Текст книги "Журнал «Если» 2008 № 06"

Автор книги: ЕСЛИ Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Запасы крови стали истощаться еще быстрее, чем раньше. Но теперь, как во время войны, люди с готовностью откликались на призыв о помощи. Мне ли этому удивляться, но не забывайте, ведь к тому времени я совсем позабыл про СПИЧ.

Мы отразили наступление КАСЛа. Его вектор оказался слишком ненадежным, слишком легко было перекрыть его теперь, когда мы его вычислили. Бедненькому вироиду так и не удалось дойти до той стадии, которую Лес называл «ведением переговоров». Что ж, значит, не судьба.

Мне достались все возможные почести, которых я не заслуживал.

Король вручил мне орден Рыцаря Командора за личное спасение Принца Уэльского. Я был приглашен на обед в Белом доме.

Подумаешь! Эка невидаль…

После этого мир получил небольшую передышку. Похоже, люди, напуганные КАСЛом, стали больше расположены к взаимопомощи.

Тут мне, конечно, следовало насторожиться. Но я как раз перешел на работу в ВОЗ и взвалил на себя кучу административных обязанностей в кампании по борьбе с недоеданием.

Я забыл о тебе, верно? Шли годы, моя звезда всходила все выше, я добился славы, уважения, почета. Правда, в Стокгольм я так и не попал. По иронии судьбы, получать свою «нобелевку» мне пришлось в Осло, забавно, не правда ли? И все же в глубине подсознания я всегда помнил о тебе, СПИЧ.

Подписывали мирные соглашения. Граждане развитых стран голосовали за временное понижение собственного уровня жизни во имя борьбы с бедностью и защиты окружающей среды. Мы все вдруг словно бы повзрослели. Другие циники, с которыми мы прежде вместе пьянствовали и делились мрачными предчувствиями по поводу незавидной судьбы несчастного, пропащего человечества, – все они постепенно отказались от своих взглядов. Пессимистам было нечего делать в этом прекрасном мире – таком прекрасном, что даже у циника язык не повернулся бы сказать, что это всего лишь короткая остановка по дороге в ад.

Но мои собственные убеждения сохранили свою первозданную чистоту. Потому что в глубине души я знал: все это не по правде.

А потом, к всемирному ликованию, третья экспедиция на Марс вернулась домой и привезла с собой ТАРП. Вот тогда-то мы и узнали, какими дружелюбными, оказывается, были наши родные микробы.

– Поздно ночью, после работы, еле передвигая ноги от усталости, я порой останавливался перед портретом Леса, который по моему приказу повесили в холле, напротив двери моего кабинета, и стоял, проклиная его самого и его проклятую теорию симбиоза.

Представьте себе человечество, пришедшее к симбиотическому единению с ТАРПом! Это будет что-то. Представь, Лес, все эти иноземные гены, добавленные к нашему наследию, к нашему богатому человеческому разнообразию!

Вот только ТАРП, похоже, не слишком заинтересован в «ведении переговоров». Его манера общения оказалась убийственно жесткой.

А его вектором стал ветер.

Мир взирал на меня и моих собратьев с надеждой на спасение. Но, несмотря на все заслуги и почести, я-то знал, что я всего лишь второсортный мошенник. Как бы меня ни превозносили и ни благодарили, я знал, кто был круче меня на световые годы.

Снова и снова, до поздней ночи я рылся в записках Лесли Эджисона в поисках вдохновения, в поисках надежды. Вот тогда-то я и наткнулся на СПИЧ снова.

Я нашел тебя еще раз.

Да, верно, ты заставил нас сделаться лучше. Твои гены сейчас есть, по меньшей мере, у четверти человечества. И своим новоявленным, необъяснимым, рационализированным альтруизмом они задают тон, который поддерживают все остальные.

Сейчас, когда пришла беда, все ведут себя так чертовски правильно.

Помогают ближним, поддерживают больных, делают пожертвования…

И ведь вот что интересно: не сделай ты нас такими отзывчивыми, может, мы никогда и не добрались бы до этого гребаного Марса. А если бы и добрались, то всеобщая паранойя по крайней мере обеспечила бы приличный карантин.

Но да, конечно, как я мог забыть! Ты же не мог этого предвидеть.

