Текст книги "Повесть о Морфи"

Автор книги: Евгений Загорянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Опять он оглянулся по сторонам. Никто не улыбался. Левенталь неловко засмеялся, все молчали.

«So! s'ist ein Wunderkind? – подумал Левенталь. – Как это скучно. А я-то мечтал о хорошем партнере! Ну что ж, делать нечего…»

Он сел и протянул Полу руку.

– Садитесь, мой маленький друг!

Пол весь дрожал от обиды, он готов был заплакать и броситься вон из комнаты. К счастью, Левенталь сделал первый ход.

Пол сел на стул и ответил. Страх, волнение, обида, даже роза в кармане – все разом исчезло. Остались только доска и живые, упругие, хитрые фигуры.

Левенталь избрал известный Полу дебют, но на седьмом ходу сыграл не по книжке.

– Курить только на улице, джентльмены! – грозно закричал судья Морфи, и зрители покорно загасили трубки и сигары.

Пол думал. А что, если отказаться от предложенной жертвы пешки? Ведь ладьи будут стоять чудесно, и слон прицелится на белого короля… Не лучше ли пожертвовать пешку самому, чтобы дать простор своим фигурам?

Левенталь взял пешку и защитился от прямых угроз, но фигуры черных нависли над королевским флангом.

– Вперед, Луизиана! – восторженно взвизгнул кто-то.

На крикуна зашикали и выставили его на воздух.

Эрнест был бледен. Судья сердито жевал погасшую сигару.

Стояла мертвая тишина, все глаза были прикованы к доске.

Пол осторожно перевел на королевский фланг ферзя. Левенталь защитился конем. Ах так! Пол напряженно склонился над доской. Конечно, коня можно побить ладьей, но тогда у белых будут промежуточные шахи ферзем, которые позволят им защититься.

Нет, надо отойти королем, угрожая жертвой качества. Белым придется непременно защищать коня конем, а мы… мы будем тогда продолжать атаку!

Пол отошел королем в угол. Почти не думая, Левенталь сыграл не конем, как ожидал Пол, а слоном. Сердце Пола чуть не остановилось. Неужели он рассчитал неверно?! Не спешить, только не спешить! Проверим еще раз. Жертва качества вскрывает королевскую позицию. Затем следует жертва слона, ферзь врывается с шахом. Можно форсировать ничью, но этого мало, разумеется мало… Должно быть другое продолжение, белый король оголен и беззащитен. Конечно, вот оно! Два шаха, усиливающих позицию ферзя, – и следует заключительный маневр второй ладьи, маневр, ведущий к мату… Проверить еще раз! Да, все правильно!

Пол побил коня ладьей. Левенталь дернулся, поднял глаза, внимательно посмотрел на Пола и снова уставился на доску. Спустя минуту он нехотя взял пешкой ладью. Пол с шахом ударил пешку слоном. Левенталь криво улыбнулся и смешал шахматы.

Тишина взорвалась, как бомба. Люди орали, били в ладоши, топали ногами. Дядя Эрнест обнимал и целовал Пола, кто-то изо всех сил хлопал по плечу сияющего судью, тщетно стараясь перекричать шум.

– Джентльмены! Игра не кончена, джентльмены! – надрывался долговязый судья Мик.

– Да, я прошу реванша, – поспешно расставляя шахматы, сказал Левенталь.

Больше половины зрителей вышло на воздух: рассчитываться за пари. Стало тихо, судья Морфи взял стул и уселся рядом с играющими. Во второй партии потрясенный поражением венгр сделал грубую ошибку на восьмом ходу. Нервно засмеявшись, он смешал шахматы.

– Я крайне утомлен дорогой, – сказал он сухо. – И мне кажется, эту партию можно не считать…

– Конечно, ее не надо считать, мистер Левенталь! – с готовностью согласился Пол.

– Но мы, может быть, сыграем третью партию? – почти умоляюще сказал Левенталь, и снова Пол согласился.

Третья партия продолжалась более трех часов, и Левенталь играл ее в турнирную силу, с полным напряжением.

Глубокой ночью партия закончилась вничью.

Левенталь встал, бородка его дрожала. Он церемонно пожал Полу руку.

– Мистер Морфи, я надеюсь дожить до того дня, когда вы станете чемпионом мира!

