осталось за ними.

Огневая дуэль ещё не утратила своей силы и напористости, а майор Комаци, чья душа жаждала реванша, уже поучал Цо Си, что нужно делать завтра.

– Продолжение наступления в сложившихся условиях возможно только с применением артиллерии. Немедленно отправьте нарочного в штаб полковника Го Ляо с просьбой доставить сюда две полевые батареи. Этого будет достаточно, чтобы отогнать русских от берега и высадить десант. Течение реки здесь не сильно, так что большой трудности для переправы я думаю, не будет. Вместо лодок можно будет использовать плоты. Пушки должны прибыть этой ночью, чтобы завтра утром уже можно было продолжить наше наступление на север. Вам, все ясно?

– Да, господин майор, но боюсь, что господин Го может отказать мне в этой просьбе. У нас очень строгий учет за расходами снарядов – обеспокоено молвил Цо, но японец только зло глянул на него, с досадой втянул воздух через стиснутые зубы.

– Господин Го сделает все, о чем вы попросите, если ваш посланец передаст мою записку. Он следует вместе со штабом полковника и сумеет его убедить предоставить в ваше распоряжение артиллерию.

Сила записки Комаци была действительно велика. Едва только она была прочитана, как уже вставшие на бивак артиллеристы, снялись с места и, глухо проклиная всё и всех на свете, понуро двинулись на север. Об этом Цо Си доложил нарочный, вернувшийся на берега Сунгари с ответом господина Го. Подполковник очень обрадовался, но как оказалось совершенно напрасно. Когда встало солнце, он так и не увидел в своем лагере долгожданной помощи, и причина была до невозможности проста и банальна.

В китайских частях очень хромала дисциплина. Покинув лагерь полковника Го, артиллеристы шли до тех пор, пока ближайшие сопки надежно укрыли их от гневного ока начальства. Едва нужное прикрытие было обеспеченно, как артиллеристы сошли с дороги и заночевали посреди поля засаженного гаоляном.

Из-за этого, китайцы смогли возобновить свои боевые действия только ближе к полудню. Понукаемые гневными криками Комаци и ударами трости Цо Си артиллеристы развернули свои орудия, и противный завывающий вой, огласил просторы Сунгари.

Прижав к глазам бинокль, Комаци с жадностью наблюдал, как трехдюймовые снаряды кромсали линию русских окопов. Китайские артиллеристы стреляли отвратительно, очень часто были недолеты и перелеты, но при всем при этом наносили заметный ущерб обороне пограничников. Японец отчетливо видел, как был уничтожен один из станковых пулеметов, которые русские не успели убрать с бруствера траншеи.

Отдав приказ о высадке десанта, Комаци применил военную хитрость. Против оборонявших мост пограничников он приказал бросить малые силы, дабы отвлечь их внимание и связать боем. Главные же силы, майор приказал переправить на определенном удалении от моста полностью скрытого от глаз противника. Пока русские будут отражать ложную атаку, китайцы беспрепятственно пересекут Сунгари и ударят пограничникам в тыл.

Сам план был хорош, но господина майора подвела шаблонность. Готовя высадку десанта на ту сторону реки, он выбрал для этого самое удобное место в районе 12 кордона. На военном совете хорошо знавший эти места капитан Гома, сразу обозначил его как возможное место форсирования неприятелем реки. Поэтому, для подстраховки туда были отправлены два пограничника для наблюдения за противоположным берегом.

Появление у противника артиллерии сильно осложнило положение защитников Таолайчжао. Выкатив на прямую наводку орудия, китайцы принялись разрушать наспех созданную пограничниками оборону. Несмотря на то, что артиллеристы полковника Го не могли похвастаться особой меткостью, черные столбы разрывов, раз за разом поднимались над русскими позициями, снося брустверы и засыпая траншеи.

При первых же выстрелах, Рокоссовский отвел пограничников с позиции, оставив лишь одних наблюдателей, но по мере нарастания попаданий убрал и их. Противник вел огонь лишь по центральному сектору русской обороны, оставив без внимания её боковые стороны.

Артобстрел северного берега продлился около получаса, после чего батареи перешли к одиночным выстрелам, а к студеным водам Сунгари устремилась китайская пехота. Всего около двух с половиной рот было отряжено майором Комаци для лобовой атаки мостовых укреплений. Все остальные, почти два батальона пехоты, к этому моменту уже вышли к месту главной переправы.

Отразить высадку десанта у моста, для пограничников не составляло большого труда. Переброшенные с центрального сектора пулеметы быстро свели к нулю воинственный пыл «освободителей Маньчжурии от русского рабства». Их кинжальный огонь буквально опустошил переправочные средства китайцев, в очередной раз, окрасив воды Сунгари алой кровью.

