Текст книги "Виктория и Альберт"

Автор книги: Эвелин Энтони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Глава 19

Дверь кабинета принца Альберта тихо открылась. На секунду Виктория замерла на пороге. Она увидела, что он смотрит из окна на Большой парк Виндзора. Садилось солнце, окрашивая окрестности в алый цвет. Это было рождественское солнце, как его называли их дети. Вся комната была залита этим странным кроваво-красным декабрьским светом. Королева обратила внимание, что свечи не горели и не были задернуты шторы. Альберт был таким методичным и внимательным, что не разрешал слугам его беспокоить. Он стоял один в красных сумерках, и жена поняла, даже не увидев его лица, что у него разрывалось сердце.

– Альберт!

Она осторожно закрыла дверь и, когда пришла к нему, уже перестала дрожать, и глаза у нее стали сухими.

– Альберт, дорогой!

Принц медленно повернулся к ней. Она поняла, что он стоял и плакал у окна.

– Виктория… это ты?

– Я везде искала тебя, а потом решила, что ты здесь работаешь.

Они стояли друг против друга. Виктория взяла его руку и положила себе на грудь.

– Любовь моя, – наконец промолвила она. – Я не знаю, что тебе сказать.

– Ничего, – устало ответил он. – Я надеялся, что ты не узнаешь, но это невозможно.

– Я видела газеты, и лорд Кларендон приходил ко мне с отчетом о том, что случилось в Лондоне. Любовь моя, они были вынуждены все сказать мне. Я молила Бога, чтобы мне удалось смягчить для тебя этот удар.

– Правда иногда бывает очень жестокой.

Альберт вернулся к окну и сел на мягкий диванчик. Виктория подобрала юбки и опустилась рядом. Багровое солнце теперь освещало их обоих.

– Тысячи твоих подданных ждали целый день, чтобы увидеть, как меня провезут по Темзе и заключат в Тауэр за измену. Моя бедная Виктория, ты никак не сможешь смягчить этот удар. Они ненавидели меня с того самого дня, как я приехал в Англию, и по-прежнему ненавидят до сих пор. Что бы я ни делал, их отношение не менялось.

– Это была массовая истерия, – заметила Виктория. – Кларендон сказал, что газеты подлили масла в огонь! Они не думают так на самом деле, милый мой.

Разве тебе не понятно: они ждали, что и меня арестуют тоже! Они с радостью ждали, что смогут увидеть, как их королева и ее принц пройдут через Ворота Предателей. Это ужасно, и это невозможно ни забыть, ни простить!

На мгновение ее страстное возмущение и горечь сменились спокойствием, которое она попыталась обрести ради Альберта.

– Ты не должен это принимать близко к сердцу. Кларендон сказал, что их одолевает зуд борьбы и им необходим козел отпущения.

– Нет, все не так, – тихо возразил ей принц. – Пальмерстон стал национальным героем. Он подает в отставку из-за билля о реформе, и вся Англия решает, будто именно я заставил его это сделать. И все потому, что он желает вести войну с Россией, а я – нет. Они никого не делали козлом отпущения. Они даже не знали никаких фактов, а просто придумали их и потому обвинили во всем меня. Я уверен, ничто так не порадует твоих подданных, как известие, что меня казнили в Тауэре!

– О Альберт, Альберт, не надо!

Виктория не могла больше сдерживаться и разрыдалась, закрыв лицо руками. Все, что он говорил, было правдой, и Виктория это прекрасно понимала. Народ его ненавидел. Кларендон даже побледнел, когда описывал сцены народного ликования и жажду крови толпы, которая осадила мост Тауэра. Люди висели на парапетах и орали при виде любого суденышка, плывущего по реке, в надежде, что там находится ненавистный им человек. Они так хотели видеть его мертвым, были готовы даже возродить варварские обычаи прошлого, когда короли, королевы и принцы проливали свою кровь в этой ужасной крепости.

