Текст книги "Виктория и Альберт"

Автор книги: Эвелин Энтони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Эвелин Энтони
Виктория и Альберт

ПРЕДИСЛОВИЕ

О королеве Виктории написано множество книг. Кроме того, существует немало и ее собственных произведений, поэтому любой писатель, желающий сказать о ней нечто новое, оказывается в затруднительном положении. Например, великолепная биография королевы Виктории, написанная Литтоном Стречи, заставила многих воспринимать королеву и ее правление сквозь призму удивительной сатиры его переосмысления этой великой личности. Множество людей представляют себе королеву Викторию этакой невысокой, коренастой, чрезмерно властной женщиной во вдовьих траурных одеждах, считают ее крайне неинтересной, можно даже сказать, скучной. Немногим менее скучной, чем ее муж – принц-консорт Альберт. Даже и сейчас все его положительные черты действуют на нервы англичанам.

Однако в этой книге вы не найдете никаких сведений о виндзорской вдове. Мое повествование начинается с юности и первых дней замужества королевы и заканчивается смертью единственного человека, которого глубоко и преданно любила Виктория.

Я проследила первый двадцать один год ее правления, не уставая поражаться противоречивости ее характера. В принципе, это достаточно несложная женщина, но ее чувства были так же безмерны, как сама жизнь. Ей была чужда умеренность в чем-либо. Превыше всего для нее всегда оставалась исключительно ее точка зрения. Безграничное самомнение этой женщины отражалось и на ее отношениях с Альбертом и даже чуть было не разрушило их брак в самом начале.

Брак с Альбертом не был романтическим в общепринятом смысле этого слова. Любовь Виктории к нему можно считать в какой-то степени трагичной и в то же время счастливой, потому что она любила его всей душой, а Альберт, хоть и подарил ей необыкновенное блаженство, никогда не любил королеву. Виктории повезло в том, что, слишком увлекшись своими чувствами к мужу, она никогда не задавалась вопросом: а как же он относится к ней? Но между тем некоторые из его писем ясно говорят об этом: он умер человеком, лишенным каких-либо иллюзий и очень несчастным. Обожание жены ни в коей мере не компенсировало Альберту несостоявшуюся возможность завоевать уважение на его новой родине.

У Виктории было девять детей, но при этом абсолютно отсутствовали материнские инстинкты. Вспомним несчастливое детство ее сына Эдуарда – именно она, как, впрочем, и его отец, виновата перед ним.

Слишком часто она выказывала бесчувственность и бессердечие, будучи «типичным представителем» викторианской эпохи. Фабрикант, использующий детский труд по четырнадцать часов в день, не находил ничего несоответствующего положению вещей в тексте, висящем в его спальне: «Пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие». Его королева также не видела ничего особенного в подобном несоответствии.

Я ничего не придумала, чтобы как-то изменить образ Виктории. Хотя это роман, но домашние события и политические факты реальны, так же как и большинство разговоров и рассуждений; приведены даже отрывки из подлинных писем.

Говорят, что Альберт создал Викторию. Конечно, он по возможности сдерживал ее приступы ярости и научил лучше управляться с делами государства – это правда. Но подлинное величие монарха, сила воли и твердость характера королевы, которые в ее время производили огромное впечатление на самых искушенных государственных деятелей, не были результатом его усилий.

Там, где он не добивался успеха, Виктория с легкостью достигала поставленной цели.

Находясь в гуще событий – промышленные волнения, народная ненависть, война и даже покушения на ее жизнь, – королева не волновалась ни о чем, кроме отношений со своим обожаемым мужем. Любовь к Альберту – пожалуй, единственная ее слабость, и именно это чувство делало ее более человечной. Величие почти никогда не внушает к себе любовь.

Эвелин Энтони

Глава 1

Ливрейный лакей открыл ставни на двух больших окнах в Зеленой гостиной Кенсинггонского дворца. Сумеречный предутренний свет разлился по комнате, придав неприятный грязно-серый оттенок строгой старомодной мебели и большим фамильным портретам на обитых шелком стенах. Двое мужчин в черном стояли у холодного камина. Более высокий господин, лорд Конингем, прислонился к каминной полке и достал часы.

