Текст книги "Виктория и Альберт"

Автор книги: Эвелин Энтони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Мужчины поклонились, а леди сделали реверанс. Маленькая фигурка в сопровождении своих придворных дам покинула покои. Последней вышла Лизен. Когда она проходила мимо, Мельбурн улыбнулся и особо любезно поклонился ей. Баронесса в ответ ласково улыбнулась ему и поспешила выйти. Несмотря на то, что он ей не нравился и она ревновала к нему свою воспитанницу, слишком уж хорошо относившуюся к нему, Лизен заметно смягчилась по отношению к этому человеку. Лорд Мельбурн был с ней удивительно любезен, внимателен и вежлив. Он, как никто другой, умел слушать ее, и Лизен понимала, что для него важно, как ее любит и ценит королева. Кажется, им двоим хватит места в сердце Виктории. Уверившись в этом, баронесса прямо-таки упивалась его лестью и вскоре начала нахваливать его Виктории.

Мельбурн прекрасно отдавал себе отчет, насколько сильно привязываются к своим воспитанницам старые девы. Несколько комплиментов были для него малой ценой, которую он готов был заплатить за ее дружбу, зато теперь никто не сможет помешать его отношениям с королевой. Он поражался, как много для него значили их отношения – ведь прошло всего несколько месяцев, а она уже стала в его глазах совершенно безгрешной.

Его забавляла ее настойчивость в соблюдении этикета. Виктория весьма ценила свое положение, и можно было поклясться, что она желает, чтобы и остальные тоже не забывали об этом… Ее придворные считали свою жизнь ограниченной и скучной. Мельбурн прекрасно понимал, что модные и важные леди уставали от ежедневных прогулок, музыкальных концертов после пятичасового чая и чопорных ужинов, за которыми следовали весьма натянутые вечера.

Что же касается мужчин, Мельбурн прямо-таки не мог глядеть на мистера Гревилля, секретаря Тайного Совета, который волей-неволей часто должен был бывать в Виндзоре. Мельбурн с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться прямо ему в лицо.

Он мог представить себе раздражение Гревилля, когда того отрывали от его портвейна. Ему не было позволено курить или откидываться на спинку кресла – королева настаивала, чтобы в ее присутствии все держались весьма сдержанно, – кроме того, ему приходилось вести скучнейшие разговоры, да еще шепотом!

Все так забавно, черт побери! Мельбурн думал об этом, направляясь в свои покои. Чертовски забавно и абсолютно правильно… К нему самому относился только запрет в отношении курения. Ему доводилось вести громкие разговоры, шутить и смеяться с королевой. Он всегда сидел с ней рядом, а когда они совершали прогулки верхом, ехал справа от нее. Он занимал особое положение. Каждый раз, когда Мельбурн смотрел ей в глаза или когда они вели серьезный разговор, он брал ее руку, когда смешил ее или когда она говорила ему комплименты, как сегодня вечером, он все больше забывал о прежних развлечениях.

Он и думать перестал о блестящих приемах у себя дома, о компании прекрасных, опытных женщин, суливших более близкие отношения. Мельбурн убедил себя, что с этим покончено. Он слишком стар и разочарован для романтических историй. Ему было так горько за связь с бедняжкой Каролиной Нортон! Как же ей худо после развода! Ее жуткий муж получил опеку над детьми, и теперь бедная женщина засыпала Мельбурна слезными письмами, умоляя помочь ей. Их связь погубила ее, и лорду было не по себе, его даже немного мучила вина, что ему самому все сошло с рук.

Впрочем, так было всегда, когда обманутый муж поднимал шум. И только идиот вроде Джорджа Нортона мог выставить на всеобщее обозрение свои личные дела. Бедная Каролина. Мельбурн регулярно посылал ей деньги. Позже, когда будет уверен, что его правильно поймут, он попросит Викторию принять ее при дворе. Всего лишь один раз. Если королева выполнит его просьбу, миссис Нортон автоматически будет оправдана в глазах общества. Это самое малое, что он может сделать для нее, в особенности после того как решил никогда больше не встречаться с ней. Это просто невозможно – ведь у него сложились такие близкие отношения с королевой. Он не станет рисковать и портить все, поддерживая отношения с Каролиной Нортон.