Не стоило пытаться разубедить его, не имело смысла говорить, что во всем виноваты газеты и разные провокаторы. Они не могли притворяться друг перед другом. Народ однозначно проявил свое отношение к Альберту, и память об этой демонстрации останется навсегда.

Она постаралась выжать из Кларендона все детали, хотя дрожала с головы до пят. Бурный темперамент ее предков из Ганновера закипел, и Кларендон начал заикаться и отвел взгляд, не в силах выносить выражения бешеной злобы, появившегося у нее на лице.

– Мельбурн был прав? – внезапно воскликнула Виктория. – Он говорил, что они – звери, так оно и есть! Дикие звери, неблагодарные, грязные и злобные. Они не заслуживают ничего, кроме тирании! Они понимают только это, дорогой мой. Ими должны управлять тираны, а не святые. Я никогда, никогда не прощу им этого!

– Не плачь, – умолял ее принц. – Пожалуйста, дорогая, не надо. Слезами горю не поможешь. Я принял их отношение, и теперь спокоен.

– Горю? О Альберт, я скорблю о тебе! И меня волнует только твое настроение, усилия и обманутые надежды. Ты много работал, столько сделал, и как тебя отблагодарили! Пока я жива, я им этого не прощу и ничего не забуду! Обидев тебя, они показали, чего на самом деле стоят! Помоги, Боже, тому, кто придет ко мне с просьбой улучшить положение рабочего класса! Скоты, они привели с собой своих маленьких детей в надежде увидеть нас!

– В надежде увидеть меня! – поправил ее Альберт. – Тебя они любят и остаются лояльными по отношению к тебе! Это я их главный враг, я – иностранец. А я, глупец, надеялся, что все может быть по-другому. Меня никогда не примет ни один класс. Какой смысл обвинять в чем-то невежественные массы? Они всего лишь следуют примеру образованных людей.

«Как странно, – подумал он, – как переменились роли. Виктория пришла утешить меня, а теперь я пытаюсь облегчить свою собственную боль и погасить вспышку ее гнева и возмущения из-за того, что сделали со мной. Так было всегда, так и будет впредь до самой моей смерти». Обязанность не ждет награды. Где он слышал подобное изречение? От кого? Нет, теперь уже не вспомнить.

Вся его жизнь построена на исполнении долга, но человеческая личность в нем желала похвалы. И теперь наконец он понял: чтобы он ни сделал – похвалы не дождаться, и ему все стало безразлично. Для него главным были чувства Виктории: она не должна возненавидеть свой собственный народ и так непочтительно отзываться о нем. Она – королева и не может принимать чью-либо сторону, даже сторону собственного мужа.

Все это очень важно, но на мгновение Альбертом овладела странная апатия. Он понимал, насколько все важно, но сейчас у него не находилось ни энергии, ни нужных слов. Нет, не сейчас. Позже, когда уляжется боль и станет не столь невыносимым разочарование, он постарается успокоить Викторию и напомнить ей, что она – королева и не следует забывать свои королевские обязанности.

– Я так устал, – неожиданно промолвил он. – Очень устал. Мне бы хотелось, чтобы мы с тобой поужинали вдвоем и потом я лягу в постель.

– Они разбили твое сердце, – медленно сказала Виктория. – О Альберт, постарайся не переживать и не страдать! Я так сильно тебя люблю. Я просто умру, если ты утратишь всю надежду и будешь несчастлив. Альберт, подумай обо мне, вспомни, как много ты для меня значишь! Я понимаю, как много ты для меня сделал, в каком Англия перед тобой долгу. Дорогой, если я – хорошая королева, то потому, что ты сделал меня такой. Ты научил меня всему, и с этим не поспоришь!

