Текст книги "Собственность по контракту (СИ)"

Автор книги: Эва Монро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

6 глава

6 глава

Дорогие читатели, кому интересна книга. Кто читает с удовольствием, прошу пожалуйста поставить «мне нравится» и добавить книгу в библиотеку

Буду очень признательна!

Я сижу на холодном глянцевом полу, обхватив колени, и смотрю, как за окном зажигаются огни. Они такие яркие, такие живые, а у меня внутри – мертвая, ледяная пустота. Рыдания отступают, оставляя после себя лишь острую, режущую боль под ребрами и странное, отрешенное спокойствие. Я выплакала все, что могла. Теперь осталась только реальность. Жестокая, неоспоримая реальность золотой клетки.

В кармане снова вибрирует телефон. На этот раз смс. От Элеоноры. Точный, безличный текст, как военное предписание: «Ужин будет подан через двадцать минут. Всеволод Сергеевич будет через час. Вам следует подготовиться».

«Подготовиться». Что это значит? Надеть одну из тех дорогих вещей, что висят в гардеробной? Сделать макияж? Притвориться, что я не та, кем была еще сегодня утром?

Я поднимаюсь с пола. Ноги ватные, но слушаются. Иду в спальню, включаю свет – яркий, холодный, безжалостный – и впервые действительно смотрю на свое новое убежище-тюрьму. Все идеально. Слишком идеально. Ни пылинки, ни морщинки на покрывале, не случайно брошенной вещи. Как будто здесь никто и не жил. Как будто я – первая.

Открываю гардеробную. Полки ломятся от одежды. Платья, блузки, брюки – все моего размера, все дорогих марок, все в его вкусе: сдержанные, строгие, элегантные. Ничего яркого, ничего простого. Он не просто купил меня. Он уже переодел меня в подходящую для себя, даже не видя.

Выбираю самое простое – длинное черное платье из мягкого трикотажа. Оно облегает фигуру, но не кричаще. Выгляжу в нем… признаться красиво. Стираю следы слез с лица, расчесываю волосы. В зеркале на меня смотрит незнакомка с большими, пустыми глазами.

Ровно через двадцать минут выхожу из комнаты. Запах еды доносится из глубины пентхауса. Я иду на него, как зомби. Столовая – еще одно помещение с панорамным окном. Деревянный стол на десять персон, но сервирован только для одной. Для меня.

Элеонора появляется бесшумно.

– Всеволод Сергеевич просил передать, что вы должны поужинать. Вам нужно силы.

Еда выглядит безупречно: запеченное филе лосося с овощами. Но когда я подношу первую вилку ко рту, вкус кажется безвкусным, как бумага. Я ем механически, потому что меня заставили. Потому что это приказ.

С каждой минутой ожидание становится все невыносимее. Я слышу каждый тик огромных напольных часов в гостиной. Сердце сжимается в комок всякий раз, когда лифт издает мягкий звон на этаже. Но это не он.

И вот – новый звук. Глухой щелчок электронного замка на входной двери. Воздух в квартире меняется, наполняется напряжением и той самой, знакомой по кабинету, ледяной энергией.

Шаги. Твердые, уверенные, громко отдающиеся в тишине пустых коридоров. Он идет сюда.

Я замираю с вилкой в руке, не в силах пошевелиться. Сердце колотится где-то в горле, бешено и беспомощно.

Всеволод появляется в дверном проеме столовой. Он снял пиджак, расстегнул воротник белоснежной рубашки. Он выглядит… уставшим. И от этого еще более опасным. Его взгляд скользит по мне, по тарелке, оценивая, проверяя.

– Я вижу, Элеонора позаботилась о вас, – произносит он. Его голос глухо звучит в тишине столовой.

Я молчу. Просто смотрю на него, не в силах выдавить ни звука.

Евсеев подходит к столу, берет со стула бутылку виски и наливает себе в тяжелый бокал, не предлагая мне. Делает глоток. Смотрит на меня поверх бокала.

– Ну что, Дарья? Как вам ваша новая жизнь? – в его голосе слышится легкая, язвительная нотка.