Он неловко поцеловал Пола в щеку, приподнял шляпу и вышел из зала. Его проводили молчанием.

Потом они ехали домой. Луна молочным светом заливала дорогу. Судья улыбался. Эрнест болтал без умолку, толстая пачка денег оттопыривала карман его сюртука.

Пол дремал. Он очень устал. Чудо свершилось, все остальное было где-то далеко. Из коляски его вынесли на руках.

Ночью волшебный корабль, привезший его из Европы счастливым победителем, причалил на Лебяжьих Прудах Джеральда Аллисона.

* * *

Год закончился необыкновенно быстро, с фантастической скоростью. Вновь пришла зима, все было, как всегда, а Пол уезжал. Эдуард уже был в колледже, Эллен тихо плакала на террасе.

Чемоданы были сложены, негры запрягали лошадей молча, без обычного веселого гама, словно собираясь на похороны.

Пол сидел на террасе вместе с матерью, выслушивая последние наставления.

– Вы должны быть благодарны отцу, Пол, – говорила миссис Тельсид. – В день совершеннолетия каждый из вас получит собственное небольшое состояние. Но это не значит, что можно бросить ученье, не закончив его…

Голос миссис Тельсид звучал твердо. Кровь предков-гугенотов не допускала никакой сентиментальности в делах.

– Ты все понял и запомнил, Пол?

– Да, мама, я все понял. Я кончу колледж и университет, стану адвокатом. Я буду много работать и выкуплю имение. Вы будете счастливы, ты и папа. И я не расстанусь с вами никогда.

Озабоченно пыхтя, на террасу поднялся судья.

– Пора ехать, Пол. До парохода всего два часа. Эб, неси чемоданы в коляску.

Они сошли вниз. Толпа негров собралась вокруг коляски.

– Не плачь, Салли! – сердито сказал Пол. – Я же вернусь на каникулы, как тебе не стыдно!

Но Салли безудержно тряслась, уткнув в передник мокрое лицо. Еще кто-то всхлипнул.

Пол посмотрел вокруг. Вот он, его старый дом, и клены, и голуби над конюшней. Ему казалось, что он видит все это впервые. Он решительно повернулся к матери.

– Я скоро вернусь, мама! До весенних каникул всего три месяца! (Он не мог, не имел права заплакать!)

Дробный топот заставил его оглянуться. В ворота галопом влетел гнедой пони. Дик, растрепанный и красный, соскочил с седла.

– Все-таки успел! – Он тяжело отдувался. – Я непременно хотел проститься с тобой, Пол. Отец отправляет меня в вестпойнтскую военную академию – кто знает, когда мы встретимся… И потом вот… Это от Мэй…

Пол схватил измятый конверт и потряс Дику руку.

– Поехали, Пол! – Судья влез в коляску.

Опять слезы, поцелуи, объятия, цветные платочки в черных руках. Лошади тронулись.

– Пирожки! Вы забыли пирожки, мастер Пол! – рыдала Салли. Коляска выехала из ворот. Пол сорвал шляпу и стал коленями на сиденье. Негры бежали за коляской.

Мать стояла неподвижно на ступеньках террасы.

Медленно уплывали дом и детство. Он уезжал в суровую Жизнь.

VII

Неподалеку от города Мобайл, штат Алабама, лежит местечко Спрингхилл. Одноэтажные домики разбросаны на плоском, как тарелка, берегу. Краснеет алабамская глина, широкая река лениво катит коричневую маслянистую воду.

Центр местечка – пристань. Еще недавно она была оживленной и шумной. Широкие, низко сидящие в воде пароходы шли вниз и вверх по реке сплошными вереницами. Нарядные капитаны и лоцманы уславливались о пароходных гонках, пили и бушевали в салунах. Над причалами день и ночь звучали песни негров, грузящих хлопок. Теперь этого больше нет. Пароходы больше не останавливаются в Спрингхилле, Алабама. Хлопок здесь больше не берут. Пристань зачахла.

Раз в неделю, по четвергам, обожженные фермеры привозят маис, арбузы, овощи и торгуют ими с деревянных ларей на площади местечка. Остальные шесть дней недели на этих ларях лежат, накрывшись соломенными шляпами, спрингхиллские домовладельцы.

