Текст книги "На сопках Манчжурии (СИ)"

Автор книги: Евгений Белогорский

Соавторы: Владимир Панин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– И что же я забыл на этот раз!!? – воскликнул Го Можо.

– Вы забыли о тысячах наших соотечественников, живущих в Харбине. Если в назначенный час они разом ударят в спину русским, то город будет наш в течение двух часов! Признайтесь, Го, что это более верный шанс, чем ваш призрачный расчет на праздничное пьянство русских. Как говорят мои информаторы, генерал Зайончковский очень требовательный к дисциплине командир и наверняка не допустит такого ослабления своей армии – выложил свой аргумент Мо и с видом торжествующего триумфатора посмотрел на своего оппонента. Он ожидал новых гневных выпадов Го, но к его удивлению их не последовало.

– Восстание в Харбине ещё более утопично по своей сути, чем уничтожение топливных запасов противника. Вы явно перегибаете палку, господин советник, слишком высоко оценивая свои организаторские способности, – устало молвил Го и его ответ серьезно задел хамелеона. Полковник бил не в бровь, а в глаз.

– Вы не верите в возможность китайского восстания в Харбине, потому, что это не ваша идея! – зло бросил он Го Можо, позабыв про улыбку.

– Неправда. Эта идея рассматривалась мною с начала вторжения, но была отвергнута как бесперспективная. Китайское население в Харбине рыхлое и неоднородно. В нем нет нужного нам антирусского единства. Многие из китайцев с симпатией относятся к русским, другие считают себя русскими подданными и вряд ли согласятся выступить против власти с оружием в руках.

– Вы опасный пессимист, не верящий в нашу победу!

– Я реалист, на плечах которого лежит ответственность за армию, возложенная генералиссимусом Чжан Цзолинем. Ведь именно с меня спросят за конечный результат нашего похода на Харбин!

– Прекратите! Ещё не доставало, чтобы вы затеяли потасовку, как простолюдины в кабаке, – раздраженно воскликнул Чжан Сюэлян, решительно напоминая спорщикам, кто в этой комнате главный.

– Господин Мо, я буду очень рад, если все ваши слова претворятся в жизнь. Я понимаю, что такие серьезные дела требуют серьезной подготовки, но прошу помнить о времени. Весенний ледоход не за горами, – господин посланник с почтением склонил голову перед решением командующего. – Что касается вас полковник, то готовьте два варианта наступления, апрельское и майское. Надеюсь, что вы достойно выполните долг, возложенный на вас моим отцом.

– Слушаюсь, господин генерал. Разрешите удалиться для выполнения вашего приказа.

– Я не задерживаю вас, господа, – важно изрек командующий, и его советники послушно удалились.

Блистательный хамелеон действительно обладал определенным влиянием в кругах харбинских хунхузов. Прошло полторы недели после яростного обмена мнений в штабной палатке, и в Харбине взлетел на воздух состав с горючим для бронеотряда подполковника Шаповалова. По счастливой случайности взрыв произошел во время проведения маневровых работ. Прибывший из Читы состав перегоняли на дальний путь, где полученное горючее должно было перегружено в бензовозы и отправлено в специальное хранилище.

Взрывной заряд, заложенный между третьей и четвертой цистерной состава, вызвал взрыв огромной силы. Огонь сразу перекинулся на соседние цистерны, которые взрывались подобно огромным фейерверкам. За несколько минут на воздух взлетело сразу шесть цистерн с горючим по десять тонн каждая. Полное уничтожение было предотвращено благодаря вагону груженому щебенкой.

Расположенный в центре состава он принял на себя всю губительную силу рвущихся находившихся впереди него цистерн. От могучих ударов его сначала подбросило вверх, а затем опрокинуло набок, засыпав щебнем подъездные пути. Стоявшая за ним цистерна также предательски накренилась на рельсах, но все же устояла. В это время пришедший в себя после взрыва машинист дал задний ход и отвел на безопасное расстояние уцелевшие цистерны.

