Текст книги "Собственность по контракту (СИ)"
Автор книги: Эва Монро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
10 глава
10 глава
Две недели. Четырнадцать дней жизни в золотой клетке, где каждый час расписан по минутам. Четырнадцать дней его взглядов, которые обжигают и замораживают одновременно, его прикосновений, которые стали привычными, но от этого не менее тревожными.
Мы возвращаемся с благотворительного вечера. Я в длинном бархатном платье цвета ночи, он – в безупречном смокинге. Мы были идеальной парой. Молчаливой, красивой, отстраненной. Я играла свою роль так хорошо, что почти начала верить в нее.
Лифт медленно поднимается на наш этаж. Воздух между нами густой, наэлектризованный. Всеволод весь вечер не спускал с меня руку, его пальцы писали тайные знаки на моей обнаженной спине. Мое тело, предательское, отзывалось мурашками.
Дверь в пентхаус бесшумно закрывается, отрезая нас от внешнего мира. Тишина. Только наше дыхание, еще не вернувшееся к привычному ритму.
Всеволод снимает смокинг, бросает его на кресло. Его глаза в полумраке горят темным огнем. Он подходит ко мне, и я отступаю, пока спиной не упираюсь в холодную стену. Отступать некуда.
– Ты сегодня была особенно прекрасна, – его голос низкий, с хрипотцой. – Все смотрели только на тебя. А ты смотрела только на меня. Как будто ждала чего-то.
Я не отвечаю. Горло пересохло. Его тело прижимается к моему, не оставляя пространства для бегства. Бархат моего платья шелестит под его ладонями.
– Я тоже ждал, – шепчет он, и его губы касаются моей шеи. Нежно, почти несмело. – Весь вечер. Ждал момента, когда останемся одни.
Его руки скользят по моим бокам, обжигая кожу даже через плотную ткань. Он ищет молнию платья, находит. Медленный, шипящий звук разрывает тишину.
Я зажмуриваюсь. Сердце колотится где-то в горле. Страх. Но не только. Что-то еще, горячее, пульсирующее, темное, поднимается из глубины, сметая разум.
– Всеволод... – мой голос – жалкий шепот, мольба или протест, я и сама не знаю.
– Тихо, – он прижимает палец к моим губам. Его глаза совсем близко. В них – буря. Желание, голод, одержимость. – Сегодня никаких правил. Только ты и я.
Его пальцы срывают бархат с моих плеч. Платье падает к ногам, оставляя меня в одном только тонком шелке нижнего белья. Воздух холодный на коже, но его взгляд – пылающий.
Он откидывает голову, вдыхая дрожащий воздух, и смотрит. Смотрит на меня так, будто видит впервые. Его руки опускаются на мои плечи, сжимают их, и он притягивает меня к себе.
И я... я не сопротивляюсь. Мое тело прогибается навстречу его порыву, предательски откликаясь на каждое прикосновение. Его губы находят мои – жестко, требовательно, без вопросов.
Это поцелуй-захват, поцелуй-завоевание. В нем нет нежности, только чистая, животная страсть. Я тону в ней, теряю опору, хватаюсь за его рубашку, чтобы не упасть.
Он отрывается от моих губ, его дыхание сбито, прерывисто. Он целует мою шею, ключицу, двигаясь ниже, и каждый его поцелуй – обжигающий уголь.
– Всеволод... – я снова шепчу его имя, уже не в силах мыслить.
Он внезапно замирает. Его тело напрягается. Он отстраняется всего на дюйм, его взгляд прикован к моему лицу. Он видит все – испуг, растерянность, неопытность, неподдельный, детский ужас сквозь просыпающуюся страсть.
Что-то в его глазах ломается. Ярость? Нет. Разочарование? Нет. Осознание.
– Твою ж… – вырывается у него хриплый, прорывающийся сквозь зубы шепот. Он отшатывается, будто обжегшись. – Ты же... девочка. Совсем девочка.
