Текст книги "Журнал «Если» 2008 № 06"

Автор книги: ЕСЛИ Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Павел достал из кармана сверток и протянул хозяину.

– Долг, – просто объяснил он.

Никита Африканович развернул тряпицу, увидел дудочку и тут же торопливо завернул ее обратно. Встал, уже с нескрываемым интересом разглядывая Гнатюка.

– Ах, Тоша, Тоша, – сказал он. – Значит, погиб? Ведь это он вас просил передать? – Никита Африканович взглядом показал на тряпицу.

– Точно так, – коротко сказал Павел. – Больше у меня к вам дел нет. С вашего позволения, я откланяюсь, Никита Африканович?

Старик постоял у стола.

– Премного вам благодарен за то, что выполнили поручение моего друга, – сказал он. – Не смею вас больше задерживать. Большую услугу вы мне этим оказали, Павел Борисович, – добавил старик. – Очень большую. Я у вас в долгу. Обращайтесь, если станет трудно или просто что-то понадобится.

– Непременно, – кивнул Гнатюк. – Непременно обращусь.

В сопровождении татарина, бывшего телохранителем хозяина Хитрова рынка, он вновь прошел узкими коридорами, спотыкаясь о сломанные стулья, поваленные тумбочки, кипы дореволюционных газет, неведомо как оказавшихся в разбойном логове. Выйдя на улицу, он с наслаждением вдохнул свежий сладкий воздух.

Татарин хлопнул его по плечу.

Павел оглянулся.

– Жаль, – сказал татарин. – Хороший был человек. Большой человек. Мой все хорошо видит. Ты тоже большой человек. Только делаешь вид, что маленький.

– Кот Баюн Полосатович сидел в одиночестве, ерзал задом по табурету, готовясь к работе. Настроив себя соответствующим образом, кот Баюн поднялся на задние лапы, потянулся к чернильнице, обмакнул в нее особым образом заточенный коготь, высунул розовый язык и, щурясь, вывел на чистом листе: «С известным красным разведчиком Антоном Кторовым судьба свела меня в то время, когда все в стране стало постепенно налаживаться. Он приехал в Лукоморск на поиски Голема, еще не подозревая, что судьба уготовила ему иное будущее. Я отдал много времени, чтобы пробудить в этом молодом человеке природную наблюдательность и внимание к деталям. Иногда мы с ним обсуждали произведения Конан Дойля, и я радовался, отмечая, как растет над собой этот еще неопытный чекист, который, по моим наблюдениям, мог стать в один ряд с Лоуренсом Аравийским. Увы, иная судьба выпала ему…»

Кот посидел еще немного, бумага перед глазами вдруг стала странно расплываться. Похоже, он сильно устал. Очень сильно. Кот Баюн с тоской посмотрел на сундук, где ему было приготовлено уютное лежбище, смахнул с круглых глаз выступившие вдруг слезинки и вновь принялся за работу.

Надо было много работать, чтобы успеть изложить на бумаге все, что происходило с ним в этой жизни. Многое вспоминалось ему сейчас, в эти ночные часы.

Звякнула щеколда, дверь отворилась, и в комнату вошел немец Эммануил Кант. Снял штиблеты, аккуратно поставил в угол скрипку, сел на табурет и, по-бабьи подперев щеку, с немецкой любознательностью уставился на Баюна.

– Все пишете, – с расстановкой сказал он. – Пишите, Баюн, пишите. Помните, что создаете историю. История всегда бывает такой, какой она описана… э-э-э… скажем, умными существами. Поэтому она постоянно меняется. Это единственная научная дисциплина, содержание которой постоянно меняется в зависимости от личного мнения тех, кто ею занимается.

Снял пиджак, повесил его на гвоздь.

– Сегодня, Баюн, – сказал он, – я открыл в себе моральный закон. Что такое совесть? Вот я посмотрел на звездное небо. Мрак вокруг, в темноте мерцают звезды, светят. Звезды – это совесть небес.

Они видны в кромешной тьме, они – источник света. И я подумал: а почему нет символов тьмы на небесах? Днем звезд не бывает. Если бы не было морального закона, которым мы живем, небо каждого дня было бы испещрено черными точками. Но тьма кратковременна, об этом каждый день говорит солнце. Моральный закон – это свет, который живет в тебе и не дает разрастаться тьме.

