Текст книги "Ваниль и шоколад"
Автор книги: Ева Модиньяни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)
18
Дежурная ночная сестра гинекологического отделения ждала его с чашкой настоя ромашки. Мортимер с улыбкой поблагодарил ее. Он уже овладел собой.
– Следи хорошенько за синьорой Пеннизи, – попросил он.
– Я ее поместила в бокс: там спокойнее, – сказала сестра.
– Правильно. Осложнения есть?
– У молодой девушки из шестой палаты участились схватки, но матка еще не раскрылась. Я измерила ей давление. Восемьдесят пять на сто сорок. Сердце ребенка прослушивается хорошо, – отчиталась сестра.
– Через минуту пойду навещу ее, – сказал Мортимер, опускаясь на кушетку. Он выбился из сил. Его измотала не операция сама по себе, а напряжение, от которого ему так и не удалось избавиться. – Ты измерила давление синьоре Пеннизи? – спросил он. – Мы могли потерять ее.
– Давление у нее в норме. С ней сейчас муж.
– Отошли его домой. Кажется, там дети остались одни: синьора беспокоилась о них.
Мортимеру хотелось вернуться к Пенелопе, но у него не было ни малейшего желания снова встречаться с Андреа. Он уже успел возненавидеть красавца-мужа, но устыдился собственных мыслей. Выпив настой, он заставил себя подняться на ноги. Усталый, измученный, он тем не менее должен был заглянуть в шестую палату, где беременная девочка-подросток молча страдала.
– Больно? – спросил Теодоли, улыбнувшись ей.
– Ужасно, – выдохнула она.
Ей было шестнадцать лет, она перешла на второй курс художественного лицея, но в самом начале учебного года сбежала из дому с ударником из рок-группы. Через два месяца она вернулась вся в синяках от многочисленных побоев и со следами от уколов героина на руках. К тому же она была беременна. Родители приняли ее и помогли избавиться от наркотической зависимости. Она снова стала учиться, учителя и одноклассники ее поддержали. Теодоли, наблюдавший за ее беременностью с самого начала, всеми силами старался внушить ей уверенность, пока тянулись долгие месяцы ожидания.
– Ну что ж, я постараюсь убедить твою дочурку, что пора ей собираться в большое путешествие, – пообещал он, откидывая простыню, чтобы осмотреть роженицу.
Девочка крепко сжимала руку своей матери, не отходившей от нее ни на шаг с самого приезда в больницу.
– Вы хотите сказать, что моя малышка не хочет появляться на свет? – жалобно спросила она.
– Она очень уютно устроилась у тебя в животике. Ты потрудилась на славу и сотворила безупречное существо, наверняка такое же прелестное, как ты сама. Но сейчас тебе просто необходимо с ней расстаться, хотя сама малышка с этим не согласна.
Произведя беглый осмотр, он убедился, что шейка матки раскрыта недостаточно.
– Ты сама тоже не хочешь дать ей родиться. Тебе понравилось держать ее при себе.
– Мне страшно рожать, – призналась юная пациентка.
– В этот нет ничего необычного. Неизвестное всегда пугает, – согласился Теодоли и добавил: – Сейчас я сделаю крошечный разрез околоплодной сумки. Там прячется твоя девочка. Таким образом мы выпустим воды. – Сделав разрез, он тут же позвал медсестру. – Немедленно везите в родильную палату. – Затем он снова обратился к юной матери: – Тебе поставят капельницу с лекарством, чтобы стимулировать расширение. Твоя дочка родится меньше чем через час.
– Доктор, вы хотите бросить нас одних? – встревоженно спросила мать девочки.
– Шутите? Разве я могу бросить самую красивую и самую юную мамашу в отделении? Мне нужно навестить одну синьору, которую я сегодня оперировал, а потом я сразу же вернусь к вашей дочери, – заверил ее Теодоли.
В коридоре ему встретился анестезиолог, помогавший при операции.
– Я как раз от нее, – объявил он, имея в виду Пенелопу. – У нее все отлично. Беспокоит только сильная боль в спине.
– Она одна? – спросил Теодоли.
– Муж ушел. Она сама его просила вернуться домой. Мортимер вошел в двухместный бокс и услышал тихие стоны Пенелопы.