Глава 3

Внизу, в гостиной, остались трое джентльменов. Еще не было одиннадцати часов, и двое из них – Чарльз Гревилль и лорд Грей – обычно только начинали развлекаться в такое время. Никому не хотелось подниматься наверх и пробираться по холодным извилистым коридорам в свою комнату. Гревилль боялся, что просто взорвется, если не выскажет все, что он думает.

Третий джентльмен был готов отправиться спать, но он специально задержался, потому что понимал: двое других джентльменов желают поговорить наедине. Он наблюдал за ними в течение вечера и прекрасно осознал, до какой степени их раздражало поведение королевы.

Он с улыбкой подошел к ним. Барон Стокмар был немец, но уже многие годы провел в окружении герцогини Кента, поэтому постоянно был при дворе. Этот бледный тощий мужчина с весьма приятными манерами, чьи номинальные обязанности доктора давным-давно сменились рангом неофициального дипломата, обладал удивительно острым умом.

В Англию Стокмар приехал со двором Леопольда Кобурга, мужа несчастной Шарлотты, дочери короля Георга IV, и остался в стране после смерти принцессы во время родов. О его незаурядных способностях можно было судить хотя бы по тому, что он сумел стать Другом герцогини Кента и даже «теневым» опекуном Другой наследницы трона – маленькой Виктории.

– Джентльмены, – сказал Стокмар и поклонился, – вам еще не хочется идти спать. Понимаю. Очень хорошо, мне так хотелось немного поболтать, когда здесь нет дам.

– Вы уверены, что это понравится ее величеству? – сухо заметил Гревилль. – Она единственная женщина в Англии, которая не разрешает мужчине задержаться на несколько минут, чтобы выпить портвейна после ужина.

Стокмар улыбался, хотя и недолюбливал Гревилля.

– Королева еще очень молода, – спокойно заметил он. – Кроме того, ей нравится мужская компания. Вы же знаете, она была лишена ее в юности – у нее ни отца, ни братьев.

– Быть единственным ребенком – в этом есть свои преимущества, – сказал лорд Грей. – Сомневаюсь, чтобы королева променяла детские радости и шалости с братом на теперешнее счастливое положение.

Гревилль неприятно рассмеялся:

– Хорошо сказано, милорд. Барон, вы нарисовали такую грустную картину, но мне кажется, ее величество не нуждается ни в чьем сочувствии.

У него чуть было не вырвались слова, что подданные ее величества, и особенно он сам, гораздо больше нуждаются в этом, но сдержался.

– Мне кажется, что лорд Мельбурн прекрасно заменил отсутствующего папеньку, а вы, барон, так не считаете? – вклинился в разговор лорд Грей.

Его тон и выражение лица Гревилля ясно говорили, что барону не следует лезть не в свое дело и лучше отправиться подальше отсюда. Но он не сдвинулся с места. Виктория вела себя бестактно. С каждым днем она становилась все более властной и упрямой. Барон, который совершенно не верил англичанам и жаждал, чтобы она побеждала во всем, несмотря на характер ее подданных, почувствовал, что обязан как-то оправдать королеву.

– Королева полностью полагается на лорда Мельбурна, – согласился он. – Как все чудесно складывается! Джентльмены, как нам всем было бы неприятно, выбери она своим доверенным лицом вместо него иностранца!

Это была мудрая мысль, но Гревилль резко ему ответил:

– Да, конечно, куда как приятно, что голос, который нашептывает в ушко королевы, имеет английский акцент, но ходят слухи, что эта гувернантка Лизен тоже кое-что шепчет девушке. Все дело в том, мой дорогой барон, что всегда считалось: правителю Англии лучше вообще не иметь конфидента, а одинаково доверять своим министрам и окружению. Никто не имеет ничего против лорда Мельбурна, надеюсь, вы меня понимаете? И также никто не запротестует, если вдруг на вас падет ее выбор…

Барон покачал головой:

– Ее величество считает меня кем-то вроде дядюшки. Поверьте, будь я у нее в фаворе, мы бы каждый вечер сидели и потягивали портвейн, мистер Гревилль.

