Текст книги "Атаман Устя"
Автор книги: Евгений Салиас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)
ХХIII
Уже разсвѣло совсѣмъ и небосклонъ алѣлъ все ярче, разливаясь пурпуромъ по краю надъ землей и золотя полнеба… Горы стояли еще въ утренней синеватой тѣни и клали темныя пятна въ урочища и въ Яръ, гдѣ по скату, среди зелени, бѣлѣлись хижины и хаты поселка. Вся окрестность при утреннемъ холодкѣ казалась свѣжѣе, крѣпче, моложе, но какъ бы еще въ полуснѣ. Все безмолвно и безучастно глядѣло на скользящую по теченію лодку, гдѣ лежитъ мертвое тѣло красиваго юноши въ такой одеждѣ, какую эти края видятъ еще въ первый разъ…
Вскорѣ, пока весь берегъ еще былъ въ тѣни, мѣловыя маковки горъ, будто покрытыя снѣгомъ, вспыхнули и засверкали ярко пунцовымъ огнемъ… и, отражаясь въ широкомъ и тихомъ лонѣ рѣки, горѣли и здѣсь вторично, подъ лодкой, предъ грустными глазами Усти, будто опрокинутая въ пучину многоводной Волги.
Новый нарождающійся день, полный жизни и мощи, свѣта и огня, будто удивленно заглядывалъ въ лодку, гдѣ везетъ мертвеца и сидитъ надъ нимъ понурившись дѣвушка, молодая и красивая, но тоже будто со смертью на блѣдномъ лицѣ.
Солнце глянуло изъ-за края земли чрезъ всю пустынную луговую сторону и разбросало золотые лучи по рѣкѣ, по горамъ и урочищамъ. Все кругомъ встрепенулось, будто, и отвѣтило засіявъ, радостно собираясь снова ожить и жить… Одинъ молодой капралъ, тоже озаренный солнцемъ, отвѣчалъ на ликованіе и призывъ окрестной жизни загадочной нѣмотой… Онъ одинъ здѣсь – лишній и чуждъ восторженно ликующей природѣ.
Устя только вздохнула тихо на первый теплый и свѣтлый лучъ, скользнувшій на нее, и молчала, не спуская глазъ съ лежащаго предъ ней мертвеца. Черты лица его уже нѣсколько измѣнились, но онъ лежалъ головой къ ея ногамъ и полуопущенныя вѣки скрывали отъ нея его взглядъ.
Орликъ изрѣдка косился на тѣло сурово и досадливо… Лежащій на днѣ лодки юноша, будто щурясь отъ солнца, глядѣлъ мутнымъ взоромъ своихъ мертвыхъ глазъ прямо на него.
– Зачѣмъ ты про островъ надумалъ, атаманъ? спросилъ наконецъ Орликъ.
– Чтобы тутъ былъ… Чтобы не отрыла команда… другая и не увезла въ городъ. Чтобъ никто не зналъ… Этимъ двумъ надо будетъ тоже строго указать. Лысый не скажетъ. А вотъ Бѣлоусъ.
– Заставлю молчать, коли пообѣщаюсь застрѣлить, выговорилъ Орликъ.
– Я на тебя и полагалась… Ты обѣщалъ все исполнять… Побожися, Орликъ, что его не увезутъ съ острова въ городъ.
– Вотъ тебѣ Господь. Не мудрено вѣдь. Мы не разболтаемъ. А этихъ двухъ – говорю – не боюсь. Лысый – малый добрый, а Бѣлоусъ не посмѣетъ. Только вѣдь намъ, Устя, надо скорѣй уходить. Самъ ты сказываешь про команду. Когда мы тронемся? Завтра бы надо… За Волгу, на Узеня, въ скиты. Такъ вѣдь. А?
– Ладно. Вы завтра… а я сегодня…
Орликъ удивился и переспросилъ, но Устя, снова глубоко задумавшись, не отвѣтила. Онъ смолкъ тоже и подумалъ: «Послѣ. Успѣется. Захочетъ спѣшить, я всѣхъ сегодня подыму».
