Текст книги "Ваниль и шоколад"
Автор книги: Ева Модиньяни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)
Ева Модиньяни
Ваниль и шоколад
Моему другу Эцио Барточчи, герою нашего времени, злодейски убитому 20 июля 1999 г.
Автор
24 мая, воскресенье
Дорогой Андреа, несчастье моей жизни!
Много раз я угрожала, что уйду от тебя, но так до сих пор и не решилась. Теперь я ухожу. Ты знаешь, как трудно мне даются важные решения, но когда выбор сделан, я от него не отступаю.
За восемнадцать лет брака я в полной мере познала твой эгоизм, твою способность лгать, твою трусость, твою ребяческую безответственность.
Не знаю и не хочу знать, как ты сумеешь справиться без меня: ведь ты не смог бы даже банку пива открыть самостоятельно.
Если хочешь выжить, придется тебе научиться самому заботиться о себе, о наших трех детях, о домашнем зоопарке. Нелегкое это дело – отдавать распоряжения домработнице, которую ты любезно величаешь «кретинкой», поддерживать отношения с сестрой Альфонсиной из детского сада, которая грозит нам карами небесными, если мы не окрестим маленького Луку, с твоей матерью, что ни день пропадающей из дому, так что приходится разыскивать ее по всему городу. А еще тебе придется иметь дело с психологом Лючии и объясняться с Даниэле, который обвешивает себя колечками и сережками, словно дикарь, а сам в свои пятнадцать лет все еще мочится в постель. Давай теперь сам разбирайся, по каким квитанциям платить на почте, а по каким – в банке, сам вноси взносы за свою новую машину, купленную в рассрочку, сам составляй список ежедневных покупок. Отныне именно тебе предстоит сновать челноком между школой и детским садом, между спортзалом, где у Даниэле занятия по дзюдо, городским бассейном, куда Лука ходит на уроки плавания, и танцклассом Лючии. Поищи водопроводчика, чтобы починил протекающую батарею, и попробуй побороться с муравьями: они вылезают целыми полчищами из щели на лоджии, и никакие яды на них не действуют.
Тебе придется самому справляться со всеми этими и со многими другими делами, потому что меня здесь уже не будет. Мне не по силам одной затыкать дыры в лодке, идущей ко дну.
Я спрашиваю себя, где ты теперь найдешь время и охоту предаваться твоим любимым видам спорта: обманам, лжи, изменам, наплевательскому отношению к детям.
Если не считать чудесного, но краткого эпизода, промелькнувшего давным-давно, я много лет была преданной рабыней бесчеловечного хозяина.
Сознаюсь, я была твоей сообщницей в этой извращенной игре; признаю, я терпела издевательства и оскорбления, потому что боялась остаться одна.
Но в конце концов возмущение твоим хамством пересилило во мне страх перед одиночеством.
Знаю, я нахожусь в том же положении, что и миллионы других женщин. Все мы сознательно принесли себя в жертву, все надеемся на лучшее завтра, на некое чудо, которое могло бы разом переменить положение.
Сколько раз, устав глотать обиды, я пыталась пробиться сквозь толщу твоего эгоизма! Все бесполезно. Я поняла, что слова не помогут, они скатываются с тебя, как с гуся вода. Только дела имеют значение. И я решила действовать.
После восемнадцати лет брака ты меня больше не привлекаешь.
Могла ли я вообразить, что мужчина, в которого я влюбилась, – это всего лишь большой ребенок, не желающий становиться взрослым?
Когда мы поженились, я была слишком молода и неопытна, чтобы это понять.
Будь оно трижды проклято, это мое вечное стремление всем угодить, особенно собственной матери! Она хотела, чтобы у меня был обычный муж, как у всех. Я доставила ей это удовольствие.
И оказалось, что я взяла себе в мужья типичного домашнего деспота, помыкающего женой как его душе угодно. А дети у нас, как нарочно, уродились трудные, такие трудные, что и представить себе невозможно. Никто не хочет мириться со своим поражением, но я должна признать, что Лючия, Даниэле и Лука – наглядное свидетельство моей несостоятельности. Но больше я не желаю брать вину на себя. С этого дня разбираться с ними будешь ты.