Альберт улыбнулся жене, отвел ее руки от лица и поцеловал ее. Сейчас он вспомнил, как когда-то его пугали ласки Виктории. Какой властной и даже удушающей казалась ему ее любовь. Но сейчас он был рад, что жена пришла к нему. В тот день, когда он женился на ней, зная, что не любит и никогда не полюбит ее, он подумал о ней, как о единственном своем друге в чужой стране. Та его инстинктивная уверенность не обманула Альберта. Англия не приняла его, и он не нравился ее народу. Менее чем за два года они забыли о Всемирной выставке, о торговле и о том богатстве, которое приплывало в страну, благодаря его идеям и труду. Теперь они считали его пешкой и шпионом, которому платили русские. Что бы он ни делал, все было неправильным. И только в ее глазах он был всегда прав. Альберт знал, какая она сильная, до чего у нее властный характер. Он этими чертами не обладал. Без ее помощи его вмешательство в дела страны никогда не завершилось бы успехом.

– Ты была бы хорошей королевой, за кого бы ни вышла замуж, – тихо заметил Альберт. – Точно так же, как и хорошей женой. О Виктория, как бы мне хотелось снова оказаться в Розенау, на отдыхе – только ты и я!

Она ласково обняла мужа.

– У нас будет собственный Розенау, когда закончится строительство в Балморале, – шепнула она ему. – И мы спокойно станем там жить вместе, любовь моя. И когда все это позабудется, ты снова станешь счастлив, обещаю тебе. И я постараюсь сделать тебя счастливым, Альберт. Я знаю, что мы долго будем вместе счастливы.

Они сидели на диванчике у окна, обнявшись, пока последние красные полосы на небе не поблекли, затем стали розовыми и плавно перешли в сумерки.

В январе лорд Дерби, бывший премьер-министр, получил приглашение от королевы посетить ее в Виндзоре.

У него остались приятные воспоминания от сотрудничества с ее величеством. Кажется, он был ей симпатичен, и работать с ней оказалось вовсе не так трудно, как он ожидал.

Было так неприятно, когда доползли слухи, будто принца арестовали, и толпы собирались у Тауэра. Он слышал от Эбердина и многих других, что королеву злила эта болтовня. Ему будет неудобно встречаться с принцем после столь откровенной демонстрации его непопулярности среди народа. К его удивлению, Виктория была одна в Белой гостиной. Она казалась крохотной в огромной комнате, одетая, как всегда, плохо – в платье из синего бархата с ужасной отделкой бусинами.

– Мадам!

Она протянула ему руку для поцелуя.

– Я понимаю, как вы заняты, милорд, и у меня масса работы, поэтому оставим всякие формальности. Я послала за вами, потому что вы – блестящий оратор. Поэтому хочу поручить вам произнести речь в поддержку его королевского высочества принца Альберта.

– Простите, мадам, я не совсем понимаю…

– Вы все поймете, – прервала она его. – Необходимо как можно скорее и публично отмести невыносимую ложь о принце, которая распространяется последнее время. Вы слышали, милорд, это кошмарное предположение, будто он нелоялен интересам страны и является другом России!

– Мадам, действительно ходят подобные разговоры, но я вас уверяю, что старался не прислушиваться к ним…

– Я в этом не сомневалась, – сказала Виктория. – И ни один умный человек не станет к ним прислушиваться. Но все равно подобные слухи распространяются, и безобразные сборища людей вокруг Тауэра – результат подобных слухов. Сейчас, милорд, я объяснила членам правительства, и они, естественно, не возражают, что следует восстановить доброе имя принца, а также раз и навсегда определить его положение.

– Да, мадам.

Глядя на покрасневшее упрямое лицо королевы, Дерби заметил, что маленькая скошенная челюсть ее величества была выставлена вперед, как у бульдога. Она весьма ясно выразила свое желание…

– Вы такой великолепный оратор, милорд, – продолжала Виктория. – Мне бы хотелось, чтобы ваш дар послужил во благо принца. Волпоул выступит в его защиту в палате общин… а вас я прошу выступить в палате лордов.

Лорд Дерби поклонился.