– Любовь моя, – прошептал он, погладив ее по лбу.
– Что ты со мной сделал? – спросила она.
– Все, что нужно, чтобы ты скорее поправилась, – ответил Мортимер.
– У меня такое ощущение, будто в животе развели костер. И два злющих пса дерутся за мой позвоночник, растаскивая его по косточкам.
В эту ночь Мортимер несколько раз заходил ее проведать, утешить, облегчить боль. Он массировал ей ноги, менял растаявший лед, словом, делал все то, чего обычно хирургу делать не положено. Ведь Пенелопа была особенной пациенткой.
– Знаю, я веду себя плохо, – сказала она, – но мне и вправду очень больно.
– В жизни у меня не было такой нетерпеливой пациентки, – покачал головой Мортимер.
Он знал, что беспокойство Пенелопы, обострявшее боль и не дававшее расслабиться и уснуть, имеет глубокие корни. В половине восьмого в госпиталь приехал Марко Вивиани, заведующий отделением. Мортимер доложил ему о ходе дежурства и рассказал о проведенной ночью операции.
– Ты сделал биопсию? – спросил профессор.
– Результат отрицательный, – ответил хирург.
– Давай осмотрим ее, не откладывая, – решил Вивиани.
В палате они уже застали Андреа. Он сидел у постели жены и успокаивал ее:
– Дети переночевали у бабушки с дедушкой. Им не терпится тебя навестить. Я их приведу, как только тебе станет лучше.
Заведующий отделением попросил мужа выйти. Мортимер кивком поздоровался с ним на ходу.
– Доктор Теодоли сказал мне, что этой ночью вам так и не удалось уснуть. А сейчас как вы себя чувствуете? – спросил Вивиани.
– Как будто меня всю ночь били палками, – пожаловалась Пенелопа. – Все тело болит, особенно спина.
– Ну-ну, не стоит преувеличивать. Боль пройдет гораздо раньше, чем вы думаете. Чуть позже вам надо будет встать. Походите немного вдоль кровати, потом полчаса посидите в кресле. Вы даже представить себе не можете, как вам повезло. Доктор Теодоли буквально за волосы вытащил вас с того света.
– Поверьте, я это знаю.
Мортимер стоял неподвижно в ногах кровати и смотрел на нее с нежностью. Он был небрит, глаза ввалились от усталости.
– Пойду поговорю с вашим мужем, надо его успокоить. Загляну к вам еще раз сегодня вечером, – сказал на прощание заведующий отделением.
Когда он вышел, Мортимер подошел к ней и взял ее за руку.
– Я ухожу домой, мне надо выспаться перед следующим дежурством, – сказал он тихо. – Я вызвал сиделку, она позаботится о тебе в мое отсутствие.
Пенелопа наконец смогла уснуть, а на следующий день боль действительно перестала ее мучить.
– Доктор Теодоли ждет вас в перевязочной, – сообщила медсестра. – Он снимет швы. Сегодня вечером можете выписываться.
Пенелопа встала, надела халат и маленькими шажками осторожно пошла по коридору вслед за сестрой. Она чувствовала себя очень слабой и держалась обеими руками за живот: ей казалось, что швы могут разойтись. Мортимер уже ждал ее. Он закрыл дверь, помог ей лечь на кушетку, поднял ночную рубашку и обнажил живот. Молчаливый, сосредоточенный, он увлажнил пластырь раствором, затем сорвал его решительным движением. Промыв рану дезинфицирующим средством, он один за другим аккуратно разрезал стежки и вытащил нитки.
– Шов начинает заживать. Уже образуются корочки. Первое время тебе будет казаться, что это место полностью утратило чувствительность, потому что я перерезал несколько нервных окончаний, – объяснил он Пенелопе.
Потом Раймондо закрыл подживающую рану легкой марлевой салфеткой, закрепил ее по краям полосками пластыря и помог Пенелопе подняться.
– Садись сюда, – он указывал на легкое вращающееся кресло возле письменного стола. – Я должен сказать тебе нечто такое, что причинит боль нам обоим. Пепе, мы с тобой больше не увидимся.
Пенелопа наклонила голову, чтобы скрыть слезы.
