Текст книги "Повесть о Морфи"

Автор книги: Евгений Загорянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Никто не смеялся над его грубым прусским акцентом.

– В мире нет другого игрока, – он горделиво поднял лысую голову, – который расправился бы с Адольфом Андерсеном со счетом 7:2! Мсье Морфи, я сдаю матч и поздравляю вас – сильнейшего шахматиста всех времен!

Последние слова потонули в восторге зрителей.

Андерсен пожал Полу руку, сгорбился и быстро вышел из номера, где бушевал восторг.

Это были первые лестные слова, сказанные Андерсеном Полу в глаза, и единственные.

Андерсен быстро утешился – вечером того же дня он показывал в кафе «Де ля Режанс» свои проигранные партии, хохоча и вздымая руки к небу.

Свое выступление Андерсен закончил так:

– В Берлине мной будут недовольны, но я отвечу попросту: мистер Морфи обещал приехать, объясняйтесь с ним сами!

До отъезда Андерсена оставался еще один день, и его было решено использовать для серии легких партий. Условились начинать все партии непременно гамбитами. Матч длился всего три с половиной часа и окончился в пользу Пола со счетом 5:1.

– Невозможно играть с этим парнем! – добродушно сказал Андерсен, отправляясь укладывать чемоданы.

Вечером в его номер зашел Эдж и показал Андерсену последний номер газеты «Иллюстрэйтед Лондон ньюс», где была прокомментирована одна из проигранных им Морфи партий.

Примечания принадлежали Стаунтону и заканчивались фразой: «такая игра недостойна победителя лондонского турнира 1851 года!» Прочитав это, Андерсен лукаво усмехнулся.

– Я не первый день знаком с мистером Стаунтоном, – сказал он. – Когда он проиграл мне в Лондоне, не было болезни, которой он бы не страдал в тот день… У мистера Стаунтона по любому вопросу есть два мнения: одно – для себя, второе – для печати. До свиданья, герр Эдж, передайте герру Морфи мое безусловное восхищение!

И Андерсен уехал к себе в Бреслау.

После его отъезда Пол решительно заявил, что не будет больше играть ни матчевых, ни легких партий. Все корифеи были побиты, серьезных противников, кроме Стаунтона, не оставалось.

Пол решил, что впредь будет играть только на фору.

Для начала он послал вызов Гаррвитцу, предлагая ему пешку и ход вперед. Гаррвитц отклонил вызов (в довольно почтительных выражениях), ссылаясь на то, что он является шахматистом того же класса, что и П. Морфи, а потому не считает для себя возможным получать фору.

Полу так хотелось сыграть такой матч, что он, зная невероятную жадность Гаррвитца к деньгам, предложил играть матч на довольно значительную ставку. Однако и этот соблазн не подействовал – Гаррвитц уклонился от игры.

– Неужели вы рассчитываете выиграть у Гаррвитца на пешку и ход вперед? – недоверчиво спросил у Пола Эдж.

– Конечно! – ответил Пол. – А если я и не выиграю, то заставлю его порядком попотеть ради ничьей!

Но такому матчу не суждено было состояться.

После отказа Гаррвитца Полу стало нечего делать в Париже. Отвращение к шахматам вновь овладело им, он неделями не появлялся в кафе «Де ля Режанс».

Тогда из Лондона специально прибыл в Париж видный английский мастер, с которым Полу не удалось сыграть в Лондоне, – мистер Д. Монгредьен.

Монгредьен не питал никаких надежд на победу, но ему очень хотелось проверить на практике силу Пола. Ради этого он, свободный и состоятельный человек, специально приехал в Париж. Матч состоялся в гостинице «Оттель дю Лувр», в комнатах мистера Монгредьена. Присутствовали при игре только Эдж, Сент-Аман и Жюль Арну де Ривьер, с которым Пол успел подружиться.

Арну де Ривьер был высокоодаренным шахматистом. Он оказал Полу наиболее серьезное сопротивление, и Пол неоднократно говорил, что Жюль – бесспорно сильнейший шахматист Парижа. Они часто встречались и проводили вместе время, свободное от шахмат. По профессии Арну де Ривьер был журналистом и часто выезжал за пределы Парижа. Пол тогда скучал и с нетерпением дожидался его.

Зато Монгредьен не сумел оказать Полу никакого сопротивления в матче. Он хорошо разыграл первую партию и добился почетной ничьей, но затем все пошло, как обычно. Пол разгадал Монгредьена и выиграл семь партий подряд, На этом матч и окончился. Справедливости ради Пол указал, что Монгредьен мог выиграть в один момент острую третью партию, хоть и не сумел сделать этого за доской и даже проиграл.