Во мне что-то обрывается. Вся собранность, весь страх куда-то уходят. Остается только голая, обожженная нервозность.

– А что я должна чувствовать? – срывается у меня. Голос дрожит, но в нем есть и сталь. – Благодарность? Вы купили меня, как вещь. Поселили в золотую клетку. И теперь ждете, что я буду петь?

Всеволод медленно ставит бокал. Его глаза сужаются. В них вспыхивает тот самый хищный огонек, который я уже видела в кабинете. Он делает шаг ко мне. Потом еще один. Он приближается, и я невольно откидываюсь на спинку стула.

– Нет, – тихо говорит Евсеев. – Я жду, что вы начнете выполнять условия нашей сделки. А первое условие – беспрекословное повиновение. Вы уже нарушили его, позволив себе этот тон.

Он останавливается прямо передо мной. Я чувствую тепло его тела, запах виски и дорогого парфюма.

– Встаньте, – приказывает он тихо.

Я замираю. Вся моя сущность сопротивляется. Но я вспоминаю бабушку. Вспоминаю дом. Вспоминаю цену своего согласия.

Медленно, будто кости мои сделаны из свинца, я поднимаюсь со стула. Теперь я смотрю на него почти наравне, но от этого не чувствую себя сильнее. Всеволод все также нависает надо мной своей волей, своей властью.

Евсеев медленно проводит пальцем по моей щеке. Его прикосновение обжигает, как лед. Я вздрагиваю, но не отвожу взгляд.

– Вот и хорошо, – шепчет он. В его голосе слышится удовлетворение дрессировщика, когда животное наконец-то выполняет команду. – Теперь идемте. Пора подписать ваш контракт.

7 глава

7 глава

Его пальцы на моей щеке горят, как метка. Я застываю, не в силах отвести взгляд от его холодных, оценивающих глаз. Кажется, он читает каждую мою мысль, каждый шипящий уголок страха и ненависти внутри меня.

– Идемте, – голос не терпит возражений. Всеволод разворачивается и идет прочь из столовой, не оборачиваясь, уверенный, что я последую за ним, как привязанная на невидимую нить.

Ноги двигаются сами по себе, тяжелые и чужие. Я следую за ним по бесконечному коридору вглубь пентхауса. Мягкий ковер поглощает наши шаги, делая это шествие похожим на странный, беззвучный ритуал.

Всеволод останавливается перед массивной дверью из черного дерева. Прикладывает ладонь к сканеру – тихий щелчок, и дверь отъезжает в сторону. Внутри – кабинет. Не такой, как в офисе. Более приватный, более... опасный. Здесь пахнет кожей, старыми книгами и его парфюмом. Здесь нет панорамных окон, только одна стена, заставленная книгами, и большой рабочий стол из темного дерева.

– Войдите, – он пропускает меня жестом. Дверь закрывается за моей спиной с тихим, но окончательным щелчком. Звук камеры захлопнувшейся клетки.

На столе лежит один-единственный документ в кожаном переплете. Рядом – дорогая перьевая ручка.

– Ваш контракт, – Всеволод обводит рукой документ. – Все условия изложены четко и недвусмысленно. Время на прочтение у вас было. Вопросы есть?

Я смотрю на толстую пачку бумаг. У меня не было никакого времени. Это просто формальность. Театр. Он хочет, чтобы я сама поставила подпись под своим рабством. Чтобы это выглядело как мой сознательный выбор.

– Я... я не читала его, – вырывается у меня. Сердце колотится бешено. – Вы сказали... вы сказали, что мне нужно подписать. Я не видела условий.

Он медленно улыбается. Холодная, безрадостная улыбка.

– А сейчас и увидишь, – он открывает контракт на определенной странице и поворачивает его ко мне. – Особый раздел: «Обязательства сторон в части интимных отношений». Внимательно ознакомься.

Мои глаза бегут по строчкам, выхватывая отдельные, чудовищные фразы:

«...обязуется беспрекословно исполнять интимные потребности Собственника в любое время суток и в любой форме, не противоречащей законодательству...»

