Текст книги "Повесть о Морфи"

Автор книги: Евгений Загорянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Нет, он не мог увидеть Мэй, не выполнив своего обещания.

Странным образом, но для Пола лишь через победу над Стаунтоном, сильнейшим шахматистом эпохи, шел путь к Мэй…

И Пол начал готовиться к матчу со Стаунтоном; как будто условия этого матча уже были подписаны. Стаунтон отказался приехать в Новый Орлеан? Это ничего не меняет, рано или поздно он принесет Мэй скальп Говарда Стаунтона и бросит к ее ногам… Этот скальп оправдает все: его образ жизни, нерешительность, робость, стремление уклониться от встреч…

Пол никому не говорил ни слова, но чуткий Шарль отлично улавливал его мысли. Под его давлением Руссо и другие любители Нового Орлеана написали в Лондон второе письмо, оставшееся без ответа. Казалось, все потеряно, когда из Лондона пришел заказной пакет. В нем не было письма Стаунтона с его согласием, но было нечто другое – Британский шахматный союз приглашал мистера Пола Чарлза Морфи (Луизиана) участвовать в качестве гостя на очередном съезде союза, который намечено провести в городе Бирмингэме в июне или июле 1858 года.

В приглашении довольно глухо указывалось, что там же должен состояться и шахматный турнир, и не указывалось вовсе, приглашается мистер Морфи как участник съезда и турнира или только как участник съезда.

Впрочем, это не имело практического значения, так как Пол принял решение мгновенно. Он прекрасно понимал, что неприятных разговоров с матерью и Эллен не избежать, но разве мог он упустить такой блестящий шанс!

В первых числах апреля Пол написал в Англию, что благодарит за приглашение и постарается им воспользоваться. С той же почтой он сообщил Эджу, что рассчитывает быть в Англии в июле и просит «заранее провести все необходимые подготовительные мероприятия». Он сам не очень хорошо знал, что подразумевалось под этой деловитой формулой, но твердо знал одно – если он будет в Англии, Стаунтону придется играть с ним матч.

– А Стаунтон не обманет тебя, Пол? – озабоченно спросил Мориан. – Ты приедешь в Европу, а Стаунтон скажет, что он болен и не расположен играть.

– Надо постараться, чтобы Стаунтон не сказал этого! – запальчиво ответил Пол. – Мистер Стаунтон – благородный английский джентльмен, он не может изменить своему слову!

– Аминь! – сказал Мориан.

С тяжелым чувством Пол начинал разговор с Эллен, но чуткая девушка успокоила его с первой минуты. Как только он упомянул о том, что победа над Стаунтоном даст ему возможность просить официально руки Мэй, Эллен преобразилась.

Сияя глазами, она сама просила его:

– Поезжай в Европу, Пол, поезжай непременно! Не думай о нас, мы будем тебя ждать – и дождемся. Ты любишь Мэй, и Мэй любит тебя, не может не любить… Ты вернешься чемпионом мира, национальным героем… Джеральд Аллисон не сможет отказать тебе!

Пол поцеловал сестру, отправился в банк и снял со счета еще пять тысяч. Часть расходов ему возместят, но нельзя же ехать без денег в такую даль и на столь неопределенный срок, не так ли? Затем Пол заказал на завтра билет на пароход, идущий вверх по реке. На этот раз он не собирался останавливаться в Вашингтоне и решил пересаживаться так, чтобы попасть в Нью-Йорк кратчайшим путем.

Лишь проделав все это, Пол решился на заключительный разговор с миссис Тельсид.

На его счастье, мать была в хорошем расположении духа.

Работа над оперой «Луиза де Лоррэн» шла успешно, писался уже третий акт, в котором арфа делала чудеса… Миссис Тельсид возобновила свои музыкальные четверги, знаменитые в Новом Орлеане. На этих вечерах профессионалы-музыканты встречались с любителями в мирном музыкальном соревновании. Попасть на вечер к миссис Морфи было не просто, любой житель города считал это для себя высокой честью.

Когда Пол вошел к матери, миссис Тельсид была чрезвычайно озабочена: квартет профессиональных музыкантов, помогавший ей в работе над оперой, явился не в полном составе, не хватало второй скрипки.