– Как всегда вы все усложнили, Эммануил, – не отрываясь от занятия, сказал кот. – Суть морального закона в том, чтобы радоваться каждой живой мыши и убивать лишь тогда, когда хочется есть.

– Значит, Голем все-таки существовал, – сказал Дзержинский, поднимая глаза от бумаг.

В кабинете было сумрачно, горела настольная лампа под зеленым абажуром. Дзержинский почему-то считал, что зеленый цвет успокаивает воспалившиеся глаза.

– Именно так, Феликс Эдмундович, – вздохнул Бокий. – А теперь его нет.

– И человека ты потерял?

– И человека потерял. Хорошего человека, думающего, инициативного.

Дзержинский что-то пометил у себя в бумагах, наклонился к Бокию.

– Готовьте экспедицию в Тибет, Глеб, – сказал он. – Рерих утверждает, что в глубинах гор есть загадочная страна, которой правит Союз девяти. Они намного обогнали весь мир в техническом развитии. Сколько нам потребуется для подготовки экспедиции?

– Думаю, не меньше года, – прикинул Глеб.

Дзержинский встал, подошел к окну.

– Техническое перевооружение – это то, что нам сейчас необходимо, – сказал он твердо. – Я обдумал ваши слова. Необходимо организовать научный и технический шпионаж на Западе. Надо скупать технологии, патенты, просто воровать хорошие машины и станки, если не удастся их купить за приемлемую цену. И искать свои таланты, разумеется. У меня на днях был один изобретатель, предлагает использовать направленные взрывы для открытой разработки угольных и рудных месторождений. А по ночам изобретает машину, которая будет двигаться под землей. Даже название ей придумал: геоход. Представляете, Глеб, страна в развалинах, а люди уже замахиваются на недостижимые цели! И нам надо поддержать таких людей – мечтателей, романтиков, фантазеров.

– А мировая революция?

Дзержинский махнул рукой.

– Революция подождет. Главное – не похоронить нынешний росток будущего. Мировая революция – жупел, пугало, которым время от времени можно будет пугать буржуазию. А для нас наступает новый этап. Дворцы разрушены, пора строить новые, но уже для всех.

– А как же стальной человек с Кавказа? – усмехнулся Бокий.

– Знаете, Глеб, а мне его позиция нравится, – сказал Дзержинский. – Она позволяет держать всех в кулаке. Будет зарываться, мы его поправим. Есть Ильич, есть Бухарин, есть, наконец, я, пусть мне остается не так уж и много времени. А концентрационные лагеря – необходимое условие для строительства нового мира. Тот, кто не уверовал в догмат, должен хотя бы склониться перед ним. И знать, что если ты не склонишься, то тебя склонят. Идея не терпит массового сомнения, все сомнения должны оставаться теоретикам, остальных должен поддерживать энтузиазм. Главная опасность для пролетарского государства живет не вне, а внутри его. Это сознание масс.

– А не боитесь? – прищурился Бокий.

– Оказаться в жерновах? – вздернул бородку Дзержинский. – Знаете, Глеб, не боюсь. За мной многолетний авторитет, я показал партии, на что способен, и доказал, что не являюсь врагом идеи.

А кроме того… Глеб, я могу быть с вами полностью откровенным.

Страха нет и еще по одной причине. Вы мне рекомендовали обратить внимание на Фридриха Павловича Гросса. Действительно, очень любопытная личность. Теперь я знаю многое из того, что ожидает нас в ближайшие двадцать лет: смерть вождей, кровавая борьба с оппозицией, индустриализация и коллективизация страны. Нельзя изменить судьбу отдельного человека, можно изменить направление общественного развития. Но методы, методы… Иногда мой разум противится всему этому. Придется пролить много крови. Все во имя будущего, Глеб, все во имя будущего.

– Не сомневаюсь, – сухо сказал Глеб Бокий. – Вопрос в том, поймут ли нас будущие поколения? Оправдают ли они пролитую нами кровь?

– При единственном условии, – сказал Дзержинский. – При одном-единственном условии, Глеб. Если они будут жить хорошо. Значительно лучше, чем жили прежде. В противном случае мы будем прокляты.