Ведь ты просто упакованный в белковую оболочку пучок РНК, обладающий случайной способностью заставлять людей отдавать свою кровь. И больше ничего, верно? Откуда ты мог знать, что сделав нас «лучше», ты обрек нас на ТАРП… Или все-таки мог?

– Есть кое-какие утешительные известия. От некоторых новых разработок, похоже, будет какой-то прок. На самом деле, последние новости просто чудесны. Судя по всему, мы сумеем спасти около пятнадцати процентов детей. И почти половина из них сможет продолжить свой род.

Правда, это касается только тех народов, где смешанные браки не редкость. Видимо, гетерозиготность и генетическое разнообразие способствуют лучшей сопротивляемости организма. Народам же с «чистыми», узкими генеалогическими линиями придется туго. Но, в конце концов, за расизм надо платить.

Жаль только крупных приматов и лошадей. С другой стороны, когда еще у тропических лесов появится такой шанс на выживание?

Ну а пока люди стараются изо всех сил. Никакой паники нет, в отличие от прежних эпидемий, о которых пишут в книгах. Похоже, мы наконец повзрослели. Мы помогаем друг другу.

Но в моем бумажнике лежит карточка, где написано, что я адепт Христианской науки, что у меня четвертая отрицательная группа крови и аллергия практически на всё. Переливание крови как метод лечения используется сейчас повсеместно, а ведь я важная персона. Но я не стану брать чужую кровь.

Ни за что.

Я отдаю свою, но брать чужую – никогда. Даже если буду умирать от потери крови.

Тебе меня не поймать, СПИЧ. Даже не надейся.

Я дрянной человек. Все, конечно, считают, что в своей жизни я сделал больше добра, чем зла, но это просто случайность, результат стечения обстоятельств и причудливых капризов судьбы.

Над миром я не властен, но, по крайней мере, могу принимать собственные решения. Что я сейчас и делаю.

Со своей высокой лабораторной башни я спустился вниз, на улицы, где сочатся гноем и жаром переполненные больницы. Теперь я работаю здесь. И пусть я поступаю точно так же, как остальные. Они – марионетки. Они считают себя альтруистами, но я знаю: все они – куклы в твоих руках, СПИЧ. А я – человек. Слышишь? Я все решаю сам.

Терзаемый лихорадкой, я бреду от койки к койке, пожимая руки, которые тянутся ко мне за утешением, за помощью, и делаю всё, что в моих силах, чтобы облегчить их страдания, чтобы спасти хоть кого-то.

Но тебе, СПИЧ, меня не поймать.

Это мой собственный выбор.

Перевела с английского ЗОЯ БУРКИНа © David Brin. The Giving Plague. 1987. Публикуется с разрешения автора.

УИЛЛ МАКИНТОШ. ВЕРОЯТНОСТИ

Она обвела обедающих таким взглядом, словно искала когото по смутному описанию. В таком случае – по смутному описанию – Сэмуэль был высоким мужчиной на шестом десятке, одетым в джинсовую куртку. Он поднял руку. Она помахала и направилась к столику.

Она была худой, с длинными рыжеватыми волосами, оттененными белыми прядями. Почти плоская, но тем не менее сексуальная.

Не то чтобы это было свидание.

– Привет, Сэмуэль, – сказала она, садясь напротив. Они пожали руки над столом.

– Привет, Тьюсди, рад наконец тебя встретить.

Наступило неловкое молчание. Что бы вы сказали в такой ситуации? Оказывался ли вообще кто-нибудь из вас в такой ситуации?

Официантка с задорным хвостиком, выглядывающим из отверстия бейсболки, спасла положение, когда принесла заказ и таким образом дала Сэмуэлю какое-то время подумать над темой для разговора.

– Ты веришь в это? Вся затея – полный бред.

– Ты думаешь? – Тьюсди склонила голову набок и пожала плечами: – Не знаю, не знаю… Ты не веришь в мистику?

Сэмуэль слабо улыбнулся.

– Нет. Я не верю в мистику.

«Мистика»? Кто, черт возьми, придумал это слово?

– Хм… А я верю. Мне бы хотелось принять участие в чем-нибудь мистическом, – она повернулась на сиденье, поставила одну ногу на фальшивую красную кожу и перевязала шнурок на своих высоких черных кедах. Она завязывала его с большим энтузиазмом – получившийся узел имел примерно шесть петель. Она поменяла ноги местами и принялась за второй шнурок.