– Увы, миссис Тельсид, его надо понять! – сказала первая скрипка. – Наш друг понес тяжелую потерю. У него умер ребенок, сегодня он хоронит его.

– Какой ужас! – схватилась за виски миссис Тельсид.

– Что вы, миссис Тельсид! – вступился виолончелист, понявший неправильно возглас хозяйки. – Наш друг может опоздать, но никак не может не прийти совсем! В конце концов ведь и ребенок-то был совсем маленький – вот такой!

– Итак, отныне скорбь измеряется в дюймах! – серьезно сказал вошедший Пол. – Мамочка, можно тебя на минутку?

Они отошли к окну.

– Дело в том, мама, что мне придется поехать на несколько месяцев в Европу, – непринужденно сказал Пол. – Меня пригласили в Англию на очень почетный съезд, я никак не могу отказаться.

Миссис Тельсид пытливо смотрела на сына.

– Ты уверен, что не можешь отказаться, Пол?

– Совершенно уверен, мамочка. Кроме того, что плохого в том, что я проедусь в Европу? Ты сама говорила, что стоит предпринять такую поездку просто так, чтобы пополнить образование.

Мать смотрела в окно мимо Пола, брови ее дергались.

– Мы ждем вас, миссис Тельсид! – крикнул один из оркестрантов.

И она решилась.

– Ты не забыл моих слов, Пол?

– Каких слов, мамочка?

– О том, что джентльмен не играет на деньги, и о многом другом… Ты помнишь свое обещание?

– Как же я могу забыть его!

– Хорошо, Пол, тогда ты можешь ехать. Когда ты отправляешься?

– Завтра утром, мамочка.

– Так срочно?

– Времени совсем мало, мамочка.

– Хорошо. Я встану пораньше и соберу твои чемоданы.

– Эллен уже собрала их.

– Тем лучше. Перед отъездом зайди со мной проститься.

– Разумеется, мамочка!

И довольный Пол выскользнул из гостиной, откуда уже неслись звуки увертюры. Он постоял за дверью и отправился прощаться с Эллен.

На следующий день, 26 мая, Пол выехал на пароходе «Натчез». Он прибыл в Нью-Йорк 8 июня.

9 июня, даже не повидавшись ни с кем из нью-йоркских шахматистов, Пол отплыл на трансатлантическом лайнере «Аравия» в Старый Свет. Он не хотел привлекать внимания к своей поездке.

Он ехал завоевывать Европу и Мэй совершенно один, никому не известный и свободный как птица.

Одиночество не мешало ему. Пол был счастлив, как мальчишка, в первый раз вырвавшийся на свободу.

XI

«Аравия», лайнер первого класса, шла на восток.

Вздымаясь и опускаясь, нос ее резал зеленую воду Атлантики, и жирно шлепали рассеченные воды по выпуклым черно-белым бокам корабля.

Погода стояла отличная.

Долгие летние дни просиживал Пол на палубе, на полосатом, парусиновом шезлонге, лениво следя за облаками, плывущими в небе. Пол ехал один. Клубы в Новом Орлеане и Нью-Йорке предлагали ему провожатого, но он предпочел отказаться. Отказался он и от денег. Деньги у него были – он не хотел ничьей помощи, он должен был победить Европу один на один.

Он был один и совершенно счастлив.

Через двенадцать дней – время, близкое к рекорду тех лет, – «Аравия» вошла в Ливерпульский порт. Пол пересел в железнодорожный вагон, хоть этот вид сообщения ему совершенно не понравился. Высадившись на лондонском вокзале, Пол с трудом нашел кэб. Никто не встречал его, он слегка обиделся.

Он приказал везти себя в гостиницу. Краснолицый кэбмен в цилиндре с кокардой влез на высокие козлы позади седока и щелкнул бичом.

Через полчаса Пол был на Стрэнде. Коридорный, похожий на министра, отвел Пола в просторную холодную комнату и попросил уплатить за неделю вперед. Пол уплатил и лег спать.

Через час он проснулся, ему было холодно. Пахло пылью и плесенью, где-то под полом скреблась мышь.