Гораздо труднее обстояло дело с другим десантом. Выдвижение врага и его приготовления к переправе были замечены дозорными вовремя и доложены Рокоссовскому, вступившему в командование объединенным отрядом. Один из упавших в тыл китайских снарядов тяжело ранил капитана Гому, и тот был срочно отправлен на дрезине в госпиталь.

– Что будем делать, Константин Константинович? – обратился к Рокоссовскому штабс-капитан Трифонов, командир Бухайской заставы, – против нас выступает никак не меньше батальона и остановить их, мы не сможем. Не пора ли давать сигнал к отходу? Ведь мы уже выполнили приказ генерала Зайончковского.

– Отходить, когда для обороны Харбина важен каждый час, каждая минута? Нет и еще раз нет!

– Но оставаться здесь, значить обречь себя и людей на бессмысленную гибель, – продолжал спорить Трифонов, но Рокоссовский прервал его.

– Как командир отряда приказываю вам Сергей Михайлович силами вашей заставы удерживать оборону моста до последней возможности. В ваше распоряжение оставляю все пулеметы и комендантский взвод станции. Всех остальных людей я забираю с собой и атакую вражеский десант в конном строю. Вам все понятно?

– Так, точно! – козырнул Трифонов, и пограничники разошлись.

Штабс-капитан рассчитал все точно. Его отряд появился у переправы в тот момент, когда часть китайского десанта уже сошла на берег, а другая ещё переплывала Сунгари.

С гиканьем и свистом конники Рокоссовского вылетели из-за сопок, и всей своей массой устремились на, разом оробевшего, врага. Широкий строй, блеск обнаженных сабель и яростные крики стремительно приближавшихся пограничников, порождали в солдатских душах все, что угодно, но только не желание биться с таким врагом.

Страх перед «казаками» о чьих ужасных сабельных ударах ходили легенды, захлестнул сердца не только простых солдат, но и офицеров. Никто из них не дал команду построиться в ряд и дать залп по наступающей коннице. Лишь одиночки открыли огонь по катящейся навстречу им кавалерии, но они никак не могли остановить атакующий напор всадников Рокоссовского.

В одно мгновение высадившийся десант был рассеян и обращен в бегство. Дружной толпой китайцы бросились к недавно оставленным лодкам и плотам, чтобы спастись от свистящей смерти. Двести двадцать шагов, которые нужно было пробежать по ровной как стол маньчжурской степи, стали для многих из солдат последними. Словно карающие молнии метались в руках русских кавалеристов стальные сабли, с каждым взмахом теряя свой первоначальный блеск.

Сопротивления никакого не было. Бросая оружие, напуганная хрипло дышащей ей в спину смертью, плотная масса людей устремилась к водам Сунгари, дабы найти там свое спасение. Однако там его не оказалось.

Большинство лодок и плотов вернулись назад и в этот момент только подплывали к берегу с остатками десанта. У речного берега оказалось лишь с десяток лодок и несколько плотов, за обладанием которых вспыхнула драка. Люди не на жизнь, а на смерть дрались за спасительное место, а сзади набегали новые претенденты на счастливый билет.

Сидящие в лодках солдаты пытались выстрелами из винтовок отогнать русскую конницу от берега, но она уже успела смешаться с беглецами, и китайцы были вынуждены прекратить огонь. К тому же течение реки не позволяло плотам и лодкам стоять на месте, и они были вынуждены маневрировать.

Долго ещё неслись над водами Сунгари людские крики пока, наконец, густо облепленные плоты не покинули негостеприимные берега. Переправа была сорвана.

Сколько погибло от русских сабель и было унесено водами Сунгари, а также сколько в них пропало без вести, было трудно сосчитать. Свыше ста тридцати тел врагов, насчитали русские пограничники на поле брани, потеряв одиннадцать своих товарищей. Девятнадцать человек было ранено в этом бою, в том числе и сам командир. Чья-то шальная пуля задела его левую руку, но в азарте боя он этого не заметил.

Разозленные неудачей, китайцы возобновили обстрел русских позиций и прилегающих к ним территорий. Целых три часа, они утюжили северный берег из своих трехдюймовок. Снаряды падали не только на окопы и траншеи пограничников, но и на станцию, вызывая то там, то тут многочисленные пожары.

Цо Си уже не хотел захватить Таолайчжао в целостности и сохранности. Теперь его главным желанием было нанести противнику максимально возможный урон перед новым штурмом. По совету майора Комаци он намеривался повторить его ближе к вечеру, но в это время к нему прибыл нарочный от Чжан Сюэляна с приказом ждать его прибытия. Молодой генерал хотел лично осуществить взятие Таолайчжао.