– Большинство людей не понимает, насколько важны хорошо завязанные шнурки, – произнесла она. – Обувь будет мешать, если она слишком свободная или слишком тесная, а коли один ботинок меньше другого, тогда ты не будешь находиться в состоянии равновесия и не сможешь нормально ходить.

– Но сейчас ты никуда не идешь, – заметил Сэмуэль.

– Да, но пойду позже.

– Вот оно что, – Сэмуэль уже начинал спрашивать себя, правильно ли он поступил, когда согласился на это. Похоже, она разделяла идеи Нью-эйджа ^{note 1}. Дальше она предложит ему вообразить мир во всем мире или попробовать связаться с духом высшей жрицы Лемурии ^{note 2}.

– Мэр, похоже, верит, что в этом кое-что есть, – добавила Тьюсди.

– Он в отчаянии. Хватается за соломинку.

– А почему тогда ты согласился встретиться? – спросила Тьюсди, возвращая ноги на черно-белую плитку пола.

Сэмуэль молчал, пока официантка звенела стаканами, а затем большими металлическими сосудами для приготовления молочного коктейля. Клубничный, который налили Сэмуэлю, выглядел густым, как цемент.

– Профессор Берри сказал, что есть один простой способ доказать его неправоту – встречаться с тобой время от времени в течение недели. Если число несчастных случаев в городе не снизится, пока мы вместе, и не возрастет, когда мы будем порознь, он вернет городу деньги, которые были заплачены ему за консультацию, – коктейль приятно булькал, вливаясь в стакан. – Его идеи – сплошное сумасшествие. «Применение поиска статистических связей для обнаружения неочевидных зависимостей»? Чушь! Бредовость этой затеи чувствуется за километр.

– Знаешь, о чем я хочу его спросить? Как он узнал о том, что некоторые люди связаны друг с другом?

– Он следил за номерами машин. В городе установили камеры наблюдения, которые записывали прибытие и отъезд каждой машины двадцать четыре часа в сутки на протяжении восьми месяцев.

Тьюсди ковырялась в чипсах, выбрасывая кусочки картошки один за другим в кучу на краю тарелки. Ее руку покрывали веснушки.

– Что ты делаешь? – спросил Сэмуэль.

– Я не особо голодна, так что съем только самые лучшие кусочки.

Внимание Сэмуэля привлекло движение за окном. По улице проехала группа велосипедистов. Все – старики, среди них не нашлось ни одного моложе семидесяти, а некоторые выглядели лет на девяносто. Их лица, словно покрытые сухим пергаментом, выглядели неуместно под гладкими шлемами.

– Почему мы? – спросила Тьюсди. – Почему ты думаешь, что количество несчастных случаев сократится, если мы будем вместе?

– Оно не сократится. Это все чушь.

– А если правда?

– Обычно Сэмуэль досиживал до конца титров, чтобы получить полный спектр впечатлений от похода в кино, но Тьюсди вскочила почти сразу после того, как зажегся свет. Сэмуэль замешкался.

– Ну, что ты об этом думаешь? – спросила она.

– Не ожидал, что мне это настолько понравится, – ответил Сэмуэль. – Сюжет развивался медленно, а я обычно теряю нить в таких случаях. – Кто-то уронил в проходе пакет попкорна. Сейчас, когда они шли к выходу, этот попкорн хрустел под ногами. – Я с осторожностью отношусь к фильмам, которые называют «эпическими сагами», а если кто-нибудь из актеров к тому же одет в припудренный парик, я бегу от такой картины, как от чумы.

Тьюсди запрокинула голову и расхохоталась настолько громко, что окружающие стали оборачиваться. Сэмуэль хотел бы научиться так смеяться. Когда он последний раз действительно хохотал, безудержно и от всей души?

– Расскажи мне еще что-нибудь о себе, – попросила Тьюсди, когда они вышли на тротуар и оказались под фонарем, вычерчивавшим круг света во тьме. – Я знаю, что ты ушедший на пенсию профессор философии и живешь в квартире возле парка Уилмингтона.

Сэмуэль пожал плечами.