Я люблю их всей душой, как когда-то любила тебя. Оставляю их с болью, но ухожу от тебя с чувством освобождения.
Не желаю больше терпеть твое двуличие, твою самовлюбленность, твою фальшивую личину «добренького папочки», такого щедрого, снисходительного, все понимающего. Ты покупаешь детям подарки, в которых я отказываю, ты их выслушиваешь, когда они врут тебе по-крупному и по мелочам, с великодушием, которого в тебе на самом деле нет. Тебе просто все равно.
Ты добрый папа, я злая мачеха. Ты все разрешаешь, я запрещаю.
Всякий раз, когда я, набравшись смелости, припираю тебя к стенке, ты приходишь в ярость и ломаешь все, что попадется под руку.
Устроить скандал – вот единственный ответ, который ты можешь дать, когда я напоминаю тебе о твоих обязанностях. А потом ты уходишь, хлопнув дверью. Было время, когда я боялась, что ты больше не вернешься. Пленница боялась, что тюремщик уйдет и бросит ее! Я делала жалкие попытки скрыть твой инфантилизм от наших детей, но они все поняли и теперь чувствуют себя потерянными и сбитыми с толку.
Несчастье моей жизни, ты даже представить себе не можешь, сколько горечи во мне накопилось и как мне больно покидать моих детей. Горе тебе, если не сумеешь о них позаботиться. Я уезжаю в Чезенатико, в дом бабушки, потому что мне нужно побыть одной.
Скажи детям, что они могут звонить мне в любой момент по сотовому или прямо в дом. А что касается тебя, то придется поддержать мою версию: ты всем будешь говорить, что я решила взять небольшой отпуск и отдохнуть. И не вздумай приехать за мной! Если ты это сделаешь, знай: я вернусь, но лишь для того, чтобы забрать детей и оставить тебя навсегда. Итак, если тебе дорога наша семья, не смей даже носа сюда показывать. Я тебя не желаю ни видеть, ни слышать.
Теперь ты остался один на один со своими обязанностями и – впервые за много лет – со своими детьми. Надеюсь, что вы сумеете помочь друг другу.
ПЕНЕЛОПА
БУРНАЯ ССОРА РАЗЫГРАЛАСЬ НАКАНУНЕ…
1
Бурная ссора разыгралась накануне между Андреа и Пенелопой из-за Стефании, смазливой репортерши, освещавшей театральную хронику. Причиной ссоры стала не столько ревность, сколько гнев Пенелопы: ее взбесило безудержное вранье мужа. Даже пойманный с поличным, он продолжал упорно отрицать свою неверность. Андреа постоянно изменял жене, но всегда настаивал на своей невиновности.
– Дело в том, что не далее, как сегодня утром, вскоре после того, как мы с тобой занимались любовью, я встретилась в баре за чашкой кофе с твоей милой сотрудницей. Кончилось тем, что она разрыдалась у меня на плече и во всем призналась. Она просила у меня прощения, – начала Пенелопа.
– Ты сама не понимаешь, что говоришь, – нервно перебил ее Андреа.
– Слушай, она сама ко мне пришла и все рассказала. У Андреа округлились глаза от изумления.
– Значит, вы с ней обе бредите. Две психопатки!
Его уже начал пробирать неподдельный страх, и Пенелопа, прекрасно изучившая привычки мужа, знала, что он на грани взрыва, а значит, сейчас что-нибудь разобьет или сломает. Но ей так часто приходилось становиться свидетельницей его безобразных выходок, что они ее больше не пугали.
– Ты просто глупец, Андреа, – бросила она. – Ты даже не представляешь, как далеко простирается солидарность между нами, женщинами. Стефания не только рассказала мне все со слезами, в конце концов мы обе посмеялись над твоими жалкими попытками скрыть от меня правду.
Теперь Андреа не сводил с нее тяжелого взгляда. Он был готов взорваться в любую минуту. Пенелопа бесстрашно продолжала:
– Раз уж мы затронули эту тему, хочу тебе сказать, что я не такая законченная дура, как ты думаешь. Ты оказался никудышным мужем и никудышным отцом, я сыта тобой по горло. На этот раз между нами на самом деле все кончено, – решительно заключила Пенелопа, хотя и знала, что Присцилла, прислуга, приникла к двери гостиной, да и дети наверняка все слышат из своих комнат.