День взрыва состава с горючим стал самым черным днем для штаба обороны Харбина. В этот день они узнали всю силу гнева, казалось всегда выдержанного и корректного Андрея Медардовича. Генерал Зайончковский не кричал и не бранился, не тряс яростно кулаками перед лицами своих подчиненных. Его холодный голос безжалостно распекал вызванных в штаб офицеров, и был для них в сто раз тяжелей привычной командирской ругани.

– Кто вы такой!? Боевой русский офицер или запасник, который не знает своих прямых обязанностей и потому не способный выполнять возложенные на него уставом обязанности, – выговаривал генерал начальнику охраны станции капитану Черногузову.

– Но, позвольте, господин генерал, – начал лепетать пристыженный офицер, но был тут же прерван Зайончковским.

– Не позволю! Во вверенной вам службе охраны станции царит форменный бардак, за который мы вынуждены расплачиваться ценой жизни наших боевых товарищей. Да, бардак! Вам не нравиться это слово? Но как простите мне назвать то, что на тщательно охраняемую вашими караулами территорию проникает диверсант и уничтожает целый состав горючего. Возможно, вы и ваши подчиненные забыли, что идет война и в нескольких километрах отсюда стоят китайские солдаты, готовые начать новый штурм в любую минуту. Вы понимаете, что ваша преступная халатность почти, что открыла врагу свободный путь на Харбин и по закону военного времени я обязан отдать вас под суд.

– Ваше превосходительство… – взмолился перетрусивший Черногузов.

– Молчать! Вашему проступку нет оправдания! Единственно, что может облегчить вашу участь это искренняя помощь следствию. Вам понятно?!

– Так, точно! – Выпалил Черногузов, преданно пожирая глазами генерала.

– Штабс-капитан Рокоссовский! – требовательный голос Медардовича выдернул пограничника из застывшей перед ним на вытяжку офицерской шеренги. – Вам поручается возглавить следствие и выяснить, каким образом диверсанты смогли проникнуть на охраняемый объект. Отправляйтесь на станцию и расспросите уцелевших солдат и офицеров караула. На все я даю вам ровно сутки, после чего доложите о результатах вашего расследования. Все ясно?!

– Так, точно господин генерал – козырнул офицер и, повернувшись через левое плечо, покинул генеральский кабинет.

– Гибель шестнадцати человек и уничтожение врагом шестидесяти тон бензина заставляют меня усомниться в том, что мы контролируем положение в городе, Илларион Матвеевич, – обратился генерал к главному полицмейстеру Харбина подполковнику Феропонтикову.

– Казачьи патрули и добровольцы достойно несут вверенную им службу, господин генерал. Мне не в чем их упрекнуть, – гневно вспыхнул подполковник, но в этот день Зайончковский не собирался ни с кем миндальничать.

– Я говорю не о патрулях, которым дано право задерживать любого штатского и военного человека показавшегося им подозрительным. Я говорю о ваших полицейских и жандармах, которые по вашему же заверению знают Харбин как свои пять пальцев. И хочу, чтобы вы нашли этих людей, благодаря вашему знанию преступной среды города.

– Но с чего вы взяли, что уголовники имеют отношение к этому делу? Наверняка его совершили китайские хунхузы! – пытался защититься Феропонтиков.

– Вы знаете, я полностью согласен с вами, господин главный полицмейстер. Более того, я уверен, что взрыв на станции совершили хорошо обученные этому делу люди. И пришли они в Харбин извне, но получили помощь здесь, – полицмейстер активно замотал головой, показывая свое несогласие с этим утверждением, и это сильно разозлило Зайончковского.

– Это азбука диверсионной работы, подполковник, и не мне вам об этом говорить! Поставьте на ноги всю вашу китайскую агентуру. Диверсанты обязаны были оставить свой след в их среде. Делайте, что хотите, но найдите мне его. В вашем распоряжении три дня. Если по истечению этого срока я не получу интересующих меня сведений, то я буду вынужден просить Москву о вашей отставке.