Лорд Грей захохотал, и все немного расслабились.

– В таком случае, Бога ради, попытайтесь выжить Мельбурна! Не понимаю, почему он не может намекнуть королеве, что некоторое послабление было бы всем так приятно!

– Наверное, потому что лично его не касаются, а потому и не волнуют многие ограничения, – предположил Стокмар. – Милорд, королевское хорошее настроение пьянит голову посильнее любых напитков! Головы покрепче, чем его, кружились от королевских милостей. Джентльмены, будем искренними. Я знаю королеву с самого детства и очень к ней привязан. Прошу вас, немного терпения. Она так молода, и настойчивость в выполнении этикета – эти нудные правила поведения, если их так можно назвать, – это всего лишь попытка молоденькой девушки утвердиться. Она успокоится, как только будет окончательно уверена в себе.

– Думаю, что она уже уверена, – перебил его Гревилль. – И если уж у нас завязался откровенный разговор, а я знаю, что могу положиться на вас, барон, и что вы – человек чести и не передадите ей мои высказывания, – тут он поклонился, – то скажу: мне кажется, королеве нравится менять стиль нашей жизни и регулировать наше времяпровождение. Ей доставляет удовольствие наблюдать за тем, как мы ей повинуемся, нравится нам это или нет! Вы обратили внимание, как она отреагировала на смех леди Флоры сегодня вечером? Не могу сказать, что это был приятный смех, но когда королева испепеляла ее взглядом, я сам чуть не полез под стул. Может, Виктория и ребенок, и к тому же девушка, но пусть этот птичий голосок и крохотный рост не вводят вас в заблуждение. Королева вскоре станет устрашающей женщиной, у нее для этого есть все задатки. Барон, вы считаете, что со временем она станет мягче, а мне кажется, характер у нее сейчас только-только формируется.

– Если все, что вы говорите, правда, мистер Гревилль, – спокойно заметил Стокмар, – мне, честно говоря, не хочется с вами спорить, то существует только одна возможность, не умалив популярности ее величества, сдержать ее капризы.

– И что вы имеете в виду? – спросил лорд Грей.

– Королева должна выйти замуж за подходящего человека, – ответил барон.

– Если честно, то я считаю, что все – успех ее правления, ее счастье и, конечно, счастье Англии – будет зависеть только от этого.

Гревилль зло рассмеялся:

– Если она и выйдет за кого-либо замуж, то это будет Мельбурн, – заметил он. – Джентльмены, нам пора расходиться. За один вечер мы наговорили слишком много лишнего!

Очутившись в своей комнате, Стокмар начал писать длинное письмо Леопольду, королю Бельгии. Он очень устал и чувствовал, как у него начинает болеть желудок. Когда он переутомлялся, его всегда донимали приступы желудочной боли. К тому же разговор с Греем и Гревиллем очень расстроил его. Он проглотил лечебную настойку, которую всегда возил с собой, и, пожертвовав сном, принялся дописывать письмо.

Стокмар был весьма предан Леопольду. Дружба между ними возникла в то короткое время, когда принц был женат на Шарлотте, и осталась на всю жизнь. Когда умерла принцесса, несчастный муж припал к груди Стокмара, умоляя никогда не оставлять его. Стокмар выполнил эту просьбу. Он остался в Англии, чтобы утешать вдовца, и упрямо игнорировал тот факт, что Леопольд, если и горевал по умершей жене, то лишь по той причине, что рухнули его надежды стать принцем-консортом королевы Англии.