Пол совершенно не утомлялся от игры с ним. Ловушки и тактические удары Монгредьена он разгадывал мгновенно, спокойно обходил их – и ему оставалось лишь дождаться, когда спелый плод упадет ему в руки.

Монгредьен был редкостным тяжелодумом, но и это ничуть не утомляло Пола. Он прошел школу Паульсена и других знаменитых тяжелодумов, он совершенно не реагировал на долгое ожидание и не утомлялся им.

Когда обсуждались шансы сторон в предстоящем матче Стаунтон – Морфи, многие англичане полагали, что Стаунтону, возможно, удастся «пересидеть» своего молодого противника.

Но Пол и Эдж только посмеивались в ответ на такие речи. Пол пересидел бы даже знаменитого своей медлительностью Уильямса, если бы в этом возникла необходимость.

Пренебрежение к шахматам, проявленное Полом в первые месяцы 1859 года, никак не устраивало мсье Лекэна и других французских шахматистов.

Лекэн затеял в кафе «Де ля Режанс» грандиозный гандикап – турнир для всех желающих, который разыгрывался в пяти классах. Пятый класс получал от первого вперед… коня и ладью!

Победители всех классов должны были встретиться с Полом в финале. В гандикап записалось множество участников, но велся он так неаккуратно, что распался не закончившись.

К началу апреля Париж так надоел Полу, что он начал поторапливать Эджа. Он хотел уехать не прощаясь ни с кем, но это оказалось не так просто. Парижские поклонники Пола так шумно горевали, что пришлось сыграть в Версале консультационную партию вслепую против совещавшихся Шамуйе и членов версальского шахматного клуба…

Затем в честь отъезда Пола парижские шахматисты устроили роскошный вечер, который был проведен в кафе «Де ля Режанс».

На этом вечере поэты читали в честь Пола стихи, а скульптор Лекэн под гром аплодисментов увенчал лавровым венком бюст Пола Морфи, изготовленный его искусными руками.

Когда вечер окончился, Пол с Эджем незаметно отделились от компании, чтобы побродить в последний раз по ночному Парижу.

Утром 10 апреля Пол и Эдж уехали в Лондон. С ними поехал Жюль Арну де Ривьер, решивший провожать Пола до трансатлантического парохода.

XVI

Пол вернулся в Лондон, и британская печать встретила его приветственной кантатой. Он победил континент, островитяне были довольны. Газеты подчеркивали, что фамилия «Морфи» в истоках своих, безусловно, ирландского происхождения.

Интерес к матчу со Стаунтоном, заглохший за время отсутствия Пола, вспыхнул с новой силой.

Теперь, правда, вопрос ставился не «кто выиграет – Морфи или Стаунтон?», а несколько по-другому: «будет Стаунтон играть или не будет?» Во всех клубах держали пари, и курс был 5 к 4 за то, что Стаунтон играть не будет.

Редакции газет, имевших шахматные отделы, были завалены письмами, и на 90 процентов это были письма британцев, возмущенных тактикой Стаунтона.

«Есть у нас чемпион или у нас нет чемпиона?» – вопил оскорбленный Джон Булль. Лондонские и провинциальные шахматные клубы выносили резолюции за резолюциями, почти все они клеймили Стаунтона и выражали Полу свое горячее сочувствие.

Не так жарко, как в Париже, но и в Лондоне симпатии широких кругов были, бесспорно, на стороне Пола. И все же гордое звание не давалось Полу. Практически он не мог заставить Стаунтона играть; тот, словно уж, выскальзывал у него из рук.

Что ему порицания, что неодобрительные революции!

Он твердо решил не играть и держался за свое решение с британским, бульдожьим упорством. Чужеземец уедет. Газеты покричат и замолкнут – только и всего. А проигранный матч навсегда останется в веках… Так рассуждал Стаунтон.

Стаунтон не пошел бы на конфликт со всем английским шахматным движением, но он знал точно, что среди богатых и влиятельных шахматистов у него немало друзей и единомышленников. Однако соблюдать видимость объективности и даже дружелюбия было необходимо. Как только Пол вернулся в Англию, Гэмптон вытащил на свет забытый проект проведения консультационных партий. Пол сгоряча хотел отказаться, но затем подумал, что как-никак он будет играть со Стаунтоном, несмотря на присутствие консультантов. Он будет играть со Стаунтоном, победит и заставит его признать себя побежденным. Пусть это не матч, но это все-таки кое-что!