От этих слов Феропонтиков покрылся красными пятнами, и с трудом пробормотав «Честь имею», не глядя ни на кого, оставил ристалище своего позора. Зайончковский дождался, когда за униженным полицмейстером закроется дверь и, как ни в чем ни бывало, продолжил экзекуцию.

– Поздравляю вас, Федор Митрофанович, – обратился генерал к начальнику контрразведки армии полковнику Будякину, – наши караульные посты сквозное сито, через которое китайские диверсанты ходят в Харбин как к себе домой. Позор!

Медардович ожидал, что Будякин попытается возражать, но хитрый контрразведчик дал генеральскому гневу спокойно изливаться наружу.

– Что вы намерены предпринять по этому поводу?

– Самым простым и действенным методом было бы увеличение числа патрулей и застав, как на подступах к городу, так и в нем самим. Как бы не были хорошо подготовлены диверсанты врага, но рано или поздно они просто обязаны столкнуться с патрулями, и чем больше будет их число, тем скорее мы их возьмем, господин генерал, – предложил контрразведчик.

– Самый простой не всегда самый действенный. Вы прекрасно знаете, что у меня нет возможности увеличить число застав и патрулей, не оголив свой фронт. Поэтому следует воевать не числом, а умением. Думаю, будет правильнее поручить охрану подступов к городу пограничникам. У них в этом деле большой опыт и прибывшее к нам подкрепление позволит сделать подобную ротацию боевых сил. Господин Куницын, – обратился генерал к заместителю командира Заамурского отряда, – немедленно приступайте к решению этого вопроса с начальником оперативного отдела армии, и чтобы сегодня же пограничники заступили на свои новые посты. Передайте им, что я очень надеюсь, что они блестяще справятся с поставленной перед ними задачей.

Андрей Медардович окинул цепким взглядом застывшую перед ним шеренгу, выдержал паузу, а затем произнес: – Господа офицеры, вы свободны. Начальника штаба попрошу задержаться.

Ровно через минуту, кабинет Зайончковского был пуст и только один полковник Чумаков сиротливо стоял перед генеральским столом.

– Присаживайся, Гавриил Романович – как ни в чем не бывало, любезным тоном предложил командующий и, не дожидаясь подчиненного сел в кресло.

– Что думаете по поводу случившего? – спросил генерал, учтиво предложив начштабу сигарету из своего портсигара. Выпустив весь пар, командующий был готов начать конструктивную работу.

– Не знаю, чем руководствовался противник, уничтожив состав с топливом, но он явно поторопился и тем самым оказал нам большую услугу. Теперь мы знаем, что их главная цель бензин. Значит, китайцы, хотят вывести из строя бронеотряд Шаповалова. А из этого следует, что новый штурм Харбина не за горами.

– Ну, в то, что противник предпримет ещё один штурм до начала ледохода на Амуре, никто не сомневался. Приход хабаровских мониторов сделает оборону городу не только неприступной, но и заставит китайцев думать о начале мирных переговоров, для выхода из этого конфликта. Однако вы верно подметили, что счет пошел на дни, а не на недели. Будь вы на месте Чжан Сюэляна, когда бы вы начали штурм? – спросил генерал Чумакова.

– Учитывая наш менталитет, то попытался бы ударить после Пасхи, двадцать седьмого апреля – ответил Чумаков, чем вызвал у Зайончковского смех.

– Ну, право это не серьезно, Гавриил Романович. Я ещё понимаю начать наступление, приуроченное к какой-то дате, дабы получить благодарность от начальства. Но атаковать позиции, в надежде, что на Пасху вся наша армия перепьется, это извините несусветная глупость.