«...не вправе отказывать в близости, выражать недовольство или проявлять пассивность...»

«...Собственник вправе использовать любые формы реализации своих прав, за исключением причиняющих постоянный физический ущерб...»

Кровь стынет в жилах. В ушах начинает гудеть. До меня доходит вся суть нашего «сотрудничества». Но я не смогу дать ему всего… В моей жизни не было мужчины.

– Это... это невозможно, – выдыхаю я, отшатываясь от стола. – Я не подпишу это. Я не... вещь.

– Ты уже здесь. – Парирует он спокойно. – Ты уже согласилась. Это – лишь детализация. Либо ты подписываешь и получаешь гарантии для бабушки, либо... – он делает многозначительную паузу, и ужас сквозит в его взгляде.

Я чувствую, как подкашиваются ноги. Перед глазами плывут пятна. Я цепляюсь за край стола, чтобы не упасть.

– Дарья, – его голос становится тише, но от этого не менее властным. – Посмотри на меня. Ты думала, что «принадлежать» – это значит прибираться в моем доме? Ты отдала мне себя. Всю. Без остатка. Эта бумага лишь подтверждает факт. Решай. Сейчас.

Слезы застилают глаза. Я стираю их тыльной стороной ладони с яростью. Ненавижу его. Ненавижу себя. Ненавижу этот выбор.

– И... и если я подпишу... дом бабушки? Сиделка? – мой голос предательски дрожит.

– Все будет исполнено неукоснительно. Моя часть контракта остается в силе. Твоя – начинается сейчас.

Закрываю глаза. Внутри все обрывается. Я протягиваю руку, забираю ручку. Мои пальцы сжимают холодный металл так сильно, что кости белеют.

– Прежде чем ты поставишь подпись... Запомни этот момент, – его голос звучит прямо над ухом. Всеволод подошел совсем близко. – С этой секунды ты принадлежишь мне. Твое тело, твое время, твое внимание. Ты – моя. И я беру на себя ответственность за тебя. Но и ты несешь ответственность передо мной. Непослушание будет караться. Сурово. Понятно?

Я киваю, не в силах вымолвить ни слова. Подношу ручку к бумаге. Вывожу свою подпись. Почерк неровный, дрожащий, не мой. Но это моя подпись. Приговор, вынесенный самой себе.

Он забирает документ, проверяет подпись. Кивает.

– Отлично. Теперь официально. Поздравляю, – в его голосе снова слышится язвительная нотка. Он откладывает контракт в сторону. Его взгляд становится тяжелым, плотским. – А теперь... Сними платье.

Новый шок парализует меня. Я смотрю на него в ужасе. Он только что заставил меня подписать собственное унижение, а теперь требует немедленной оплаты.

– Я... я только что... – лепечу я.

– Ты только что стала моей собственностью на бумаге, – перебивает он. – А теперь станешь ею на деле. Сними. Платье. Сейчас.

Ледяная волна стыда накатывает с новой силой. Я медленно, будто во сне, поднимаю руки к молнии на спине. Отвожу взгляд в сторону. Металл молнии холодный. Шипящий звук расстегивающейся молнии кажется оглушительно громким в тишине кабинета.

Ткань соскальзывает с плеч, падает к ногам беззвучно. Я стою перед ним, чувствуя ледяной воздух комнаты на коже и его горящий, изучающий взгляд.

Всеволод медленно обходит меня вокруг. Его взгляд ползет по моей коже, заставляя ее покрываться мурашками. Воздух между нами становится густым, наэлектризованным. Я вижу, как его зрачки расширяются, ловя отблеск света на моей обнаженной коже. Слышу, как его дыхание становится чуть глубже, чуть тяжелее. Между нами возникает что-то опасное, животное, и это заставляет сердце бешено колотиться не только от страха. Ненавижу его. Ненавижу себя за эту предательскую реакцию тела.

Всеволод замирает прямо передо мной. Я вижу напряжение в его скулах, в плотно сжатых губах. Вижу, как его рука непроизвольно сжимается в кулак, будто он сдерживает порыв дотронуться. Он хочет меня. Желание висит между нами осязаемой, гнетущей пеленой. Оно обжигает, ошеломляет, пугает своей интенсивностью.