– Мадам, это будет честью для меня. Я стану говорить о лояльности и преданности его королевского высочества нашей стране, основываясь на собственном опыте общения с ним. Но что мне сказать в отношении его официального положения?

– Вы скажете, что, будучи мужем королевы, он обладает не только правом, но и обязан давать ей советы по всем вопросам, касающимся государственных дел. Мне хочется, чтобы это стало ясно всем.

– Конечно, – ответил ей Дерби. – Я вам обещаю, что после моего выступления в этом никто не станет сомневаться.

– Я в этом уверена. Сейчас лорд Пальмерстон возносится на волне истерических приветствий, и давно пора, чтобы пресса и публика поняли, как безобразно они вели себя по отношению к принцу и что теперь должны извиниться перед моим мужем. Мне бы также хотелось, чтобы вы спросили, правда ли, что лорд Пальмерстон постарался создать у людей впечатление, будто принц приложил руку к его отставке? Я слышала подобные слухи.

Дерби не обманул сдержанный тон Виктории. Королеву выдали глаза. Они сверкали так, что даже храбрец Пальмерстон от страха наверняка выскочил бы из туфель, если б видел этот взгляд. «И откуда она знает это?» – подумал Дерби.

Конечно, это было правдой. Народ взбудоражил этот бесчестный старый дьявол, выдававший себя за патриота-мученика. Он не смог отказать себе в удовольствии «лягнуть» принца!

– Нет, мадам, я ничего подобного не слышал и уверен, что лорд Пальмерстон будет страшно расстроен, узнав, что вы верите такому ужасному слуху!

Конечно, необязательно восхищаться методами Пальмерстона, но следует отдать должное его ловкости! Они многие годы сидели друг против друга в палате, и Дерби не собирался приносить его в жертву принцу Саксен-Кобургскому.

– Я сомневаюсь, что в этом повинен лорд Пальмерстон, – добавил Дерби.

Виктория отвернулась от него.

– Рада это слышать, – сказала она. – Лорд Дерби, я знаю, что могу положиться на вас, и вы произнесете речь, достойную принца!

28 марта 1854 года Англия и Франция объявили войну царю всея Руси. Взволнованные толпы собирались на улицах. Люди танцевали и кричали от радости. Виктория появилась на балконе Букингемского дворца, чтобы посмотреть, как шотландские фузилеры проходят торжественным маршем в направлении порта, чтобы отправиться в Крым.

Виктория сильно нервничала. Ее прямо-таки переполняла энергия. Она лишилась сна и не могла бездействовать, а потому решила провожать свои полки в порты отплытия и, стоя на борту судна «Виктория и Альберт», увидеть, как ее флот отправится в Черное море.

Стокмар возвратился после отпуска, проведенного в Германии, и временно сделал перерыв в своих совместных с Гиббсом усилиях создать совершенно невыносимые условия жизни принцу Уэльскому. Его жутко раздражала Виктория. Он злился, видя ее сентиментальные слезы, когда играли военные оркестры, его раздражали самонадеянные оценки королевы политической и военной ситуации. Стокмар был предан Виктории, но он негодовал, видя, с каким удовольствием она приняла на свои плечи ужасные тяготы правления страной в военное время, причем ей даже не была нужна поддержка Альберта. Барон недовольно ворчал; невозможно, чтобы женщина принимала приветствия армии, а его протеже оставался на втором плане. Барон просто ревновал ее к признанию армии и народа.

Королеве легко было выражать популярное в народе мнение и принимать приветствия экзальтированных толп везде, где бы она ни появлялась, но настоящая организация дел во время войны была вне ее компетенции. Стокмар понимал, что если так пойдет и дальше, то Альберт перестанет привлекать к себе внимание, и жестко настаивал, чтобы тот занялся стратегией, припасами и вооружением армии и постоянно обращался к бездарному правительству и генералам ее величества в Военном министерстве, высказывая свою точку зрения.