– Не такая уж это глупость, если ударить именно по тому месту, где произошло особо обильное христосование. Представьте себе, оборона прорвана на небольшом участке, и противник спокойно вышел в наш тыл. А если учитывать, что глубокого тыла у нас нет, я не завидую тому положению, в котором мы окажемся в этой ситуации. Паника – очень скверная штука, способная в одночасье превратить солдат, в плохо организованную толпу. Недавно прошедшая война явила немало подобных трагических примеров.

– Хотя я не особенно верю в возможность возникновения подобного варианта, но приказ об усилении дисциплины на период Пасхи не помешает.

– Я бы сократил и упростил проведения празднования Пасхи на передовой – продолжал упрямо гнуть свою линию полковник Чумаков.

– Хорошо, составьте такой приказ, Гавриил Романович. Как говориться, кашу маслом не испортишь, – генерал подошел к висевшей на стене карте Харбина. – Значит, основную цель врага мы выяснили, отряд Шаповалова. Думаю, нам стоит подыграть китайцам. Следует распространить слух, что при взрыве на станции уничтожено не 60, а все 200 тонн горючего, отчего наши запасы горючего на исходе. Это должно придать смелости Чжан Сюэляну к проведению наступления, он двинет против нас все свои силы и натолкнется на наш огневой кулак. Самое удобное место для проведения наступления пехоты, у старой мельницы. Если все сойдется как надо, на новый штурм у нашего дорогого визави просто не будет сил.

– Не стоит недооценивать китайцев. Они могут просто не поверить слухам о нашем катастрофичном положении с бензином, – высказал озабоченность Чумаков.

– Так надо сделать так, чтобы поверили и это подтвердили все их здешние информаторы. У вас есть предложения?

– Для этого следует провести конфискацию бензина у всех владельцев частных автомобилей и фирм, занимающихся извозом. Это должно убедить китайцев в плачевном состоянии наших броневиков.

– Отличная идея! – обрадовался Зайончковский. – Как это нам будет лучше довести до сведения горожан; специальным обращением за помощью или приказом?

– Думаю лучше приказом. Обращение уж слишком откровенное признание своего бедственного положения. Это может насторожить противника, а приказ мы сопроводим слухами, специально распространенными нашими людьми.

Генерал, что-то хотел добавить, но тревожная трель телефонного звонка прервала его разговор с Чумаковым.

– Да! – недовольно бросил Зайончковский в трубку аппарата.

– Извините, Андрей Медардович, но к вам на прием настойчиво просится шифровальщик Серегин, – торопливо доложил из приемной адъютант.

– С каких это пор шифровальщики ломятся в кабинет к командующему во время совещания!? – начальственным тоном рыкнул в трубку генерал и, не дождавшись ответа, приказал адъютанту, – пусть войдет, надеюсь, это действительно важно, иначе он крупно пожалеет.

Вскоре дверь отворилась, и в комнату осторожно протиснулся молоденький подпоручик с листком бумаги в руке.

– Молния! Андрей Медардович, молния! Как вы сами и приказывали, немедленно доложить, – боязливо доложил Серегин генералу, выставив перед собой бумагу подобно щиту.

– Молния!? – удивился Зайончковский. Холодеющими от волнения пальцами он, выхватив у подпоручика бумагу, и принялся читать строчки сообщения, аккуратно написанные каллиграфическим почерком. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем генерал оторвал встревоженный взгляд от документа и скупо бросил шифровальщику: – Можете идти!

Дождавшись, когда за Серегиным закроется дверь, Медардович легкой походкой подошел к висевшей на стене карте и произнес:

– Боюсь, Гавриил Романович, нам придется изменить наши планы и изменить довольно серьезно.

Контрразведчики Харбина с блеском реализовали идею полковника Чумакова. Явившись к владельцам такси и частных автомашин, они предъявляли приказ генерала Зайончковского о конфискации имеющихся у хозяев запасов бензина. При этом завязывалась оживленная беседа, в которой офицеры либо доверительно сообщали, либо намекали о бедственном положении бронеотряда Шаповалова.