– Дай подумать… Ну, я люблю рисовать, у меня есть старый пес по имени Рили, и я работаю Санта Клаусом в универмаге Мейси каждое Рождество.

– Нет, ты не работаешь Санта Клаусом.

– Да, ты права, не работаю.

– Значит, не женился? – спросила Тьюсди.

– Иными словами, что во мне не так?

– Я не собиралась тебя критиковать. Это был просто вопрос.

– Прости. Я всегда начинаю защищаться, когда речь заходит об этом. Как будто вся твоя жизнь – одна сплошная неудача, если ты не женился и не завел детей. А я не хочу детей. Женщины говорят: мужчины, не желающие заводить детей, незрелые, – но они утверждают это не потому, что подобные мужчины неспособны на здоровые отношения, а потому, что они не делают того, чего хотят женщины.

– М-да, похоже, ты и правда начинаешь защищаться. Давай сменим тему. Какие были твои первые слова?

– В смысле, когда я был ребенком? Понятия не имею.

– Позор! Может, твоя сестра знает? Это важно. – Они дошли до ее машины. Сэмуэль чувствовал себя напряженно, ощущая неловкость от своего пребывания на свидании с девушкой, которую он на самом деле совсем не знал. Он засунул руки в тесные передние карманы джинсов.

– Увидимся, Тьюсди.

Она расхохоталась. Он понял двойной смысл фразы и усмехнулся.Он тоже попытался рассмеяться, но у него ничего не вышло.

– Сквер был на удивление пуст, не считая старушки, выгуливавшей шпица. Когда Сэмуэль был моложе, он редко замечал стариков. А теперь он чаще игнорировал молодежь. Ему нравились скверы в центре города – то, как они разделяли пейзаж на части, образуя идеальный сплав города и природы, суеты и покоя. По скверу кружила запряженная лошадью повозка, наполненная туристами. Цоканье копыт гармонировало с низким жужжанием автомобилей, которые оказались вынуждены ползти за повозкой. Все это идеально.

Сэмуэль был опустошен, город заполнял его.

– Хороший денек, – сказал доктор Берри. Сэмуэль повернулся, и на его губах мелькнула улыбка.

– Безусловно. Присаживайся, – Берри обосновался на другом конце зеленой скамейки.

– Ну? – спросил Сэмуэль.

– Ты же веришь в числа, не так ли? Вот твои числа, – доктор Берри расстелил распечатки на скамейке так, чтобы Сэмуэль мог их прочесть. – Здесь статистика по автокатастрофам и вызовам «скорой помощи», связанным с различными несчастными случаями: газонокосилками, столовыми ножами, скейтбордами, и так далее с полудня до пяти часов вечера ежедневно, – он провел пальцем по одной из коло нок. – Вот понедельник, когда вы с Тьюсди обедали вместе. А вот вторник, когда вы не встретились…

Он прошелся по всей неделе. Закономерность трудно было не заметить. На самом деле закономерность была практически идеальна.

– Этого не может быть, – сказал Сэмуэль. Его щека дрогнула. – Нет. Ерунда.

Берри поднял руки и пожал плечами.

– Иди и сам проверь данные! Звони в больницы, звони в полицейские участки. Мы собирали эту информацию вслепую, то есть человек, который собирал все эти числа, не знал, что ты и Тьюсди…

– Спасибо, я осведомлен, что такое слепой метод проведения эксперимента, – сердце Сэмуэля билось настолько часто, что у него заболела грудь. Он хотел встать со скамейки, но не был уверен, что ноги его выдержат. – Как ты это объяснишь? – он уставился на кирпич, который кто-то выковырял из мостовой. Сэмуэль больше не желал смотреть на распечатки.

Берри покачал головой.

– Никак. Я всего лишь статистик. Я собираю большие объемы данных и нахожу связи, которые не находят другие. А другие не находят их потому, что не потрудились поискать.

– Но в этом нет никакой логики. Как может мой с Тьюсди поход в кино повлиять на столкновение двух машин в тридцати кварталах от нас?

– Да, эта связь маловероятна. Но если мы не понимаем ее, это еще не значит, что она не существует. Тот факт, что приливы связаны с Луной, тоже казался волшебством – до Ньютона.

– Официантка в бейсболке, та же, что и в прошлый раз, обняла его так, что чуть не сломала ребра, едва Сэмуэль переступил порог.