Бокий помолчал. На эти слова что-то возразить было очень трудно. Он сам думал об этом ночами. И все же не удержался:

– Феликс Эдмундович, но вы так и не сказали, почему не боитесь заглядывать в будущее…

– Не боюсь, – сказал Дзержинский и отвернулся к окну. – Мне осталось совсем немного. Я умру внезапно от сердечного приступа после доклада, который сделаю как председатель ВСНХ страны в двадцать шестом году.

– Предчувствия? – усмехнулся Бокий.

Дзержинский отрицательно качнул головой.

– Фридрих Павлович Гросс сказал.

РОН ГУЛАРТ. БЕСЕДЫ С МОИМИ КОЛЕНКАМИ

Они коленки завели со мной беседу на следующий день после того, как я вернулся домой из клиники фонда Шлезингера в Сан-Рафаэле. Я сидел в гостиной и наслаждался видом на залив Сан-Франциско. Как обычно, его бороздили многочисленные разноцветные парусные яхты. Моя жена подложила мне под спину две пухлые подушки с шотландским орнаментом и закутала нижнюю часть тела индейским пледом, а сама укатила в Саусалито на репетицию.

Возможно, вы о ней слышали. Мэвис Скэттергуд. Лет этак семь назад она и еще двое парней сколотили команду «Скэттергуд Сингерз», очень успешную фолк-группу, и были чертовски близки к завоеванию премии «Грэмми». Недавно Мэвис подобрала себе двух новых парней и надеялась возродить былую славу. Единственной помехой стал Эдмонд Скалли, их новый исполнитель на банджо, который считал, что группа должна называться «Эдмонд, Фрэд и Мэвис».

Между прочим, меня зовут Фрэнк Уитни, и я сейчас на пенсии, а раньше работал главным художником рекламного агентства.

– Ты остался один дома и чувствуешь себя неуверенно. Не волнуйся, – услышал я голос, полный материнской заботы.

Хотя у меня возникло впечатление, что голос идет откуда-то из области моего левого колена, я обвел взглядом большую, залитую солнцем комнату. И никого не увидел.

– Подумать только, жена бросила тебя одного, а ведь ты выписан из хирургического отделения всего два дня назад.

Наклонившись вперед, я откинул край красно-желтого с золотом пледа и стал рассматривать свои колени.

– Вот о чем тебе действительно стоит побеспокоиться, приятель, – сообщило мне правое колено сквозь измятые джинсы, – так это о том, чем твоя дражайшая половина занимается в Саусалито с Эдмондом и Фрэдом. Особенно с Эдмондом. Он, конечно, настоящий жеребец, но, сказать по правде, паршиво играет на банджо.

Участливый голос второй коленки произнес:

– Ну, нечего так расстраивать беднягу Фрэнка. Блудная жена не самая главная из проблем, которые ему…

– Извините, – вмешался я и потянулся к светло-кофейному столику, чтобы взять сотовый телефон. – Лучше я позвоню в клинику Шлезингера и доложу об этих галлюцинациях.

– Расслабься, тупица, – посоветовало правое колено. – Тебе повезло. Хоть ты об этом и не подозревал, приятель, но они тебе имплантировали самые продвинутые искусственные коленки. Или, правильнее сказать, не «они», а доктор Уоллес Даулинг.

– Даулинг? – нахмурился я и положил трубку. – Это не мой врач.

– А ты во время операции был в сознании, дружище?

– Нет, но…

– Даулинг взял на себя операцию после того, как ты уплыл в страну грез.

– Доктор Даулинг – очень славный человек, – заверила меня левая коленка. – И нас начинает тревожить…

– Придержи язык, сестренка. Мы подойдем к этому в…

– Погодите-ка, – нахмурился я. – Сегодня утром о Даулинге говорили в передаче «Проснись, Марин», не так ли? – Быстро же я привык к своим необыкновенным коленкам. Вот я уже веду с ними беседу.

– Это точно. Док пропал вчера ночью, смылся, сделал ноги.

– Брось, беднягу явно похитили.

Я прочистил горло.

– Мне очень жаль доктора Даулинга, – признался я. – Однако меня больше интересует, почему мои коленные протезы умеют разговаривать. Черт, об этом точно ничего не говорилось в той брошюре, которую они…

– Всему свое время, – ответила мне заботливая коленка. – Вопервых, молодой человек, позволь нам рассказать тебе, какой помощи мы от тебя ждем.