Пол позвонил и попросил растопить камин. Его лихорадило.

Заспанная горничная, похожая на кильку в локонах, растопила камин, посмотрела на Пола выжидательно, зевнула и вышла.

Дрожа под одеялом, Пол пристально глядел в огонь.

Шурша, распадались огненные холмики, оранжево-черные тени бегали по ним. Мышь продолжала скрести.

Пол согрелся и уснул.

Проснулся он поздно и сразу вспомнил, что сегодня – 22 июня, день его рождения. Ему исполнился двадцать один год.

Пол усмехнулся под одеялом. Сегодня уже могла бы состояться церемония допущения в суд… Но стоит ли спешить? Перед ним – бесконечно долгая жизнь, адвокатура успеет, десять раз ему опротиветь. Сейчас перед ним стоят более важные, более ответственные задачи. Надо решать их, а адвокатура подождет.

Так обычно рассуждает Юность.

Пол оделся и пошел завтракать. Он сел у окна и потребовал газеты. Ни в одной из лондонских газет не было ни строчки о его приезде, Лондон не знал о нем.

Пол удовлетворенно улыбнулся, но где-то в глубине души равнодушие прессы обидело его. Как примирить это противоречие, он не знал.

Прогуляв по Лондону весь день, Пол рано пообедал и отправился в шахматный клуб.

На протяжении веков шахматы пользовались весьма малой популярностью среди коренных англичан, всему предпочитавших сначала медвежью травлю, а затем бокс и футбол.

Интерес к шахматам зародили выходцы с Европейского континента. Великий Филидор прожил в Лондоне долгие годы, и вокруг него собралась небольшая кучка восторженных почитателей и последователей. Когда Филидор умер, сильнейшими игроками Лондона были его ученики: преподаватель Саррот, эмигрант де Бурблан, архитектор Паркинсон и торговец музыкальными инструментами Льюис. Реакционная деятельность Священного союза, в посленаполеоновскую эпоху пресекавшая всякое проявление свободной мысли в Европе, пополнила Лондон новой многочисленной волной политических эмигрантов. Русские, поляки, венгры, итальянцы – все они обосновались в Лондоне, и среди них было немало сильных шахматистов. Пришельцы оживили и развернули в Англии шахматную жизнь. Шахматные клубы стали насчитываться десятками, они существовали чуть ли не в каждом кафе. От бородатых поляков и итальянцев шахматная страсть передалась коренным лондонцам. В одном из кафе некий мистер Глидден организовал специальную шахматную комнату, ставшую впоследствии знаменитым «Диваном».

Глидден обставил в восточном вкусе заднюю комнату своей табачной лавки на Кинг-стрит в Ковентгардене. Он закупил несколько десятков шахматных комплектов; и предоставил все это в распоряжение шахматистов. В «Диване» можно было также заказывать кофе и другие напитки.

В тридцатых годах XIX столетия дело пошло отлично, пришлось расширять помещение. Все известные шахматисты эпохи перебывали в «Диване». Здесь играли Попард, Фрэзер, Даниэлс, Сцен, Уильямс, Перригол, Александер и другие. Здесь начинал свою карьеру до того, как перебраться в кафе «Де ля Режанс», молодой Лионель Кизерицкий. Ветераны Льюис и Джордж Уокер, в 1833 году открывший первый в лондонской печати регулярный шахматный отдел, избрали «Диван» своим постоянным местопребыванием и почти не покидали его до самой смерти.

Здесь Говард Стаунтон получал коня вперед, и здесь же он стал первым шахматистом эпохи.

Сент-Аман, Андерсен, Гаррвитц, Клиг – все знаменитости, бывая в Лондоне, обязательно посещали «Диван». Здесь они встречались с ведущими лондонскими шахматистами: Боденом, Барнсом, Бэрдом, Лэве, Фалькбеером, Уормолдом, Кэмпбеллом, Брайеном и другими. Иоганн Левенталь, обосновавшись в Лондоне в 1851 году, начал бывать в «Диване» постоянно.

В середине XIX века Лондон был шахматной столицей мира, нигде в другом месте люди не играли в шахматы так много и так азартно. Накал шахматных боев в «Диване» напоминал исторические дни скакового дерби.