– Ваш приход сюда – большая честь для нас, – с чувством сказала она.

Сэмуэль посмотрел на Тьюсди, не понимая, что происходит. Плечи девушки дрожали от смеха.

– Она и со мной обнималась, – сообщила Тьюсди, когда Сэмуэль наконец-то добрался до столика. – Мы стали знаменитостями, – она положила на стол газету. Заголовок гласил: «Ангелы-хранители: новая программа предотвращения несчастных случаев».

– О, господи, – телефон зазвонил, и Сэмуэль вытащил его из кармана фланелевой рубашки.

– Почему ты ничего не рассказал мне? – Звонила его сестра Пэнни.

– Потому что это глупость! – ответил он.

– Ты сейчас с ней?

Сэмуэль вздохнул.

– Да. Слушай, потом поговорим, а то я нарушаю приличия, – Тьюсди отмахнулась от этой фразы и помотала головой. Она открыла газету.

– Только один вопрос, – не отставала Пэнни. – Какая она? Симпатичная?

– Пока, Пэнни.

– Ты же понимаешь, что это значит? Вы созданы друг для друга.

Сэмуэль нажал кнопку отбоя.

– Парковочный счетчик явно нуждался в покраске, а его столб был покрыт клейкой лентой, оставшейся от объявлений о потерявшихся котятах.

Сэмуэль припарковал машину под раскидистыми ветвями дубов, которые следили за переключением светофоров сквозь бородатый мох. Салон пропах сгнившими бананами и заплесневелым яблочным пирогом: Сэмуэль забыл выбросить мусор по пути домой, и теперь все это воняло на заднем сиденье.

Внимание Сэмуэля привлекло шипение. В квартале отсюда какойто парень в защитной маске перекрашивал красную пожарную машину в зеленый цвет с помощью баллончика.

Мимо машины проходила Тьюсди, ее походку нельзя было не узнать. Выбравшись из своего автомобиля, Сэмуэль помахал ей.

– Не хочешь прогуляться? – спросила она, переходя улицу и делая жест в сторону парка.

– Конечно.

Они двинулись по улице мимо величественных старых домов. Окна нижних этажей почти везде были закрыты черными стальными решетками, украшенными завитками или выполненными в форме веток деревьев. Все это нужно было для того, чтобы сделать решетки непохожими на то, чем они являлись на самом деле – на укрепления. После ослепительной поры расцвета, продолжавшегося лет десять, город, похоже, опять начинал катиться по наклонной плоскости.

Ветер принес запах лука и перца.

– М-м-м, чувствуешь аромат? – спросила Тьюсди.

– Да, приятный, – согласился Сэмуэль.

– Ты любишь готовить?

– Нет. Я готовлю себе еду почти всю жизнь, и все равно каждое открывание холодильника в итоге превращается в весьма печальный эпизод. Думаю, изменить это уже невозможно. Почти все, что я готовлю – сплошные неудачи, съеденные в спешке, в основном для того, чтобы избавиться от улик.

– Иногда ты говоришь как персонаж из романа Карла Хейсена, ты знаешь об этом?

– Нет. А ты знала о том, что иногда говоришь, как героиня из автобиографии Ширли Маклейн-?

Тьюсди рассмеялась и ткнула его в плечо.

– Значит, ты помнишь ее скандальные истории?

Когда они проходили мимо книжного магазина, Сэмуэль заглянул внутрь, восхищаясь древними кирпичными стенами и рядами книг.

Он заметил, что Тьюсди тоже заглянула внутрь.

– Один из недостатков старения заключается в том, что все думают, будто ты увлекаешься только сентиментальной дребеденью. А моя коллекция записей является неисчерпаемым источником удивления для моих племянников и племянниц.

– Записей?

– Да, записей. Не важно, записаны они на кассетах, дисках или летающих мартышках, они все равно являются записями.

– Летающие мартышки?

Они пересекли еще одну улицу. На скамейке сидели две студентки гуманитарного факультета, судя по креативным прическам и богемной одежде. Одна указала на Сэмуэля и Тьюсди.

– Это они! – воскликнула она. – Про них была статья в газете. Эй!

– Она вскочила со скамейки, и кольца в ее носу и нижней губе закачались в разные стороны. – Постойте, можно с вами сфотографироваться?