– Какого черта, когда она спустится вниз? Уже седьмой час.

Другой господин пожал плечами:

– Они, видимо, постарались осторожно сообщить ей эти новости. Она ведь еще дитя, и ей нужно время, чтобы свыкнуться с происшедшим.

Конингем цинично усмехнулся:

– А мне кажется, причина в том, что ее мать желает сойти вниз вместе с ней.

– Ну нет! – воскликнул архиепископ Кентерберийский. – Даже герцогиня должна придерживаться протокола.

Конингем зевнул и отошел от камина.

– Бедный старый матрос Билл… Он с большим достоинством умирал, чем делал что-либо при жизни. Однако его самое заветное желание исполнилось: он дожил до того времени, когда подросла Виктория, а значит, у власти не будет регента. И за это благослови его, Боже.

– Мне кажется, что именно это и давало ему силы жить, – заметил архиепископ. – Знаете, Конингем, можно пренебрегать христианским смирением или нет, но я бы не вынес, если бы герцогиня стала регентшей.

Нам и так стоило большого труда сдерживать ее вмешательство, и это, заметьте, в то время, когда у нее не было никаких законных прав вмешиваться в государственные дела. Какая жалость, что принцесса так молода.

– Какая жалость, что она – дочь, а не сын! – парировал Конингем. – Все пошло бы совсем по-иному, милорд, если бы королем стал мужчина с чувством собственного достоинства и умный. Я не собираюсь поносить покойника, но милостивый Боже, вы только посмотрите, кто нами правил! Вот, скажем, три последних поколения. Георг III – сумасшедший, как мартовский заяц. Мой отец рассказывал мне, что, приходя в Виндзор, он видел, как тот расхаживал по комнате и болтал не переставая, как попугай. И было невозможно отличить его и этих сумасшедших птиц, которых он развел повсюду.

Затем принц-регент. Для него важнее всего прочего был покрой вашего жилета. В последнюю сотню лет у нас на троне сидели исключительно идиоты да клоуны. Бог ты мой, да вспомните скандалы королевских герцогов и их браки! Каждая шлюха, подвизающаяся на сцене лондонских театров, могла появиться перед публикой и заявить, что она жена герцога Кларенса, Суссекса или Кента. Причем, клянусь Богом, чаще всего так оно и было. И приходилось обеспечивать ее и целый выводок детей… Даже король Вильгельм, чье тело еще не успело остыть, и тот всегда уютнее чувствовал себя на шканцах, чем на троне.

Конингем покачал головой.

– Виктории следовало быть мальчиком. Сейчас Англии менее всего нужна восемнадцатилетняя мисс, да еще и находящаяся под пятой у своей мамаши. Она ведь совсем недавно покинула детскую!

– Король весьма ценил ее, – заметил архиепископ. – Впрочем, у него была такая манера: если уж кого-то полюбит, то потом ни за что не изменит своего мнения. И он мало что знал о Виктории. Герцогиня на славу постаралась, чтобы о девушке было известно как можно меньше. Пожалуй, ее никто как следует не знает. Ее видели, когда она совершала поездки по стране, однако она лишь смиренно сидела на возвышении, скромно сложив ручки на коленях, а ее мать произносила речи. Я не завидую Мельбурну: ему придется иметь дело с герцогиней.

– Он ни с кем не имеет дела, – сказал Конингем. – Вы же его знаете. Как только события приобретают слишком крутой характер, он вздыхает и выбирает наилегчайший путь. Пару раз я видел его раздраженным, но он оттачивал свое знаменитое спокойствие до тех пор, пока оно не стало его привычкой. Ему бы следовало кое-чему научить нашу новую королеву и держать ее мать на задворках. Но, сказать честно, я не представляю, как он сможет это сделать. И не только это: здесь живут еще эти чертовы немцы. Герцогиня буквально окружена ими. Народу не нравится подобное положение вещей и не понравится еще сильнее, когда вся эта клика сгрудится вокруг трона.