– Я знаю, – сказала она. – Я это знала неделю назад, когда пыталась поговорить с мужем. Я его никогда не оставлю, хотя люблю тебя до безумия.
– Я все понял, когда увидел Андреа. Он любит тебя. Пенелопа молча кивнула.
– Не люблю, когда история обрывается, – сказала она наконец со слезами.
– Но наша любовь не оборвется никогда. Просто с этой минуты наши жизни потекут раздельно, – сказал Раймондо, протягивая ей платок.
– Лучше бы разговор происходил в другой обстановке, – всхлипнула Пенелопа.
– Тогда мы бросились бы друг другу в объятия и начали бы все сначала, – горько усмехнулся он.
– Это правда. Но мне невыносима мысль о разлуке с тобой. Я и представить не могу такого.
– Мы будем звонить друг другу. Я тебе напишу. Береги себя, любовь моя.
Раймондо распахнул дверь, и Пенелопа ушла из его жизни, неслышно ступая по больничному коридору.
ПРОШЛО СЕМЬ ЛЕТ…
1
– Прошло семь лет, а я все еще спрашиваю себя: неужели мой прекрасный роман и вправду окончен? – задумчиво проговорила Пенелопа и тут же добавила: – Он так и не женился во второй раз, и у меня такое чувство, будто он ждет меня.
– Это тяжкое сомнение, дитя мое, – заметил профессор Бриганти, покачивая головой. – Я понимаю, разобраться во всем этом непросто: когда речь идет о чувствах, одного желания мало. Мне кажется, ты еще не перелезла через этот пресловутый забор. Ты годами сидишь на нем верхом, с трудом сохраняя шаткое равновесие. Твоя история похожа на многие другие, которые мне уже приходилось слышать раньше. Ты надеешься, что с течением времени все решится само собой. Но вряд ли так будет.
– Я это поняла, когда забеременела Лукой. Я надеялась, что эта третья беременность станет своего рода лекарством, целебным средством для восстановления отношений с Андреа. В течение девяти месяцев так оно и было. Кошмар начался вновь во время родов. Но это еще одна длинная история, и я ее расскажу в другой раз. Я всегда была страшной неудачницей.
Профессор Бриганти крепко ухватился за подлокотники кресла и, опираясь на обе руки, тяжело встал из-за стола. Он медленно направился к дому, обернулся на ступеньках и улыбнулся ей.
– Мы никогда и ничего не делаем случайно. Ты приехала в Чезенатико с определенной целью, и эта цель не имеет ничего общего ни с желанием наказать твоего мужа или заставить его повзрослеть, ни с проблемами твоих детей. Ты все еще любишь своего Мортимера. Если он так и не женился, то лишь потому, что ты так и не дала ему свободы. Я хорошо тебя знаю, девочка. Ты упряма, но тебе не хватает смелости сделать выбор. Чего ты ждешь? Чтобы судьба распорядилась за тебя? Но помни, пока ты медлишь, кто-то страдает из-за тебя.
Он укоризненно погрозил ей пальцем, и улыбка, игравшая у него на губах, не смягчила упрека. Он вошел в дом, и дверь за ним закрылась.
Итак, в конечном счете ее мудрый старый друг вынес о ней суждение, которое ей совсем не льстило.
Пенелопа покинула соседский сад и вошла в свой. Горы строительного мусора, беспорядок, оставленный рабочими при ремонте, не улучшили ей настроения. Как мог старый профессор попрекать ее тем, что Мортимер так и не женился, потому что она не отпустила его на свободу? Откуда такая суровость? Нет, все дело в том, что сам Мортимер не смирился с расставанием. Три месяца назад, двадцать шестого февраля, он опять, как делал это каждый год, послал ей букетик незабудок, и, как всегда, она ему позвонила, чтобы поблагодарить и сказать, что никогда его не забудет. Но это и без слов было ясно. Такое сильное чувство остается в сердце навсегда.
Пенелопа поднялась по винтовой лестнице в башенку. С севера небо затягивалось серыми тучами. Похоже, собирается дождь. Порыв холодного ветра, ворвавшись в окна, заставил ее поежиться. Она села на плетеную скамейку, вытянула ноги, прислонилась затылком к стене и задремала. Когда она очнулась, солнце уже садилось. Из сада поднимался аромат земли и листвы, умытой дождем. Услыхав доносившиеся с улицы детские голоса, Пенелопа вспомнила последнее прикосновение губ сына перед разлукой и поднесла руку к щеке, словно стараясь удержать тот последний поцелуй – не настоящий поцелуй, а щекочущее движение губ, которое умел делать только он один. Ее сердце переполнилось нежностью. Она встала и спустилась вниз.