Генералы, большинство из которых в последний раз участвовали в военных действиях еще при Веллингтоне, раздраженно воспринимали расспросы и предложения принца, а те, кто посмелее, и вовсе не обращали на них внимания. Чертов иностранец, как всегда, лезет не в свое дело!

Что может этот немецкий принц – ни дать ни взять персонаж из комической оперы – понимать в сложной науке войны, и какого черта он постоянно интересуется продовольствием, коммуникационными линиями, транспортом, и каким образом все это влияет на победы в сражениях? Если бы только был жив старый герцог, он бы давно поставил его на место…

Но Веллингтон умер, и система, когда на командных должностях предпочитали иметь аристократов, хорошо сработавшая при его гении, вскоре показала себя страшно неэффективной.

Тем временем в Англию стали поступать ужасные сведения. Войска несли колоссальные потери. В переполненном базовом лагере в Скутари, где не было элементарных условий для жизни, и в походах люди умирали, как мухи, от жары и холеры; великолепные кавалерийские лошади гибли сотнями. Всенародный энтузиазм по поводу войны несколько снизился. Циркулировали слухи о неопытных и неумелых офицерах, которые не могли сводить солдат в простую разведку против русских, чтобы не потерять три четверти личного состава. Рассказывали о нехватке оружия и снарядов, о повальном дезертирстве, безобразных стычках между командирами и в особенности – об отсутствии медицинской помощи раненым.

Славная победоносная война в защиту Турции от притязаний русского царя теперь вполне могла обернуться сокрушительным поражением. Все классы пришли к выводу, что в Англии слишком мало делается для ее солдат. В обеих палатах велись ожесточенные дебаты, и только пламенные речи лорда Пальмерстона доказывали его патриотизм и пылкость, коллеги же его оказались страшно инертными.

Популярность Пальмерстона росла с каждым днем. В 1854 году, когда в обществе царило разочарование и многие растерялись от неопределенности положения, его уверенность и способность ясно выражаться подняли его в глазах людей гораздо выше премьер-министра Эбердина.

Теперь в народе ценился только «Пэм». Пэм не станет зря терять время на пустые разговоры, пока английские солдаты умирают от холеры да гибнут из-за глупости их командиров.

Именно в этот момент, когда разочарование народа почти достигло критической точки, и пало правительство Эбердина.

Глава 20

– Ну что, Эмили, я сдержал свое обещание, а?

Эмили Пальмерстон покачала головой и улыбнулась. Это была насмешливая улыбка. Но в ней читались триумф и восхищение. Она признала, что обещание он сдержал.

– Милорд, вы невозможный, ужасный хулиган и мошенник, но я вас люблю, и мне не терпится стать женой премьер-министра. Господи, до сих пор не верю в это.

– Ты не верила, что настанет такой день, когда королева пригласит меня, чтобы я сформировал и возглавил правительство, правда? Ха, она тоже этому не верила! Милостивый Боже, родная, она выглядела кислее лимона.

– Ну, ты не можешь ее в этом винить! После ужасного скандала, когда ты подал в отставку, и всех демонстраций против принца… Дорогой, ничего удивительного, что она терпеть тебя не может!

– Правда, правда! – фыркнул Пальмерстон. – Но мне кажется, она изменит свое отношение ко мне, когда узнает, как мы сможем хорошо работать с ней. Она – весьма воинственная мадам, должен тебе сказать. И как только я принялся ругать русских, она стала со мной соглашаться, будто между нами никогда не было разногласий. И кроме того, я начал раболепствовать перед принцем.

– Он не настроен прорусски, не так ли? – спросила его Эмили.

– Спаси Боже, конечно нет! Я знаю, что об этом болтали, да я и сам, признаться, кое-кому намекнул об этом, чтобы завоевать побольше симпатии к себе, но это неправда. Он так же сильно русских ненавидит, как черт боится ладана. Когда я его услышал, мне даже стало жаль этого человека. Должен тебе сказать, что вначале королева и принц держались крайне сдержанно и холодно, но мне кажется, что в конце концов они немного растаяли. Ну, совсем немного…

Эмили взяла мужа за руку и прижалась к нему.

