Текст книги "Журнал «Если» 2008 № 06"

Автор книги: ЕСЛИ Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

И в самом деле – вокруг кота пыльный пол был испещрен крупными следами, напоминающими кленовый лист средних размеров.

А у стены…

Вначале Антону показалось, что он видит огромную куклу, небрежно слепленную из серо-бурой бугрящейся массы. Ростом кукла превышала, пожалуй, добрых три метра, и сложение ее было соответствующим. Чуть погодя Кторов сообразил, что видит Голема.

Голем впечатлял, хотя и казался безжизненным. Рядом с ним, как и рассказывал кот, громоздилась стопа старинных фолиантов.

– Рувим Пейсахович, – позвал Кторов. – А что вы мне теперь скажете? Вы говорили, что в подвале ничего нужного нет, – мягко упрекнул старосту Антон.

– И сейчас скажу, гражданин начальник, – кивнул староста. – Вещь, которой нельзя воспользоваться, не отнесешь к числу нужных.

Толку в вашем нагане, если у него сломан курок? Ах, равви, равви, говорил я ему, доверься, Рувим Пейсахович не сделает плохого и вредного. А он заладил одно: пусть тайну хранит христианский Бог.

Много он ее нахранил? А если и хранит, то не слишком ли надежно, гражданин начальник?

– Лихо, – сказал Гнатюк.

– Повезло, – признался Антон.

– Ага, повезло, – невнятно отозвался от стола кот. – Да если бы не я…

– Ты жуй, – велел Кторов. – И так на тебя потратился.

– А я ради чего шкуркой рисковал? – удивился Баюн. – Ради твоих красивых глаз? Но если по совести, не такие уж они у тебя и красивые. А если серьезно говорить, медальки ваши, благодарности да ордена мне ни к чему, все равно вешать некуда. А поесть сытно, да про завтрашний день чтоб не думать… По совести, то я от вашей пролетарской республики на пожизненный пенсион заработал.

Слушай, товарищ Кторов, а ты там, в столицах, отпиши все как есть.

Глядишь, и в самом деле что выхлопочешь. Я бы и списочек набросал. Не боись, я туда гусиные печенки и страсбургские паштеты вписывать не стану. Понимаю – не баре. Трудно живется республике Советов. Но килограммчик кильки постной да судачка отварного, воблы, скажем, свежей, валерьянки по праздникам, это ведь вы можете?

– Болтун! – с удовольствием глядя на кота, сказал Гнатюк. – Так что, товарищ Кторов, выполнена твоя миссия? Можно и домой?

– Давно тебя спросить хотел, – сказал Кторов. – Флотский ты, что ли?

– А как же, – Гнатюк на глазах обрел выправку. – Черноморский флот, эсминец «Неподкупный». Заметно, да?

– А давай с тобой, Павел, выпьем, – впервые называя чекиста по имени, предложил Кторов. – Все-таки большое дело свалили.

– Да я бы с радостью, – замялся Гнатюк. – Да понимаешь, не могу!

– Он бы выпил, – нарочито и издевательски чавкая, сказал кот.

– Да Дарьи Фотиевны боится. Вон она во дворе стоит, делает вид, что занята. Ждет!

К удивлению Кторова, чекист густо покраснел.

– Так что ж, – признался Гнатюк. – Женщина она хозяйственная, справная, да и видом вся из себя – и каблук под ней, и лицом хороша, да и фигуриста, кто ж отрицать будет? И пацан у нее стоящий, в водолазы не пошел, к нам записался, хотя жизнь у нас рисковая.

А что до недостатков, так людей без недостачи не бывает. Каждый в чем-то в выигрыше, а чего-то и теряет.

– Ну так что ж, – рассудительно прогнусавил Баюн. – Поплавает, поплавает да вернется. А чешуя, ну что чешуя, любви не помеха.

– Ох, болтаешь ты, – со сдержанной злостью сказал чекист и повернулся к Антону. – Веришь, – пожаловался он, – иной раз до скрипа в зубах хочется эту тварь усатую за хвост взять да повыше приподнять. И чего я его терплю, гадости разные выслушиваю?

– Хрен с ним, с котом, – прерывая шутливую пикировку, поднялся Кторов. – Что дальше делать будем? Мне теплушка нужна, да пара сопровождающих потребуется.