Пенелопа вышла из дома и увидела свет в саду профессора. Старик ждал ее к ужину. Но ей не хотелось есть, а главное, хотелось побыть одной. Она присела на ступеньку и уставилась на ворота. Уцепившись за эти железные прутья, Андреа когда-то сделал ей предложение руки и сердца. Как давно это было! Она тогда жила надеждами и любопытством. Ей так хотелось поскорее узнать, что же это такое – взрослая жизнь. Будущее представлялось ей неведомой, обетованной землей.
Переулок за садовой оградой осветился фарами автомобиля. Пенелопа вскинула руку, заслоняясь от слепящего света. Машина затормозила у калитки, распахнулась дверца с водительской стороны, и вышедшая женщина бросилась прямо к ней. Это была Доната, ее закадычная подруга. Изумленная, Пенелопа не сумела скрыть свою досаду.
– Откуда ты взялась? – довольно нелюбезно спросила она.
– Я проделала триста километров, чтобы сюда добраться. Ты могла бы хоть спросить, как я себя чувствую, – обиделась Доната.
– Как ты себя чувствуешь? – неохотно спросила Пенелопа, не поднимаясь со ступеньки.
– Как будто меня поезд переехал, – мрачно ответила Доната.
– Тогда ты ошиблась адресом. Здесь тебе не пункт «Скорой помощи».
– Ты моя лучшая подруга. К кому же мне обратиться в такую минуту, если не к тебе?
– Слушай, я прекрасно справляюсь одна. Я для того и приехала сюда, чтобы побыть одной. Мне не нужны советы ни от тебя, ни от Софии, ни от самого господа бога. Хочу, чтобы меня оставили в покое. Разве я просила тебя о помощи? – набросилась на нее Пенелопа, поднимаясь со ступеньки и двинувшись навстречу Донате. – Как видишь, в доме ремонт, мне негде тебя приютить. Я сама ночую в гостинице. А сейчас сосед ждет меня на ужин.
И тут Пенелопа увидела, что Доната плачет.
– Что с тобой? – устыдившись, с тревогой, спросила Пенелопа.
– Мой брак рухнул. Джованни меня предал, – разрыдалась Доната, бросившись ей на шею.
Пенелопа подумала о Джованни Солчи, идеальном муже, за которого мечтала бы выйти любая женщина: он был хорош собой, положителен, надежен. Ей вспомнилось, как Доната всегда гордилась им и их образцовыми девочками-близнецами. Как часто она сама завидовала Донате! Еще бы! Джованни такой замечательный муж и отец, а Лавиния и Джульетта – прелестные тринадцатилетние девочки: уравновешенные, спокойные, прилежные в учебе, словом, безупречные. И значительная доля заслуги во всем этом принадлежала Джованни. Ей так хотелось, чтобы Андреа был хоть чуточку похож на Джованни.
– Мужчинам доверять нельзя. Все они одинаковы, – с горечью сказала Пенелопа, ласково похлопывая подругу по спине.
– Мой не такой, как все, – всхлипнула Доната. – Ты же знаешь!
– Конечно, знаю. Ты в нем никогда не сомневалась. Твой Джованни – идеальный муж. Все мы так думали. Но в конечном счете выходит, что все мужчины бессовестные эгоисты. Ты сама это поняла. Придется тебе смириться. Я же годами терплю измены Андреа, – сказала Пенелопа с тяжелым вздохом.
…Она вспомнила, как они вчетвером поехали в Лондон, а оттуда на поезде отправились в Рэмзгейт, решив соединить приятное с полезным: весело провести каникулы, а заодно подлечить свой хромающий английский. Они заказали номера в отеле «Прайори», очаровательной деревянно-кирпичной гостинице с викторианской мебелью и хозяйкой, любезной миссис Брюер, как будто сошедшей со страниц романа Диккенса.