– Генри, тебе следует тактично вести себя с ними, или ты долго не продержишься. Одно дело быть министром иностранных дел, когда все колотушки получал Рассел, но совершенно другое, когда ты сам премьер-министр.

– Я понимаю, Эмили. Дорогая, я не дурак. Мне представилась великолепная возможность, и не думай, что я ею не воспользуюсь. Нам нужна победа в войне, и придется работать, как дьяволам, чтобы исправить все ошибки. Это и станет самой крепкой связью между мною и дворцом. Они хотят победы, и я ее хочу! Я уверен, что принц станет со мной сотрудничать из чувства долга, как бы он ни относился ко мне, а королева последует за ним. Дорогая моя, она разумная женщина и понимает, что за мной стоит вся страна, и, по-моему, она осознает, что Эбердин и все остальные – скопище слабоумных идиотов. Уж я-то не стану колебаться и буду идти вперед по намеченному курсу… Я покинул министерский кабинет, и клянусь Богом, трон, на котором сидит королева, начал шататься под ней! Я уверен, что она не забыла этого.

– И не простила! – резко напомнила ему жена.

– Конечно не простила, – согласился Пальмерстон. – Она никогда ничего не прощает. Я и не ожидаю, что она меня простит или я ей понравлюсь. Но она станет со мной работать, и это все, что мне нужно.

Он зевнул и потянулся.

– Я бы сейчас как следует поужинал и выпил хорошего портвейна, Эмили. А потом мы отправимся спать. У меня был тяжелый день.

Эмили Пальмерстон невинно заморгала ресницами.

– И я тоже, Генри, дорогой. Я была так занята, планируя переезд на Даунинг-стрит, что ужасно устала!

В последующие месяцы Виктория иногда на миг отрывалась от работы с мыслью, не снится ли ей, что отвратительный старик, с которым она воевала не на жизнь, а на смерть всего год или два тому назад, стал неутомимым блестящим премьер-министром, с которым ей оказалось так легко сотрудничать.

Ей, как и прежде, не нравился Пальмерстон, но, несмотря на женские предрассудки, Виктории пришлось признать, что сейчас его поведение было безукоризненным. На него до сих пор было забавно смотреть – эти крашеные рыжие бакенбарды и невероятно яркие наряды… Но его манеры были безупречны, и, что самое главное, он всегда обращался к Альберту за советом.

Просто удивительно, но его рисковый и упрямый характер, который злил ее в мирное время, идеально подходил к условиям войны. Ей так импонировала его смелость, презрение к их врагам и уверенность, что Англия одержит потрясающую победу.

А между тем в Крыму разгорелась свирепая борьба. Военные силы Англии и Франции больше страдали от заболеваний, чем от потерь в сражениях. Они старались захватить русскую крепость Севастополь. Англичанка по имени Найтингейл – такое прекрасное имя – Соловей! – собрала отряд сестер, чтобы работать в Скутари, помогать раненым. Виктория, которая была невысокого мнения о способностях и уме женского пола, решила, что мисс Найтингейл – исключение из правила, поэтому послала в Крым маленькую брошь с благодарственной запиской. Ей было так приятно представлять, как была признательна и взволнована эта занятая женщина, получив подарок от королевы.

Виктория посещала раненых, когда их привозили в Англию. Она проливала слезы волнения над ее храбрыми солдатами, ее детьми, ну… почти детьми, которые сидели на койках и приветствовали ее появление. Они чудесно выглядели в чистых повязках, но были такими грустными! Ее воображение рисовало ей сцены боя и базовые лагеря. Они представлялись ей такими же, как госпиталя, которые специально готовили для ее инспекции. Никто там и понятия не имеет о вшах, грязи и страшной боли. Королева и вообразить не могла, как кричат мужчины, умоляя чтобы им помогли избавиться от невыносимой боли. Она видела их мужественными, ухоженными и сдержанными, было приятно думать, что они ее люди и сражались ради нее.