– Мельбурн прекрасно осознает эти трудности, – сказал архиепископ. – Да, многое зависит от того, как это дитя станет справляться со своими обязанностями. Но она очень молода, и к тому же женщина. Так что на некоторое время этот факт прибавит ей популярности. Кстати, она может оказаться более независимой, чем мы считаем.

– Мне кажется, не стоит на это надеяться, – возразил Конингем. – Никто не ждет от нее чего-либо подобного. Она никогда не произнесла ни единого слова, не совершила ни одного поступка без чьей-либо подсказки. Она просто ничтожество и ничего больше.

– Потише, – перебил его архиепископ. – Мне кажется, что она идет.

Мужчины двинулись к середине комнаты и встали рядом. Двойные двери в дальнем конце покоя растворились. Первое мгновение они почти ничего не видели в полумраке. Потом разглядели крохотную хрупкую фигурку девушки, направлявшейся к ним. Она вошла в круг света, падавшего из окон, на которых открыли ставни, и Конингем сразу двинулся ей навстречу. Его поразило, насколько маленькой она была. Совсем ребенок. Одета в ночную сорочку, только на плечи накинута обычная шерстяная шаль, а светлые волосы свободно распущены по спине. Она медленно протянула правую руку. Конингем преклонил колени и приложился к ее руке. Он обратил внимание, что рука была теплой и спокойной.

– Король умер! Боже, спаси королеву!

– Спаси, Боже, ваше величество!

– Милорд архиепископ. Милорд Конингем. Вы весьма любезны, что пришли сюда. Я очень опечалена вашими новостями. Даже не могу вам передать, насколько сильно!

Ее голос был высоким и очень молодым. Но он не дрожал от волнения, как и ее рука. Конингем поднялся с колен и поклонился.

– Ваш дядюшка король умер в два часа утра, мадам. Архиепископ и я сразу же поспешили к вам. Нам пришлось долго будить привратника, иначе мы прибыли бы сюда немного раньше.

– Мне так жаль, – заявила новая королева. – Король не мучился перед смертью?

Конингем внимательно наблюдал за девушкой. Голубые глаза сухи – ни слезинки. И крохотное тело не дрожит от волнения. На какое-то мгновение ему показалось просто неприличным подобное бессердечие.

– Нет, он умирал очень спокойно, – ответил ей архиепископ. – Я находился рядом с ним, и его последние слова были обращены к королеве Аделаиде. Он просил ее крепиться.

– И как себя чувствует вдовствующая королева? – холодно произнес детский голосок. – Надеюсь, она держится? Я готова сделать все, что в моих силах, чтобы как-то успокоить ее. Она и мой дядюшка были так преданы друг другу.

– Мадам, она очень расстроена. Вы правильно заметили – они были чрезвычайно преданы друг другу. Но она переживает невосполнимую потерю в своих покоях и вполне владеет собой. Думаю, вам лучше сейчас ее не тревожить.

– Я все понимаю. К тому же в ближайшее время у меня будет масса дел. Вы должны мне сказать, что нужно делать в первую очередь, лорд Конингем. И когда я должна впервые появиться как новая королева. Пока я ничего не знаю о своих обязанностях, но скоро всему научусь.

Лорд Конингем откашлялся.

– Мадам, я в этом не сомневаюсь. Ваш премьер-министр лорд Мельбурн прибудет в течение часа и все вам объяснит. Мне кажется, что сначала, видимо прямо сегодня, должен собраться Тайный Совет. Впрочем, по всем этим вопросам вы можете полагаться на рекомендации лорда Мельбурна.

– Я именно так и поступаю. Милорд архиепископ, милорд Конингем, благодарю вас за то, что вы пожаловали сюда. Вы, наверное, очень устали. Разрешаю вам сейчас удалиться.

Мужчины ушли, и за ними закрылись двойные двери. Виктория, королева Англии, осталась одна в покоях во дворце Кенсингтона в первый раз в жизни. Одна. Она произнесла это слово вслух. Потом медленно оглянулась. Знакомая мебель, портреты ее предков в пыльных позолоченных рамах… Сколько вечеров она провела в этой комнате, сидя выпрямившись в одном из этих кресел с высокими спинками. Она шила и слушала, как вела беседы ее мать. Тогда разговаривали все, кроме нее.