– Вы, должно быть, устали с дороги, – сказала она при встрече, качая круглой, как яблоко, головой и встряхивая светлыми кудряшками. – Позвольте мне предложить вам шерри.
С этими словами она усадила приехавших молодых итальянцев в маленькой уютной гостиной. Пенелопа и Андреа незадолго до этого поженились, Доната и Джованни были помолвлены.
– Видели вы когда-нибудь такой сервис в одной из наших гостиниц? – спросил Андреа.
– У англичан есть дар гостеприимства, но такое бывает только в провинции. В Лондоне все совсем не так, – с видом знатока уточнил Джованни, проведший в Англии свои студенческие годы.
Вдруг у них за спиной послышался женский голос.
– Андреа! Любовь моя! Как я рада вновь тебя увидеть!
Хорошенькая разбитная брюнетка, выросшая как из-под земли, приблизилась к Андреа, обняла его и поцеловала в губы. Пенелопа, Доната и Джованни так и застыли с раскрытыми ртами. Андреа, ничуть не смутившись, представил их друг другу. Оказалось, что бойкую девицу зовут Эмануэлой.
– Моя коллега, – нагло улыбаясь, пояснил Андреа. Его молодую жену Эмануэла едва удостоила взглядом.
Однако она поспешила сообщить Андреа, что остановилась здесь всего на один вечер, так как ей предстоит делать фоторепортаж о доме Чарлза Диккенса в Бродстере.
– Все твои коллеги так с тобой здороваются? – накинулась на мужа Пенелопа.
– Да брось, что ты заводишься с пол-оборота? Я же не виноват, что нравлюсь женщинам, – отшутился Андреа.
Доната и Джованни предусмотрительно промолчали.
Пенелопа остыла, войдя в свой номер, оказавшийся просто чудесным. Вся обстановка была выдержана в бело-голубых тонах. Латунная кровать с балдахином из белоснежных кружев и такие же занавески на окне с эркером. На покрытом голубой эмалью комоде стояли электрический чайник и серебряный поднос с фарфоровыми чашками и вкусно пахнущими бисквитами, а на ночном столике – вазочка с анемонами. Захваченная этими открытиями, Пенелопа забыла о досадной встрече мужа с чересчур резвой коллегой. Она отодвинула занавеску и залюбовалась белыми домиками на другой стороне улицы. Двери и оконные наличники каждого дома были выкрашены в свой неповторимый цвет. Из окна ванной было видно море и порт с пришвартованными судами.
На ужин обе пары спустились одновременно. Миссис Брюер порекомендовала им пивную «У Гарви», стилизованную под пиратский притон. Они ели креветок и омаров, намазывали сливочным маслом толстые ломти чудесного деревенского хлеба, пили пиво и черный кофе, беззаботно смеялись, как и положено молодым людям, а в отель вернулись, распевая песенку Мэрилин Монро из фильма «Некоторые любят погорячей». Затем они разошлись по своим комнатам. Джованни и Доната сняли отдельные номера, решив по обоюдному согласию, что будут делить ложе только после венчания. Андреа приготовил две чашки шоколада и принес Пенелопе ее чашку прямо в постель.
– Я на минутку загляну к Джованни, – предупредил он.
Она прождала его несколько часов и уже глубокой ночью постучала в комнату Джованни. Тот крепко спал в полном одиночестве. Тогда Пенелопа бросилась к Донате.
– Он решил переспать с этой потаскухой, я точно знаю, – рыдала она.
Подруга, как могла, утешила и ободрила ее, уверяя, что ни один мужчина, даже последний мерзавец, родившийся под знаком Близнецов, не посмеет так поступить с женой через несколько месяцев после свадьбы.
– Сейчас пойду стучать во все двери. Я эту скотину выведу на чистую воду! – рыдала Пенелопа.
– Да она же уехала! Я сама видела: она садилась в такси, когда мы возвращались с ужина, – соврала Доната.
Она проводила подругу в ее комнату, и они вместе полюбовались корабельными огоньками в гавани из окна ванной. Андреа вернулся на рассвете, когда Пенелопа, глухая к любым доводам разума, уже начала паковать свой чемодан. Он встал перед ней на колени, умолял о прощении, подарил букет «золотого дождя».