Амбициям молодого человека не суждено было найти удовлетворения в этой стране, его таланты остались невостребованными, а положение было тем более невыносимым, что усугублялось неприязнью Георга IV, отца Шарлотты. Однако трагическая смерть Шарлотты и ее младенца-сына вызвала симпатию и сочувствие к неутешному вдовцу и даже породила некоторую его популярность. Стокмару стало легче вербовать для него сподвижников.

Барон обладал поразительным талантом заводить друзей среди нужных людей. Принцу это весьма пригодилось. Стокмар приложил максимум усилий, чтобы добиться для Леопольда «утешительного приза». Для себя Стокмар ничего не требовал и потому слыл феноменально бескорыстным другом человека, который чувствовал себя пришельцем в незнакомой стране. Благодаря бесконечным хлопотам Стокмара и его чрезвычайно полезным связям, его протеже предложили вакантный трон в Бельгии.

После этого Леопольд предложил Стокмару остаться при дворе его сестры герцогини Кента. Когда-нибудь его племянница Виктория займет место, которое было предназначено его умершей жене… Стокмару следовало оставаться рядом с ней, чтобы выказывать ей преданность и направлять ее действия, когда придет время править.

И вот теперь это время настало. Маленькая племянница стала королевой. И ее милый дядюшка писал ей длинные письма, полные различных советов. Она отвечала на них столь же подробно и ласково, а барон тактично держался в стороне и внимательно наблюдал за развитием событий. У короля Леопольда было двое племянников – чудесные молодые люди. Их воспитывали, ставя перед ними цель со временем жениться на королеве, потому что на родине, в Саксен-Кобурге, они не имели возможности реализовать свои политические амбиции. Виктория оставалась самой завидной невестой в Европе. Когда придет время ей выйти замуж, отмечал Стокмар, она должна выбрать подходящего мужа. И она должна будет сделать выбор между Эрнестом и Альбертом Саксен-Кобургами. Молодые люди – племянники ее милейшего дядюшки и оба – протеже барона Стокмара, который некоторое время воспитывал их. Как только Викторию коронуют и двор перестанет носить траур, следует начать весьма серьезные переговоры по поводу брака.

Свеча на столе почти догорела, а Стокмар все еще исписывал страницу за страницей своим аккуратным почерком. Он сообщал новости о дражайшей племяннице Леопольду, описывал ее страну и двор, подробно изложил разговор с лордом Греем и лордом Гревиллем. К сожалению, прокомментировал барон, некоторые из их жалоб вполне оправданны. Хотя, как это бывает у английских аристократов, они выражались без всякого уважения к королеве. Несомненно, именно тот факт, что королева подозревала о таком к себе отношении, и заставил ее стать слишком властной.

Секунду помедлив, барон продолжил писать, сообщая Леопольду пусть неприятную, но правду.

С некоторым колебанием он принялся описывать растущее высокомерие ее величества, так не свойственное молодой девушке. Она отказывалась обсуждать важные проблемы с кем-либо, кроме лорда Мельбурна. Этот человек, видимо, был предан ей, но не имел морального права наставлять королеву. Она упорно следовала своим прихотям, и хотя они были достаточно невинными, Виктория при этом не обращала ни малейшего внимания на желания или удобства всех остальных. Кроме того, она исключила собственную мать из числа доверенных лиц.

Зато королева выделила свою гувернантку Лизен, которая не заслуживала этого ни положением в обществе, ни умом. Стокмару пришлось признать, что беспрекословное подчинение баронессы любым желаниям и капризам девушки и было секретом ее возвышения.

Королева обожала лесть. Она очень резко реагировала на любую критику. Стокмар подчеркнул, что этот факт, видимо, заметил и сам Леопольд, если судить по последним письмам.

Барон поспешил добавить, что, несмотря на эти недостатки, которые, как он считает, объясняются ее молодостью, королеве присущи честность, смелость и невинность. Чем дольше он общается с ней, тем больше убеждается, что Виктории необходимо вступить в брак с одним из племянников Леопольда. Необходимо для ее же блага – ведь женщина не должна нести бремя власти одна, без поддержки и помощи супруга, который поможет ей собраться с силами. Только муж способен оградить ее от опасной близости с мужчинами, подобными Мельбурну, грозящей потерей достоинства, вполне реальной при подобных отношениях.