Для соблюдения достоверности, всем владельцам конфискованного бензина выдавались обязательства вернуть горючие после окончания боевых действий. После чего горючее доставлялось на тщательно охраняемый солдатами топливный склад.

Все это моментально наводнило Харбин мощной волной слухов. Количество тонн бензина взорвавшегося на железнодорожной станции в устах местных всезнаек и правдолюбцев росло с геометрической прогрессией. С такой же прогрессией по данным людской молвы падали запасы топлива генерала Зайончковского. Договаривались до того, что у бронеотряда Шаповалова топлива хватало только на один проезд от места своей дислокации до передовой, и всё.

В подобной лавине сплетен и разговоров любому шпиону было невозможно узнать истинное положение дел и, потому, сообщения для господина Мо от его информаторов грешили сильной расплывчатостью и недостоверностью.

Попытка выяснить истинное положение дел у военных также не увенчалась успехом, из-за режима чрезвычайной секретности введенного лично командующим. Дело доходило до того, что сами дивизионщики не знали, сколько они имеют в своем распоряжении топлива за исключением заполненных баков своих броневиков и танков.

Все разговоры со штатскими относительно запасов топлива были приравнены к потенциальному шпионажу, со всеми вытекающими последствиями. Судьба капитана Черногузова была прекрасным дополнением к генеральскому приказу.

Руководимая штабс-капитаном Рокоссовским комиссия полностью восстановила картину совершенной на станции диверсии. Подрыв эшелона, совершил хунхуз, переодетый нищим попрошайкой. Он дважды пытался пройти через караулы на территорию охраняемой станции под видом сбора подаяний, и всякий раз его прогоняли прочь от ворот.

Диверсанту повезло в третий раз, когда на воротах стоял наряд под командованием прапорщика Сизикова. Молодой человек, привлеченный в ряды армии по крайней необходимости, позволил мнимому нищему пройти на станцию для сбора угля выброшенного из паровозной топки. Этим промыслом, в Харбине пробавлялись многие нищие, и униженная просьба одетого в лохмотья босого человека, тронула сердце начальника караула. Солдаты хотели проверить его торбу с тряпками, но прапорщик махнул рукой, и хунхуза пропустили.

Все караульные уставы пишутся кровью. Такова горькая правда любой войны, будь она большой или малой. Теперь, к ранее пролитой крови прибавилась кровь самого Сизикова и его солдат.

Когда Рокоссовский доложил генералу о результатах своего расследования, тот без всякого колебания приказал отдать под суд капитана Черногузова. Он состоялся утром следующего дня и оказался чрезвычайно строг к провинившемуся офицеру. За преступные действия, приведшие к утрате столь важного для обороны топлива, Черногузов был приговорен судом к расстрелу. Зайончковский тут же утвердил это решение, приказав зачитать его по всем частям и соединениям гарнизона.

Приказ командующего был немедленно исполнен, но текст решения военно-полевого суда зачитанного военнослужащим, несколько отличался от того, что подписал Андрей Медардович. Утверждая решения суда, генерал сделал маленькую, но весьма существенную приписку: «исполнение решения суда отложить до окончания боевых действий». Эти несколько строк давали возможность Черногузову подать апелляцию для пересмотра своего дела в мирное время и вместе с тем заставляли болтунов в погонах хорошенько подумать, прежде чем начать вести приватную беседу среди штатских.

Бедный полицмейстер Феропонтиков с ужасом ждал обещанную ему Зайончковским отставку, но к его огромной радости она не состоялась. К исходу третьих суток, сменившие армейские посты пограничные секреты задержали вражеского лазутчика, намеривавшегося незаметно проникнуть в русский тыл.