– Я сам собрал эти цветы для тебя на утесах, – сказал он и предложил совершенно фантастическую историю в подтверждение того, что провел прошедшую ночь самым невинным образом.
Пенелопа поверила, потому что хотела верить, как чуть раньше хотела верить успокоительным словам Донаты.
И вот теперь, рыдая в ее объятиях, Доната вспомнила тот давний эпизод.
– Да, я прекрасно знаю, что Андреа всегда тебе изменял. Но ты ошибаешься, если думаешь, что все мужчины одинаковы. Некоторые намного хуже, – Доната явно имела в виду своего мужа.
– Ты не хочешь простить ему эту слабость? – спросила Пенелопа.
– Этой «слабости», как ты ее называешь, он предавался в нашей супружеской постели с Мариано Дзеньи, своим тренером по теннису, – прошипела Доната в лицо ошеломленной Пенелопе.
2
Подруги перебрались в «Гранд-отель». Доната получила номер рядом с Пенелопой. Пока она распаковывала чемодан, Пенелопа вышла на балкон. О чем бы она ни пыталась думать, ее мысли неизменно возвращались к Мортимеру. Она хорошо изучила его привычки и маленькие чудачества. В любой час дня она могла точно сказать, где он находится и чем занимается. Просыпаясь по утрам, она думала: «Он уже в больнице, делает обход», а засыпая вечером, говорила себе: «Он уже спит» – и видела его лежащим в постели, которую столько раз делила с ним, занимаясь любовью. Он спал, повернувшись на бок, положив правую руку – сильную, красивую руку хирурга с точеными пальцами – на подушку. Длинные ресницы были опущены. Ей даже казалось, что она слышит его размеренное дыхание.
Профессор был прав: она не дала ему уйти. Из соседней комнаты до нее доносился голос Донаты, говорившей по телефону со своей матерью.
– Успокойся. Я в Чезенатико вместе с Пепе. Побуду здесь пару дней, потом вернусь. Позаботься пока о девочках. Нет, они не знают и не должны ничего знать. Нет, он не посмеет позвонить. Ну конечно, мама: нет худа без добра. Жизнь полосатая, бывает черное, бывает и белое. Позови Лавинию.
Пенелопа слышала, как несчастная Доната изобретает отговорки, чтобы скрыть от дочерей правду. Горничная тем временем подала на балкон липовый отвар.
Разлив его по чашкам, Пенелопа позвала подругу:
– Иди сюда. Сядь, выпей и постарайся немного успокоиться.
– Хотела бы я посмотреть, что бы ты делала на моем месте, – нервно проговорила Доната.
– Мое положение не лучше твоего.
– Ой, ради бога! Ты хотя бы не делила постель с извращенцем. А я с ним спала! И ничего не знала! – истерически выкрикнула Доната.
– Как ни смотри, измена есть измена, – лепетала Пенелопа, впрочем, не меньше подруги обескураженная.
На самом деле она была потрясена рассказом Донаты, но изо всех сил старалась придумать что-нибудь ей в утешение. Но Доната ее не слышала, захваченная своими переживаниями.
– Он обманывал меня, наших дочерей, родственников, друзей. Образцовый муж, которым я так гордилась, а вы все мне завидовали, оказался гомосексуалистом. Ты хоть представляешь, каково это – узнать, что твои дети родились от дегенерата?
– При чем тут дегенерат? – изумилась Пенелопа. – Какой же Джованни дегенерат?!
– А кто же он?! Он извращенец, ублюдок!
– Прекрати, а не то я пропишу тебе чудодейственные «капли Баха». Ты раздаешь их своим клиентам, а сама не хочешь попробовать? – Пенелопа попыталась обратить разговор в шутку.
– Вот уж от юмора ты могла бы меня сейчас избавить, – обиделась любительница астрологии. – Мне сейчас не до шуток, Пепе! Неужели ты сама не понимаешь?!
– Прости меня, Диди, – Пенелопа назвала подругу старым прозвищем, бывшим у них в ходу еще в детстве. – Я только хотела снять напряжение. Но я хорошо понимаю твое отчаяние. Мне все еще не верится, что Джованни действительно гомосексуалист. Мне казалось, что он не того типа.