Но он не двигается. Не делает ни одного жеста. Он просто смотрит. Наслаждается своей властью, моим унижением, этой пыткой ожидания. Евсеев заставляет меня чувствовать каждую секунду этого выставленного напоказ желания и его железной воли.

– Хорошо, – наконец произносит Всеволод, и его голос низкий, с хрипотцой, выдавшей его напряжение. – Теперь ты можешь одеться. И запомни этот урок. Я могу взять тебя, когда захочу. Но я всегда буду выбирать время и место. Твое тело теперь мое. И я буду им распоряжаться, когда и как посчитаю нужным.

Евсеев поворачивается к столу, спиной ко мне, резким движением, будто обрывая невидимую нить, натянутую между нами. Он дает мне понять, что удовольствие для него – не в самом акте, а в абсолютной власти. В возможности заставить меня ждать. Сомневаться. Хотеть и ненавидеть себя за это желание.

Я наклоняюсь, поднимаю с пола платье дрожащими руками. Натягиваю его, чувствуя себя грязной и раздетой догола. Молния заедает, я с трудом справляюсь с ней. Кожа под тканью горит от его взгляда.

– Элеонора проводит тебя в твои апартаменты, – бросает он, не оборачиваясь. – Жди моих распоряжений.

Я просто стою, не в силах пошевелиться, впиваясь взглядом в его спину.

Теперь у меня нет ничего. Даже права на отказ. И даже на собственное тело, которое уже откликается на него.

8 глава

8 глава

Тишина в спальне густая, звенящая, давящая. Я сижу на краю слишком большой кровати, вцепившись пальцами в шелковое покрывало, и пытаюсь дышать. Воздух кажется густым и чужим, пахнет не моим домом, а деньгами и тоской. За окном плывут огни города, такие далекие, такие недоступные.

Вдруг – скрип двери. Тихий, но в этой гробовой тишине он звучит как выстрел. Я вздрагиваю и замираю, сердце замирает вместе со мной, а потом срывается в бешеную, неистовую пляску.

В проеме стоит Всеволод. В его руке – хрустальный стакан с темной жидкостью.

– Не спишь, – произносит он. Это не вопрос, а констатация факта. Он входит, заполняя собой все пространство комнаты, и бесшумно закрывает дверь за собой.

Всеволод медленно подходит к камину, ставя стакан на мраморную полку, и поворачивается ко мне. Его взгляд медленно ползет по мне, по моей скрюченной позе, по рукам, вцепившимся в покрывало, по лицу, на котором, я уверена, написаны только страх и растерянность.

– Боишься? – его голос низкий, беззвучный, будто он не хочет, чтобы его услышали за этими стенами.

Я не отвечаю. Не могу. Просто смотрю на него, загипнотизированная, как кролик перед удавом.

Евсеев делает несколько шагов ко мне. Каждый его шаг отдается гулким стуком в моей груди. Он останавливается так близко, что я чувствую тепло его тела, слышу его ровное, спокойное дыхание и чувствую терпкий, мужской запах его кожи, смешанный с ароматом виски.

– Я сказал, что буду распоряжаться тобой, когда захочу, – напоминает он тихо. Его рука поднимается, и я зажмуриваюсь, ожидая грубости, боли, унижения.

Но его пальцы лишь едва касаются моей щеки. Легко, почти невесомо. Кожа под его прикосновением вспыхивает, как от ожога. Это не больно. Это... страшно. Страшно от этой непонятной нежности, которой здесь, в этой комнате, не должно быть места.

– Открой глаза, Дарья, – его голос звучит почти мягко, но это всего на секунду. – Я приказал.

Послушно открываю глаза. Всеволод смотрит на меня с каким-то странным, изучающим интересом. Его взгляд скользит по моим губам, задерживается на дрожащих уголках, потом возвращается к моим глазам.

– Ты вся дрожишь, – замечает он, и его большой палец проводит по моей скуле, заставляя меня снова вздрогнуть. – Как пойманная птица. Тебя никто никогда не трогал?