Посланец господина Мо попытался уничтожить прикрученное к ручной гранате послание, но пограничники помешали ему сделать это. Шпион только успел выхватить гранату из специального чехла, но меткий выстрел сержанта Нагорного остановил его в самый последний момент. Не разорвавшаяся граната с посланием стала трофеем пограничников, а смертельно раненый лазутчик скончался от большой потери крови.

Захваченное дозорными письмо предназначалось одному из влиятельных в Харбине китайских коммерсанту Чан Цзин-Хо. В нем сообщалось, что генералиссимус Чжан Цзолинь согласен на требование Хо и его соратников, передать в их руки все имущество русской администрации КВЖД, в знак благодарности за оказанную им помощь в борьбе с общим врагом. При этом господин Мо повторял, что это произойдет только после полной победы над русскими. Для этого Чан Цзин-Хо и всей компании его единомышленников нужно было организовать в городе всеобщее восстание китайского населения в момент начала нового штурма Харбина. Точную дату этого события господин советник обещал уточнить после получения ответа от заговорщиков, предварительно ориентируя их на начало мая.

– «Не экономьте на расходах, финансируя это восстание. Для достижения победы все должно быть хорошо организованно и тогда, после занятия Харбина все вам окупиться сторицей. На каждый доллар, что вы вложите в наше дело, получите сто долларов прибыли. Вооружайте уголовников, обещая дать им возможность грабить богатые дома русских банкиров и коммерсантов, это действует на них безотказно». – Зайончковский прервал чтение письма и выразительно посмотрел на Будякина. – Хорошо пишут стервецы, знают, на чем играть. Что вы намерены предпринять, Федор Митрофанович?

– Немедленно взять под наблюдение господина адресата, и выявив весь круг его общения, арестовать скопом. Обычно на всю эту процедуру у нас уходит неделя, полторы, но боюсь, противник не даст нам такую временную фору. Судя по письму, ядро заговора уже сформировано, и он может вспыхнуть в любую минуту. Нет никакой гарантии, что китайцы не пошлют нового связного. В такой обстановке, у нас только один выход, в назначенный час провести массовые аресты всех подозреваемых в заговоре людей. Это позволит нам обезопасит свой тыл и выявить всех заговорщиков и им сочувствующих, – контрразведчик выжидательно посмотрел на Зайончковского.

Услышав это предложение Будякина, генерал стал в задумчивости теребить свою бородку. Военный до мозга костей, он терпеть не мог соприкасаться со всевозможными полицейскими делами, но теперь он был вынужден поступиться кастовыми принципами.

– Я всегда был против массовых арестов кого-либо, однако сегодня вынужден согласиться с вашими словами. В сложившихся обстоятельствах, это действительно вынужденный шаг в борьбе с коварным врагом. Действуйте.

Когда высокие лица покинули кабинет командующего, в коридоре Феропонтиков подошел к Будякину.

– Скажите, Федор Митрофанович, в перехваченном письме указано только одно имя, Чан Цзин-Хо, больше никого?

– Есть ещё пара имен – осторожно ответил контрразведчик.

– Ставлю сто против одного, что это тоже коммерсанты – уверенно изрек полицмейстер.

– Ваша, правда, Илларион Матвеевич, – согласился Будякин. – У вас есть какие-то соображения по этому поводу?

– Есть. Только, что вы получили у Андрея Медардовича право на широкие аресты подозреваемых в заговоре лиц. Насколько я понимаю, большинство заговорщиков – это состоятельные китайцы решившие половить рыбку в мутной воде. Как вы отнесетесь к тому, если список выявленных заговорщиков пополниться фамилиями нескольких человек, которые априорно могут состоять в нем. Это может быть очень выгодным делом.

– Не совсем понял ваши слова Илларион Матвеевич, поясните, – попросил контрразведчик.

– Всякий уличенный в заговоре человек, по законам военного времени подлежит передаче военно-полевому суду, а имущество его поступает в казну. Некоторые русские патриоты будут весьма признательны, если ряды харбинских коммерсантов будут очищены от азиатских заговорщиков, – иносказательно молвил полицмейстер.