– Вовсе он не «молодой человек», – поправила вторая коленка. – Ему шестьдесят один год, и он попадает в категорию старых маразматиков. Стоит только взглянуть на его физиономию, чтобы понять…

– Как вы на меня смотрите? – поинтересовался я. – Колени не наделены зрением.

– Мы смотрим твоими глазами, болван. Пока ты таращился в зеркало в ванной сегодня утром, мы тебя хорошенько разглядели, – объяснило колено. – И твою хозяйку тоже. Господи, она здорово обрюзгла. А ведь ей только сорок девять. В твоем возрасте ее просто разнесет.

– Да ладно, Мэвис все еще очень привлекательная женщина.

И у нее приятный голос.

– Неужели? Почему же тогда эта баба за шесть лет не получила ни одного приглашения выступить?

– Объясните мне, почему мои колени разговаривают, – я постарался сменить тему.

– Все просто. Даулинг использовал тебя в качестве подопытной свинки, дубина. Он хотел устроить нам проверку, – а мы гораздо больше, чем просто колени, между прочим, – перед тем как вмонтировать свои прибамбасы какой-нибудь важной персоне.

Я вскочил на ноги и заметался по комнате.

– Нет, прежде чем позвонить в клинику, я собираюсь связаться со своим адвокатом. И, возможно, с Американской медицинской ассоциацией.

Я широкими шагами подошел к одному из больших панорамных окон и выглянул в сверкающий полдень.

– Ты ничего не замечаешь, парень?

– А?

– Ты ходишь совсем неплохо для чувака, которому только что сделали операцию.

Я резко втянул воздух и уставился на свои ноги.

– Да, раз уж вы об этом упомянули, как получилось, что я…

И тут я начал бить чечетку. Я кружил по гостиной, вполне прилично подражая Фрэду Астеру. Затем я исполнил короткую, но сложную ирландскую джигу, прибавил несколько очень убедительных па из фламенко и опустился на одно из наших якобы старинных кресел.

– Господи, – заметил я, – как, черт возьми, я…

– Первым делом, – перебила правая коленка, – спрашивай не о том, что твои коленки могут сделать для тебя, а что ты можешь сделать для нас.

Я подавил желание снова вскочить.

– Что я могу сделать для своих коленей?

Коленка услужливо подсказала:

– Мы всего лишь хотим, чтобы ты нашел для нас доктора Даулинга.

– Я не очень-то умею готовить, – признался я.

– Уже умеешь, – заверила правая коленка.

За окном сгущались сумерки.

– Тебе нужно заправиться хорошей, горячей едой, мой дорогой мальчик, – сказала левая коленка. – И не думай отделаться сэндвичем с мясом!

– Заметьте, из соевого мяса и хлеба из цельных зерен двенадцати злаков без клейковины, – уточнил я. – Мэвис звонила несколько минут назад и сообщила, что репетиция группы «Нью Скэттергуд Сингерз» затягивается допоздна. Она не успевает домой к ужину, зато оставила для меня основательный сэндвич в холодильнике.

– Репетиция допоздна, – прокомментировала правая коленка. – Клянусь задницей, они там занимаются сексом на старой ферме…

– У тебя нет задницы, – заметил я и обнаружил, что уже бегу трусцой на кухню.

– Я фигурально выражаюсь.

Теперь я стоял у нашей плиты самого модного бирюзового цвета.

– Эти новые колени… то есть вы, ребята… вы можете превратить меня в шеф-повара для гурманов? Что задумал этот доктор Даулинг, черт возьми?

– Его первоначальное задание от Национальной секретной…

– Не стоит слишком много болтать, сестренка.

– Должен же этот бедняга знать, что с ним произошло.

– Ладно, я дам ему краткую наводку. Даулинг – специалист по передовой роботехнике и имплантантам, улучшающим характеристики.

– Зачем человеку такого масштаба работать в клинике Шлезингера? – Я обнаружил, что уже подошел к холодильнику и достаю оттуда упаковку яиц и пакетик замороженных грибов.

– И петрушку, – подсказала заботливая коленка.