«Что ж, слушая, я узнала очень многое», – подумала Виктория. Люди постоянно обсуждали ее персону так, будто она при этом не присутствовала. Они разговаривали о таких вещах, которые ей не следовало слышать. Она так зависела от герцогини, ее мать постоянно повторяла, что она так молода, просто дитя. Даже спускаться по лестнице ей не дозволялось без того, чтобы кто-то не держал ее за руку.

Но сегодня утром она впервые в жизни спустилась по лестнице одна, легко касаясь перил. Виктория старалась, чтобы ее мать и даже баронесса Лизен, ее гувернантка, не видели выражения ее лица.

Сейчас она подошла к окну и широко распахнула его. Поднималось солнце. Оно расцвечивало мрачный горизонт розовыми и золотыми полосками. И птицы снаружи уже вовсю распевали на деревьях.

Все кончено. Больше не будет вечеров, когда ей не удастся раскрыть рта. И никаких материнских лекций о том, что нужно достойно вести себя, быть послушной, скромной и тихонько держаться позади, пока мама-герцогиня будет вырываться вперед. Она стала королевой Англии. С того момента, когда ей, в ту пору двенадцатилетней, Лизен объяснила, что она – племянница короля и наследница трона, Виктория ждала этого дня. Ей было жаль дядюшку, доброго, немного странного старика. Виктория понимала, как ему были ненавистны постоянные попытки матери вырваться вперед, таща за собой Викторию и постоянно напоминая ему, что у него не было детей и что ему прямая дорога в могилу.

Некоторое время Виктория стояла у окна, придерживая на груди концы своей простой шали, чтобы защититься от холодного утреннего воздуха. Она думала, как же, наверное, злятся мама и остальные придворные дамы, ожидая послушную девушку, их дорогое дитя, которое должно немедленно прибежать наверх и рассказать им, что именно случилось.

«Ей не следовало бы идти вниз одной! Я ее мать, и должна быть с ней, чтобы поддерживать ее…»

Вспомнив эти слова и недовольное выражение лица матери, Виктория улыбнулась. Пусть они подождут. Она доставит им это удовольствие. Она – королева!

Три женщины были королевами Англии. Мари Тюдор, Кровавая Мария, Мария-католичка – папистка. Ее осуждали в книгах по истории – паписты были чудовищами. Виктория получила весьма посредственное образование, но это ей внушили достаточно четко.

Потом была Элизабет. Ее хвалили и прославляли. Но сама Виктория считала ее ужасной, больше похожей на пирата в юбке, чем на женщину. Кто-то сказал ей об этом. Конечно, не Лизен: она была малообразованной женщиной. И, наверное, не мистер Дэвис, настоятель Честера. Но кто-то ей сказал об этом, и она запомнила эту фразу.

Она не хочет походить на Марию или Элизабет, и уж тем более на королеву Анну. Та правила позднее. Анна, женщина весьма недалекая, находилась под влиянием фаворитов, и народ смеялся над ней, так же как над ее бедным сумасшедшим дедом Георгом и ее дядюшками, принцем-ренегатом и королем Вильгельмом. Вот их портреты висят на стенах позади нее. У нее в жилах течет та же кровь, что и у этих людей, но они были глупцами, и она не собирается становиться похожей на них.

Конингем не ждал от нее многого. Она поняла это, когда он целовал ей руку. Наверняка подумал, что она еще девчонка, ни на что не годна, и решил не обращать на нее внимания. Но ему придется поменять свое мнение. Она лучше других понимала, что такое корона, если даже до последнего времени ее носил клоун-матрос, которого никто не воспринимал всерьез.

Виктория закрыла окно и тщательно заперла его. Она ненавидела что-либо не доводить до конца.

Потом она пошла вдоль длинного зала и примерно в центре неожиданно повернулась и сделала несколько веселых танцевальных па. Но, едва приблизившись к двери, перешла на степенный шаг.