Во рту пересыхает. Я пытаюсь сглотнуть, но не могу. Стыд, дикий и жгучий, заливает меня с головой. Я отвожу взгляд, чувствуя, как горит лицо.

Его рука замирает. Он затихает, и в тишине я почти слышу, как крутятся шестеренки в его голове.

– Так вот в чем дело, – наконец произносит Евсеев, и в его голосе проскальзывает нечто новое – не злорадство, а... изумление? Интерес? – Маленькая невинная девочка, продавшая себя, чтобы спасти бабушку. Как трогательно.

Его пальцы снова касаются моего лица, но теперь это не легкая ласка, а властное, оценивающее прикосновение собственника. Он проводит по линии моей шеи, останавливается у ключицы, оставляя на моей коже огненный след. Тело немеет от страха и чего-то еще... какого-то непонятного, предательского ожидания.

– Не бойся, – его шепот обжигает ухо. – Сначала я изучаю. Наслаждаюсь каждым моментом. Ан... ти... ци... па... ци... ей.

Всеволод произносит это слово по слогам, насыщая его каким-то темным, сладким смыслом. Его губы почти касаются моей кожи, я чувствую его дыхание на своей шее, и все мое существо напрягается в ожидании поцелуя, прикосновения, чего-то большего.

Но он отступает. Резко, будто ошпаренный.

Я открываю глаза, которые снова не помню когда зажмурила. Он стоит в двух шагах, дыхание его чуть сбилось, а в глазах бушует настоящая буря – желание, любопытство, жажда власти и что-то еще, чего я не понимаю.

– Спи, – говорит он отрывисто, и его голос снова тверд и холоден, будто того момента слабости и не было. – Завтра рано вставать.

Евсеев разворачивается и уходит. Дверь за ним закрывается беззвучно.

Я остаюсь сидеть на кровати, дрожа всем телом. Моя кожа все еще горит там, где он касался. В воздухе висит запах его парфюма, смешанный со сладковатым ароматом виски.

Он ничего не сделал. Абсолютно ничего. И от этого стало только страшнее. Страшнее от этой нереализованной угрозы, от этого отложенного наказания, от этого непонятного, темного интереса в его глазах.

Я не просто вещь. Я – новая игрушка. Сложная, незнакомая. И он только начал знакомиться со мной.

Медленно сползаю с кровати, обхватываю себя руками и забиваюсь в угол, как бы пытаясь спрятаться от его всевидящего взгляда, от собственного страха и от того странного щемящего чувства глубоко внизу живота, которое появилось от его прикосновений.

Теперь он по кусочкам разбирает меня саму. И я даже не знаю, что он найдет внутри.

9 глава

9 глава

Свет раннего утра режет глаза, пробиваясь сквозь щели между шторами. Я не спала. Всю ночь ворочалась, и каждый шорох за стеной заставлял сердце бешено колотиться. Тело помнило каждое прикосновение, каждый взгляд. Оно ждало продолжения, которого так и не последовало.

Ровно в семь в дверь без стука входит Элеонора. Ее бесстрастный взгляд скользит по мне, скомканной и бледной на полу у кровати.

– Вам нужно готовиться. У вас пятнадцать минут на душ. После этого я помогу вам одеться. – Ее голос не допускает возражений.

Я молча подчиняюсь. Горячая вода смывает ночной пот и страх, но не может смыть ощущение его пальцев на своей коже. В зеркале передо мной – чужая девушка с огромными испуганными глазами.

Элеонора помогает мне надеть то самое серое шерстяное платье. Оно облегает фигуру, подчеркивая каждую линию, делая меня уязвимой и беззащитной. Она аккуратно вешает на шею нитку жемчуга. Холодные камни касаются кожи, заставляя снова вздрогнуть.

– Не двигайтесь, – ее пальцы уверенно подводят мои глаза, красят ресницы тушью. Я закрываю глаза, позволяя ей превращать меня в куклу. В ту самую, о которой он говорил.

Ровно в семь тридцать она отступает и оценивающе смотрит на меня.