Всеволод проводит рукой по лицу, и в этом жесте – неподдельная, дикая усталость и... отвращение? К себе? Ко мне?
– Одевайся, – его голос снова глухой, плоский, отстраненный. Он поворачивается ко мне спиной, его плечи напряжены. – Иди в свою комнату.
– Я... я не понимаю... – лепечу я, дрожа, стараясь прикрыть себя руками.
– Я сказал, иди! – его крик обрушивается на меня, жесткий, полный какой-то непонятной ярости. Он не оборачивается.
Поднимаю платье дрожащими руками, натягиваю его на себя, не в силах застегнуть. Слезы, наконец, прорываются и текут по щекам беззвучно.
Я бегу по коридору, спотыкаясь о подол, и захлопываю дверь своей спальни за собой. Падаю на ковер и рыдаю, от стыда, от унижения, от непонятной, дикой пустоты внутри.
Всеволод хотел меня. Сильно. А потом... отверг. Потому что я – девочка. Не женщина. Не равная.
Он разбил меня на кусочки, даже не прикоснувшись по-настоящему. И это больнее всего.
11 глава
11 глава
Я лежу на кровати, уткнувшись лицом в подушку, пытаясь загнать обратно предательские слезы. Дышу глубоко и неровно, всхлипывания застревают в горле комом. Тело все еще горит от его прикосновений – сперва пожирающих, потом – отвергающих. Я – разбитая кукла, которую отшвырнули в угол.
Тишину разрывает резкий щелчок открывающейся двери. Я вздрагиваю и замираю, не оборачиваясь. Шаги. Твердые, властные. Он не ушел. Он вернулся.
Кровать прогибается под его весом. Я чувствую его близость, как приближение бури. Он не говорит ни слова. Просто садится рядом, его бедро жжет мое через тонкую ткань. От прикосновения по коже бегут мурашки – адская смесь страха и ненавистного ожидания.
– Перевернись, – его голос тихий, но в нем слышится сталь. Это приказ.
Я не двигаюсь, зажмурившись еще сильнее, пытаясь исчезнуть, раствориться в матрасе.
– Дарья. Перевернись. Я не буду повторять.
В его тоне – ледяная угроза. Та самая, что заставляет внутренне сжаться. Я медленно, будто на эшафот, переворачиваюсь на спину. Не смотрю на него, уставившись в потолок. Сердце колотится так, что, кажется, вот-вот вырвется из груди.
Его пальцы касаются моей щеки, сметая следы влаги. Прикосновение обжигающе нежное, но в этой нежности сквозит хищная опасность.
– Ты плакала, – констатирует он. Его большой палец проводит по моей нижней губе, заставляя ее предательски дрожать. – Из-за меня?
– Оставьте меня, – выдыхаю я, и голос мой звучит жалко и разбито. – Пожалуйста.
Он игнорирует мою мольбу. Его рука скользит вниз, по шее, останавливается на ключице. Пальцы обводят ее хрупкую дугу, будто изучая дорогую вещь.
– Я не хочу причинять тебе боль, – говорит он, и его слова звучат как издевательство. – Но наш договор все еще в силе. Ты – моя. Всецело. Каждый твой вздох, каждая слеза принадлежит мне. И если я решу коснуться тебя, ты не будешь меня останавливать.
Его ладонь ложится на низ моего живота, тяжелая и властная даже через бархат платья. Я вздрагиваю и пытаюсь отодвинуться, но его рука мгновенно впивается в меня, пригвождая к месту.
– Нет... – слабо протестую я, упираясь ладонями в его грудь. Он непоколебим, как скала. – Не надо.
– «Не надо»? – он наклоняется ко мне, и его дыхание опаляет мою кожу. – Это не твое решение. Твое тело принадлежит мне. С момента подписания контракта. Ты продала его мне. Вспомни.