– Теплушку реквизировать штука нехитрая, – сказал Гнатюк. – А вот с сопровождающими… Плохо у меня с людьми. Да тут еще слухи ходят, Кумок со своей бандой на Лукоморск нацелился. Чего ему надо, в толк не возьму. Ведь половину отряда положит. У меня же и пулеметы из пещер… – и осекся, словно сболтнул лишнее.

– Кстати, о пещерах, – вспомнил Антон. – Там что, беспризорники живут?

– С чего взял?

– Ходил я там. Все следами сапог да башмаков утоптано, только размеры маленькие, ровно дети ходили.

Некоторое время чекист разглядывал гостя.

– Смелый, – наконец криво усмехнулся он. – Слышь, Баюн, где нашего дорогого товарища Кторова носило?

– Дурак потому что, – вытирая морду лапой, безапелляционно сказал кот. – Это от незнания, Павел Борисович. Вы же сказали – помалкивай, я и не просвещал.

– Ладно, – Гнатюк тоже поднялся. – Отдыхай, браток. Утро вечера мудренее. Ты, Баюн, просвети человека – ведь уедет, а наших тонкостей так и не поймет.

– И про баб рассказать? – с интересом спросил кот, продолжая вылизываться.

– И про баб расскажи. А еще лучше – покажи, – сказал чекист, крепко пожимая руку Кторова. – Теперь и про пещеры можно.

Кторов смотрел, как Гнатюк идет по саду. По мере приближения к Дарье Фотиевне шаги чекиста замедлялись, и сам он становился неуверенным и робким, словно в подростка превращался.

– Любовь, – сказал кот, усаживаясь на подоконник рядом с Антоном.

И трудно было понять, осуждает он влюбленную пару или напротив – восхищается ею.

– Читал я тебя! – неожиданно признался Кторов. – Что сказать?

Пером ты владеешь, Баюн, а вот подкладка у тебя контрреволюционная.

– Это у вас в крови – любое инакомыслие встречать в штыки, – зевнул кот. – Когда-нибудь оно всем вам отзовется!

– Это когда же? – удивился Кторов.

– Когда в ваших собственных душах прорастут сомнения, – сказал кот. – Тут-то они и зацветут кровавыми цветами. Впрочем, о чем это я? Вы же победивший пролетариат, вам вид крови привычен!

– Вечерами в горах прохладно.

В горы они ушли сразу после похорон красных бойцов, героически погибших в схватке с Черным сотником. Начальник местной Чк произнес речь.

– Революция, – зычно кричал он на всю площадь. – Нежный цветок, взросший из надежд человеческих душ! Он! Нуждался! В защите! И! Нашлись! Люди! Отдавшие! За нее! Свою! Жизнь! Слава! Героям! Павшим! В боях! За дело! Мирового! Пролетариата! Слава! Героям! – и артерии на его шее вздувались, словно начальник пытался заглотить нечто непомерно большое. – Оркестр! «Варшавянку»!

А на майдане Незалежности уже накрывались поминальные столы, на которые городские торговцы не поскупились: понятное дело, начальник ЧК приказал скупости не проявлять, справить тризну по павшим героям достойно.

У столов Кторов не остался, вот кот и утянул его в горы. Разумеется, с таинственным видом пообещав раскрыть очередную тайну.

– И какого черта ты меня сюда приволок? – повернулся Антон к коту.

– Тихо, товарищ Кторов, – сказал кот. – Вы же сами просили загадки, значит, вам показывать. Я и показываю. Да и товарищ Гнатюк приказал вас просветить. Ждите. Скоро уже.

Луна освещала мир, делая его фантастическим и незнакомым. Тени облаков бродили по земле, а звезды в небесах отражались в зрачках неведомых существ, живущих в кронах деревьев. Стояла тишина, нарушаемая лишь далеким пением скрипки. Похоже, немец не оставлял попыток приманить неведомого Сирина.

– В небо, в небо смотрите!

Кторов хотел сказать, что устал стоять с запрокинутой головой, и в это время над горами что-то мелькнуло.

– Ага! – зашипел кот. – Говорил я вам!