Пол известил Гэмптона о своем согласии. Партии игрались два дня подряд, в пятницу и субботу. Бэрд заболел, Полу дали другого консультанта – того самого Барнса, который так напугал его когда-то в первые дни после приезда в Англию.

Как консультант Барнс не оставлял желать ничего лучшего. Он не мешал Полу играть, не суетился, не лез с неосуществимыми идеями. Лишь изредка, выслушивая замыслы Пола, он касался длинным, поросшим рыжим пухом пальцем какой-нибудь фигуры и вежливо спрашивал: «А это, мистер Морфи?» Пол пояснял – и шотландец удовлетворенно кивал лошадиной головой. Они играли в полном согласии, без малейшего конфликта.

Стаунтон играл против них со своим всегдашним другом и адъютантом – священником Оуэном. Он грубо обрывал его, кричал и гневался. Оуэн терпел, но изредка подпускал шпильки.

Единения у приятелей не было, им нечего было противопоставить дружному натиску противника. Пол и Барнс легко и уверенно выиграли обе партии.

Разумеется, обе они появились в «Иллюстрэйтед Лондон ньюс» с примечаниями третьего лица. Примечания доказывали с неопровержимой ясностью, что в поражении повинен отнюдь не мистер Стаунтон, а его незадачливый партнер, грубо навязанный Стаунтону устроителями и прискорбно исказивший глубокую, вдохновенную игру Стаунтона…

Затем, готовясь к отъезду домой, Пол дал в Сент-Джордж-клубе новый сеанс вслепую на восьми досках. Состав был еще сильнее, чем в Париже. Играли Уокер, Слоус, Гринеуэй, Янсенс, Монгредьен, Мэдлей, Моод и Джонс.

Полу сильно надоели шахматы, это ощущалось в его игре.

Он закончил сеанс за семь часов, выиграв у Моода и Джонса и сделав ничьи со всеми остальными.

Спустя неделю Пол повторил сеанс, будучи недоволен результатами первого. Снова против него уселось восемь сильнейших английских любителей, среди которых были и мастера.

Второй сеанс шел всего лишь пять часов. Пол выиграл у лорда Креморна, капитана Кеннеди, м-ров Кэттлея, Уоррола, Каннингэма и Траппа, сделал ничьи с лордом Гэем и Барнсом, тем самым Барнсом, которому проиграл свои первые четыре матчевые партии в Англии.

После этого сеанса в честь Пола был устроен торжественный обед. Британская флегма изменила участникам и зрителям, они аплодировали так, что, казалось, вот-вот упадет на головы и плечи высокий раззолоченный потолок банкетного зала.

Неутомимый Левенталь организовал в Вест-Энде новый шахматный клуб – Сент-Джэймсский. Он обратился к Полу с просьбой поддержать новорожденного, и Пол, разумеется, не мог отказать своему старому противнику. Согласившись выступить, он нашел новую форму и провел сеанс, на который современники не обратили должного внимания.

Этот сеанс проводился «взрячую» и игрался всего лишь на пяти досках. Но что это были за доски! В сеансе против Пола играли все сильнейшие шахматисты Лондона, мастера с международными именами. Вот кто играл в этом сеансе одновременной игры: Левенталь, де Ривьер, Боден, Бэрд и Барнс.

Пол выиграл у Бэрда и своего друга де Ривьера, сделал ничьи с Левенталем и Боденом и проиграл только одну партию – своему старому противнику Барнсу. И эта неповторимая победа не была оценена по достоинству, прошла почти незамеченной.

Пол собирался уезжать немедленно, но задержал его снова Иоганн Левенталь. Он работал над книгой, в которую должны были войти все лучшие партии Пола, сыгранные им в Европе.

Левенталь хотел согласовать и разрешить с Полом множество сомнительных и спорных вариантов в примечаниях, и Пол охотно согласился помочь ему.

Им помогал де Ривьер, и трое друзей провели неделю в беспрерывном и напряженном шахматном анализе, пока все вопросы не были исчерпаны и урегулированы.

Работа как раз закончилась, когда постучал коридорный и попросил мистера Пола Морфи выйти в холл.

– Кто меня ждет? – спросил недовольно Пол, выходя из номера.

– Это я, Пол – ответила долговязая фигура.

– Вы, Джон? – нахмурился Пол. Он узнал эти прилизанные бачки, длинный маслянистый нос и угодливую коммерческую улыбку.