Тьюсди остановилась, так что Сэмуэлю не осталось иного выбора кроме как последовать ее примеру. Девица поставила Сэмуэля перед большим фонтаном. Она влезла между ним и Тьюсди, а ее подруга сделала снимок.

– А можно еще одну? – спросила студентка, уходя из кадра. Сэмуэль стиснул зубы и держал руки в карманах, пока их фотографировали еще раз. Он становился половинкой талисмана. Не хватало только, чтобы горожане начали гладить их по животам на удачу.

– Пошли, – сказал Сэмуэль. Тьюсди кивнула, и они продолжили свой путь к центру парка.

Две белки копались в плюще, отделявшем тротуар от газона.

– Посмотри, как они хорошо ладят, – заметила Тьюсди. – Не дерутся, никто не пытается захватить все орехи. Если бы только люди были больше похожи на других животных.

– Все животные жадные, не только люди.

– Да, но есть разница. Если львица убьет газель, она, конечно, будет отгонять гиену или стервятника, которые попытаются поживиться ее добычей, но лишь до тех пор, пока сама не насытится. Позже она не станет возражать, если те приступят к трапезе с другого конца.

– Просто у нее нет холодильника.

Тьюсди сердито выдохнула.

– Почему ты пытаешься высосать из мира всю радость и красоту?

Ты хоть когда-нибудь смотришь по сторонам, просто чтобы подивиться красоте, ни к чему не придираясь?

– Конечно. Постоянно смотрю. Мне нравится этот город – каждый кирпич, каждое дерево, каждая белка. Но дело в том, что мир и без того достаточно ярок, и нет нужды искать за всем этим какую-то магию. Если я не верю в мистику, это еще не значит, что мир становится для меня менее прекрасным.

Тьюсди улыбнулась ему, подняв бровь.

– Ты меня удивляешь. Ты совсем не такой, как я думала. Ты говоришь, как буддист.

– Я не буддист. Я вообще не какой бы то ни было «ист».

– Ты украл эту фразу из «Выходного Ферриса Буллера»..

– Нет. Я не использую чужих выражений.

– Фэррис говорил: «Я не верю ни в какие «измы». Ты передал ту же идею другими словами, но это все равно граничит с плагиатом, – Тьюсди остановилась. – Постой. Я хочу дать тебе кое-что, – она расстегнула свою сумочку, покопалась в ней, извлекла маленький пластиковый пакетик и передала его Сэмуэлю. Внутри пакетика белел зуб.

– Что это? – спросил он.

– В детстве я собирала все свои молочные зубы. В них есть сила – сила невинности. Интуитивная сила. Иногда я дарю один из них кому-то, кто для меня важен. И сейчас я даю свой зуб тебе.

– Тьюсди, это очень мило с твоей стороны, – на мгновение Сэмуэль поморщился, опасаясь, не сказал ли он чего-то не так.

Они пошли дальше. Сэмуэль стискивал пакетик в кулаке с такой силой, словно засунуть его в карман было бы святотатством.

– Слушай, надеюсь, я не ввел тебя в заблуждение, – сказал он. – Ты… моя жизнь нравится мне такой, какая она есть. Я не хочу ее усложнять.

Мимо, держась за руки, прошла молодая парочка. Тьюсди посмотрела на Сэмуэля, и в ее глазах что-то блеснуло. Боль? Злость? Возможно, и то, и другое.

– Я не это имела в виду, – сказала Тьюсди, когда парочка прошла мимо. – Послушай, если ты думаешь, что вся эта история – тщательно продуманный план, благодаря которому я смогу найти себе парня, то ты ошибаешься. Я делаю это не ради себя. Если наши встречи могут спасти несколько человек, то умрем ли мы от натуги, если будем видеться несколько раз в неделю и, может, даже получать от этого удовольствие? Неужели тебе настолько неприятно мое присутствие?

– Нет! Я…

Но Тьюсди уже развернулась и умчалась прочь. Вопрос, очевидно, был риторическим.

– Она уже купила себе кофе и сидела у окна, положив перед собой газету.

– Привет, – сказал Сэмуэль.

Тьюсди взглянула на него.

– Привет, – она улыбнулась, но одними губами – улыбка не дошла до ее зеленых глаз.

– Прости. Ты права, я делал необоснованные выводы, и мне очень жаль.