Его слова – как удар хлыстом. Холодные и безжалостные. Он прав. Я сама подписала этот ад. Он просто напоминает мне о цене.
– Я передумала, – шепчу я, чувствуя, как по щекам снова текут предательские слезы.
– Сделки так не работают, – его голос жесткий, неумолимый. Он не позволяет мне жалеть себя. – Расслабься. Прими это. Твое тело уже хочет этого.
Его рука снова начинает двигаться. Медленно, демонстративно. Она скользит вниз, по моему бедру, собирая в складки бархат платья. Я замираю, вжимаясь в матрас, каждый мускул напряжен до предела.
– Ты вся дрожишь, – замечает он, и в его голосе проскальзывает темное удовольствие. – Как пойманная птичка. Восхитительно.
Его пальцы находят край моего белья. Я зажмуриваюсь, издавая тихий, подавленный стон. Он не спешит. Он наслаждается моментом, моим страхом, моим полным подчинением.
– Открой глаза, Дарья, – снова приказ. – Смотри на меня. Я хочу видеть, как ты падаешь.
Я послушно открываю глаза. Его взгляд прикован к моему лицу, он ловит каждую мою эмоцию, каждую гримасу стыда и страха.
И тогда его пальцы касаются меня там. Уверенно, властно. Я вздрагиваю, как от удара током, и пытаюсь сомкнуть ноги, но его колено грубо раздвигает их, открывая меня полностью.
– Лежи смирно, – его шепот обжигает. – Просто чувствуй. Почувствуй, как твое тело предает тебя.
Его прикосновения становятся точными, безжалостными. Он знает, что делает. Сначала это стыдно и больно. Унизительно. Я сжимаю зубы, чтобы не закричать, впиваюсь пальцами в простыню.
Но потом... потом что-то меняется. Мое тело, мое предательское тело, начинает откликаться. Вопреки моей воле, вопреки страху и стыду. Появляется тепло. Странное, щемящее, пульсирующее тепло, которое начинает разливаться из самого центра, куда касаются его пальцы.
– Вот видишь, – он шепчет, и его голос звучит удовлетворенно. – Тебе это нравится. Твое тело знает, кто его хозяин.
Я ненавижу его в этот момент. Ненавижу за то, что он прав. Ненавижу себя за эту слабость. Но я уже не могу сопротивляться. Волны накатывают, все сильнее, все властнее, сметая разум, оставляя только животные ощущения.
Он наблюдает за мной, не сводя с моего лица холодного, изучающего взгляда. Он видит, как я теряю контроль, как мое дыхание срывается, как глаза закатываются. Он – режиссер, а я – актриса в его порно.
– Кончай, – приказывает он тихо, но властно. Его пальцы ускоряют ритм, становятся жестче, требовательнее.
И я не могу ослушаться. Мое тело взрывается волной спазмов, беззвучным криком, который рвется изнутри. Я выгибаю спину, упираясь пятками в матрас. Мир сужается до белого света за закрытыми веками и до его пальцев, выводящих меня на пик и заставляющих рухнуть с него.
Тишина. Только мое прерывистое, хриплое дыхание. Я лежу, раскинувшись, не в силах пошевелиться, чувствуя, как дрожь медленно отступает.
Он убирает руку. Я слышу, как он встает с кровати. Не смотрю на него. Не могу.
– Спи, – говорит он у двери. Его голос снова ровный, холодный, деловой. Будто ничего и не было.
12 глава
12 глава
Сознание возвращается ко мне медленно, нехотя, как сквозь густой, вязкий сироп. Первое, что я чувствую – это ломоту в теле, странную, глубокую, будто меня переехал каток. Потом – память. Яркие, обжигающие вспышки вчерашней ночи. Его руки. Его прикосновения. Мое унижение. Мое... предательское наслаждение.