Это был Джон Сибрандт, муж его старшей сестры Мальвины, которого Пол всегда терпеть не мог. Но Джон Сибрандт был здесь, с этим приходилось считаться.

– Что-нибудь случилось дома, Джон? – спросил Пол, побледнев. Как мог он быть таким легкомысленным, как мог позабыть все на свете? Какое это свинство с его стороны!

– О нет, все благополучно! – небрежно ответил Сибрандт. – У меня оказались кое-какие дела в Европе, Пол, а вы так долго не давали о себе знать… Миссис Тельсид просила меня разыскать вас и напомнить о своем существовании.

– И вы разыскали меня с большим трудом, Джон! – сказал Пол насмешливо. – Когда вы едете?

– У меня каюта на «Мавритании», она отходит послезавтра. Если вам угодно, мы можем ехать вместе.

Пол нахмурился. Как сказать Сибрандту, что деньги у него давно кончились, что он должен всем кругом и отчаянно ждет денежного перевода из Нового Орлеана? Нет, Все что угодно, только не это! И он сказал со всей возможной непринужденностью:

– Не стоит затруднять вас, Джон. Мне придется пробыть в Лондоне еще три или четыре дня, но даю вам слово, что я уеду на будущей неделе. Вас это устраивает, Джон?

– Вполне, Пол. Может быть, вам нужны деньги?

– Нисколько. Денег у меня вполне достаточно. Желаю вам, Джон, счастливого пути. Поцелуйте маму и скажите ей, что я еду за вами следом.

– Отлично, Пол. Счастливой дороги! – И Сибрандт ушел.

К счастью, денежный перевод пришел на следующий день, и Пол немедленно заказал каюту на «Олимпике», отходившем из Ливерпуля через два дня, 30 апреля.

Пол уплатил все долги и заказал своему портному еще полдюжины модных одеяний – туалеты положительно становились его страстью.

Пришел час прощания с Фредом Эджем. Пол никогда не обманывался на его счет, он считал Эджа карьеристом и себялюбцем, льстецом и интриганом, способным на все ради выгодной газетной сенсации.

Возможно, так оно и было, Эдж и сам считал себя таким.

Однако длительное и тесное общение с Полом смягчило и изменило его. Он с удивлением увидел, что глубоко привязался к юноше и не хочет его терять. Эдж был старше Пола лет на семь, ему подходило под тридцать и обуревавшие его чувства удивительно походили на отцовские…

– Я напишу о вас книгу, мистер Морфи, и клянусь вам богом, что напишу все, как есть! – буркнул Эдж на прощание.

И Эдж сдержал свое слово.

Поезд в Ливерпуль отходил поздно, а вечером члены лондонских клубов устроили в честь отъезжавшего гостя званый обед.

Был теплый, весенний вечер, точно перенесенный сюда с тернеровского пейзажа. Солнце еще светило, Пол видел в окно аккуратно подстриженный парк. Лондонский воздух внезапно показался ему солоноватым и влажным, напомнил зеленые воды Атлантики.

Мысленно Пол уже покинул эту страну, он ехал домой.

Механически выслушивал он бесконечные спичи, восхвалявшие его игру вслепую. Почему люди так любят говорить о том, чего не понимают? Сколько раз пояснял он, что игра вслепую – не более чем мнемонический трюк, что она не имеет ничего общего с глубиной шахматного мышления. И вот опять его называли гением и чемпионом, а ссылались все на ту же опротивевшую ему игру вслепую. Почему все эти ораторы не говорят ни слова о том, как от него спрятали лукавого Стаунтона, как его отправляют домой при невыполненной главной задаче?

Пол с трудом заставил себя молчать об этом, он поднимался и отвечал на спичи коротко и сухо. Язвительная улыбка Эджа радовала его, он понимал, что говорит правильно.

А слово брали все новые и новые ораторы, словесный елей лился рекой. Предательский удар был нанесен в самом конце, под занавес. Говорил незнакомый Полу высокий джентльмен с козлиной бородкой. Высоким, блеющим голосом он тоже перечислял заслуги и триумфы Пола. Он высоко оценивал вдохновенное творчество американского гостя, он находил его удивительным, феноменальным, но, – оратор искусно выдержал паузу… – лично он полагает, что гениальный мистер Морфи все же не выдержал бы длительного единоборства со столь же гениальным, но более опытным мистером Стаунтоном! И он полагает также, что все настоящие британцы согласятся с этой его точкой зрения…

Пол не поверил своим ушам. Люди хлопали, они аплодировали господину с козлиной бородкой. Люди наклонялись один к другому, стараясь перекричать адский шум. И многие хлопали. Пол видел мерно постукивающие ладони, кивающие лысины и коки…

Пол молча вышел из-за стола и спустился на улицу.