– Тем не менее это так. Мне бы догадаться двадцать лет назад! Как он настаивал на «целомудренной помолвке», как ложился ко мне в постель по расписанию, будто это у него, а не у меня «критические дни»! Какую брехню нес, чтобы не оставаться со мной! И вот теперь я спрашиваю себя: зачем? Зачем он на мне женился, зачем притворялся образцовым мужем, зачем так долго и трусливо лгал? Вот что приводит меня в отчаяние!
Она начала в подробностях рассказывать Пенелопе о том, как случайно накрыла мужа, вернувшись домой с астрологического конгресса на день раньше, чтобы сделать ему сюрприз. Девочек дома не было: выходные они всегда проводили у дедушки с бабушкой. Доната уже предвкушала, как они с Джованни проведут вместе феерическую ночь. Она точно знала, что найдет его дома, так как по дороге позвонила ему по сотовому.
– Я работаю над проектом рекламного плаката для «Буитони», – сказал он. – Ты же знаешь, когда дома никого нет, мне тут работается лучше, чем в агентстве.
Она вошла в квартиру на цыпочках, убежденная, что найдет мужа в кабинете, с головой погруженного в работу. Оказалось, что повсюду темно, только из-под двери спальни пробивалась слабая полоска света. Доната распахнула эту дверь, и ей показалось, что она видит кошмарный сон. Ее муж Джованни и Мариано Дзеньи, молодой Аполлон из теннисного клуба, были поглощены выполнением гимнастического упражнения – настолько замысловатого, что у древних греков вряд ли хватило бы фантазии запечатлеть его на какой-нибудь амфоре. И все это происходило на священном супружеском ложе. Они были так увлечены своим занятием, что даже не заметили ее появления.
Доната отчаянно закричала. Застигнутые врасплох любовники, так и не успев расцепиться, смотрели на нее как на привидение. Схватив первое, что попалось под руку, – брошенные на стуле плечики для одежды, – Доната принялась наносить удары. Она кричала, не умолкая, выплескивая в надсадном вопле все свое отвращение, боль, словно стремилась ударами и криком изгнать из памяти мерзкую сцену, разрушившую ее жизнь. Двум мужчинам едва хватило сил остановить бьющуюся в истерике женщину. В конце концов тренер по теннису потихоньку улизнул, а Джованни, увидев, что его жена обессилела, признался, что обманывал ее с самого первого дня: связи с мужчинами начались у него еще до знакомства с ней.
– Но это не значит, что я не люблю тебя и наших дочерей, – сказал он. – Вы моя семья, и я вас обожаю.
– Но почему? Ради чего ты разрушил мою жизнь? – Доната, не переставая, задавала ему один и тот же вопрос, на который у Джованни не было ответа.
– Я всегда стыдился своих наклонностей, но несмотря на это не упускал ни единого шанса встречаться с мужчинами – всегда, где бы я ни был, при любых обстоятельствах. Ну вот, теперь ты наконец знаешь всю правду.
Доната выволокла из гардеробной большой сундук и начала складывать в него вещи для себя и дочерей, пока Джованни обрушивал на нее свои ужасающие признания.
– На нем были мои розовые подвязки и шелковые чулки телесного цвета, – рыдая, говорила Доната Пенелопе. – Только тебе я могу рассказать об этой катастрофе. День за днем я строила свою жизнь с терпением и любовью. Мне хотелось достичь совершенства, и я радовалась, когда удавалось к нему приблизиться. Все рухнуло в одночасье. Прости меня, Пепе. Столько раз я критиковала, осуждала, жалела тебя. Это меня надо было жалеть! Никто не должен знать… хотя, конечно, все уже знают. Соседи по дому наверняка слышали мои вопли, и они не преминут рассказать другим. Но все будут делать вид, что не знают. Прошу тебя, никому ни слова, даже Софии.
– Бедная София! – воскликнула Пенелопа. – Ей тоже не повезло. Она не в лучшем положении, чем мы с тобой!
– Нет, мне хуже, чем вам. Ты понимаешь?
– А о дочерях ты подумала? Что с ними будет?