Вторая коленка продолжала:

– У дока Даулинга есть маленькая лаборатория, спрятанная в недрах этого притона. Он разработал устройство, которое способно превратить такого заурядного парня, как ты, в мастера боевых искусств. Стоит только вставить…

– Зачем мастеру боевых искусств умение бить степ или стряпать?

– Я смешивал различные ингредиенты омлета в одной из наших мисок, раскрашенных под мексиканскую керамику.

Заботливая коленка объяснила:

– Доктор Даулинг, благослови его Господь, считает, что даже грубый боец должен быть всесторонне образованным. Ты обнаружишь, что теперь, когда по твоим жилам бежит его секретная сыворотка…

– Секретная сыворотка. – Я прекратил процесс взбивания, и обе мои руки покрылись гусиной кожей.

– Ты станешь волшебником в математике, причем в области новейшей вычислительной математики, заговоришь на шести новых языках, в том числе на мандаринском диалекте китайского, и…

– У тебя больше не возникнет проблем с постелью, – прибавила вторая коленка. – Досадная дисфункция эрекции осталась в прошлом.

– Эй, у меня с этим нет никаких проблем.

– Сдается мне, последнее время тебе нечасто выпадал случай проверить свои возможности.

– Нет, но…

– Давай вернемся к нашему ужину. Лучшее дополнение к омлету – хороший салат.

Собирая ингредиенты для салата из зелени, я спросил:

– Почему Даулинг вставил свои приспособления в искусственные колени?

– Он сделал это только для тебя, дружище. Обычно усилитель, размещенный в двух очень компактных блоках, устанавливают в одной из ягодиц.

– А зачем проверять его на мне?

– Даулинг хотел провести несколько опытов на людях именно сейчас, но начальство ему запретило. Они посчитали, что устройство еще не совсем готово. Поэтому док решил опробовать его без их ведома.

– Но почему я? Я слишком стар, чтобы стать бойцом.

– Вот именно, малыш. Если он сумеет превратить старую развалину вроде тебя в первоклассного бойца, значит, усилитель возможностей будет работать в любом организме. Это означает, что в случае грядущей войны молодых хлюпиков можно будет превратить в боеспособных солдат.

Я крошил сыр в заправку для салата.

– Как получилось, что доктор не спросил моего разрешения?

И не планировал ли он, в конце концов, поставить меня в известность о своем нелегальном эксперименте?

– Разумеется, собирался, дорогой мальчик. К несчастью, он исчез.

– С утра пораньше, парень, мы начнем за ним охоту. Нельзя доверить задачу его поимки ни ФБР, ни… Ого!

Бутылка оливкового масла едва не выпала из моих рук.

– Что?

– Гости. Позволь мне с этим разобраться.

– Как может колено…

В дверь позвонили.

– Двое высоких мужчин в темных костюмах стояли на нашем пороге в сгущающихся сумерках улицы. У обоих были коротко стриженные светлые волосы, обоим было лет тридцать с небольшим.

Тот, что повыше, вежливо спросил:

– Вы мистер Фрэнк Уитни?

– Да, а кто…

– Я агент Микенз из Национального бюро контрразведки. – Он показал мне пластиковое удостоверение со своим голографическим изображением. Когда он наклонил его в мою сторону, фотография стала трехмерной. – А это агент Табриди, он тоже из нашего бюро.

Когда Табриди, более плотный мужчина, наклонил свое удостоверение, его портрет остался двухмерным.

Я уже собирался предложить им пройти в дом, как вдруг неожиданно для самого себя произнес:

– Неплохая затея, красавчик, но ты прокололся. Это твое удостоверение – такая же фальшивка, как трехдолларовая банкнота.

На нем не хватает орла с распростертыми крыльями, а за твоим портретом должны проявляться изображения флагов колоний.

– Сэр, я уверяю вас…

– Сдается мне, приятель, – сообщил я ему, – что ты состоишь на службе у какого-нибудь захудалого государства центральной Европы, питающего иллюзии по поводу своего величия.

– В таком случае, – произнес явно поддельный Микенз, – хватай этого ублюдка, Бруно.

Фальшивый Табриди прыгнул через порог и стиснул меня в своих поистине медвежьих объятиях.