Они энергично стругают лари карманными ножами, жуют табак и говорят о прошлых временах, когда Спрингхилл был богат и славен.

В полумиле от пристани, среди сада, обнесенного высоким дощатым забором, стоит двухэтажный дом старинной креольской архитектуры. Приложив ухо к щелям в заборе, можно услышать гуденье множества мальчишеских голосов, безупречную французскую речь и свистящее, нежное Шуршание шелковых ряс.

Все воспитатели и преподаватели иезуитского колледжа Сен-Жозеф – католические монахи. Ректор, преподобный отец Готье, руководит колледжем тридцать лет. Он очень стар, у него красивые белые руки и зоркие зеленоватые глаза.

Воспитанников здесь всего сорок человек, поэтому курс Обучения в колледже Сен-Жозеф стоит дорого. Однако всему американскому Югу хорошо известно, что настоящий Джентльмен непременно должен окончить колледж Сен-Жозеф у отцов-иезуитов. Лишь это открывает человеку дорогу к государственным должностям, славе и почету.

Классов в колледже было два – старший и младший. Брат Пола, Эдуард, учился в старшем и дружил только с одноклассниками.

В младшем училось восемнадцать мальчиков. Сыновья важных чиновников или богатых плантаторов, они тосковали по покинутым усадьбам и рвались домой. Каждую ночь кто-то сморкался и всхлипывал во тьме дортуара.

Воспитателем младшего класса был тучный и веселый отец Рубо. Он преподавал алгебру и геометрию и чудесно играл на скрипке в редкие свободные вечера.

Жизнь управлялась гонгом. Гонг начинал день в восемь часов утра. Гонг начинал и заканчивал уроки, сзывал к завтраку и обеду, отпускал ко сну вечером.

Гонг собирал и вел в церковь, где капеллан отец Блэз служил мессы, исповедовал, причащал и говорил проповеди по воскресеньям. Для протестантского меньшинства имелся пастор – преподобный Джозия Смит из Небраски. Руководство колледжа отнюдь не придерживалось религиозной нетерпимости. Колледж Сен-Жозеф выпускал в свет не священников, а будущих государственных мужей.

Пол сильно тосковал первую неделю. Брат не встречался с ним.

Настоящей дружбы между ними не было никогда, но и видимость ее исчезла несколько лет назад. Тогда Эдуард испытал внезапный прилив интереса к шахматам. В семьях Морфи и ле Карпантье шахматами увлекались все мужчины поголовно, пришел и черед Эдуарда. Он занимался по учебникам со свойственной ему усидчивостью две зимы. И в первых же встречах его в пух и прах расколотил младший братишка, никогда не видавший в глаза шахматной книжки. Полу тогда было десять лет. Самолюбивый Эдуард поклялся тогда, что он никогда больше не возьмет в руки шахмат.

Он держал клятву почти тридцать лет, а Пола попросту перестал замечать. В колледже Сен-Жозеф Пол оказался совсем один, пока не подружился с земляком – румяным крепышом Шарлем Амедеем де Морианом. Французы по крови, де Морианы были старожилами Нового Орлеана и старинными друзьями дона Диэго Морфи, испанского консула, отца Алонзо Майкла. Следующее поколение Морфи тоже дружило с де Морианами, но Пол почему-то никогда не дружил ранее с четырнадцатилетним Шарлем, хоть они и учились вместе в «Джефферсон-Академи». Зато в колледже они спали рядом, сидели за одной партой и подружились навсегда.

Шарль был экспансивен, добродушен и охотно смотрел на Пола снизу вверх. Он не обладал особенными способностями, завидовал невероятной памяти друга и предсказывал ему блистательную дипломатическую карьеру. Особенно поражали его способности Пола к языкам. По-французски и по-английски мальчики говорили одинаково, оба языка были для них родными. Но Пол, кроме того, свободно говорил и писал на немецком языке, которого Шарль боялся как огня.

В колледже преподавался еще испанский язык, которым Пол овладел буквально за несколько уроков: в нем текла испанская кровь, а талант к языкам был наследственным.

Учитель испанского языка долговязый сеньор Санчес до конца своих дней был убежден, что его «недостойно разыграли» и что Пол Морфи владел в совершенстве испанским языком задолго до поступления в колледж Сен-Жозеф.