– Я им сказала, что отныне наша команда будет играть в другом составе. Мы будем жить у дедушки с бабушкой, потому что их отец оказался негодяем. Я не могу их травмировать, не могу рассказать им правду. Зато я все выложила своему адвокату. Пока я укладывала чемоданы, несмотря на отчаяние, мне пришла в голову гениальная мысль: я прихватила с собой все бумаги, которые Джованни приносит домой из конторы. Я обдеру его, как липку. Он будет платить мне щедрые алименты до конца своих дней, – Доната буквально тряслась от ярости.
– Будь я на твоем месте, я не взяла бы у него ни гроша, – покачала головой Пенелопа.
– Ну, ясное дело, ты же дура.
– Большое спасибо.
– Извини. Я не то хотела сказать.
– Именно это ты и хотела сказать. Ты только и делаешь, что извиняешься. Сначала за то, что осуждала меня. Теперь за то, что назвала меня дурой. Диди, спустись на землю и постарайся взглянуть в лицо реальной жизни, а то ты ничего не видишь, кроме своих неприятностей. Твоя прежняя жизнь была слишком хороша, чтобы быть правдой. Иногда я тебе завидовала, хотя вот где ты у меня сидела со своей вечной похвальбой насчет семейной идиллии. От твоих восторженных рассказов можно было сойти с ума. Ты слышала только себя.
Доната судорожно перевела дух.
– Бедные мои девочки! Их отец расхаживает в моих подвязках и шелковых чулках. Если бы я увидела такую сцену в кино, наверное, посмеялась бы. Вместо этого с субботнего вечера я реву, не переставая. – Она утерла слезы и отпила большой глоток липового отвара. – Ты помнишь, Пепе, как мы мечтали, когда были девчонками? Какие воздушные замки строили? Ты, конечно, была у нас главной мечтательницей. Я читала свою судьбу по звездам. Но я и вообразить не могла, что звезды уготовили мне столько мерзости. Я тебе говорила, что у вас с Андреа ничего не выйдет, ругала его на чем свет стоит, предсказывала бог весть какие несчастья. Мне следовало быть посдержаннее и прислушаться к тебе, когда ты мне советовала заняться своими делами. Теперь я понимаю, что родила двух дочерей, так и не познав мужчины. Ведь Джованни не мужчина, это ясно. Все, во что я верила, рухнуло. Это конец!
– Нет, неправда, это не конец. Иногда кажется, что мир обрушивается на тебя всей своей тяжестью, но именно в этот самый момент рождается что-то новое, может быть, и хорошее. Поверь мне, это так, – сказала Пенелопа.
– Все это слова, пустые слова, – отмахнулась Доната.
– Боль, дорогая моя Диди. Столько боли! Она поселяется у тебя в животе, расходится по всему телу, не дает думать. Потом приходит страх, вечный спутник страдания. Но, когда ты этого совсем не ждешь, вдали вспыхивает свет. Ты не знаешь, откуда он исходит, как проникает в тебя. Попробуй спросить свои звезды. К счастью, ты в это веришь.
– Я уже пробовала, – призналась Доната. – Уран и Нептун расходятся по квадратуре. Мне противостоит Марс, и это толкает меня на агрессивные и необдуманные поступки. Ну, словом, это трио не сулит мне ничего хорошего, потому-то я и приехала к тебе. На твоей стороне Юпитер, он подарит тебе музыку сфер. Знаешь, Юпитер – самая благотворная планета во всем Зодиаке. Мне пойдет на пользу соседство с тобой. Ты этого еще не знаешь, а если бы и знала, все равно бы не поверила, но у тебя на сердечном фронте скоро наступит период большого спокойствия и ясности, – вдохновенно предсказала подруга Пенелопе.
Пенелопа не удержалась от улыбки, но саркастическое замечание, просившееся с языка, оставила при себе.
– Если все так, как ты говоришь, что ж, я очень рада. Хоть чем-то тебе пригожусь. Ты постарайся немного успокоиться.
– Даже не представляю, как это сделать.
– Подумай о том, что твой муж страдает не меньше, чем ты сама, а может, и больше. Он не виноват, что он гомосексуалист, и быть гомосексуалистом – не преступление. Представь, сколько он страдал из-за того, что он не такой, как все. Он хотел жить, как нормальный мужчина, но в нем всегда брало верх желание носить твои подвязки и чулки. Бедный Джованни, – с искренним сочувствием вздохнула Пенелопа.