Он не слышал дикого крика в зале, не видел, что председателю пришлось покинуть собрание, не видел, что дело едва не дошло до драки…

Он шел по улице, как заведенная кукла, и чувствовал себя среди врагов, ищущих его гибели.

Он не помнил, как добрался до поезда, как оказался на мокрых улицах Ливерпуля в серенькое, дождливое утро 30 апреля. Память плохо слушалась его. Куда девался де Ривьер, обещавший проводить его до парохода? Почему покинул его Эдж?

Медленно и постепенно восстанавливалось в памяти вчерашнее. Воспоминание о скандале на банкете резануло его, как хлыстом. Эджа больше нет, Эдж у него не служит. А де Ривьер?.. Впрочем де Ривьер нашел богатого партнера в бильярд, они условились играть весь день… Жюль сделает хорошие дела сегодня, он сильнейший бильярдист Парижа, почти профессионал… Бедный Жюль, как он обнимал и целовал Пола вчера на банкете, как клялся, что нет и не было у него лучшего друга… Жюль сильно выпил вчера, это понятно…

Постепенно все стало на места. Пароход уходит через два часа. Он едет домой, ему давно опротивела эта холодная, мокрая, неверная страна. И это родина спорта! Не дать ему встретиться со Стаунтоном только для того, чтобы иметь возможность сказать, что Стаунтон сильнее его! Стаунтон, которому он может дать пешку и ход вперед!

Пол зашел в парикмахерскую. Он брился редко, борода у него почти не росла, лишь несколько отдельных волосков кололись на челюстях и вокруг рта.

Худой рыжий человек с торчащими верхними зубами ловко намылил ему щеки. Пол откинул голову и закрыл глаза.

За что они не любят его? Что он им сделал, почему вся Англия наполнена его врагами, жестокими и неумолимыми? Ведь он никому не делал зла. Он победил их лучших игроков, но победил в честной и равной борьбе. Он никого и ничем не обидел.

Бритва скользила, поскрипывая, по гладкой, прозрачной щеке. Пол почти не чувствовал ее, мастер знал свое дело.

Бритва защекотала под челюстью. Да, но если вокруг него одни враги. Мерзкое видение промелькнуло в мозгу – бескровное, рассеченное горло, полуотрезанная, свисающая через спинку кресла голова…

Пол оттолкнул веснушчатую руку с бритвой и вскочил весь в холодном поту. Сознание медленно возвращалось к нему.

– Тысяча извинений, сэр! – бормотал напуганный парикмахер. – Я сильно вас порезал?

Пол покачал головой.

– Садитесь, сэр, прошу вас!

Как? Опять подвергнуться этому ужасу? Нет! Пол бросил шиллинг на мрамор умывальника и быстро вышел.

– Куда же вы, сэр? Я еще не кончил, сэр! – взывал парикмахер, так и не понявший ничего.

Не оборачиваясь, большими шагами Пол шел к пристани.

Невидимые пароходы сердито кричали в тумане, и Пол шел на этот крик, точно на свет маяка.

Он нашел свой «Олимпик» у причалов и поднялся по сходням. Краснощекий стюард просмотрел его билет и сказал отрывисто:

– Каюта номер шестнадцать, левый борт. Ваш багаж доставлен?

И вдруг Пола залила горячая волна бешенства, какой он не помнил с детства.

– А вы не могли бы быть повежливее? – спросил он свистящим голосом. Ему стало трудно дышать, он мучительно ненавидел равнодушное лицо стюарда.

– Попросите ко мне капитана! – крикнул Пол.

К ним уже спешил один из офицеров. Стюард виновато кланялся, выкатывал обиженные, недоумевающие глаза.

Пол почувствовал, что готов расплакаться.

Он махнул рукой и быстрыми шагами ушел в свою каюту.

Там он закрыл глаза рукой и растянулся на койке. Он пролежал недвижимо полтора часа, пока «Олимпик», заорав торжествующим хриплым ревом, не развернулся у мола и не вышел в открытую гавань. Скрипя и подрагивая, корабль постепенно набирал ход. Пол лежал в полутьме каюты и улыбался – Англия осталась позади, он ехал домой…