Тем временем сам Стокмар постарается сохранить хорошие отношения с премьер-министром, с Лизен, словом, со всеми. Он уверен, если они будут терпеливы, то смогут добиваться желаемого.

Барон не стал писать о реплике Гревилля, что Виктория может выйти замуж за Мельбурна, потому что счел это замечание оскорбительным и неприличным, да к тому же боялся, как бы его любимый Леопольд, способный иногда на бестактность, не упомянул бы в письме об этом королеве.

Однако слухи о возможности подобного брака, которые вскоре разнеслись по всей стране, не имели своим источником Стокмара.

– Леди Тевисток! Леди Тевисток!

Маркиза Тевисток поспешила в небольшую личную гостиную королевы в Букенгемском дворце. Женщина бежала так быстро, как только позволял ей колышущийся кринолин. Она прекрасно слышала злобную нотку в голосе Виктории. К началу 1838 года эту нотку мгновенно узнавали все, кто служил королеве. Виктория стояла посредине комнаты, держа в руках номер газеты «Тайме». Ее придворная дама с ужасом заметила, что королева дрожит от ярости, у нее даже щеки побагровели.

– Да, мадам, – запыхавшись, сказала она. – Я сразу же пришла к вам. Мы разговаривали в другой комнате с леди Дархем…

– Не важно, чем вы занимались! Вы это видели? Эту жуткую статью? Вы ее читали?

– Нет… э-э-э… нет, мадам. Боюсь, что нет.

– Тогда послушайте, как там описывается лорд Мельбурн! «Обычный волокита, желающий получить легкомысленное удовольствие в бальном зале и в будуаре». Вы можете себе представить подобное неуважение?!

– Конечно нет, – быстро согласилась с ней леди Тевисток, вздохнув с облегчением. На какой-то ужасный миг она решила, что неудовольствие королевы вызвано ею. – Как неприлично!

– Подождите! – продолжала возмущаться Виктория. – Это все ерунда! Ерунда по сравнению с оскорблением, нанесенным мне! Эти низкие создания оказались настолько добры, что отметили, будто моя дружба с лордом Мельбурном наносит ущерб моей репутации. «Ходят слухи, – пишут они, – что наша любимая и невинная молодая правительница собирается вступить в брак, и этот ее шаг самые преданные ее подданные считают отвратительным и переживают за ее величество, когда слышат, как ее называют миссис Мельбурн»… Миссис Мельбурн!

Виктория швырнула леди Тевисток главную газету тори. Та заколебалась, не зная, как поступить. Не разозлится ли еще сильнее ее госпожа, если она поднимет газету?

– Прикажите немедленно унести эту скандальную газетенку! – распорядилась Виктория. – О, где Лизен, где хотя бы кто-нибудь, способный посоветовать, как отвести этот удар!

– Через час здесь будет лорд Мельбурн, – попробовала успокоить ее придворная дама. – Мадам, не расстраивайтесь, он знает, как поступить в этой ситуации.

– Да я и сама знаю, что мне хотелось бы с этим сделать!

Королева резко повернулась к придворной даме, и взрывной темперамент ее предков – «Мясника Камберленда» и ее собственного отца – вдруг выплеснулся в этом покое девятнадцатого столетия.

– Я высеку автора этой статьи!

Угроза была заведомо невыполнимая, и Виктория прекрасно понимала это. Далеко в прошлом остались дни, когда герцог Кента мог назначить наказание в девять сотен ударов для провинившегося солдата. Но в данный момент его рассвирепевшей дочери не пришло на ум ничего более подходящего для наказания человека, осмелившегося назвать ее «миссис Мельбурн».