Андреа в этот момент держал в руках тяжелый том Треккани.[1]1
Популярное в Италии энциклопедическое издание (здесь и далее прим. пер.).
[Закрыть] Он швырнул книгу в застекленную дверь, и стекло разлетелось на мелкие осколки. С грохотом захлопнув за собой дверь, Андреа выскочил из дома.
Вернулся он в полночь, принеся с собой торт-мороженое с ванилью и шоколадом. Если жена уже спит, решил Андреа, торт надо будет убрать в морозильник, но если Пенелопа еще не легла, он продекламирует свою неизменную покаянную молитву. Она его простит, и они отпразднуют окончание военных действий за кухонным столом, закусывая поцелуи примирения тортом.
Дом был погружен в тишину, дети спали.
Самсон, косматый бобтейл, лежавший в ногах кровати маленького Луки, встретил его равнодушным взглядом и тут же снова закрыл глаза. Пенелопа уснула в гостиной на диване. Во всяком случае ему показалось, что она спит. Андреа посмотрел на нее с некоторой долей нежности и подумал, что когда-нибудь настанет день, когда он перестанет доставлять ей все эти неприятности.
Его взгляд упал на дверную раму, и он вспомнил про разбитое стекло. Ничего страшного. Пенелопа позаботится, чтобы вставили новое. Андреа склонился над ней и погладил по щеке. Потом устало поплелся в спальню. В газете, где он работал ответственным редактором отдела досуга и развлечений, у него выдался трудный вечер. Все факсы заклинило, и самый важный материал от специального корреспондента из Лондона не пришел вовремя, поэтому ему самому пришлось сесть за компьютер и «слепить» головную статью в номер на основе архивных материалов и краткого пересказа по телефону.
Были и другие досадные мелочи, включая напыщенную рецензию на убогое телешоу, о котором его заставили отозваться положительно.
* * *
Андреа разделся, швырнул одежду в сторону и рухнул на кровать. Он попытался прочесть несколько страниц из биографии знаменитой певицы, которую ему надо было отрецензировать, но усталость одолела его. Засыпая, он успел подумать, что утром первым делом надо будет помириться с женой.
Проснулся он в одиннадцать. Потянулся, как кот, ощущая кожей приятное прикосновение тонких простыней. Он сразу подумал о Пенелопе, самом дорогом и близком существе в его жизни. Для Андреа не существовало женщины, способной сравниться с ней, его обожаемой женой. Без нее он не смог бы жить и дышать. Вот взять, к примеру, Стефанию – броскую, сексапильную красотку. Приятно было затащить ее в постель, она умела превращать секс в веселую и азартную игру. Но он никогда и ни за что не променял бы ее на свою любимую жену, пахнущую полевыми цветами и свежим хлебом. Гладкие ноги, щедрые бедра, грудь как у девочки-подростка, плоский и упругий, несмотря на три беременности, живот – вот что такое его Пенелопа. Она и вправду нравилась ему больше всех. Рот свежий, как долька мандарина, чарующие глаза с золотистыми искорками. Андреа любил в ней все: протяжный голос, пухленькие ручки, даже привычку грызть ногти. Запуская пальцы в ее каштановые, вечно как будто спутанные ветром волосы, обнимая ее крепкое и сладкое тело, он чувствовал себя хозяином всего мира. Она была утесом среди морской пучины, за который он цеплялся, и любая другая – пусть даже самая ослепительная красавица! – не смогла бы затмить его обожаемую Пепе. Стефания, как и другие случайные подружки, была для него не больше чем развлечением.
Так, стало быть, надо помириться как можно скорее. Хорошо, что детей нет дома: как и всегда по воскресеньям, они отправились в гости к родственникам с материнской стороны. Это ему на руку.
Андреа встал с постели, натянул халат, открыл балконную дверь и распахнул дверь спальни, но почему-то не услышал привычных звуков, составлявших для него музыку воскресенья. Андреа насторожила стоявшая в доме тишина. В голове у него зазвучали тревожные звоночки.