Я резко открываю глаза и сажусь на кровати. Сердце колотится, выпрыгивая из груди. Комната пуста. За окном – хмурое утро, небо затянуто свинцовыми тучами. Словно природа отражает то, что творится у меня внутри.
Я смотрю на свои руки. Они пусты. Я сжимаю их в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь болью заглушить тот вихрь стыда и смятения, что крутится во мне. Кто я после этого? Что он со мной сделал?
С тихим щелчком открывается дверь. Я вздрагиваю и instinctively натягиваю одеяло до подбородка, как щит. Входит Элеонора. Ее лицо – все та же бесстрастная маска.
– Всеволод Сергеевич ждет вас к завтраку через двадцать минут, – объявляет она, ее голос ровный, будто вчера ничего не произошло. Будто он не входил сюда... не делал то, что делал. – Он просил надеть темно-синее платье. Деловое.
Она вешает указанный наряд на дверцу гардероба и удаляется, оставив меня наедине с моим позором.
Я механически иду в душ. Горячая вода обжигает кожу, но не может смыть ощущение его пальцев. Оно впиталось в меня, въелось в кости. Я моюсь грубо, почти до боли, пытаясь стереть его с себя, но понимаю, что это бесполезно. Он оставил на мне невидимые метки, и они горят.
Я надеваю платье. Оно строгое, с высоким воротником, скрывающим следы его поцелуев на шее. Как ирония. Я не смотрю в зеркало. Не могу видеть свое лицо.
В столовой он уже сидит за столом, углубленный в чтение утренней деловой сводки на планшете. Рядом – чашка черного кофе. Он выглядит идеально – собранный, холодный, отстраненный. Ни единой морщинки на безупречном костюме. Ни тени вчерашней... страсти? Жестокости? Я даже не знаю, как это назвать.
– Присаживайся, – он не отрывает глаз от экрана, merely кивая в сторону стула.
Я молча подчиняюсь, опускаясь на край. Пространство между нами кажется заряженным молниями. Воздух густой от невысказанного.
Официант ставит передо мной тарелку с омлетом. Я не могу заставить себя есть. Ком стоит в горле.
Он, наконец, откладывает планшет. Его взгляд тяжело ложится на меня. Он изучает мое лицо, и я чувствую, как краснею под этим пристальным, аналитическим взглядом.
– Ты плохо спала, – констатирует он. Не вопрос. Констатация.
Я опускаю глаза в тарелку, не в силах выдержать его взгляд.
– Я... я не могу это делать, – вырывается у меня шепотом. Голос предательски дрожит.
– Что именно? – его тон спокоен, даже любопытен. – Завтракать? Или выполнять условия нашего контракта?
Я поднимаю на него глаза. В них стоит слезы гнева и беспомощности.
– Второе! – выдыхаю я. – Это... это неправильно. Унизительно.
Он медленно отпивает глоток кофе, ставя чашку с тихим, звенящим стуком.
– Все в этом мире имеет свою цену, Дарья. Ты свою знаешь. Я – свою. Унижение – понятие растяжимое. Для кого-то просить денег – унижение. Для кого-то – работать на нелюбимой работе. Ты выбрала свою форму. Прими это.
– Я не выбирала этого! – голос мой срывается, в нем проскальзывает истерическая нотка. – Я думала...
– Ты не думала, – резко обрывает он. Его глаза сужаются. – Ты отчаянно хваталась за соломинку. И я эту соломинку предоставил. На своих условиях. Сейчас не время для рефлексии. Время – работать.
Он снова берет планшет, пролистывает что-то и поворачивает его ко мне. На экране – фотография сурового мужчины лет пятидесяти и dossier с биографией.
– Виктор Макаров. Мой основной конкурент в сфере логистики. Твоя задача на сегодня – изучить все, что есть о нем в открытых источниках. Составить его психологический портрет. Выявить слабые места. Ахиллесову пяту. Я хочу понять, как он мыслит.
Я смотрю на экран, потом на него, не понимая.