К моему изумлению, я врезал ему коленом в пах, что заставило его отпустить меня. Затем я схватил его за руку, применил какой-то особый прием и швырнул на середину комнаты.

Бруно с грохотом приземлился на старинное кресло-качалку Мэвис.

И это чертово кресло, которое мне никогда особенно не нравилось, развалилось под ним на куски.

Обескураженный, он вскочил, пересек гостиную, открыл широкие стеклянные двери на веранду и нырнул в сгущающуюся темноту.

Я погнался за ним и успел ухватить этого рослого фальшивого агента.

Он упал с глухим стуком, вывернулся из моих рук и схватил цветочный горшок, где Мэвис любовно выращивала кактус.

Я уклонился, когда громила запустил горшком мне в голову, и нанес противнику удар под ложечку. Он взвыл и отлетел к перилам веранды. А затем вместе с кактусом рухнул вниз, на склон холма футами десятью ниже.

Горшок разбился, осыпав оранжевыми черепками только что наступившую ночь, а кактус подлетел вверх на несколько футов и свалился на коротко остриженную голову Бруно. Шатаясь, он встал на ноги и побрел в ночь.

Я резко повернулся, готовый встретиться с фальшивым агентом Микензом.

Входная дверь была открыта нараспашку, в гостиной – ни души.

– Будь все проклято, – прокомментировала правая коленка, – ты позволил этим придуркам удрать.

– Ну-ну. Он очень хорошо справился, учитывая, что парень только начинает привыкать к роли мастера боевых искусств.

– Ты права, сестренка. И, дьявол, скоро к нам явятся другие шпионы и секретные агенты. Наверняка мы сможем допросить их.

– Другие? – переспросил я.

– Было около полуночи, когда я ознакомился еще с одним набором своих новых способностей. С момента возвращения из клиники я ночевал в спальне для гостей. Мэвис жаловалась, когда везла меня домой, что мои новые коленки издают странный скрип, который, возможно, помешает ей уснуть, особенно, если я буду вертеться и метаться по ночам, как обычно.

– Это само по себе мешает спать, – уверяла она, – даже без металлических звуковых эффектов.

Около десяти часов в ту роковую ночь Мэвис взбивала подушки на моем новом узком ложе.

– Тебе придется пользоваться тростью, которую я для тебя купила, Фрэнк, – сказала она, наклоняясь и целуя меня в щеку. – Мы не можем допустить несчастных случаев, подобных тому, что произошел сегодня. Ты мог серьезно пострадать. Не говоря уже о том, что кресло стоило пятьсот долларов.

Я пока не стал рассказывать жене о новых коленках и о визите фальшивых агентов из американской разведки. Я соврал, что споткнулся и упал на кресло-качалку.

– Этого больше не произойдет, дорогая.

– И, прошу тебя, будь осторожнее, когда вздумаешь хромать по веранде, – продолжала она. – На этот раз только горшок с кактусом упал вниз, и стоит он всего сто двадцать девять долларов, но если бы упал ты…

– Понимаю, я стою, по крайней мере, в три раза дороже.

– Серьезно, Фрэнк. – Мэвис протянула мне кружку. – Выпей горячего шоколада, который я тебе приготовила. Это успокаивает.

Я не верил, что после всего случившегося смогу спокойно уснуть.

Однако взял чашку и сделал глоток. Потом скорчил гримасу.

– Не особенно сладко.

– Мы следим за потреблением сахара, ты же помнишь. А теперь выпей всё.

Я выпил и поставил кружку на столик. Удивительно, но я уже чувствовал себя сонным. И когда моя жена на цыпочках вышла из комнаты и тихо прикрыла за собой дверь спальни, я откинулся на подушку и задремал.

– Проснись и пой, приятель. Вставай, вставай, носочки надевай.

Я рывком сел.

– В чем дело?

– Как чувствуешь себя, милый мальчик?

– Хорошо. Вы разбудили меня только затем…

– Нажми на педали, – предложила правая коленка. – Игра уже началась.

– Какая игра? – Я вскочил с кровати, совершенно не чувствуя сонливости. – Странно, мне совсем не хочется спать, а раньше…

– Это потому что мы нейтрализовали сонное зелье, которым твоя толстая фольклорная женушка зарядила какао, тупица.