Они все собрались за дверью: герцогиня Кента, баронесса Лизен, в своем халате напоминающая взволнованную ворону с крючковатым носом и быстро бегающими черными глазками. Здесь была и леди Флора Гастингс, любимая дама герцогини, и ревизор финансов лорд Джон Конрой. Лорд Конингем и архиепископ уже уехали, но все остальные спустились вниз, чтобы узнать, что же случилось с Викторией.

Когда дверь открылась и она предстала перед ними, герцогиня инстинктивно шагнула вперед. Ее полное лицо было краснее обычного.

Она кипела от возмущения при виде своей дочери, такой спокойной и собранной. Из-за безудержных вспышек гнева герцогиня уже нажила себе множество врагов и сейчас прямо-таки была вне себя оттого, что девушка так долго пробыла внизу, когда ей ясно приказали сразу же подниматься наверх.

Она открыла рот, чтобы потребовать от Виктории объяснений, но слова застряли у нее в горле, когда в первый раз в жизни она увидела прямой, устремленный на нее взгляд дочери. Довольно выпуклые голубые глаза Виктории, которые лишь с натяжкой можно было назвать привлекательной чертой ее лица, скользнули по ней и устремились на толпу леди и джентльменов. И вдруг кто-то склонился в реверансе.

Герцогиня впоследствии не могла понять, почему она так смутилась, но все присутствующие один за другим начали приседать и кланяться, пока не осталась только новая королева, спокойно стоящая в дверях. Мать и дочь еще раз взглянули в глаза друг другу. Герцогине Кентской показалось, будто этот момент длился столетия. Наконец она побагровела и тоже присела в реверансе.

Стояла мертвая тишина, пока королева прошла мимо них, слегка кивнув головой, и спокойно начала подниматься по лестнице, чтобы переодеться и быть готовой к новому дню.

– Лорд Мельбурн, ваше величество!

Собравшиеся в небольшой гостиной герцогини были весьма напряжены. Маленькая группа состояла из придворных дам и самой герцогини с каменным лицом и красными глазами оттого, что она прорыдала полдня. Была здесь и баронесса Лизен, одетая в лучший наряд из черного шелка. Она постаралась как можно ближе придвинуться к своей бывшей воспитаннице. Виктория в глубоком трауре восседала в большом старинном кресле, которое прежде занимала ее мать.

Она встречалась со своим премьер-министром сегодня уже третий раз. Сначала он появился в девять часов утра, одетый в мундир члена Тайного Совета, поцеловал ее руку и преподнес текст речи, которую королева должна была произнести на первом заседании Совета.

Лорд Мельбурн был очень высоким и благообразным мужчиной с начинающими седеть волосами, и казалось, что ему гораздо меньше, чем пятьдесят восемь лет, Виктория посмотрела на него и улыбнулась.

– Мадам, ваше королевское высочество. Прежде всего он ей очень низко поклонился, и она увидела легкую заговорщическую улыбку, прежде чем он повернулся к ее матери.

– Позвольте сказать вам, мадам, что ее величество произвело фурор на утреннем совещании. Я слышал, все только об этом и говорили. Герцог Веллингтонский заявил, что королева не просто вошла в комнату – она наполнила ее своим присутствием! Сегодня счастливейший день для Англии, и вы должны этим гордиться.

– Я всегда старалась выполнять свой долг. – Герцогиня запнулась, чуть не заплакав опять. – И поверьте, я делала это, не рассчитывая на награду. Если я сумела воспитать мою дорогую дочь так, чтобы она могла с честью выполнять свое великое предназначение, то, значит, я уже получила свою награду.

– Мадам, вы прекрасно справились со своей задачей, – ответил ей Мельбурн и быстро взглянул на маленькую фигурку в кресле. – Ваше величество были очень добры, когда позволили мне еще раз навестить вас сегодня вечером, – тихонько сказал он Виктории. Она ему улыбнулась.