Одна черта Пола резко отличала его от всех одноклассников. Потомки французов, испанцев и англичан, все они были проникнуты чисто английской любовью к спорту и физическим упражнениям. Кожаный мяч в колледже Сен-Жозеф ценился, пожалуй, не меньше, чем книга. Один только Пол Морфи никогда и ни при каких условиях не принимал участия в буйных играх с мячом. Отговариваясь близорукостью (он и в самом деле был очень близорук). Пол сумел избежать своего включения в какие бы то ни было спортивные команды. Он не любил ни заниматься спортом, ни смотреть спортивные состязания.

С брезгливой усмешкой уходил он с площадки, когда начиналась игра. Он был самым начитанным и развитым мальчиком в классе, и странная неприязнь к спорту огорчала воспитателей много лет. Лишь на последнем курсе Пол внезапно осознал необходимость физических упражнений и начал усиленно заниматься фехтованием.

Но он спохватился слишком поздно и остался хилым на всю жизнь.

Первый год в колледже был для Пола самым тяжелым. Он с трудом привыкал к дисциплине, к отсутствию музыки, к неусыпному надзору. Он не сблизился ни с кем из товарищей, за исключением Мориана, но сумел заставить уважать себя.

Это случилось на первом месяце его пребывания в колледже Сен-Жозеф. Когда кончился урок греческого языка – последний в этот день, – Мориан с группой товарищей побежал на спортплощадку. Почему-то пошел за ними и Пол – просто так, чтобы подышать воздухом.

Он задержался на минуту возле площадки, глядя, как с азартом гоняют мяч Шарль и другие ребята. Спустя минуту к площадке подошла группа старшеклассников, по традиции считавших площадку личной собственностью.

– Долой с площадки, поросята! – закричал веснушчатый парень лет семнадцати, шедший впереди.

Ребята покорно прекратили игру. Пол побелел от обиды, он не знал, что младший класс именовался «поросятами» (а старший – «быками») чуть ли не со дня основания колледжа.

– Вы обращаетесь ко мне, сэр? – спросил он дрожащим от негодования голосом.

Вместо ответа его схватили за шиворот и оттащили в сторону. Пол вывернулся и что было сил ударил кулаком вверх, в ухмыляющееся веснушчатое лицо. Вокруг захохотали.

– Молодец, поросенок!

– Ого! Поросенок ударил Дэва Харриса!

– Вот потеха! Долой куртки, ребята!

– Начинается матч бокса!

– Никакого матча! Дэв тяжелее на двадцать фунтов!

– Но ведь ударили-то его, не так ли?

– Круг! Делайте круг! За дело, ребята!

– Дэн Джойс будет судьей!

– К делу, поросенок!

Они стояли на площадке, окруженные плотным кольцом ребят. Дэв Харрис с проклятиями стаскивал куртку и сулил избить нахального поросенка до полусмерти. Ему вовсе не хотелось драться, но необходимо было поддержать престиж. К тому же дерзкий поросенок был ему до плеча и больше походил на девчонку.

– Выходи! – завопил Дэв, становясь в позу. Смуглый коренастый юноша махнул платком, и Пол бросился вперед.

Он умел драться. Несколько уроков бокса, полученных когда-то от дяди Эрнеста, не оставили в его памяти заметных следов. К тому же уроки эти носили отвлеченный характер, не были закреплены практически. Но он был невероятно зол на веснушчатого парня, а вокруг было слишком много глаз.

Тяжелый удар по голове сразу сбил Пола с ног. Он вскочил, бросился снова – и снова растянулся, закашлявшись от пыли. Пол ощущал сотрясение от ударов, солоноватый вкус крови во рту, но не испытывал никакой боли. Холодная боевая ярость владела им, он не терял головы и учился в своем первом бою.

Пол пригнулся в момент броска, веснушчатый кулак мелькнул над ним. Он дважды с обеих рук ударил в белую рубашку и отскочил. Харрис кинулся вперед и сбил Пола с ног, но тот поднялся и повторил свой маневр. Вторым ударом он достал до подбородка. Харрис опять сбил его, но Пол вскочил, ловко уклонился от встречного удара и разбил Харрису губу.

Харрис взвыл и сбил Пола с ног в пятый раз, но Пол снова вскочил и бросился на врага. Харрис струсил, такого противника у него еще не бывало. Он сильно отмахнулся правой – Пол упал.