– Она немного пухленькая, но не…

– Толстая или тощая, парень, но ты должен поинтересоваться, зачем она тебя опоила.

– Если она действительно это сделала… – Я натягивал темно-синие джинсы.

Левая коленка спросила:

– Кому ты можешь доверять, если не доверяешь собственным коленям, дорогой малыш?

– Носки и туфли, причем побыстрее, – поторопила вторая коленка. – Она уже выезжает на дорогу.

Я продолжал одеваться.

– Кто?

– Твоя хозяйка, сладкая певичка Саусалито, женский вариант Пита Сигера.

Я бросил взгляд на будильник.

– Куда это Мэвис собралась в полночь?

– На свидание с одной третью группы «Скэттергуд Сингерз».

Я уже полностью оделся, и мне не терпелось покинуть спальню для гостей.

– Я думал, вы хотите найти пропавшего доктора Даулинга. Какое отношение к этому имеет Эдмонд Скалли, ведь я полагаю, именно на него вы намекаете?

– Всему свое время, – участливо произнесла коленка. – А теперь надень теплую куртку, ночью слегка похолодало.

Я достал из стенного шкафа куртку на флисовой подкладке.

– Эй, а на чем я поеду вслед за Мэвис? У нас только одна машина, «тойота», и она ее взяла…

– На своих двоих, тупица.

– Тогда, будем надеяться, она недалеко отправилась.

– В Саусалито.

– В Саусалито? Боже, но до него отсюда, по крайней мере, пятнадцать миль.

Когда мы спускались по лестнице, я услышал голос правой коленки:

– Я же тебе говорила, что он все еще дремучий, несмотря на модернизацию, которую мы провели.

– Не дремучий, просто туговато соображает.

– Что вы хотите сказать? Что меня превратили в нечто вроде «Человека на шесть миллионов»-?

– Разве это не очевидно после того, что произошло сегодня, приятель?

– Наверное, но…

– Меньше болтовни, больше дела.

Я вышел в ночь.

– Сбрось скорость, приятель, – предупредила меня правая коленка, – не то ты ее слишком быстро догонишь.

– Не будь столь критичной, – возразила левая коленка. – В конце концов, это его первый забег.

Я сбавил скорость.

– Здорово! Я бегу уже пятнадцать минут и даже не запыхался.

И проделываю не меньше мили в минуту. Я бью все рекорды.

– Кончай бахвалиться, чемпион. Сосредоточься на нашей миссии.

Мэвис ехала в Саусалито окольными путями, избегая главных дорог. Я следовал за нашей красной «тойотой» по извилистым проселкам и по узким дорогам, вдоль которых были посажены деревья.

Мое зрение обострилось. Я видел тормозные огни и номерные знаки на расстоянии четверти мили. Люди в округе Марин не занимаются бегом трусцой по ночам, и я снижал темп до нормального при появлении редких машин, поэтому не привлекал лишнего внимания.

Хотя один водитель «вольво», поравнявшись со мной, крикнул: «Бери с собой фонарик, задница!» Какая-то немецкая овчарка увязалась было за мной, но я легко оставил ее позади.

– Приближаемся к месту назначения, – объявила правая коленка.

Мы достигли пригородов Саусалито, стоящего на холмах над заливом. У подножья холма Мэвис включила сигнал правого поворота и съехала с дороги на маленькую стоянку рядом с небольшим клубом под названием «Смертельная инъекция».

Я перешел на медленную трусцу, потом остановился в рощице эвкалиптов на краю парковки.

– Как вы узнали, что Мэвис направится сюда? – шепотом спросил я.

– Подслушивали, пока ты храпел, приятель.

– Как вы могли…

– Твой слух усилили, дорогой мальчик.

– Мы можем притаиться здесь и быть в курсе ночного рандеву твоей супруги.

– Я не слышу ничего, кроме стрекота цикад.

– Сосредоточься! Мы поможем тебе настроиться на нее и на того парня, который наставляет тебе рога.

– Даже если это правда, в чем я сомневаюсь, какое это имеет отношение к доктору Даулингу и…

– Слушай, дурень!

– …первая группа гаражного рока, которая объединила хип-хоп, бибоп и ретро-рок, – услышал я голос ведущего. – Последний концерт «Попов-расстриг» в «Смертельной инъекции».