– Вы правы, милорд. Вы мне так необходимы! Я не знаю, что бы я делала без вас. – Она повернулась к матери. Мельбурну было забавно наблюдать за ней, и он подумал, что никогда не видел такого холодного и равнодушного взгляда. – Мама, сегодня был такой важный день, но, пожалуй, слишком утомительный для вас, как мне кажется. Я приду и пожелаю вам доброй ночи, когда уйдет лорд Мельбурн.

Герцогине не оставалось ничего иного как встать, гневно подобрав шуршащие юбки. Она была из тех женщин, у которых всегда шуршали юбки, решил Мельбурн. Быстро попрощавшись с дочерью, герцогиня вылетела из комнаты. Гувернантка Лизен продолжала сидеть, глядя вслед герцогине с явной радостью.

– Дорогая Лизен, доброй ночи.

Ей тоже пришлось покинуть помещение, хотя Мельбурн обратил внимание, что девушка ласково пожала ей на прощанье руку. Он остался наедине с королевой. Она выглядела совсем девчонкой, очень милой в черном. Внимание привлекали ее ярко-голубые глаза и розовый ротик, который не полностью прикрывал мелкие зубы. В этот момент вы забывали о надменном подбородке и решительном крючковатом носе. Королева покраснела и протянула к нему руку. Улыбка осветила лицо, и она стала почти хорошенькой.

– Дорогой лорд Мельбурн! Как вы были добры ко мне сегодня! Идите, сядьте рядом со мной. Мне нужно поговорить с вами о многом. Я даже не знаю, с чего начать.

– Начнем с тайного советника, – предложил он. – Я уже сказал вашей матери, что вы были великолепны, мадам. Просто великолепны!

– Герцог Веллингтонский и в самом деле так сказал? Ну, будто я заполнила комнату?.. А что он имел в виду?

– Он хотел сказать, что вы привнесли в помещение достоинство монархии. Очень красивая фраза! Мне бы хотелось самому придумать нечто подобное. Вы хорошо произнесли речь и растрогали некоторых весьма твердых джентльменов до слез.

– Но это была ваша речь! – заметила Виктория. – Вы написали ее для меня. Все прошло хорошо, и я вам вдвойне благодарна. – Она улыбнулась. – Признаюсь, я очень волновалась, но рада, что пришла туда одна. Мне не хочется, чтобы кто-либо думал, будто я не смогу самостоятельно справиться с возложенными на меня обязанностями.

– Никто и не думает этого, – уверял ее Мельбурн. – После сегодняшнего дня так не думает никто. Раскрыть вам один секрет, мадам?

Виктория порывисто кивнула головой, и снова его поразил контраст. Он видел импульсивный темперамент за сдержанной внешностью. То же самое поразило ее министров и пэров.

– Прежде чем вы вошли в зал сегодня утром, там раздавалось какое-то ворчание. Ваши королевские дядюшки волновались, сможете ли вы произнести речь до конца – это очень серьезное испытание для человека, не имеющего опыта публичных выступлений. Я знаю, что думали некоторые из них – ведь, откровенно говоря, я думал то же самое, пока не приехал сюда в первый раз. Они опасались, что вы можете запутаться, сбиться, разрыдаться… словом, поведете себя как нервная женщина. Конечно, вас постарались бы извинить, но вы доказали, на что способны, ведь с вами не случилось ничего подобного.

– Могу себе представить, как волновались мои дядюшки, – заметила Виктория. – Они милые, добрые люди, но я чувствовала, что им было бы легче, если бы вместо меня сегодня утром речь произнес кто-либо из них. Разве это не страшно, лорд Мельбурн? Столько людей желали бы стать королем…

– Вы тоже почувствовали это, мадам, когда узнали о своем предназначении?

– Это так, – откровенно ответила ему Виктория. – С тех пор как я узнала о своей будущей судьбе, больше ни о чем не думала и не мечтала. А знаете, как я узнала об этом?

Он покачал головой.

– Мне сказала об этом Лизен. То есть она не сказала мне об этом напрямую, но как-то, открыв книгу, чтобы начать заниматься историей, я обнаружила вложенный в нее листок с изображением генеалогического дерева. Я увидела, что мой отец, герцог Кента, старший из братьев короля и если он переживет короля, то заменит его на троне. А я была его дочерью. Лизен подчеркнула мое имя. И тогда я поняла: если у дядюшки не будет детей, то когда-нибудь я стану королевой. В то время мне было двенадцать лет.