– Я... я не умею этого делать, – растерянно говорю я.
– Умеешь, – парирует он. В его голосе нет сомнений. – Ты проницательна. Я видел это. Ты с первого взгляда раскусила меня, разве нет? Поняла, что могу помочь, и пошла ва-банк. Используй этот свой дар. Направь его в продуктивное русло.
Его слова ошеломляют меня. Он... хвалит меня? В своем извращенном стиле. Видит во мне не только тело, но и что-то еще.
– Это... часть условий? – осторожно спрашиваю я.
– Это – новая часть условий, – поправляет он. В его глазах вспыхивает тот самый хищный огонек. – Ты становишься мне полезной не только в спальне. Расширяешь функционал. Не это ли ты хотела? Больше уважения?
Он произносит это с легкой, язвительной усмешкой, но в его словах есть доля правды. Это шанс. Крошечный, уродливый, но шанс выйти за рамки роли безмолвной куклы.
Я медленно беру планшет. Мои пальцы чуть дрожат.
– Хорошо, – тихо говорю я. – Я попробую.
– Отлично, – он кивает, и в его взгляде мелькает что-то похожее на удовлетворение. – Материалы уже загружены в твой личный кабинет на сервере. Элеонора проведет тебя в кабинет и предоставит все необходимое. К пяти вечера я жду отчет.
Он снова погружается в чтение своих документов, будто только что обсудил погоду. Наша утренняя сцена закончена. Интимность ночи растворилась в холодной практичности дня.
Я встаю из-за стола, чувствуя себя абсолютно сбитой с толку. Стыд никуда не делся. Смятение – тоже. Но поверх них появилось что-то новое – острый, колючий интерес.
Элеонора, как тень, появляется в дверях и жестом приглашает следовать за собой. Я иду за ней по коридору, в другой конец пентхауса, в кабинет, который я никогда не видела.
Небольшая комната с компьютером, огромным монитором и видом на город. Строгая, функциональная. Моя новая клетка. Но в этой клетке есть компьютер с выходом в мир и задача, которая требует работы ума, а не только подавления воли.
Я сажусь перед монитором, запускаю программу. Передо мной – жизнь Виктора Макарова. Его победы, его поражения, его семья, его увлечения.
И я погружаюсь в работу. С головой. Потому что это – побег. Потому что это способ не думать о вчерашнем вечере. Потому что впервые за две недели я чувствую, что могу быть хоть чем-то полезной, кроме как теплым телом в его постели.
Часы летят незаметно. Я составляю схемы, ищу связи, анализирую интервью. Я забываю о времени, о Всеволоде, о себе.
Дверь открывается без стука. Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Он стоит на пороге, осматривая мою импровизированную «штаб-квартиру». На столе – разбросанные распечатки, на доске – нарисованная мной схема связей Макарова.
– Ну что? – спрашивает он. – Нашла его ахиллесову пяту?
Я делаю глубокий вдох, внезапно нервничая. Мне важно его мнение. Черт возьми, мне важно его мнение!
– Он... тщеславен, – начинаю я, показывая на доску. – Но тщеславие его странное. Он не выпячивает богатство. Он хочет признания как «гения бизнеса», как человек, сделавший себя, сам Он болезненно реагирует на любую критику в свой адрес, особенно на намеки, что ему помог случай или связи. Вот здесь, в этом интервью...
Я провожу его по своим находкам. Он слушает молча, внимательно, его глаза загораются холодным, заинтересованным светом.
– ...и я думаю, чтобы его вывести из себя, подтолкнуть к ошибке, нужно не атаковать его бизнес, – заканчиваю я, – а задеть его самолюбие. Публично усомниться в его заслугах. В его «гениальности».
Всеволод молчит несколько секунд, изучая мою схему. Потом медленно кивает.
– Похвально, – произносит он. В его голосе звучит неподдельное уважение. – Очень. Я не рассматривал этот угол.