Некий мистер Хаттмэн решил создать «Дивану» конкуренцию и основал новый Вестминстерский шахматный клуб, также знававший славные дни. В 1833 году там играли свои матчи Лабурдоннэ и Мак-Доннель, а число членов клуба дошло до трехсот человек…

Однако с 1838 года мистер Хаттмэн попал в полосу финансовых затруднений, и Вестминстер-клуб захирел: чем больше народу в нем обедало, тем невыгоднее это оказывалось хозяину.

Экономический расчет был сделан неправильно.

Хаттмэн начал устраивать вечера карточной игры, и это немедленно отразилось на репутации клуба. Хаттмэн перешел на музыкальные вечера, и первичная цель клуба стала постепенно теряться. Вскоре Хаттмэн обанкротился, клуб стал влачить жалкое существование, прозябая на подачках своих состоятельных членов. Наконец остатки Вестминстерского клуба влились в «Диван» и были поглощены им.

В пятидесятых годах неутомимый Джордж Уокер организовал новый шахматный клуб, названный Сент-Джордж-клубом, главным образом в его честь. Клуб начал работать в самом аристократическом квартале Вест-Энда, среди его членов насчитывалось немало громких дворянских фамилий: лорд Рочестерский, лорд Ревенсворт, достопочтенный Чарлз Муррэй, лорд Кларенс Пэджет, м-р Брук-Гревилль и прочие и прочие. Членов клуба было 150 человек, каждый уплачивал взнос в три гинеи ежегодно. Организационной частью заправлял энергичный и состоятельный мистер Б. Смис.

Однако и этот аристократический клуб оказался недолговечным. Финансовые дела его ухудшились, а мистеру Б. Смису вскоре надоело нести за свой счет расходы и убытки. Секретарь Сент-Джордж-клуба мистер Томас Гэмптон даже предоставил для его нормальной работы собственную просторную квартиру на Кинг-стрит, но это ненамного продлило дни умирающего клуба.

Однако титулованные клубы Вест-Энда могли рождаться и умирать сколько им угодно. В Лондоне был еще один клуб, не знавший ни упадка, ни финансовых затруднений. Он назывался просто «Лондонский шахматный клуб» и помещался в самом сердце Сити, возле государственного разменного банка.

Что общего между Каиссой и Маммоной? Как могло сочетаться величавое спокойствие шахмат с азартом биржевых маклеров? Оказывается, нет ничего невозможного в нашем мире.

Вот шумный ресторан Партелла. Комнаты первого этажа рядом с рестораном заняты биллиардными столами, здесь с утра до ночи слышится сухой костяной стук шаров.

Поднимемся выше – и мы попадем в настоящий старый Лондон и колыбель английских шахмат.

В правом углу сидит председатель клуба, ученый мистер Монгредьен, решительный человек с бакенбардами. Он один из сильнейших любителей Лондона. Монгредьен несколько слаб в дебютах, но умеет зато выкручиваться из самых безнадежных положений, его тактической изобретательности нет конца. Рядом с ним – мистер Джордж Медлей, секретарь клуба.

Биржевой маклер по профессии, Медлей часто убегает на часок с биржи, чтобы сыграть партию в шахматы. Играет он энергично и напористо, как и полагается биржевому маклеру.

Члены этого клуба – трезвые и положительные люди, у них нет титулов, но суммы банковских счетов таковы, что на них можно купить полдюжины лордств.

В Лондонском шахматном клубе можно найти людей для любой сделки – они финансируют строительство железной дороги или любое ваше предприятие, если вы сумеете им понравиться…

Оглянитесь, и вы увидите некоронованных королей британского рынка. Это они ведут английскую коммерцию вперед, через моря и океаны. Это они заставили английские пушки загреметь у ворот Пекина и открыли Японию для мировой торговли.

Отцы их овладели Индостаном и заложили основы британской колониальной империи. Дети в 1846 году заставили правительство отменить высокие пошлины на зерно во имя пресловутого «фритредерства», свободы торговли. Они заявили титулованной аристократии: «мы, люди среднего класса, банкиры, фабриканты и торговцы, являемся силой и величием Британии!»