Наконецъ, лодки приблизились къ большому острову, гдѣ недавно еще бились разбойники съ бѣляной. Устя вышла на берегъ и пошла озираясь… Шагахъ въ сотнѣ отъ берега росла большая развѣсистая ракита… Устя остановилась и обернулась…
Орликъ съ остальными уже несъ тѣло на холстѣ.
– Вотъ здѣсь! вымолвила Устя тихо, показавъ на землю подъ ракитой. И вдругъ она подняла голову и оглянула чистое голубое небо и восходящее солнце…
И дѣвушка вздохнула легко, спокойно, свободно… будто какую тяжесть роняя съ души.
Она отошла и сѣла опять около тѣла, положеннаго на травѣ. Живо принялись молодцы за работу и быстро высокая куча песку наворотилась около продольной ямы. Бѣлоусъ и Лысый уже скоро стояли по поясъ въ вырытой могилѣ… Орликъ отбрасывалъ и придерживалъ лопатой землю, которая снова ссыпалась съ кучи назадъ въ яму.
– Ну… вымолвилъ онъ, наконецъ, взглянувъ на дѣвушку. Онъ хотѣлъ сказать: «готово», но слово это не вымолвилось.
Дѣвушка задумчиво глянула на копающихъ, очнулась будто отъ сна и вопросительно смотрѣла.
– Буде! Довольно! сказалъ Орликъ.
– Нѣтъ… еще… тихо отозвалась она. – Бываетъ, что здѣсь половодьемъ заливаетъ, да надо тоже и…
Она хотѣла сказать «шире», но смолкла.
– Ну копай, ребята, – чтобы выше головы была, приказалъ Орликъ.
– Песокъ! Не тяжко копать-то! охотливо отозвался Лысый, снова усердно запуская лопату, но однако съ кряхтѣньемъ отъ раны выкидывая землю наверхъ.
Скоро яма была и больше, и глубже… Одна голова Бѣлоуса торчала изъ земли, а Лысаго было и не видно.
– Ну, вотъ… вымолвила она подходя… Вылѣзайте. Спасибо вамъ.
Когда оба мужика вылѣзли, Устя поглядѣла въ яму, потомъ снова также подняла голову и оглянула все ясное небо…
Затѣмъ она бросила холстъ въ яму, потомъ нагнулась, присѣла и, упершись руками за край, легко соскользнула на дно.
– Что ты! удивился Орликъ.
– Я его приму и уложу.
– Дозволь я самъ. Гдѣ-жь тебѣ. Помилуй. Тяжело…
– Нѣтъ, нѣтъ… Не перечь, Орликъ. Помни, обѣщалъ… Подавай тише. Я смогу принять одна.
Всѣ трое подняли тѣло и, держа подъ плечи, стали медленно спускать въ яму…
Дѣвушка приняла мертвеца въ объятія и лицо ея ожило и озарилось на мгновенье. Странное, восторженное выраженіе этого блѣднаго лица поразило Орлика. Она радовалась, какъ еслибъ ей возвращали его вновь живого и невредимаго. Съ трудомъ, напрягая всѣ силы, дѣвушка осторожно приняла это тѣло съ висящими руками, съ поникнутой на грудь головой и заботливо уложила его на холстѣ. Затѣмъ она долго глядѣла на него, наконецъ, выпрямилась и начала креститься. Бѣлоусъ и Лысый невольно поснимали шапки и стали тоже креститься… Орликъ вздохнулъ, но шапки не снялъ.
– Бѣлоусъ и ты, Иванъ… заговорила дѣвушка кротко, – вы не разбойники и не душегубы… Обѣщайте не сказывать никому, что здѣсь могила. Пусть никому невѣдомо будетъ.
– Что-жь? Зачѣмъ? съ чувствомъ отозвались оба заразъ.
– Ну, вотъ спасибо… Помилуй Господи и меня… Ну, закапывай!..