Он подходит ко мне, останавливается совсем близко. Его палец касается моей щеки, но на этот раз это не ласка собственника, а жест... одобрения?
– Хорошая работа, Дарья, – говорит он тихо. – Очень хорошая.
Потом он отступает, и его лицо снова становится маской делового человека.
– Продолжай. К завтрашнему утру я хочу видеть развернутый отчет с конкретными предложениями.
Он разворачивается и уходит. Я остаюсь сидеть перед монитором, касаясь пальцами того места на щеке, где только что были его пальцы.
Оно все еще горит. Но теперь – по-другому.
Текст...
13 глава
13 глава
Тишина. Глубокая, звенящая тишина, которую нарушает только бешеный стук моего сердца. Я ворочаюсь в постели, простыни сбиваются в комок. Под веками горят цифры, схемы, строчки из досье Макарова. И его слова. «Хорошая работа, Дарья». Они звучат на repeat, смешиваясь с памятью о его руках на моей коже.
Внезапно дверь распахивается. Я вздрагиваю и привстаю на локте, хватая воздух. Он стоит на пороге, освещенный полосой света из коридора. В руках – два хрустальных бокала и бутылка темного, почти черного вина.
– Не спишь, – констатирует он. В его голосе – не вопрос, а нечто среднее между укором и удовлетворением. – Мешают мысли? Или... ожидание?
Он входит, заполняя собой пространство комнаты. Ставит бокалы на тумбочку, наливает вино. Тягучее, ароматное. Протягивает один бокал мне.
– Пей. Это поможет перезагрузиться.
Я медленно принимаю бокал. Пальцы дрожат, касаясь холодного хрусталя. Он присаживается на край кровати, слишком близко. Его бедро касается моего под одеялом. От точки соприкосновения по телу бегут мурашки.
– Твой анализ был... неожиданным, – говорит он, отпивая вина. Его взгляд тяжелый, изучающий. – Глубоким. Я не ожидал такого от тебя.
– Что вы ожидали? – срывается у меня, горечь прорывается сквозь усталость. – Что я буду просто молчаливой куклой?
– Отчасти, – говорит он, и в его глазах мелькает искра чего-то похожего на азарт. – Но ты оказалась интереснее. Гораздо интереснее. В тебе есть сталь, Дарья. Скрытая, неограненная, но сталь.
Он протягивает руку и неожиданно касается пальцами моего запястья, того места, где пульсирует жилка. Прикосновение легкое, почти невесомое, но от него перехватывает дыхание.
– Ты вся дрожишь от напряжения, – замечает он. – Как струна. Сейчас лопнешь. Это непродуктивно.
– А что продуктивно? – я пытаюсь выдернуть руку, но его пальцы сжимаются, удерживая с неожиданной нежностью.
– Умение переключаться, – его голос становится тише, интимнее. Он приближается, и запах его парфюма, виски и чего-то неуловимого, чисто мужского, окутывает меня. – Отдаваться процессу. Полностью. Будь то работа... или что-то иное.
Его свободная рука поднимается и касается моего лица. Большой палец проводит по линии скулы, заставляя меня замереть.
– Закрой глаза, – приказывает он, но на этот раз в его тоне нет привычной жесткости. Есть настойчивость, смешанная с чем-то... новым.
– Почему? – шепчу я, чувствуя, как сердце готово вырваться из груди.
– Потому что я так хочу. И потому что ты хочешь того же. Твое тело выдает тебя. Оно устало бороться.
Я зажмуриваюсь. Темнота обостряет чувства. Я слышу его дыхание, чувствую тепло его кожи, ощущаю, как его пальцы скользят с моего запястья на ладонь, переплетаясь с моими пальцами. Жест одновременно властный и бесконечно интимный.
– Дыши, – его шепот ласкает ухо. – Глубоко. И представь, что кроме нас двоих и этой комнаты, ничего больше нет. Ни прошлого, ни будущего. Только сейчас.