Она совершенно забыла, и Альберт не стал напоминать ей, что эти люди были выходцами из той самой толпы народа, которая пылала ненавистью к ее мужу, и, по мнению Виктории, представители этой толпы были ненамного лучше зверей.

Ранней весной 1855 года император Наполеон III и его императрица Евгения прибыли в Англию с официальным визитом.

Виктория волновалась, как девочка, готовясь к встрече с ними. В имени Наполеона заключался зловещий смысл, и это был племянник великого Бонапарта.

О нем ходили разные слухи. Некоторые люди заявляли, что он на редкость очаровательный человек. Другие считали его уродливым, хитрым коротышкой. Год назад Альберт ездил в Булонь, встречался с ним и высказал сдержанное, но хорошее мнение о Наполеоне.

Императрица Евгения считалась одной из самых красивых женщин в мире. Виктория жаждала ее увидеть, причем у нее полностью отсутствовала ревность к ее красоте. Но тем не менее она заказана себе несколько новых нарядов – великолепные бальные туалеты из атласа, отделанные бесценными кружевами, и более простые платья для обычного общения. Королева решила: коль скоро ей так нравились ее прежние платья, то и новые наряды должны быть выдержаны в том же стиле.

Альберту не нравились новые фасоны и он утверждал, что Виктории больше к лицу простые платья. Великолепные парадные драгоценности, которые королева крайне редко надевала, достали из хранилища, почистили и отполировали. Было бы глупо заказывать себе сверхмодные наряды, но богатство и власть королевства оценивались в соответствии с ее украшениями.

Наконец император и императрица прибыли в Виндзор и остановились в Золотых парадных апартаментах. На первый взгляд Наполеон не произвел на Викторию впечатления – маленький человек с плохой фигурой и некрасивым грустным лицом. Но как только между ними завязался разговор, она почувствовала поразительный магнетизм его очарования. Он обладал прекрасным голосом и удивительными глазами. Хотя Виктории было уже почти сорок лет и она была необыкновенно счастлива с Альбертом, подавленный инстинкт заставил ее прореагировать на потрясающую привлекательность Луи Наполеона, секрета которой она даже не поняла. Он ей сразу понравился, и, что удивительно, ей приглянулась и императрица.

Не в натуре Виктории было завидовать потрясающей, ослепительной красоте французской императрицы. Она просто любовалась ею. Сама Виктория никогда не была красивой или даже хорошенькой, а потому ей и в голову не приходило сравнивать себя с роскошной статной рыжеволосой Евгенией с прекрасными глазами редкого сине-фиолетового цвета.

Виктория никогда прежде не видела столь изысканного создания, и Евгения ее очаровала.

После чудесного парадного банкета все собрались на бал в прекрасном зале Ватерлоо. Пальмерстон, яркий, как павлин, прибывший со своей элегантной красивой женой, наблюдал, как королева Англии открывает бал с императором Франции. Они хорошо подходили друг другу. Он был невелик ростом, и рядом с ним королева не выглядела крохотной. Однако Виктория была плохо одета: со старомодным кринолином, в золотой парче и вся закутанная в брюссельские кружева. Ее голова, шея и руки сверкали от бриллиантов, настолько крупных, что казалось, королева горит и переливается при движениях. «Да, некрасивая коренастая маленькая женщина с красным лицом», – подумал Пальмерстон, внимательно наблюдая за ней, а потом перевел взгляд на императрицу Евгению, танцевавшую с Альбертом.

И партнер, и партнерша были высокого роста, очень красивые, хотя принц казался утомленным и уже начал лысеть.