– Ой! – охнул я, когда очень громкие звуки электроинструментов хлынули в мою голову.

– Понадобится еще минута, чтобы найти Мэвис и отфильтровать окружающий шум.

– …хип-хоп всегда напоминает мне о тебе, – пропел кто-то гнусавым голосом.

– …но откуда они узнали, что мы с тобой спим, Эдмонд?

– Они же шпионы, цветик, – произнес Эдмонд. – Работа у них такая.

– Этот чудак называет твою жену «цветиком»?

– Кажется, да.

– Очень милое прозвище.

– Тихо, сестренка, а не то мы пропустим их болтовню.

– Это ты начала.

– Заткнись.

– …поверить не могу, что кто-то может считать Фрэнка важной птицей, – ворковала Мэвис своему банджо-музыканту.

– Они заплатят двадцать тысяч долларов, если мы заманим твоего муженька в их лабораторию.

– Это, конечно, поможет финансировать возвращение на сцену «Скэттергуд Сингерз», но…

– «Эдмонд, Фрэд и Мэвис», – поправил ее Эдмонд.

– Все равно, – продолжала моя жена. – Я не понимаю, как они смогут удалить колени Фрэнка, не причинив ему вреда. Следует признать, как муж он не очень, но мне будет не по себе, если он зальет весь дом кровью.

– Послушай, Мэвис, они держат этого доктора Даулинга в своей секретной лаборатории, – напомнил он. – Этот парень должен уметь сделать простую операцию на коленках.

– Но тогда у Фрэнка не будет никаких коленей.

– Не глупи, детка. Они, конечно же, заставят его вставить Фрэнку новые колени. – В голосе собеседника зазвучало нетерпение. – Эти шпионы показались мне довольно гуманными.

– Ты не сказал, какую страну они представляют.

– Я думаю, Соединенное Королевство.

– Разве ты не знаешь точно?

– Ну, трое из них очень вежливые и воспитанные. Одеты в твид, и произношение у них, как у дикторов Би-Би-Си, – объяснил Эдмонд. – Я бы сказал, что они англичане, хотя они открыто не заявили об этом.

– Великобритания как будто союзник Соединенных Штатов. Так что это совсем не то, что продать колени Фрэнка, скажем, Китаю или Кубе…

– Конечно, нет! И нам очень пригодятся двадцать тысяч.

– Было бы славно, если бы цена была немного…

– Завтра днем я встречусь с одним из них, чтобы обсудить подробности доставки Фрэнка. Могу намекнуть, что двадцать пять тысяч устроили бы нас больше.

– Проси тридцать. В конце концов, он мой муж. – Голос Мэвис затих.

Снова вступили «Попы-расстриги».

– Хватит, – сказал я, и все звуки клуба умолкли.

Вступил ансамбль цикад, потом я услышал, как какую-то девицу тошнит на парковке.

– Записка была прикреплена к поверхности холодильника магнитом с изображением Боба Дилана. «Пришлось неожиданно уехать в Сан-Франциско. Встреча с рекламным агентом, дорогой. Так как ты все еще не можешь сесть за руль, то не будешь против, что я взяла машину. Вафли в морозилке. Не увлекайся кленовым сиропом, ведь мы следим за потреблением сахара. Привет, М.»

– Мозги пудрит, – заметила правая коленка. – Поехала поваляться в сене с виртуозом банджо.

– Замороженные вафли, подумать только! – возмутилась вторая коленка. – Давай напечем оладий.

– Я не особенно хочу есть.

– Дорогой мальчик, мудрость гласит, что надо начинать день с основательного завтрака.

– Ладно, ладно. – Я достал из холодильника пакет пахты.

Бразильские секретные агенты явились как раз в тот момент, когда я поставил на стол тарелку с оладушками, щедро политыми кленовым сиропом.

Очевидно, они забросили снизу абордажные крючья и вскарабкались по толстым пластиковым тросам.

– Добрый день, сеньор, – произнес первый, – мы здесь, чтобы спросить о ваших хоэлос.

– О ваших коленях, – перевел второй.

– О, я чувствую себя просто прекрасно, собственно говоря, лучше, чем ожидал. – Я остался стоять и приветливо улыбался. – Очень любезно с вашей стороны взобраться сюда наверх, чтобы спросить о…