Она шевельнулась, доставая что-то изъ рубахи, потомъ взмахнула рукой и что-то ярко блеснуло. Ахнувъ тихонько, она осунулась и упала на тѣло…
Орликъ дико закричалъ, хотѣлъ броситься въ яму, но ноги его сразу подкосились отъ оцѣпенѣнія ужаса, и онъ, хватая себя за голову, упалъ на землю.
Лысый спрыгнулъ тотчасъ, сталъ поднимать дѣвушку, бормоча съ перепуга и захлебываясь…
Она ударила себя въ сердце мѣтко и крѣпко. Острый кинжалъ по самую рукоять вонзился въ грудь.
«Промаху не дамъ»! страстно обѣщала она ему еще ночью, когда рыдала надъ милымъ въ поселкѣ.
Лысый тихо и бережно положилъ дѣвушку рядомъ съ капраломъ и, поглядѣвъ на обоихъ, вдругъ заплакалъ, причитая:
– Господь прости… Царство небесное!
Бѣлоусъ глянулъ въ могилу, потомъ на Орлика, который валялся на землѣ рыдая, и молвилъ вздохнувъ:
– Вонъ она… разбойная-то жизнь… бездушная!
Уже только вечеромъ Орликъ самъ и одинъ закопалъ могилу и провелъ около нея всю ночь…
XXIV
Въ началѣ зимы, по первому пути, много дворянъ съѣзжалось въ Саратовъ ради любопытнаго случая.
Ожидалось въ городѣ съ нетерпѣніемъ всѣми жителями уже объявленное на воскресный день позорище. Долженъ былъ быть казненъ лютый волжскій разбойникъ и атаманъ, по имени Устинъ.
Въ городскомъ острогѣ въ кандалахъ и прикованный къ стѣнѣ сидѣлъ уже съ осени низовскій душегубъ и ждалъ возмездія за свои злодѣйства.
Преступникъ однако былъ взятъ въ плѣнъ не въ числѣ другихъ разбойниковъ. Команда, которая была послана и разорила гнѣздо сволоки на Волгѣ, супротивъ рѣки Еруслана, нашла поселокъ разбойный пустымъ, такъ какъ все его населеніе разбѣжалось заранѣе. Только въ одной хибаркѣ нашли солдаты совершенно разложившійся и страшный трупъ съ черными литерами на лбу В. и Д. А въ изрядномъ домикѣ около развалины оказался одинъ-одинохонекъ молодой разбойникъ, который самъ спокойно отдался въ руки команды и заявилъ, что онъ и есть атаманъ Устя.
– Что же не убѣжалъ за всѣми? удивился начальникъ команды.
– Васъ ждалъ. Намаялся на Волгѣ… Буде!.. Хочу пріять наказаніе отъ людей и искупить, елико возможно, грѣхъ свой… Чтобы народъ православный простилъ человѣка окаяннаго… А Господь проститъ… Онъ все видитъ…
Приведенный въ городъ атаманъ Устя разсказалъ судьямъ про всѣ свои злодѣйства, смертоубійства и грабежи, а равно и про лютое убіеніе начальника первой команды Засѣцкаго, Показывалъ все разбойникъ тихимъ и унылымъ голосомъ.
Въ камерѣ своей онъ сидѣлъ тоже смирно, молился часто и всѣхъ удивлялъ своимъ кроткимъ видомъ и смиреніемъ.
– Истинное покаяніе и Богу угодное! сказалъ священникъ, котораго призывали къ преступнику по его просьбѣ… И разъ батюшка выразился: – Какой это разбойникъ?! Кабы знали судьи то его строгіе… Но сказать о томъ, что священникъ узналъ на исповѣди отъ преступника, онъ не могъ ни судьямъ, ни жителямъ.