Этим людям удалось ограбить половину земного шара, и они мечтают о второй половине.

Эти люди основали Лондонский шахматный клуб для самих себя, и они не позволят ему угаснуть. Не таковы люди Сити: если в клубе останется один член, он из собственного кармана будет поддерживать свой клуб до последнего пенни.

Лондонский шахматный клуб был основан пятьдесят лет назад, в 1807 году. Его первым председателем был мистер Огастэс Хэнкей, а членами-учредителями – сэр Астлей, знаменитый хирург сэр Иссак Лайон Голдсмид и другие.

Пока не было найдено собственное помещение, члены клуба встречались в кофейной Томаса в Корнхилле, на «Зерновом дворе».

Затем клуб перебрался в собственное здание. Здесь игрались исторические матчи Стаунтон – Гаррвитц, Гаррвитц – Горвиц, Гаррвитц – Уильямс и другие.

Сильнейшими игроками клуба были Монгредьен, Слоус, Дж. Уокер, Мэдли, Моод, Гринэуэй и Брэйн.

И все же, прибыв в Лондон, Пол отправился не в Лондонский, а в Сент-Джорджский шахматный клуб: здесь он рассчитывал увидеть организаторов предстоящего в Бирмингеме британского шахматного съезда.

Погода испортилась, лил нудный лондонский дождик, проникающий, казалось, сквозь кожу. У Пола был сильный насморк, болела голова.

Войдя в зал Сент-Джордж-клуба, Пол разыскал мистера Томаса Гэмптона, секретаря, и представился ему.

Растерявшись на мгновение, Гэмптон громко представил Пола окружающим. Его встретили вежливо, но без особого любопытства. Пол был представлен как чемпион Соединенных Штатов, а это звучало не так уже громко.

Лондонцы учтиво взирали на хрупкого юношу, стоявшего перед ними, и отдавали должное его костюму и умению держать себя. Пол всегда был неравнодушен к своим туалетам. От новоорлеанского портного он умел добиться строгого шика и чистоты линий. Рубашка немного помялась в чемодане, но была снежной белизны и безупречного покроя. Лакированные ботинки на пуговицах обтягивали маленькие, как у ребенка, ноги.

– Он похож на джентльмена! – на ухо сказал один из членов клуба другому.

– Но на мужчину не похож нисколько! – фыркнул тот.

Он был прав. Маленькое, точеное, безбородое лицо Пола выглядело странно среди лихих усов и солидных бак. Он слишком походил на девушку, переодетую в костюм английского дэнди. Бородачи невольно смотрели на него покровительственно.

– Мистер Морфи, сэр! – заявил Гэмптон, когда окончились приветствия. – Мы десять дней назад направили вам сообщение о том, что съезд переносится на вторую половину августа. Неужели вы не получили его?

– Очевидно, мы разминулись в пути! – с улыбкой ответил Пол. – Но в этом нет ничего страшного, джентльмены; я счастлив, что прибыл в Англию, и с радостью поживу среди вас эти полтора месяца.

– Вы впервые в Европе, мистер Морфи?

– Впервые, мистер Гэмптон, и надеюсь увидеть здесь много интересного. А теперь вы, быть может, предложите мне партнера для легкой партии?

Из игроков первой силы не присутствовало никого. Мистер Гэмптон несколько растерянно подвел к Полу молодого юриста Льюиса, не имевшего никакого отношения к своему знаменитому однофамильцу. Пол управился с ним за десять минут. Это была первая победа на двадцать втором году его жизни, начавшемся лишь сегодня. Пол вновь подошел к Гэмптону и сказал ему, что охотно скрестил бы оружие с кем-нибудь из сильнейших игроков клуба.

– Пожалуйста, мистер Морфи! – радушно ответил секретарь. – Имеете вы какие-нибудь возражения против мистера Барнса, видного члена нашего клуба?

– Возражений нет, мистер Гэмптон.

– Отлично. Каков будет размер ставок?

Пол поморщился.

– Нельзя ли обойтись вообще без ставок, мистер Гэмптон? – тихо спросил он.

Гэмптон поглядел на Пола удивленно и несколько презрительно (или Полу это показалось?).