– И что вы сделали, когда обнаружили это? Вы, наверное, расспросили обо всем свою мать?

– Я всегда старалась по возможности ни о чем не спрашивать маму. Позже я поговорила с Лизен.

Снова Лизен. Лизен рассказывает будущей королеве о ее судьбе. Лизен с ехидством наблюдает, как удалили герцогиню, и продолжает сидеть, пока ей тоже не приказали уйти. Лизен, кажется, имеет огромное влияние на королеву. Ему следует побольше выяснить об этой женщине.

– Мадам, по-моему, баронесса вам весьма предана, – заметил Мельбурн. – И вы, видимо, хорошо к ней относитесь.

– Это так, – подтвердила Виктория. – Я очень ее люблю. Она с детства воспитывала меня. Вы же знаете об этом. И если бы не она, сомневаюсь, чтобы я знала, что означают слова «любовь» и «приязнь». – Она неожиданно улыбнулась. – Между прочим, лорд Мельбурн, как странно. Я никогда за всю свою жизнь так откровенно не разговаривала ни с одним человеком. Я никогда не обсуждала свои чувства. Надеюсь, мои откровения не показались вам слишком скучными?

– Скучными, мадам? Да я молю Бога, чтобы вы всегда разговаривали со мной о всех важных для вас проблемах. Если я почувствую, что вы мне доверяете, то стану самым счастливым человеком!

– И мне это тоже будет весьма приятно, – серьезно ответила ему Виктория. – Кроме баронессы, я никогда никому не открывала душу. И хотя она дорога мне, но теперь я не могу всего ей рассказывать – она гораздо ниже меня по социальной лестнице. Мне весьма важно, лорд Мельбурн, чтобы я могла позвать вас и обратиться к вам за помощью.

Премьер-министр всегда был сентиментальным человеком. С ранних лет в его характере эта черта превалировала надо всеми остальными, вступая в конфликт с циничным и высокомерным миром эпохи Георга, на которую пришлась большая часть его жизни. Его мать, властная амбициозная женщина, ни за что бы не простила своего любимчика-сына, если бы узнала о существовании в его характере такой смешной буржуазной черты.

Его семья и окружение ценили превыше всего интеллект. Чувствам же не отводилось сколь-нибудь важного места в человеческой натуре. Но он не мог полностью подавить своих чувств и как ни пытался загнать их поглубже, они упорно оживали в кризисные моменты его жизни. И хотя он даже не подозревал об этом, но тот момент, когда восемнадцатилетняя королева предложила ему стать ее конфидентом и обратилась к нему за помощью, стал поворотным в его жизни и карьере.

Его обуревали сентиментальные чувства – Мельбурну хотелось встать на колени, как он часто делал, склоняясь перед женщинами, которых стремился заполучить себе в любовницы, целовать ей руки и обещать, что станет преданно служить ей. Ему не нужно от нее ничего, кроме привилегии выслушивать ее мысли…

– Моя дорогая мадам, – наконец сказал он, – я не только ваш премьер-министр, но и преданный слуга вашего величества. Позовите меня в любое время, и я к вашим услугам.

– Я так и сделаю, – пообещала ему Виктория. – Я стану спрашивать вас обо всем, пока вам это не надоест. О лорд Мельбурн, какой сегодня был день! Произошло так много событий, но я совершенно не устала, а вы?

Он улыбнулся ей. Ему стало тепло, как замерзшему человеку у огня. Когда мужчина приближается к Шестидесяти годам и чувствует себя усталым да к тому же, несмотря на свое высокое положение, разочаровался в жизни, то, оглядываясь назад, он припоминает слишком много неприятных и горьких моментов и ему наплевать на будущее – оно ведь может стать таким же бессмысленным, как и прошлое… Но сейчас сама королева предложила ему свое доверие! Доверие и кое-что еще…

Он был не совсем уверен, что же такое это «кое-что еще», но понимал: нечто сильное, живое и здоровое. В комнате от хрупкой девушки распространились удивительные флюиды. Она могла быть его дочерью, эта молодая королева, которую ему следовало наставлять в ее обязанностях и учить пониманию политики.