Тьюсди покосилась на него, наполовину ослепленная льющимся из окна светом, и ее улыбка стала более естественной.

– Я собиралась предложить сесть за разные столики, но вынуждена признать, что твое извинение прозвучало вполне сносно, – она ткнула ногой в сиденье напротив.

Сэмуэль сел и склонился вперед.

– Я постоянно прокручиваю все это в голове, пытаясь найти хотя бы одно объяснение, но ничего не приходит на ум. Я уже неделю толком не спал, а ведь у меня никогда еще не было проблем со сном.

Тьюсди просматривала газету, как будто она слушала его лишь вполуха.

– Как ты думаешь, что происходит на самом деле? – спросил он.

– Если ты ожидаешь хорошей и правильной концовки, то я думаю, что будешь разочарован, – сказала она.

– Должно ведь найтись разумное объяснение…

– О, думаю, оно существует, – она свернула газету. – Но вопрос не в этом. Вопрос в том, существует ли объяснение, которое ты сочтешь разумным? Ты ведешь себя так, словно твоя личная точка зрения – нечто вроде Абсолютной Реальности, – она широко взмахнула рукой, как будто эти слова плавали на гигантском табло перед ними.

– И все остальные могут быть правы лишь до тех пор, пока их мировоззрение совпадает с твоим.

– Ты все еще злишься на меня, не так ли?

– Немного, – ответила Тьюсди, делая глоток кофе.

К кафе подъехала группа из семи или восьми велосипедистов. Старики спешились и теперь с пыхтением пристегивали свои велосипеды к деревьям и столбам.

– Я уже видел их на прошлой неделе, когда мы были в другой закусочной, – сказал Сэмуэль. Они наблюдали за тем, как старики вошли и, шаркая, направились к прилавку.

– Вы что, какой-то клуб? – спросила Тьюсди.

Вывернув шею, чтобы посмотреть на них – настолько искривленной была его спина, – маленький человечек покачал головой.

– Нет, нас наняли городские власти. Новая программа по туризму или что-то вроде того.

Сэмуэль и Тьюсди переглянулись.

– Туризм, ага… черта с два, – пробормотала Тьюсди. Сэмуэль достал сотовый и позвонил Берри.

– Мы не единственный твой талисман, не так ли?

Берри рассмеялся.

– Ты очень наблюдателен. Сейчас у нас в работе около дюжины проектов, а вскоре планируется еще больше.

– Для чего нужны старики на велосипедах?

– Особо тяжкие преступления. Чем больше мужчин-велосипедистов и чем выше их средний возраст, тем меньше таких преступлений.

– Почему ты не сказал мне об этом?

– Сэм, ты что, шутишь? Ты же не веришь в существование подобных взаимосвязей! Что именно ты хочешь знать? Помнишь эпидемию гриппа в прошлом январе? Болели только владельцы красных автомобилей. Люди, использующие свои библиотечные формуляры хотя бы дважды в месяц оказываются жертвами ограблений гораздо реже, чем те, у кого нет формуляров. Этого хватит? А то могу продолжить.

У Сэмуэля закружилась голова. Он сел. Тьюсди вопросительно посмотрела на него, но он лишь медленно покачал головой.

– Это изменит все, Сэм, – говорил тем временем Берри. – Это изменит весь мир. Ты понимаешь? – его голос дрожал от волнения.

Да, Сэмуэль понимал. Возможно, его тоже охватило бы радостное волнение, не окажись он частью этой истории. Как работали взаимосвязи, почему это касалось именно его? Он знал, что этот вопрос будет мучить его до конца дней. Вопрос был подобен мозаике, в которой не хватало большинства частей, чесотке, от которой никогда не избавиться.

– Мне надо идти, – сказал он Тьюсди. – Мне нужно на денек выбраться из города.

– Хочешь, я составлю тебе компанию?

– Конечно.

Они молча прошли к его машине.

– Куда отправимся? – спросил Сэмуэль, забираясь в свою «тойоту».

– На север? Тут, похоже, пахнет бананами, – заметила Тьюсди.

– Я забыл выбросить мусор.

– Очаровательно.

У него не было настроения шутить, и он не хотел разговаривать о проекте Берри. Он судорожно выискивал тему для разговора, выезжая на дорогу.