– Довольно с тебя, поросенок? – хрипло сказал Дэв.

– Довольно, хватит! Кончайте, ребята! – загалдели вокруг. Пол молча бросился вперед.

– Довольно! Он сумасшедший! Уберите его! Спасите, ребята! – отмахиваясь руками и ногами, истошно орал Харрис.

Круг распался. Схваченный десятком рук, Пол продолжал рваться вперед. Харрис подобрал свою куртку и исчез.

Дэн Джойс торжественно поднял посиневшую кисть победителя. Младшие на руках отнесли Пола в умывальную. Все тело его мучительно болело, но за все годы ученья никто и ни разу не назвал его «поросенком».

Прочие «поросята» после драки окружили Пола с молчаливым обожанием, которого он старался не замечать. Отец Рубо посмотрел на его синяки, покачал головой, но ничего не сказал.

Смуглый Дэн Джойс подошел к Полу на следующий день.

– Ты молодец, Морфи, – сказал он отрывисто. – Вот моя рука. Я терпеть не могу твоего брата, но ты – совсем другое дело…

Дэн был родом из Джорджии. Отец его был убит в Мексиканскую войну, генерал Тэйлор лично распорядился отдать Дэна в колледж Сен-Жозеф. Но Дэна это не радовало. Он мечтал об офицерских эполетах и ни о чем, кроме военных подвигов, говорить не умел. Пол был польщен вниманием Дэна, но дружбы у них не получилось. Дэн был самолюбив, но туп, ученье давалось ему с мучительным трудом. А Пол никогда не читал заданного дважды и даже математические законы успевал схватить задолго до того, как отец Рубо заканчивал объяснение.

– Второй такой головы в колледже Сен-Жозеф еще не бывало! – таинственно сообщил о нем ректору отец Рубо.

Пол пытался помочь Дэну учиться, но тот угрюмо отказался.

Мориан и сам учился хорошо, у Пола оставалась куча свободного времени. Он тратил его на чтение и одинокие прогулки по дальним аллеям. Он любил быть один. Подобострастие «поросят» и элегантная грубость старших были ему одинаковы неприятны.

На втором году Пола полюбил отец Пьер, библиотекарь.

Нарушая строгие правила, он предоставил Полу весь запас книг, хранившихся под его присмотром в запретном ореховом шкафу. За два года Пол прикончил этот шкаф.

Жан-Жак Руссо заставил его страдать вместе с Эмилем, Вольтер… Нет, он не сумел полюбить Вольтера. «Орлеанскую Деву» он бросил недочитанной. Топорные романы Ретиф де ля Бретонна не увлекали его, он видел, что все это театральное, не настоящее. Один лишь величавый Гете надолго приковал к себе его мысли. Одинокие прогулки в парке стали еще длительнее. Пол написал письмо в стиле Вертера, но сейчас же разорвал. Потом снова написал его по-немецки, получилось лучше, но все-таки неважно.

Он разорвал и его. Тогда же было написано по-французски стихотворение, подражание Публию Назону в изгнании. Пол разорвал его через несколько дней и решил, что у него нет поэтического дара. Он очень тосковал.

Он обещал хорошо учиться, но учиться было слишком легко. За два года он овладел в совершенстве немецким и испанским языками, много читал по астрономии, изучал труды средневековых алхимиков, которые не значились в курсе. Отцы-преподаватели разводили руками и вздымали очи к небу. А ему было все равно. Он жил от каникул до каникул, и каждая поездка домой давала ему силы для того, чтобы пережить новую четверть года.

Однажды Пола вызвал для беседы отец-ректор.

Он начал говорить о боге, Пол поморщился, и умный старик сразу умолк. Этот мальчик, маленький и хрупкий, не подходит под общий уровень. Он философствующий безбожник, как и его отец. Раз он молчит, нет смысла удалять его из колледжа, который ему со временем суждено прославить. Пусть молчит.

И Пол продолжал свои одинокие прогулки, читал древних, переводил гекзаметром с греческого на латынь и думал, думал без конца.

На третьем году обучения Пол увидел, что двое его товарищей, Рафаэль Каракуэсде из Мексики и луизианец Луи Ландри, играют в шахматы. Пол увидел шахматную доску и фигуры впервые за три года, и сердце его забилось.