– Если они считают, что подобными пасквилями сумеют заставить меня отказаться от дружбы с лордом Мельбурном, – продолжала бушевать королева, – то скоро поймут, как глубоко заблуждаются! Они, эти тори, больше никогда не посмеют появиться на моих приемах! По возможности я больше никогда не стану ни с кем из них разговаривать.

– Мадам, нельзя отвергать такое большое количество ваших подданных, – попробовала протестовать Элизабет Тевисток, пребывающая в состоянии шока от таких резких угроз и возможных последствий этих угроз. Королеве, конечно, все могло сойти с рук, даже повадки настоящего тирана, но каково будет лордам, принадлежащим к партии тори, и даже их женам, если она выполнит-таки свою угрозу! Некоторые друзья леди Тевисток принадлежали к этой партии. А кроме того, может настать время, когда виги проиграют на выборах.

– Я и не подозревала, что в ваши обязанности входит давать мне политические советы, – холодно заметила королева. – Лояльность к лорду Мельбурну стоит на втором месте после верности мне! Прошу вас впредь не забывать об этом!

– Простите, ваше величество, – пробормотала дама, – я только попыталась ради вашего же блага…

– Спасибо, – отрезала Виктория. – А теперь пришлите ко мне Лизен и прикажите, чтобы подали стакан воды – мне как-то не по себе.

Прошло некоторое время, прежде чем удалось отыскать баронессу. Виктория дожидалась ее в одиночестве, расхаживая взад и вперед по новому ковру своего нового дворца. Она вся дрожала от возмущения и чуть не рыдала. Королева действительно пролила несколько слезинок, но это были слезы возмущения, уязвленной гордости и злости. Ее в шок повергло открытие, что в этом мире люди смеют думать и говорить о ней безо всякого уважения, что ее достоинство можно замарать, и причем безнаказанно!

Тори! С самого ее восшествия на престол эти отвратительные людишки пытались в завуалированной форме критиковать ее. Они ненавидели Мельбурна… Это была обыкновенная ревность – ведь он такой умный, и ей приятно находиться в его обществе. Королева к тому же не допускала до себя ни одного человека из их числа… Когда в палате состоялось голосование по поводу суммы, выделяемой на содержание королевского двора, они имели наглость торговаться по поводу ее денег, выражая недовольство суммой в 380 000 фунтов в год, а их отвратительные газетенки нападали на Мельбурна и вигов в каждой статье. И это до того противно! Но сейчас они посмели открыто назвать ее имя и намекнуть, будто она ведет себя… Виктория принялась яростно вытирать глаза, а затем засунула платок в рукав.

В следующий момент в комнату вошла Лизен. Она увидела, что Виктория плакала, и сразу же бросилась обнимать ее, как будто та все еще оставалась ребенком и они по-прежнему находились в Кенсингтонском дворце.

– О мадам, мадам, моя маленькая и любимая. Не волнуйтесь.

Баронесса знала, что это было проявление капризного и взрывного характера Виктории, но сделала такой вид, будто королеву постигло настоящее горе.

Когда леди Тевисток вызвала баронессу, которая спокойно дремала после ленча в своей комнате, то успела шепнуть ей кое-что о статье в «Таймc». Между этой высокородной леди и незначительной гувернанткой возникла удивительная дружба. Леди Тевисток сплетничала с Лизен и обращалась к ней за советами о том, как лучше вести себя с королевой, и наконец баронесса растаяла. Все дамы Виктории относились к баронессе с уважением, прекрасно понимая, что она в фаворе у королевы. Только герцогиня Кента и ее окружение сохраняли к ней прохладное отношение. Лизен продолжала страдать от насмешек и оскорблений, которые ей приходилось выслушивать от них, когда рядом не было Виктории. И самой нахальной была эта непробиваемая леди Флора Гастингс.

Сейчас Лизен внимательно слушала королеву и одобрительно хмыкала, когда Виктория на чем свет стоит кляла наглецов из «Таймc» и вообще всех тори. Да как они посмели так нападать на бедного лорда Мельбурна?! А уж по поводу неслыханной вольности, когда ее, великолепную госпожу, посмели назвать «миссис Мельбурн» – то у Лизен просто не хватало слов, чтобы выразить свое возмущение.