– Пепе, где ты? – крикнул он в надежде услышать голос жены, но ответа не получил.
Вместо того чтобы пройти в ванную и принять душ, Андреа в панике бросился в кухню.
Обычно к этому времени стол уже был накрыт: фруктовый салат, стаканчик свежего йогурта, ломти поджаренного хлеба, мед, душистый американский кофе. А за столом – Пенелопа с утренней газетой в руках. В это утро ничего подобного Андреа не увидел и замер на пороге, потому что открывшееся ему зрелище больше всего напоминало то, что остается после революционного переворота: грязные тарелки, пиалы с остатками молока и овсяных хлопьев, баночки из-под варенья без крышек, рассыпанный по столу сахар. Андреа в ужасе попятился.
– Пепе, где ты? – крикнул он еще раз, и голос у него истерически зазвенел, как у ребенка, потерявшего в толпе свою мать.
Ответом ему стало только жалобное поскуливание Самсона, который следовал за ним по пятам.
– Да что здесь сегодня происходит?
Встревоженный не на шутку, Андреа прошелся по дому, распахивая все двери. В гостиной царил полный хаос. Тот же беспорядок в комнатах детей, в ванных, в холле. Пенелопы нигде не было. Не может быть, чтобы она отправилась провожать детей в гости к кузенам, родственники всегда сами заезжали за ребятней. От испуга сердце Андреа часто забилось. Пенелопа не могла уйти без объяснений, оставив в доме такой разгром! Он вернулся в кухню и сразу же увидел на буфете конверт с надписью: «Для Андреа», прислоненный к настольным часам из голубого венского фарфора. Конверт был запечатан. У Андреа дрожала рука, когда он разрывал конверт и вынимал единственный листок, исписанный мелким аккуратным почерком жены.
Он прочел все до конца, потом без сил опустился на стул, чувствуя себя оглушенным, словно его крепко ударили по голове. Быть не может, чтобы это писала Пенелопа. Самсон, усевшийся у ног Андреа, не сводил с него глаз. Даже Чип и Чоп, волнистые попугайчики в клетке на подоконнике, вели себя подозрительно тихо. В этот момент он заметил еще одно послание, написанное мелком на грифельной доске, висевшей возле пузатого голубого холодильника: «Дорогие мои дети! Я решила на время уехать. Мне нужен отдых. Я скоро вернусь. Люблю, целую, обнимаю. Мама».
– Этого не может быть! – воскликнул Андреа и взглянул на пса так, словно ожидал от него ответа.
И тут он вспомнил слова, брошенные женой накануне: «На этот раз между нами все кончено».
– Она рехнулась, – пробормотал он в смятении, обращаясь к Самсону, ответившему ему широким зевком. – Одно дело угрожать, а совершать безумные поступки – это совсем другое. Ладно, сейчас я ей все выложу.
Он вернулся в гостиную, схватил телефонную трубку и набрал номер сотового телефона Пенелопы. Ему ответил механический голос оператора, предложивший перезвонить позже, так как «абонент временно недоступен». Он в сердцах пнул ногой ящик с газетами и журналами, взвыл от боли и выругался.
Хромая и еле волоча ноги, Андреа вернулся в кухню, открыл дверцу холодильника и взял бутылку минеральной воды. Наполнив стакан, он выпил воду большими глотками. Потом он схватил банку с сахарным песком и швырнул ее о буфет. Белые крупинки дождем посыпались на пол. Андреа был вне себя, а сорвать зло было не на ком.
Принять обвинения Пенелопы он не мог, а главное – никак не мог поверить, что она действительно его оставила. Он чувствовал себя несчастным и оскорбленным.
– Глаза бы мои ее не видели, – пробормотал он, скатал письмо жены в шарик и швырнул его подальше от себя. – Идиотка! Да что она себе позволяет? Выключила сотовый! Сейчас сяду в машину, возьму ее за шкирку и приволоку назад силой. Врежу ей, если понадобится, – живо придет в себя!