На французской императрице ловко сидело потрясающее белое платье, оставляющее обнаженными ее знаменитые плечи. У нее была фигура богини. На ее бронзовых волосах сверкала тиара из бриллиантов и изумрудов. Пальмерстон нашел эту женщину великолепной. Он шепотом поведал Эмили, что первоначально намерения Наполеона в отношении Евгении были нечестными. Впрочем, как и большинства других близких ему женщин. Но ее добродетель и поразительное очарование привели его к браку. Природа щедро наградила ее теми качествами, которые отсутствовали у Виктории – прекрасным ростом, тонким вкусом и удивительной грацией. Танцуя с Альбертом, она двигалась плавно, как лебедь.

Но ни один человек не поклонится французской императрице инстинктивно, как они кланялись пухлой маленькой королеве английской. «Все-таки Виктория настоящая королева, величие заложено в ней от рождения», – неожиданно подумал Пальмерстон и вновь взглянул на Евгению, точно в первый раз понял: красота и элегантность не имели ничего общего с величием, которым обладала Виктория. У Альберта тоже отсутствовала эта черта, а вот в голосе и манерах племянника Наполеона чувствовался тот же, что и у Виктории, магнетизм власти.

Именно поэтому он и Виктория доминировали в комнате, как будто другая пара – прелестная женщина и красивый мужчина – вообще не существовали для всех присутствующих.

Визит прошел успешно. Где бы ни появлялись император и императрица, толпы народа приветствовали их. Постоянно устраивались приемы и балы. Был проведен парад войск в Большом парке в Виндзоре. Когда царственная пара отправилась домой во Францию, от волнения Виктория разрыдалась на плече Альберта. Ей понравился Луи Наполеон и оказалось приятно общаться с императрицей Евгенией. У Виктории никогда не было приятельницы, с которой она могла бы общаться на равных. И ей нравилось болтать с Евгенией о детях, расспрашивать о Париже и рассматривать наряды гостьи, изготовленные новым французским модельером по имени М. Ворт. Виктории стало грустно, когда император и императрица покинули Англию.

В августе она и Альберт собирались совершить ответный визит. Виктория была счастлива снова увидеть своего дорогого брата-суверена и императрицу Евгению. Они сообщили своему старшему сыну, что он сможет прервать занятия с мистером Гиббсом, потому что отправится в Париж вместе с родителями.

Берти принялся так громко радоваться предстоящей поездке, что тут же получил выговор. Его отец в весьма нелицеприятных выражениях объяснил ему, что французский двор будет интересовать характер и поведение будущего короля Англии и все станут пристально следить за его поступками. Недопустимо, чтобы Берти вел себя там легкомысленно, строго заметил Альберт. Он еще раз сурово напомнил Берти, чтобы тот прекратил низко опускать голову, когда к нему обращаются, так как от этого выглядит излишне застенчивым. Он поедет в Париж, и его родители надеются, что он их не подведет. Принц Альберт предупредил сына, что они ждут от него поведения, подобающего принцу Уэльскому!

Альберт был поражен и раздражен, когда узнал от Гиббса, что мальчик, вернувшись к себе в комнату, разразился рыданиями.

И вот наконец английская королевская семья прибыла во Францию. Ярко светило солнце, и Викто-рия была настолько поражена величием Сен-Клу, что даже позабыла отчитать Берти за то, что его тошнило во время путешествия. Когда она увидела свои апартаменты, то не удержалась от восклицания удовольствия – точные копии ее комнат в Виндзоре!

Мебель, портьеры, основная гамма – все было тщательно скопировано. У нее создавалось впечатление, что она и не покидала Англию. Как был к ним внимателен император! Они оба с Евгенией такие милые и добрые! Смеясь, Виктория заявила, что если она увидит свою собачку, то впечатление будет полным. Ее слова передали императору, и на следующее утро в ее спальню, радостно лая, ворвался ее спаниель.

Радость Виктории оказалась заразительной: холодное и расчетливое сердце Наполеона, несмотря ни на что, смягчилось в отношении ее. Евгения, которая немало выстрадала от женской зависти к своей красоте, была покорена искренним восхищением ее прелестями со стороны Виктории.