– Как только он прибудет, я поговорю с ним об этом, – заявила Виктория. – Ты только послушай, Лизен! Здесь написали, будто я собираюсь за него замуж! Можешь себе представить, как ему будет неудобно!

– Боюсь, ваша мать скажет, что во всем виноват только он, – подпустила яду Лизен. – Понимаете, мадам, ей никогда не нравился лорд Мельбурн. Мне кажется, что она ревнует вас к лорду из-за вашей с ним дружбы.

Не стоило баронессе снова ворошить старое, потому что герцогиня уже давно оставила попытки давать советы дочери и вообще вмешиваться в ее дела. Но герцогиня продолжала холодно держаться с Лизен, и в этом состояла ее серьезная ошибка.

– Мама не посмеет сказать что-либо подобное мне! В этот момент в комнату осторожно заглянул, а потом и робко вошел слуга. Во дворце новости распространялись со скоростью света, и все, начиная с герцогини Сатерленд и кончая последней судомойкой на кухне, уже знали, что у королевы ужасное настроение.

– Ваше величество, пожаловал лорд Мельбурн, – объявил слуга.

– Пусть войдет, – распорядилась Лизен. Королева старалась никогда не приказывать слугам и не разговаривать с ними.

Баронесса ушла до прихода Мельбурна. Королева сидела в кресле у окна, напряженная, с покрасневшими глазами. Всякий раз, когда лорд видел Викторию, у него начинало сильнее биться сердце. Он считал ее красавицей, ему представлялось иногда, как ее легкая грациозная фигурка скользит к нему, протянув вперед обе ручки.

Мельбурн сразу увидел, как расстроена Виктория, и у него екнуло сердце. Так бывало всегда, когда Каролина, его жена, падала в его объятия рыдая, после того как открывался ее очередной грешок. Он не мог переносить женские слезы, а газету сегодня утром уже видел.

Виктория встала и подошла к нему. Он неожиданно взял обе ее руки в свои и поцеловал их, удержав на секунду дольше, чем того требовали приличия.

– Мадам, не нужно ни о чем говорить. Я все понимаю. Опять выпад этой проклятой газеты!

– Сядьте рядом со мной, – попросила Виктория. – Я в такой ярости, что боюсь, как бы не разрыдаться. Как они могут печатать подобные вещи? Как они посмели?

Мельбурн придвинул к ней свое кресло.

– Они могут это делать и делают. Мадам, я уже привык к нападкам. Мне все равно, что там враги говорят обо мне, но мне ужасно больно, когда они чернят вас! Попытайтесь не обращать на это внимания, умоляю вас! Смотрите на все это с презрением, они большего не заслуживают!

– Игнорировать? – Виктория обескуражено уставилась на него. – Но, мой дорогой лорд М., как я могу не обращать на это внимания – они посмели рассуждать о моем браке… И они связали с этим вас! Это просто чудовищно! Они специально старались выставить нас на посмешище!

Королева не заметила, как он поморщился и как слегка покраснело его лицо. Он пытался убедить себя, что королева, конечно, права. Разговор об их браке просто смешон. Он даже наедине с собой никогда не задавался подобной целью. И если он не представлял себе, сколь болезненно станет реагировать Виктория на эти намеки, – что ж, эта полностью его вина. Ему не на что обижаться.

– Кроме того, – продолжала бушевать Виктория, – какое право они имеют обсуждать мои сугубо личные проблемы! Они не в первый раз заговаривают о моем браке, вы это знаете. Но по крайней мере все остальные были достаточно почтительны. Это просто неприлично, что моя личная жизнь обсуждается членами парламента и в газетах!

– Боюсь, что это плата за ваше высокое положение, мадам, – попытался объяснить ей Мельбурн. Он прекрасно понимал возмущение Виктории вмешательством в ее личную жизнь.