– Чьи это шахматы? – небрежно спросил он у играющих.

– Наши общие, – ответил смуглый Ландри, – нам их подарили.

– Беда лишь в том, что мы не умеем играть! – усмехнулся Рафаэль Каракуэсде. – А ты, Морфи, умеешь?

– Играл немного дома, – ответил Пол и поскорее ушел: партнеры вроде Ландри или Каракуэсде не устраивали его ни в какой мере. «Странно, что Эдуард не проболтался!» – думал Пол, уходя.

Спустя несколько дней учитель испанского языка, долговязый и усатый дон Рамон Санчес, сказал как-то вечером при Поле, что отсутствие в колледже шахматистов его удивляет и огорчает.

– Шахматная сила – признак истинного кабальеро, друзья мои! – сказал он высокомерно, закручивая жесткие усы.

И Пол, тот самый Пол Морфи, что так непочтительно разыграл дона Рамона с испанским языком, внезапно заявил в присутствии всех:

– Я немного играю в шахматы, сеньор Санчес. Угодно вам попробовать?

– Немного? – усмехнулся Санчес. – Сеньор Морфи, я кастильский гидальго, которого проклятая бедность сделала преподавателем. Пусть вы играете «немного», в этой проклятой дыре лучше слабый партнер, чем никакого!

Луи Ландри сбегал за шахматами. Перед тем как начать игру, Пол обратился к Санчесу.

– Я думаю, сеньор Санчес, нам следует играть с переменной форой. Вы опытный шахматист, а я не играл три года. Условимся так: выигравший дает проигравшему пешку и ход вперед. Если он опять выигрывает, он дает пешку и два хода, затем коня, а затем и ладью… Если выигрывает получающий фору, она соответственно снижается на одну ступень. Согласны?

– У нас в Вальядолиде не знали такой игры, сеньор Морфи, – ответил испанец. – Но шахматы есть шахматы, и фора ничего не меняет. Начнемте же, сеньоры мои!

Пол за несколько минут выиграл три партии – на равных, на пешку и ход, на пешку и два хода.

Испанец хотел прекратить игру, но протестующий вопль зрителей удержал его на месте.

Пол выиграл, давая вперед коня, а затем давая вперед ладью. Бедняга Санчес был мокр, точно из бани. Получив вперед ферзя, он собрал все свои силы и выиграл.

Однако, давая ладью, Пол снова добился победы.

– Я думаю, так будет правильнее всего, сеньор Санчес, – спокойно сказал Пол. – Ладья для вас – самая правильная фора. Давать вам ферзя мне трудновато, а коня – неинтересно…

Санчес испепелил Пола взглядом и вышел из комнаты.

Больше они не играли никогда.

Примерно в то же время Пол проходил как-то с Шарлем Морианом мимо Каракуэсде и Ландри, сосредоточенно склонившихся над шахматной доской.

– Мыслители! – фыркнул краснощекий Шарль. – Не понимаю, как можно тратить столько времени на чепуху!

– Ты не прав, Шарль, – спокойно ответил Морфи. – И ты не сказал бы этого, если бы понимал шахматы хоть немного.

Шарль посмотрел на Пола искоса. Он привык относиться к его словам уважительно, уверенность друга озадачила его.

– Я готов попробовать, Пол, если ты меня поучишь.

– С удовольствием.

Первый урок состоялся в тот же день. Мориан пристрастился к шахматам и был им верен всю свою жизнь. Уже на склоне лет он приблизился к мастерской силе. Он был постоянным партнером Пола в последние годы, получая вперед коня. Надо признать, что, получая коня вперед, он больше выигрывал, чем проигрывал. Но тогда, в колледже Сен-Жозеф, Полу не довелось обрести партнера: он показал Шарлю ходы и основные правила, а затем Шарль был передан во власть шахматных книжек. Играть с ним Полу было неинтересно, а обучать попросту надоело. За все годы в Спрингхилле они сыграли лишь несколько считанных партий.

Пол возобновил одинокие прогулки, чтение, занятия астрономией и алхимией. Он сильно тосковал, и лишь долгие разговоры с библиотекарем отцом Пьером несколько смягчали эту тоску.

И продолжалось это почти пять лет.