Приходили многіе въ острогъ поглазѣть на чудище лютое, атамана Устю… но всѣ обманулись… Молодой еще человѣкъ съ блѣднымъ и худымъ лицомъ не былъ страшенъ, а былъ жалокъ. Зашелъ однажды въ замокъ и старикъ, крѣпостной человѣкъ господъ Засѣцкихъ, и пожелалъ видѣть атамана Устю, такъ какъ слухи, ходившіе о немъ въ городѣ, не согласовались съ тѣмъ, что когда-то онъ, Терентьичъ, зналъ и видѣлъ…
– Да нешто ты атаманъ Устя? воскликнулъ онъ, когда поставили предъ нимъ разбойника. Хоть и много измѣнилось лицо это, а все-таки старикъ тотчасъ призналъ его.
– Я… Я – Устинъ, атаманъ низовскій.
– Помилуй… Да вѣдь ты эсауломъ былъ. Меня, въ Ярѣ-то, изъ заключенія выпустилъ и отъ смерти спасъ, добрый человѣкъ… Атаманъ вашъ былъ, сказывали молодцы ваши, злой оборотень… И пропалъ, сгинулъ, сказывали они мнѣ, послѣ убіенія и утопленія бѣдняги безвиннаго, да почитай еще малаго ребенка… что я выходилъ!.. И похоронить по-христіански намъ его не пришлося.
– Нѣту, старый человѣкъ… Все то пустое бреханье… То былъ не оборотень, а горемычная душа, мной же погубленная. А я разбойникъ Устя…
– Диво дивное!.. Да и горе-то горькое… горькое! всплакнулъ въ тысячный уже разъ дядька Терентьичъ.
– А скажи мнѣ опять, будь милостивъ, заговорилъ острожникъ, вдругъ задрожавъ всѣмъ тѣломъ, – скажи опять, какъ надысь сказывалъ, когда я тебя на волю изъ Яра выпускалъ… Побожися мнѣ, что капралъ недобирался ту дѣвушку на казнь выдавать.
– Вѣрно, соколикъ, вѣрно… Вотъ какъ предъ Господомъ, Богомъ. Мнѣ скоро умирать, не солгу. Да что тебѣ это? Чего застряло? Чего опять переспрашиваешь? Нынѣ ужь все равно… Не вернешь ничего…
– Нѣтъ, не все равно… Мнѣ умирать вотъ надо… Такъ не имѣлъ онъ въ мысляхъ ее на позорище и казнь вести сюда?..
– Нѣтъ, вотъ тебѣ, говорю, Богъ Господь! Помнится мнѣ тоже, за малость до того, какъ ваши пришли, да его потащили на смертоубійство, онъ сказывалъ: Много я, Терентьичъ, видалъ всякихъ дѣвицъ, всякаго званія, а ни разу ни одна у меня сердце не захватывала, вотъ какъ эта… Отстою я ее въ городѣ… А не отстою, въ Москву къ царицѣ поѣду и въ ноги брошусь…
Острожникъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ и всхлипывалъ, закрывая лицо руками, закованными въ тяжелыя вандалы.
– Прости и ты меня, старый человѣкъ! повалился онъ въ ноги Терентьичу…
– Ты супротивъ насъ не виноватъ… Или ужъ это все таково темно, что и не уразумѣешь ничего.
Присудили атамана Устю, въ виду важности злодѣйствъ его: умерщвленія бунтовскаго солдатъ команды царской и лютаго убіенія дворянина при «еройскомъ» исполненіи порученной ему должности, – къ колесованію и послѣ того отрубленію головы.
И предъ казнью на высокомъ помостѣ, среди площади, кланялся народу атаманъ Устя земно, на всѣ четыре стороны, говоря:
– Простите окаяннаго, народъ православный!
– Богъ проститъ! Богъ проститъ! многіе кричали изъ толпы.
А тамъ растянутый уже на колесѣ, какъ быть должно, вдругъ застоналъ разбойникъ и чудно выговорилъ, будто самъ себѣ:
– Прости меня, Устя…
Отрубленную голову атамана Усти воткнули на длинный шестѣ и носили по городу въ устрашеніе жителей.
1890