– Сейчас для меня, как смею надеяться и для вас, важно нейтрализовать мятеж в самом его зародыше. В этом случае я думаю лучше проявить сверхбдительность, чем недоглядеть. А вот когда дамоклов меч заговора будет убран от нашей головы, тогда можно будет и заняться определением кто виноват, а кто невинная жертва роковых обстоятельств. Тут все будут решать показания и доказательства, – контрразведчик многозначительно подмигнул Феропонтикову и тот с пониманием закивал головой.

– Не извольте беспокоиться, Федор Митрофанович, доказательства будут, – заверил полицмейстер собеседника.

Между тем, в осажденный врагом город пришла Пасха. Несмотря на военные действия, русское население Харбина решило встретить главный праздник христиан с прежним размахом. Ровно в полночь с Великой субботы на Воскресенье, в погруженном во тьму городе, под громкие крики «Христос воскресе!» внезапно разом над всеми церквями вспыхнули кресты.

И хотя это была электрическая иллюминация, зрелище было потрясающее. Казалось, что горящие в воздухе кресты действительно знаменуют Воскрешение Христа, торжественно попирая мрак ночи. В эту минуту мало кто из харбинцев, вне зависимости от вероисповедания, не улыбался, от гордости за свой город и не осенял себя крестом. Настолько величественным было это рукотворное чудо.

В храмах ещё шла заутренняя литургия, а в домах горожан уже активно разговлялись. На праздничных столах, накрытых белыми скатертями, в громадном изобилии лежало всевозможное угощение. Люди разговлялись знаменитыми харбинскими окороками, колбасами, поросятиной. Столы ломились от оленины, фазанов, гусей, уток и курей.

Особо состоятельные горожане могли позволить себе украсить стол черной и красной икрой. Те, которым это было не по карману, обходились яблоками, грушами, апельсинами, ананасами, бананами, которые стоили буквально копейки. И у всех, вне зависимости от достатка, праздничный стол украшали всевозможные выпечки, куличи и пасхальные яйца.

В отличие от горожан, защитники Харбина были лишены возможности отметить светлое Христово Воскресенье. Находясь в полной боевой готовности, они лишь поздравили друг друга с праздником и провели всю ночь, не смыкая глаз.

Тревожась о возможности ночной атаки врага, начальник штаба полковник Чумаков лично прибыл на передовую линию обороны, однако на удивление всё было тихо. Лишь в одном месте произошел тревожный инцидент с участием русских пограничников.

Желая запутать противника, Будякин решил устроить ложный переход посланца господина Мо. Глубокой ночью, на нейтральную полосу было доставлено тело убитого шпиона, все это время, находившееся в городском морге под усиленной охраной.

В полной тишине, пограничные пластуны подтащили труп связника к заранее выбранному месту и укрепили на груди убитого гранату, аналогичную той к которой было привязано письмо к заговорщикам. При помощи тонкой лески, в нужный момент гранатная чека была выдернута, и сильный взрыв разворотил верхнюю половину туловища лазутчика.

Как и следовало ожидать, внезапный взрыв в ночи породил яростную перестрелку между воюющими сторонами, по прошествии времени сошедшую на нет. Когда же расцвело, китайские дозорные заметили вблизи своих позиций останки неизвестного человека. С большим трудом, из-за прицельного огня противника, они сумели доставить их в свое расположение.

По уцелевшим штанам и ботинкам трупа, китайцы опознали тайного курьера, неоднократно ходившего в Харбин по заданию господина Мо. После недолгого расследования причиной смерти шпиона был определен несчастный случай, о чем было немедленно доложено в штаб.

– Сколько раз твердил этому Чжу об осторожности, но он не услышал моих слов и, вот, плачевный результат! Из-за его халатности мы лишились очень важных сведений, которые нам так необходимы именно сейчас! – гневно воскликнул Мо, когда телефонист доложил ему об инциденте, – задержите последнюю выплату его семье. Каждый должен платить за свои ошибки!