Она может разочаровать его, если окажется нудной, глупой или чрезмерно игривой и не понимающей, что значит держаться с достоинством. Как он всегда ненавидел эти черты в женщинах! Какой бы ни была его жена, леди Каролина Лэм, сумасшедшей, трагичной и нелепой, она, бесспорно, обладала грацией. Грация движений, изящество манер, вот что лорд Мельбурн ценил превыше всего…

И Виктория обладала грацией. Обучение ее науке управлять государством могло доставлять ему удовольствие, вместо того чтобы стать нудной обязанностью. Он сможет довольствоваться ее дружбой, нежиться в лучах ее обаятельной личности, такой свежей, прелестной, неиспорченной… Перед ним открывается чудесная перспектива!

– Мадам, я в жизни не чувствовал себя более бодрым! – заверил он ее. – Я счастлив слышать подобное признание от вас. Но вы не должны себя перетруждать. Мне показалось, что ваша мать выглядела весьма усталой.

Он умышленно попытался перевести разговор на герцогиню. Он давно знал ее, эту взрывную вездесущую женщину. Любой ценой следует добиться, чтобы она не мешала Виктории, не вмешивалась в государственные дела, не давала ей плохих советов и не пробовала давить на нее. Но прежде всего ему следует выяснить, как относится королева к своей матери и в зависимости от этого давать ей советы, как лучше действовать в той или иной ситуации. Ему следует убедиться наверняка, что резкий жест, когда час назад она отослала мать из комнаты, не был случайным.

– Так как мы условились ничего не скрывать друг от друга, – весело засмеялась Виктория, – вам лучше знать, что мама совсем не устала. Она просто злится. И весь день злилась, бедняжка, да только не может сказать мне ни слова по этому поводу!

– Что случилось, мадам?

– Ну… – Королева откинулась в кресле и кокетливо скрестила ножки на бархатной скамеечке. – Ну, после Тайного Совета я спросила ее, стала ли я настоящей королевой. Она здорово разозлилась, потому что желала принять участие в церемонии, а ей там не нашлось места. Вот поэтому-то я и спросила ее, хотя сама прекрасно знала ответ, и когда она ответила мне «да», я ей сказала, что хочу, чтобы она оставила меня одну на час. Я просила ее об этом в качестве королевы, понимаете? Мне показалось это самым безобидным способом дать ей понять, как сейчас обстоят дела.

Но больше всего ее расстроило, , когда я приказала вынести мою кровать из ее комнаты. Понимаете, я всегда спала в одной комнате с ней и больше не могла ждать, когда наконец окажусь в своей собственной комнате. Она прямо-таки весь день умирала от желания отчитать меня, но я не дала ей подобного шанса.

– Я так и думал, – заметил Мельбурн. – У меня есть еще кое-какие соображения. Мне показалось, что она не нравится баронессе.

– Она ее ненавидит, – сказала Виктория. – Меня мама раздражает, а Лизен ее ненавидит. Иногда она плохо относилась к бедняжке Лизен. Но теперь с этим покончено. Мама должна понять, что ей не следует неприязненно относиться к тем людям, которые нравятся мне. Вся беда в том, что она надеялась, что король умрет, когда я была еще малышкой – ведь тогда она смогла бы стать регентшей. Она всегда мечтала об этом. Не считайте меня нелояльной по отношению к матери, дорогой лорд Мельбурн. Мама очень хорошая женщина и у нее чудесные намерения, но она все делает неправильно. У нее полностью отсутствует чувство собственного достоинства. Я не могу позволить ей заниматься какими-либо государственными делами или пытаться вмешиваться в политику. Это все весьма неприятно, как было бы неприятно для любой дочери, – спокойно добавила она, – но мне придется дать ей понять, что сейчас я – королева Англии и наши отношения полностью переменились.