На последних словах Андреа перешел на крик. Самсон решил, что хозяин кричит на него, и зарычал, обнажая клыки.
– Заткнись! – приказал Андреа, отыскивая глазами место, куда закатилось письмо.
Найдя бумажный шарик, он поднял его, разгладил и вернулся в спальню. Это была единственная комната, где сохранился хотя бы относительный порядок. Андреа растянулся поверх покрывала, еще хранившего тепло, в котором он нежился совсем недавно, когда и понятия не имел о разразившейся над его головой катастрофе, и начал перечитывать письмо жены, вникая в каждое слово. Пенелопа нарисовала портрет никчемного мерзавца, в котором он себя не узнавал.
Она описала развалившуюся семью, которая не могла быть его семьей.
Себя она назвала рабыней, жертвой эксплуататора, тирана. И наконец, она предъявила ему ультиматум: если он поедет за ней, она отнимет у него детей. Шантаж! Нет, это кошмар. Но неужели все это правда? Андреа всегда считал себя хорошим мужем и хорошим отцом. Ну да, иногда он терял терпение и выходил из себя. Ну и что? Разве другие мужья не злятся на своих жен? Особенно когда те едят их поедом и случая не упускают припереть к стенке? Неужели она и впрямь приревновала его к Стефании?
Нет, дело не в ревности. Пенелопа рассердилась, потому что он упорно отрицал свою вину. А чего она ожидала? Какой дурак сознается в неверности? Андреа вскочил с постели и вышел на балкон. Улица выглядела как обычно, липы испускали целебный аромат, машины сновали вдоль бульвара в обоих направлениях, мир не изменился. Чего нельзя было сказать о нем самом. Жена бросила его, и Андреа никак не мог поверить, что она так поступила по причинам, изложенным в письме. Может, есть что-то еще? Но что? «А вдруг все это правда?» – спросил он сам себя. Ну конечно, его Пенелопа во всем права. Он вел себя как бессовестный негодяй. Точно молния ударила у него в мозгу и осветила его убогую душонку. Он всегда был неверным мужем, он лгал, взваливал на нее заботы о доме и о семье, а сам предпочитал не вмешиваться. А когда вмешивался, то всегда только все портил. Какой же он был дурак! И как могла Пенелопа терпеть его столько лет? Андреа разжал пальцы и выпустил письмо, тотчас же подхваченное ветерком. Потом он облокотился на парапет и заплакал.
В последний раз он плакал, когда был еще ребенком. Но то была старая семейная история. Почему же она вспомнилась ему именно теперь?
2
На горизонте сгущались тяжелые тучи. Покинув придорожную закусочную, где она выпила безвкусный капуччино и надкусила испеченную на маргарине бриошь, Пенелопа вернулась к машине. Она направилась было в туалет, чтобы сполоснуть рот, но по дороге наткнулась на группу упитанных, шумных немецких туристок и сбежала. Проходя мимо кассы, она купила себе карамелек, потом села в машину и вновь выехала на автостраду по направлению к Болонье, грызя мятные конфетки с таким ожесточением, словно они могли смягчить горечь ее мыслей. Лекарство не подействовало. Перед собой она видела не асфальтовую ленту шоссе, а лица своих детей, которых оставила всего два часа назад. Она не знала, когда теперь увидит их. «Хоть бы из этого вышел какой-то толк», – прошептала Пенелопа со вздохом, который прервался всхлипыванием. Слезы выступили у нее на глазах, застилая взор, и одновременно на ветровое стекло упали первые капли дождя. Невозможно было выбрать более неудачный день для расставания с семьей, однако ее решение, столь долго откладываемое, было вызвано не капризом, а горькой необходимостью. Она давно уже чувствовала, что нет иного способа решить проблемы, замучившие ее, Андреа и детей. После последней безобразной ссоры между супругами Присцилла подобрала осколки стекла, пока сама Пенелопа бродила по дому оглушенная, неспособная ни думать, ни действовать. Она прошла мимо комнаты Лючии. Дверь была приоткрыта. Ее дочь лежала, свернувшись калачиком, на постели и прижимала к животу расшитую кружевом и ленточками подушку. Даниэле сидел на табурете, поглаживая своего питона, обвившегося вокруг его руки. Лука расположился прямо на полу и что-то мастерил из конструктора «Лего».