– Сколько времени прошло с тех пор, как ты осталась без мужа?

– Шесть лет, – ответила Тьюсди. – Сначала было тяжело, но потом начинаешь двигаться дальше. Он был намного старше меня – на семнадцать лет…

– Ты встречалась с тех пор с кем-нибудь?

– Хм… да, несколько раз. Ничего серьезного, – она водрузила свои кеды на приборную доску и принялась перевязывать их. Сегодня они были розовыми. – Слушай, а если серьезно, почему ты не женился?

– Не знаю… Правда, не знаю. Я так и не встретил ту, которую любил бы и которая при этом любила бы меня. Думаю, вот так все и было.

– Не знала, что такое возможно, – сказала Тьюсди.

– А сколько ты за всю свою жизнь встретила людей, которых ты действительно любила и которые действительно любили тебя?

– Думаю, двоих.

– А что если бы ты не пошла в тот самый ресторан, не записалась бы на те курсы литературы, ну, в общем, если бы так и не попала туда, где встретилась с теми двумя? Тогда бы ты не встретила никого. Возможно, я просто пропустил тот левый поворот, за которым должен был встретить ее. Впрочем, я еще не умер. У меня по-прежнему есть шанс ее встретить.

– Не могу понять, то ли ты прожженный циник, то ли безнадежный романтик.

– И то, и другое. Эти понятия не исключают друг друга.

Сэмуэль повернул налево.

– Я не верю, что люди встречаются лишь по случайности, – заявила Тьюсди. – Иногда людям суждено встретиться. И они не смогут избежать этого, куда бы ни поворачивали.

– В таком случае, мне придется поверить, что судьба решила не посылать мне никого.

– Или судьба послала ее, но ты ее не узнал…

– Возможно. Я не очень наблюдателен. Иногда я пропускаю выезд с шоссе и еду несколько миль, прежде чем спохватиться.

– Вероятно, болезнь Альцгеймера.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Он остановился на светофоре. Дорогу перед ними переходили две женщины, и одна из них потянула другую за свитер, указывая на Сэмуэля и Тьюсди. Сэмуэль расслышал лишь визгливые интонации ее голоса, но не сами слова. Очередные любители талисманов. Зажегся зеленый, и Сэмуэль рванулся с места. Прочь. Он хотел немедленно выбраться из этого города.

Тьюсди вздохнула.

– Что? – спросил Сэмуэль.

– Ничего.

– Нет, правда.

– Ну, ладно. Ты не хочешь признать, что я тебе нравлюсь, тебя это злит, – сказала Тьюсди.

– Что? – Сэмуэль поглядел на спутницу. Она продолжала смотреть вперед.

– Ты меня слышал.

– Я не имею ничего против тебя. Ты мне нравишься.

– Я знаю. Твоя злоба направлена не на меня, а на всех остальных, на тех, кто хочет, чтобы мы были вместе, потому что они думают, что это наша судьба. Ты скорее умрешь, чем признаешь их правоту.

Он посмотрел на нее, затем на дорогу. Он не знал, что на это сказать. В ее словах была доля истины – он отказывался принимать даже малейшую вероятность того, что симпатизирует Тьюсди, потому что все хотели, чтобы он чувствовал именно это.

Ее нога все еще упиралась в приборную панель. Шнурки, завязанные абсурдным узлом, похожим на цветок лотоса.

– Тьюсди, я просто не испытываю к тебе никаких чувств.

Она пожала плечами.

– Ладно. По крайней мере, это честный ответ. Если ты действительно открыл себя для чувств, но при этом ничего не ощутил, что уж тут поделаешь.

Они остановились на еще одном светофоре. Тьюсди вздохнула и выглянула из окна.

Он не сделал этого. Он не допускал даже малейшей вероятности того, что розовый кед, пачкающий панель, надет на ногу женщины, которую он может любить.

Он позволил этой стене слегка опуститься, убрал барьер, оберегавший его от неприятностей, от увлечения замужними женщинами, женщинами, которые были слишком молоды для него, женщинами, которых пытались ему сосватать. И не ощутил того чувства неправильности, которое испытываешь, стремясь почувствовать что-то к женщине, которая на самом деле тебе безразлична. На самом деле, подумать так о Тьюсди было даже немножко приятно.