– Вы готовы. Всеволод Сергеевич ждет внизу.

Спускаясь в лифте, я ловлю свое отражение в полированных стенках. Изящная, холодная, чужая. Идеальная вещь.

Лифт открывается прямо в подземный гараж. Там уже стоит тот самый черный Mercedes. Водитель держит дверь открытой. Всеволод уже внутри, углубленный в чтение документов на своем планшете. Он бросает на меня беглый оценивающий взгляд.

– Садись.

Я молча занимаю место рядом с ним, стараясь прижаться к дверце. Между нами – сантиметры пустого пространства, но, кажется, будто он заполняет собой весь салон. Пахнет кожей, кофе и его парфюмом.

Машина трогается. Он не смотрит на меня, не разговаривает. Тишина давит сильнее любого крика.

Внезапно он откладывает планшет.

– Правила помнишь?

– Да, – мой голос звучит сипло и тихо.

– Повтори.

Я замираю, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

– Сидеть рядом. Улыбаться. Не говорить без разрешения.

– Верно, – он удовлетворенно кивает. – Ты сегодня выглядишь... неотразимо. Просто запомни – твоя красота сейчас работает на нас обоих.

Его слова звучат не как комплимент, а как констатация факта. В них нет восхищения, только холодная констатация. Но почему-то от этого становится еще страшнее.

Машина останавливается у входа в престижный ресторан. Водитель открывает дверь. Всеволод выходит первым, затем подает мне руку. Его пальцы смыкаются вокруг моих – твердо, но без демонстративной властности.

Я выхожу, ослепленная вспышками камер. Его рука лежит на моей талии, легко, почти невесомо. Он наклоняется ко мне, его губы почти касаются моей щеки, и шепчет:

– Расслабься. Ты прекрасна. Просто будь собой. И помни о наших условиях.

Его тон не угрожающий, но в нем слышится steel. Я растягиваю губы в напряженной улыбке. Вспышки камер учащаются.

Он ведет меня через зал, уверенно и непринужденно. Я чувствую на себе десятки взглядов – любопытных, оценивающих, завистливых.

Мы садимся за столик. Он заказывает для меня, не спрашивая, но его выбор оказывается идеальным – легкий салат, тот самый, который я бы выбрала сама. Как он узнал?

Его нога под столом неожиданно касается моей. Я вздрагиваю.

– Извини, – говорит он тихо, и в его голосе нет насмешки. – Неудобно сижу.

Но он не убирает ногу. Его ботинок легонько прикасается к моей туфле. Это не демонстрация власти, а... что-то другое. Напоминание? Проверка?

Он ведет светскую беседу, но все его внимание приковано ко мне. Он наблюдает, но не как за вещью, а с каким-то странным, изучающим интересом.

Когда официант приносит кофе, его пальцы снова касаются меня – поправляют прядь волос, лежащую на плече. Его прикосновение мимолетно, но профессионально. Ничего лишнего.

– Извините, – обращается он к своему собеседнику. – Дарья немного стесняется больших скоплений людей. Это ее первое публичное мероприятие такого уровня.

Его слова звучат как защита, а не как унижение. Собеседник любезно улыбается.

Завтрак длится вечность. Наконец, он заканчивается. Всеволод поднимается, снова берет меня под руку и ведет к выходу. В лифте он молчит. Его лицо задумчиво.

Только когда дверь машины закрывается, он откидывается на спинку сиденья и поворачивается ко мне.

– Спасибо, – произносит он неожиданно. – Ты была прекрасна. Держалась достойно. Я ценю это.

Его слова ошеломляют меня. Я ждала критики, унижения, но не... благодарности.

– Я... я просто делала то, что вы сказали, – неуверенно бормочу я.

– Именно это и ценно, – в его глазах мелькает что-то похожее на уважение. – Ты учишься. И учишься быстро. Это качество.

Он снова берется за планшет, давая понять, что разговор окончен.

Я откидываюсь на спинку сиденья, в полной растерянности. Кто он? Тот, кто купил меня? Или тот, кто только что защитил и похвалил? Эта двойственность пугает больше, чем откровенная жестокость.