Дети о чем-то спорили, и Пенелопа остановилась послушать.
– Эти двое просто невыносимы, – говорила ее дочь.
– Мы тоже хороши. Мама нервничает, потому что из-за нас у нее одни проблемы, – возражал Даниэле.
– Это из-за тебя у нее проблемы, потому что ты не учишься. Я первая в классе. Так что говори за себя.
– Зато ты изводишь себя диетой. На мумию похожа. Она из-за тебя тоже переживает.
– Ну и что? Дети всегда создают проблемы, так в книжках написано. Но не все родители собачатся, как наши, – изрек маленький Лука.
– Наш папа – жуткий бабник. Это в книжках не написано, но все равно это правда, – уточнил Даниэле.
– Ну и что? Раз у него есть любовницы, мама тоже могла бы завести себе кого-нибудь на стороне, тогда они были бы на равных. Немного развлечения никому не повредит, – заметила Лючия тоном многоопытной женщины.
– Любовницы называются «развлечениями»? – спросил Лука.
– Молчал бы лучше! Что ты понимаешь? – оборвала его старшая сестра.
– Когда я женюсь, у меня будет много развлечений. А если родится такая дочка, как ты, я ее задушу, – ничуть не обидевшись, ответил Лука.
Чувство вины перед детьми, которым достались такие непутевые родители, буквально захлестнуло Пенелопу. В этот самый момент она и решила уехать. Может, Андреа станет наконец настоящим отцом, если ее не будет рядом? Надо попробовать. Пусть возьмет на себя ответственность за семью! Иначе Лючия скоро станет дистрофиком, у Даниэле свои проблемы, не менее серьезные, а Лука такой молчаливый и замкнутый, один бог знает, что у него в голове… Пусть побудут с отцом, может, и будет какой толк. Наверное, это единственное разумное решение. Только бы ей хватило воли его осуществить.
После ужина Пенелопа вывела собаку на прогулку. Лючия отправилась со своим приятелем в пиццерию. Даниэле и Лука легли спать. Присцилла красилась и прихорашивалась перед свиданием с Мухамедом, своим египетским женихом, с которым проводила все выходные.
– Как ты думаешь, синьора, я сексуальная? – спросила она перед уходом. – Когда я жила на Филиппинах, я была куда стройнее. И я была очень сексуальная. А теперь Мухамед говорит, что я толстая.
– Ты очень мило выглядишь, Присцилла, не волнуйся, – заверила ее Пенелопа.
Случалось, Мухамед ее поколачивал. Присцилла этим страшно гордилась. «Бьет, значит, любит», – повторяла она.
Пенелопа дождалась возвращения Лючии, поднялась к себе и сложила вещи в чемодан. Вконец измученная, она растянулась на диване перед телевизором, чтобы оглушить себя глупейшим эстрадным концертом.
Вот лифт остановился на их этаже. Пенелопа тут же выключила телевизор и закрыла глаза. Ей не хотелось разговаривать с Андреа. Когда муж провел рукой по ее лицу, у нее возникло желание укусить его за руку. В конце концов Пенелопа забылась сном.
Несколько часов спустя она села за кухонный стол и написала письмо мужу, потом разбудила детей и приготовила завтрак. Глядя, как они едят, слушая их болтовню, Пенелопа изо всех сил старалась не расплакаться. Она любила детей, собиралась их оставить и не могла сказать им правду.
В девять утра кузены Пеннизи позвонили в домофон. Дети были готовы к отъезду.
– Кто отвезет нас домой? – спросила Лючия.
– Папа за вами заедет, – ответила Пенелопа.
– Тогда скажи ему, чтобы не опаздывал. Я должна быть дома ровно в четыре, мне надо закончить упражнение по греческому. И еще у меня завтра контрольная по истории.
– Ты моя умница, – улыбнулась ей Пенелопа, в то же время стараясь удержаться от обычного, впрочем, бесполезного совета дочери не делать вид, что она ест, и не прятать еду под столом. Лючия была бы просто неотразима, если бы не ее одержимость похуданием. Ее идеалом была Клаудиа Шиффер.