Его губы касаются моего виска. Легко, как падающее перо. Потом – уголка губ. Я замираю, ожидая грубости, требования. Но его поцелуй нежный, исследующий, будто он впервые пробует меня на вкус.
– Ты сегодня заслужила нечто большее, чем похвала, – он произносит это прямо в мои губы, и его слова пьянят сильнее вина.
Его руки отпускают мои пальцы и скользят вверх по рукам, к плечам, сбрасывая тонкие бретельки ночной рубашки. Ткань беззвучно сползает. Холодный воздух касается обнаженной кожи, но стыда нет. Есть только дикое, всепоглощающее ожидание.
Он отстраняется, чтобы снять пиджак, и я вижу его глаза в полумраке. В них нет привычной льдистости. Там горит огонь. Темный, опасный, манящий.
– Ложись, – его голос низкий, с хрипотцой.
Я повинуюсь, опускаясь на спину. Он накрывает меня собой, но его вес не давит – он окружает, создавая кокон из тепла и его запаха. Его поцелуи становятся глубже, требовательнее, но в них по-прежнему нет спешки. Он исследует, находит новые чувствительные точки на моей шее, ключицах, заставляя меня выгибаться и тихо стонать.
– Вот так, – он шепчет одобрительно, и его рука скользит между нами, лаская мой живот, ребра, грудь. Каждое прикосновение выверено, каждое движение направлено на то, чтобы довести до исступления. – Отдайся мне. Сегодня я дам тебе то, о чем ты боишься даже мечтать.
Его пальцы находят центр наслаждения, но не вторгаются, а играют с ним, заставляя желание нарастать медленно, неумолимо. Я теряю контроль над телом, над звуками, что вырываются из горла. Я в его власти, но сегодня это не пугает. Это опьяняет.
– Всеволод... – я слышу, как мой собственный голос звучит хрипло, чуждо, полное страсти.
– Я здесь, – его ответ – обжигающий шепот против моей кожи. – И я никуда не отпущу тебя, пока не услышу, как ты кричишь мое имя.
Его терпение истощается. Страсть, которую он так тщательно сдерживал, прорывается наружу. Его движения становятся резче, властнее. Он входит в меня не с грубой силой, а с уверенностью собственника, который знает, что имеет право на каждую частичку моего существа.
Боль смешивается с шоком от проникновения и волной неожиданного, огромного удовольствия. Я обвиваю его ногами, впиваюсь пальцами в его спину, уже не пытаясь сопротивляться, а лишь пытаясь удержаться в этом безумном вихре.
Он ведет нас к пику с мастерством дирижера, то ускоряя, то замедляя ритм, доводя до исступления и снова притормаживая. Он заставляет меня молить о конце, о милости.
– Проси, – приказывает он, его дыхание сбито, лоб покрыт испариной.
– Пожалуйста... – я не узнаю свой голос. – Всеволод, пожалуйста...
Его имя, сорвавшееся с моих губ, становится спусковым крючком. С его губ срывается низкий стон, и он позволяет себе отпустить контроль. Волна накрывает нас обоих, сметая все на своем пути – мысли, страхи, условности.
Тишина. Глубокая, оглушительная. Только прерывистое дыхание и бешеный стук двух сердец, бьющихся в унисон.
Он тяжело опирается на меня, затем перекатывается на бок, увлекая за собой. Прижимает к себе, его рука плотно обнимает меня за талию, не отпуская.
Никто не говорит ни слова. Слова сейчас лишние. Все сказано телами.
Я лежу, прижавшись щекой к его груди, слушая, как его сердце постепенно успокаивается. Его пальцы перебирают мои волосы.
Он взял меня так, как я и представить не могла – не как вещь, а как... партнершу в этом безумном танце. И я не знаю, что пугает больше – его жестокость или эта обжигающая, всепоглощающая близость.