– У вас нет средств, мистер Морфи? – спросил он тоже вполголоса.

Пол вспыхнул, но тут же сдержался.

– У меня есть средства, мистер Гэмптон, но я не люблю игры на ставку вообще! – сказал он отрывисто. – Впрочем, если ваше обыкновение таково, я готов принять любую ставку!

– Зачем же любую? – ласково сказал Гэмптон. – Мы можем установить совсем маленькую ставку. Скажем, пять фунтов партия. Согласны, мистер Морфи?

– Согласен.

– Вот и отлично. Вы очень сговорчивый партнер, мистер Морфи, мне как организатору это весьма приятно видеть. Начать игру вы сможете хоть завтра. Или вы предпочитаете отдохнуть после путешествия?

– Я предпочитаю начать игру завтра, мистер Гэмптон!

– Очень хорошо. Я предупрежу Барнса и прошу вас быть здесь завтра в восемь вечера.

– До завтра, мистер Гэмптон!

И Пол ушел из клуба. Он шагал по Стрэнду, предаваясь горьким мыслям. Стоило пересекать Атлантику, чтобы встретиться с каким-то безымянным Барнсом… Но делать нечего, начинать надо снизу, иначе до Стаунтона ему не добраться. Интересно, как он играет, этот Барнс. Черт возьми, завтра я покажу ему!

Но Завтра он ничего не показал. Барнс оказался длинноногим шотландцем с лошадиным профилем, он честно зарабатывал свой хлеб, работая клерком в конторе, а к шахматному приработку относился столь же добросовестно и серьезно.

Похрипывая вонючей трубкой, не произнося ни слова, Барнс умел долгими часами неподвижно сидеть за доской. Он отбил все атаки Пола и выиграл обе партии в эндшпиле.

Пол вернулся домой поздней ночью подавленный и опустошенный. Он искал себе оправдания в плохом самочувствии, но не нашел его. Ведь оба проигранных эндшпиля он считал ничейными – как же мог, как смел он проиграть их!

На ночь Пол принял большую дозу снотворного, и ему удалось забыться.

На следующий день история повторилась. Барнс снова отбил все наскоки и выиграл обе партии.

Пол до утра ворочался в кровати, снотворное не действовало. Он десятки раз восстанавливал в памяти ход всех четырех проигранных партий. Он играл их слабо, гораздо слабее, чем мог бы играть. Пол застонал от ярости, вспомнив, как Гэмптон с равнодушной вежливостью выразил ему свое сочувствие. Он закусил подушку, почти физическая боль терзала его.

За игрой наблюдало полдюжины зрителей, результат ничуть не удивил их. Приезжего мальчика учат играть, вот и все.

Неужели Барнс играет сильнее Пола Морфи, чемпиона Соединенных Штатов? Неужели этот заурядный ремесленник силой опыта и трудолюбия сломит все его порывы, погасит их, как догоревшую свечу? Боже, но ведь таких игроков здесь много, их десятки и сотни!..

Пол вскочил с кровати и забегал в рубашке по комнате.

Его озарило, он понял истину, она была проста и жестока.

В Европе играли лучше, средний уровень был выше американского. Вот и вся разгадка. В Европе играли лучше, он должен был учесть это и быстро перестроиться.

Разве он, Пол Морфи, не умеет играть эндшпиль? Надо лишь отказаться от азартных атак. Надо все время помнить о грядущем эндшпиле, все время иметь его в виду. Раз в Европе играют так, значит, и ему надо постигнуть эту стратегию, овладеть ею. Это скучно, но ничего не поделаешь. Быть может, потом, сверху, он продиктует свою стратегию, ныне еще неизвестные законы игры…

Тусклая заря забрезжила в стеклах, Пол вспомнил ослепительные рассветы Луизианы. Да, здесь все иначе, и это он обязан понять и усвоить. Другого пути нет. Пол снова забрался в кровать и вскоре задремал. Проснулся он свежим и бодрым.

Чувство сделанного важного шага, ценного приобретения прочно держалось в нем и не уходило.

Вечером он легко выиграл у Барнса две партии, а на следующий день – еще две.