Пенелопа открыла дверь лифта, поцеловала каждого из них на прощание. Лука прижался к ее щеке своими розовыми губками и, как всегда, сказал «бррр» – это была его собственная шутливая версия поцелуя. Даниэле тронул крошечный колокольчик, подвешенный к сережке в ухе, и тот зазвенел.
– А мне не надо делать уроки. Когда бы папа ни приехал, мне все годится. Чем позже, тем лучше, – добродушно усмехнулся он.
Это точно, ему никогда не надо было делать уроки. Зато успеваемость у него была на нуле, ему вполне реально грозило исключение из школы.
Пенелопа высунулась в окно гостиной и выглянула вниз. Вот ее дети сели в машину. Она закрыла ставни и отправилась в кухню. Если бы не ее решение уехать, она бы сейчас, как всегда, засучила рукава и занялась бы уборкой. Вместо этого Пенелопа написала краткое послание на грифельной доске, вынула из кармана письмо мужу и оставила конверт на самом видном месте: на буфетной стойке. Потом она взяла из гардеробной заранее уложенный чемодан. Хотя стоял конец мая, день выдался пасмурный. Небо было затянуто облаками, в воздухе ощущался холодок. Пенелопа раскрыла шкаф и сняла с вешалки костюм голубовато-лилового цвета, получивший «отставку» много лет назад, еще до того, как родился Лука.
И юбка, и жакет по-прежнему сидели на ней прекрасно.
Она вынула из шкафчика для обуви пару синих мокасин: самую удобную для дороги обувь. Подхватив сумку и чемодан, Пенелопа на цыпочках направилась к входным дверям, чтобы не разбудить Андреа, но уже на пороге передумала и вернулась в детскую.
– Господи, ну и кавардак, – прошептала она, перебирая вещи, разбросанные на ночном столике Луки. – Ну вот, я так и знала! Он забыл свой вентолин!
Она тут же решила, что это ее вина: надо было быть внимательной. Если у малыша будет приступ астмы, а лекарства под рукой не окажется, он перепугается до полусмерти. Если бы она меньше думала о своих проблемах и больше о здоровье сына, такого бы не случилось. Может, стоит отложить отъезд? Нет, ей вообще не следует уезжать. Достаточно распаковать чемодан, разорвать письмо, стереть послание с доски и продолжить свою прежнюю жизнь.
– Но моя жизнь катится под откос, – шепотом напомнила себе Пенелопа, оглядываясь кругом. Худу конца не бывает, промелькнуло у нее в голове, надо вырваться из замкнутого круга семейных неурядиц. – Лука как-нибудь справится. Старшие ему помогут, – решила она наконец.
Подхватив чемодан, Пенелопа бесшумно миновала коридор и вышла из дому. Ее машина стояла на платановой аллее перед домом. Она села за руль и выключила сотовый телефон.
Своим решением Пенелопа не поделилась не только с кузенами Пеннизи, но даже и со своими закадычными подругами, Донатой и Софией, и с родителями. К тому времени, как они об этом узнают (Андреа не замедлит поднять скандал, в этом можно было не сомневаться), она уже будет в Чезенатико, в доме бабушки, а уж там ей нечего опасаться. Пусть кто-нибудь попробует выкурить ее оттуда!
Когда она добралась до поворота на Анкону, дождь превратился в потоп. «Дворники» не справлялись с потоками воды, видимость была нулевая. Опасаясь попасть в аварию, Пенелопа решила сделать еще один привал. Она остановила машину у придорожного ресторана и выругала себя за рассеянность: зонтик вместе с чемоданом остался в багажнике. К счастью, на заднем сиденье у нее был припасен непромокаемый плащ на всякий случай. Пенелопа натянула его на себя и бегом пересекла стоянку, моментально промочив ноги в глубоких лужах.
Ресторан был набит битком: многие, как и она, пережидали ливень. В этот момент Пенелопа открыла сумочку и включила сотовый телефон. Теперь она уже была достаточно далеко от дома и не боялась передумать.