Столь резкая реакция у посланца генералиссимуса на гибель собственного разведчика, была обусловлена тем, что она путала ему карты в продолжающемся противостоянии с начальником штаба армии. Мо было нужно как можно скорее получить сообщение о новой диверсии, которая должна была уничтожить оставшийся у русских бензин. Полковник Го Можо подозревал, что у генерала Зайончковского дела с горючим обстоят, не столь плачевно, как об этом доносили разведчики Мо. Сообщение из Харбина должно было быть триумфальной точкой в поединке специального посланника с отсталым штабистом.

Горько обманутого в своих ожиданиях, Мо очень подмывало отправить немедленно нового связного в Харбин, но здравая логика удерживала его от столь опрометчивого поступка. Гибель Чжу и торопливое извлечение его останков, наверняка обострило внимание русских солдат на этом участке обороны. Следовало сделать паузу, искать новое место перехода, а времени у Мо было, что называется, в обрез.

План штурма Харбина полковника Го Можо не был поддержан Чжан Сюэляном, посчитавшего, что восстание в тылу противника – более выгодный для него вариант. В этом случае он экономил на потерях, сохраняя вверенные ему отцом силы. При нынешнем положении дел в Поднебесной это было очень важным.

Командующий согласился отсрочить штурм Харбина до третьего мая, но с этого момента вся ответственность легла на плечи блистательного хамелеона. Погруженный в заботы грядущего штурма, господин Мо полностью лишился сна, но не собирался отступать. После личной рекогносцировки нового места перехода лазутчика, господин Мо дал добро на операцию.

Дату нового штурма Харбина, Мо решил сообщить заговорщикам ровно за сутки до его начала. Такого запаса времени вполне хватало Чан Цзин-Хо, чтобы привести в боевую готовность свои силы к началу мятежа.

Чтобы досадная случайность вновь не нарушила его планы, Мо не стал писать письма заговорщикам, да в этом уже и не было никакой необходимости. Лазутчику нужно было только назвать им время и место главного удара армии Чжан Сюэляна. Для окончательной страховки того, что курьер в точности выполнит порученное ему дело, Мо заплатил вперед половину обещанной награды вперед, однако его планам не суждено было сбыться.

Ровно за сутки до появления лазутчика, в Харбине были проведены аресты заговорщиков. Была арестована вся верхушка заговора во главе с Чан Цзин-Хо, Ван Ю-Цзином, Бо Лу-Таном и Дун Фа-Лу. По личному распоряжению генерала Зайончковского их задержание производил штабс-капитан Рокоссовский.

Пограничник уже оправился от ранения и подал рапорт командующему об отправке на передовую, но тот неожиданно отказал.

– У меня для вас Константин Константинович, есть одно важное и очень ответственное поручение. В Харбине, нашей контрразведкой выявлен заговор среди китайской элиты в пользу Чжан Сюэляна. Взрыв состава горючего на станции, которым вы занимались, это как раз их рук дело. Теперь они намерены поднять мятеж в нашем тылу во время штурма противника города. Промедление в подобном положении смерти подобно, и сегодня ночью мы намерены арестовать заговорщиков. Вам предстоит принять в этом самое непосредственное участие.

– Я? – удивился Рокоссовский, – но ведь с этой задачей может справиться любой офицер штаба.

– Вижу, эта весть вас не особенно обрадовала, но что поделать, – генерал сочувственно покачал головой. – Для сохранения полной секретности проводимой операции привлечение людей со стороны недопустимо и потому, я привлекаю к этому делу только тех, кому доверяю. Что же касается вашего рапорта, то я даю слово, что удовлетворю его, как только с угрозой мятежа будет покончено. Ещё навоюетесь, это я вам обещаю.