Бедное дитя, с нежностью подумал он, она открыта безжалостному любопытству толпы. И ей неминуемо придется платить подобную цену не только сейчас, но и всю оставшуюся жизнь: она – королева и вся на виду! Мне нужно все объяснить ей и попытаться помочь выносить это бремя.

– Вы себя видите человеческой личностью, – серьезно начал он. – Конечно, вы таковой и являетесь. Но существует проклятье и слава великих судеб, моя дорогая мадам. Суверены – люди с такими же надеждами, чувствами и привязанностями, как и все остальные. Но они находятся гораздо выше всех прочих. И народ жаждет, чтобы ему демонстрировали личные чувства монархов. Все, что вы делаете или говорите – весьма важно для ваших подданных, а значит, о вас будут рассказывать различные истории. Причем большинство из них будут лживыми и жестокими. Но вам придется научиться не обращать на них внимания.

Люди всегда завидуют великим личностям и пытаются как-то их принизить… Что вы едите и что носите, кому оказываете честь своей дружбой – все это неизменно интересует тысячи людей, которые никогда вас не видели, и наверное, так и не увидят…

Но самое главное для них – кого вы любите и кому оказываете честь стать вашим мужем. Об этом непременно хотят знать ваши подданные. Муж королевы Англии должен обязательно получить одобрение народа Англии, потому что он будет ближе всех к самой важной персоне страны. И станет отцом будущего короля Англии. Мадам, если вы сможете принять подобную точку зрения, тогда не станете так сильно злиться на «Таймc».

– Я понимаю все, о чем вы мне толкуете, – подтвердила Виктория, – но я по-прежнему считаю, что была допущена слишком большая вольность. Что же касается «Таймc», то вы можете простить эту наглую статью, если хотите, но я им никогда не прошу этого. Если я – королева, лорд М., – она взглянула ему прямо в лицо и похлопала рукой по его рукаву, – и если я нахожусь наверху социальной лестницы, то ко мне должны относиться с уважением вдвойне. Все люди имеют право на личную жизнь. Я не желаю знать всех подробностей личной жизни тех, кто ежедневно общается со мной, и требую, чтобы ко мне относились соответственно. Они могут интересоваться и спекулировать слухами как им заблагорассудится, но я постараюсь, чтобы они никогда ничего не знали наверняка!

Лорд Мельбурн понимал, что бесполезно продолжать спорить с королевой. Конечно, ее реакция на эти нападки не совсем верна, она напрасно злилась, но, черт побери, кто посмеет осуждать ее за это…

– Раз уж мы коснулись этого, – донесся до Мельбурна голос Виктории. Он увидел, что она встала с кресла и отошла к окну. Королева не смотрела на него, но почувствовав, что он тоже начал вставать, быстро продолжила: – Дорогой лорд Мельбурн, не поднимайтесь. Вы же знаете, что, когда мы одни, мне хочется, чтобы вы чувствовали себя как дома. Оставайтесь в кресле, а я стану прохаживаться по комнате. Это помогает мне думать. Так вот, к вопросу о моем браке. Я получила еще одно письмо от моего дядюшки Леопольда.

– Вот как? – осторожно промолвил Мельбурн. Он терпеть не мог Леопольда и считал его пустозвоном, который продолжает спекулировать на имени своей умершей жены. Лорд со злостью подумал, что тот продолжает лезть не в свое дело и надоедает королеве этими проклятыми письмами, полными советов, которые ей вовсе не нужны. – И что же он пишет, мадам?

– Это весьма приятное письмо, – сказала ему королева. – Он расспрашивает меня обо всем. Мне, признаться, не нравится чрезмерный интерес моего милого дядюшки к государственным делам. Так трудно отвечать ему, чтобы не сообщать никаких новостей… но не в этом дело. Он желает, чтобы мои кузены Эрнест и Альберт приехали в Англию!

Она повернулась и посмотрела на Мельбурна. Бледный солнечный свет струился из окна на крохотную прямую фигурку. Мельбурн по голосу определил, что она раздражена.