Сколько продлится ее добровольная ссылка, она не знала. Несколько дней, а может быть, и недель. Тем временем она и решит, насколько ей будет не хватать мужа. Вдруг она и вовсе не будет по нему скучать? Да и сам Андреа, преодолев первоначальный шок, может быть, задумается об их отношениях, о детях, об их общем будущем. Возможно, они попробуют начать все сначала, а может быть, и разведутся. В этом случае она, безусловно, не откажется от детей. Даже если придется тащить их отца в суд.
«Кто бы мог подумать, – сказала себе Пенелопа, – что наша великая любовь закончится подобным образом?»
Она смотрела на дождь, хлещущий в окна, и мечтала об одном – быть вместе со своей семьей. Андреа был не только отцом ее детей, он был человеком, в которого она когда-то влюбилась. Она так верила в него! Она посвятила Андреа всю свою жизнь.
Встретив Мортимера, она пережила ужасные мгновения. Ее сердце разрывалось от любви, тоски и чувства вины, она не могла сделать выбор между двумя мужчинами, которых любила.
Семь лет прошло с тех пор, как она решила порвать с Мортимером, но ее все еще терзали сомнения. Мортимер продолжал занимать место в ее сердце. Она по-прежнему спрашивала себя, не лучше ли было уйти к нему. Возможно, с ним она была бы счастлива. Но что толку теперь задавать себе эти вопросы?!
Ей вспомнилось пророчество Донаты, ее подруги, занимавшейся астрологией: «Андреа – это крест, который тебе предстоит нести на плечах всю жизнь». Пенелопа не желала принимать этот приговор, тем более что крест давил и на хрупкие плечи ее детей.
Дождь внезапно прекратился, среди расползающихся туч показалось солнце. Пенелопа взяла металлическую корзинку и купила в придорожном магазине большой запас минеральной воды (вода в Чезенатико была непригодна для питья), фруктовых соков, баночек с медом и джемом, спагетти и бутылок с томатной пастой.
В старом доме ее бабушки всегда хранился запас консервов, но Пенелопа предпочитала свежеприготовленное горячее блюдо с макаронами бутерброду с тунцом из жестянки.
Когда ей было плохо, она набрасывалась на еду, в последнее время ставшую для нее одной из немногих радостей жизни.
Она оплатила покупку и вышла из магазина. Сложила пакеты на заднем сиденье автомобиля и поспешно открыла сумочку – ей показалось, что зазвонил сотовый телефон. Но аппарат уже успел умолкнуть. Пенелопа нажала кнопку определителя номера и поняла, что ей звонила мать.
Усмешка тронула ее губы. Все ясно: это Андреа побежал поплакаться в жилетку любимой теще. Хотя вряд ли он найдет у нее сочувствие. Не о таком зяте мечтала ее мать. Она хотела в мужья для своей дочери не ослепительного красавца, а человека надежного, с солидным счетом в банке и более прибыльной профессией.
Пенелопа не стала перезванивать матери. Вместо этого она тронула с места машину и вставила в стереосистему компакт-диск с записью сюиты Гершвина «Американец в Париже» в надежде, что музыка поможет ей разогнать горечь и обиду.
Она машинально выбивала ритм, барабаня пальцами по рулю. В тридцать восемь лет Пенелопа еще не потеряла желания любить. Внезапная вспышка оптимизма вернула ей надежду. На долю секунды ей показалось, что она сумеет выбраться из трясины, в которой барахталась годами. В конце концов она ведь приняла важное и трудное решение. Такое под силу только женщине с характером. «Пепе, ты сильная», – сказала она, чтобы себя подбодрить.
Она написала Андреа, что оставляет его наедине с домашними и семейными проблемами, но это было правдой лишь наполовину. Те же проблемы будут занимать и ее собственные мысли во время одинокого пребывания в Чезенатико. Ей придется всерьез разобраться в своих отношениях с мужем, в собственной жизни.
– Несчастье мое, – прошипела Пенелопа сквозь зубы.
Пока она поворачивала с магистральной автострады на шоссе, ведущее в Чезенатико, у нее возникло стойкое ощущение, что в эту самую минуту Андреа плачет.