Поскольку первая серия закончилась вничью со счетом 4:4, они уговорились сыграть вторую, из восемнадцати партий.

Игра началась на следующий день. Пол чувствовал себя значительно лучше, насморк прошел, он начал привыкать к английскому климату. Он сразу же начал выигрывать партию за партией и закончил матч с разгромным счетом 15:3.

С Барнсом было покончено, Пол снова обрел себя и уже не понимал: как мог он проигрывать этому Барнсу неделю назад? Это было совершенно непонятно, просто загадочно.

Мистер Томас Гэмптон довольно кисло поздравил Пола с победой и предложил ему нового противника – лондонского маэстро Бодена.

– Имейте в виду, мистер Морфи, – сказал он таинственно, – что Боден – сейчас один из сильнейших шахматистов мира. Мистер Иоганн Левенталь начинает стареть, мы далеко не уверены в том, что он играет сейчас сильнее Бодена…

– Хорошо, – сухо сказал Пол. – А каковы финансовые условия мистера Бодена?

– У него нет никаких условий. Мистер Боден – обеспеченный человек, он поставил единственное условие – играть по одной партии в вечер.

– Тем лучше! – весело сказал Пол. – Это будут настоящие шахматы!

Коренастый черноусый Боден принял Пола суховато, без теплой нотки. Играть ему не хотелось, он согласился на уговоры мистера Гэмптона просто из лондонского спортивного патриотизма.

Впрочем, в победе он не сомневался, о чем и заявил спортивным репортерам. Боден потребовал также, чтобы игра велась без зрителей, в закрытом помещении, при одном только судье.

Пол любезно соглашался на все условия лондонского маэстро. Ему нужно было играть, а играть он мог в любых условиях.

За одну неделю он разбил Бодена со страшным счетом 5:1. Это было неслыханно, Джордж Уокер на страницах своей газеты признался, что назвал бы лжецом всякого, кто утверждал бы, что Бодена можно разбить с таким счетом.

Сам Боден негодовал из-за того, что счет матча появился в печати: он утверждал, что матч являлся неофициальным уже потому, что игрался без зрителей, и что поэтому счет его не следовало публиковать. Он обвинял в этом Пола, и отношения между ними навсегда остались холодными.

Впрочем, Пол не был виноват в том, что счет матча просочился в печать. В свободный день он играл легкие партии в Сент-Джордж-клубе, когда к нему подошел долговязый Фред Эдж, знакомый Полу по нью-йоркскому конгрессу.

Льстивый и искательный по-прежнему, Эдж мертвой хваткой вцепился в Пола и уговорил нанять его, Фреда Эджа, в личные секретари без жалованья на все время пребывания Пола в Европе.

Эдж чувствовал нюхом, что вокруг заморского гостя журналисту найдется чем поживиться. У Пола не хватило жесткости, чтобы отвергнуть домогательства Эджа. Он пригласил его в секретари – и заложил основу ряда неприятностей в будущем.

Видимо, через Эджа и проникли в лондонскую печать результаты матча Морфи – Боден.

Счет был столь внушителен, что о Поле заговорили все газеты. Даже брюзгливый «Таймс» снисходительно одобрил «энергичную игру молодого американца».

А молодой американец тем временем разгромил лондонского маэстро Лэве с убийственным счетом 6:0.

Пол освоился с английским ритмом жизни, он чувствовал себя уверенно и знал сам, что игра его становится все сильнее с каждым днем. Он берег и холил свою растущую силу. Он понял своих учителей и сумел превзойти их.

Матч со Стаунтоном становился близкой реальностью, а пока… Пока Пол сыграл еще матчи с опытным маэстро Бэрдом.

Этот матч игрался до десяти выигранных, и, когда Пол набрал десятое очко, у Бэрда было всего одно!

Десять – один!

Теперь зашумели все газеты. Спортивная честь Британии была в опасности, чужеземца надо было обуздать немедленно.

В конце июля начался матч Пола Морфи с Иоганном Левенталем, международным маэстро, венгром, обосновавшимся в Лондоне сравнительно недавно.

Если английские игроки не сумели оказать сопротивления американскому мальчонке, может быть, это сумеет сделать бывалый венгр?