И в самом деле, это не было следствием усталости глаз, не было обманом: над горами, окружающими Лукоморск, скользили тени, которые стремительно увеличивались в размерах и превращались в косяк женщин, одетых по-походному, и верхом на метлах.

– Вот ты меня спрашивал, почему в Лукоморске столько бобылей, – сказал кот шепотом. – Нет здесь никаких бобылей, бабы по делам отсутствовали. В Турцию на заработки мотались. А теперь возвращаются.

Женский косяк скользнул над ними и исчез во мгле, покрывающей Лукоморск.

– Все, – сказал кот. – Я считал. Двадцать шесть улетало, двадцать шесть и вернулось. Ну что, назад пойдем?

Кторов оглядывал окрестности.

– А что это за огни там светятся? – поинтересовался он.

– Деревня там, – разъяснил кот. – Разбойная слобода. Ты туда не суйся, деревня свое название оправдывает. Такие там жители – Господи не приведи!

Дневной рассказ кота был ошеломляющим, ибо повествовал он о тайной жизни Лукоморска, неведомой всему остальному миру. Если все это было правдой, то в ближайшее время Антону Кторову предстояло здесь прописаться, ежели не на постоянное место жительства, то надолго.

Лукоморск был необычным городом.

Днем они неторопливо бродили по улицам – кот и человек. Баюн рассказывал Кторову забавные истории из жизни горожан, показывал достопримечательности и делал это не хуже заправского экскурсовода, вернувшегося после длительного отпуска к любимой работе.

– Представь себе, товарищ Кторов, – восклицал кот, озираясь по сторонам, чтобы его экзальтации никто не заметил, – вот то самое место, где Рогдай впервые познакомился с русалкой. Девушке было скучно в воде, ловить крабов и играть рапанами ей надоело, вот она и выбралась на берег, как говорится, людей посмотреть да себя показать.

А тут ей навстречу Рогдай, парень – кровь с молоком, неправду говорят, что он был влюблен в Людмилу. Ты сам посуди, парню пятнадцать, какая любовь, у него еще ветер в голове гулял. И тут – русалка. Прекрасная, волосы зеленые, глаза изумрудные. Рогдай разлетелся, конечно: девушка, а девушка, как вас зовут? Не на ту нарвался, она на него ноль внимания, фунт презрения. Ну парень и попал. Это потом начали болтать, что он от несчастной любви утопился. Да не «от», а к ней он стремился! И звали ее Мариной. А когда выяснилось, что от любви русалок и людей нормальные дети родятся, каждый так захотел. Они же молчаливы, как рыбы, потому и скандалов дома никогда не случалось…

Глава вторая

Начиная с 1920 года, в кулуарах Коминтерна муссировалась идея создания еще одного – параллельного Коминтерну – Интернационала, который бы объединял все тайные мистические общества Азии и Африки для борьбы с колониализмом. По поручению Глеба Бокия сотрудниками его отдела был составлен проект воззвания советской власти к мистическим сектам и объединениям: к хасидам, к суфийским и дервишским орденам, к буддийским сектам Индии и Тибета.

Особые надежды возлагались на мусульманскую секту исмаилитов и ее руководителя Ага-хана. Это те самые исмаилиты, которых в средневековой Европе называли «асассины» – орден тайных убийц, от чьих кинжалов не удавалось ускользнуть никому.

Пока ничего не выходило.

Конечно, это портило Глебу настроение – он рассчитывал на большие успехи. Впрочем, шифровальный отдел функционировал отлично. Его сотрудники читали шифры итальянского и румынского посольств в Берлине, секретная информация лилась щедрым ручейком, давая правительству РСФСР своевременно принять необходимые политические шаги.

А вот секретная информация, поступающая от внутренних источников, не радовала.

Источник Болт сообщил, что эксперимент профессора Преображенского закончился неудачей. У пса, ставшего человеком, начали стремительно развиваться первичные признаки, и он вновь стал превращаться в собаку. В связи с этим источник предполагал, что вредительством занимается доктор Борменталь, завидующий профессору, и предлагал изолировать доктора. В подробности Бокий не вдавался, невооруженным глазом было видно, что домоуправ ненавидит этого самого доктора Борменталя, но почему и за что, Бокия абсолютно не интересовало. Ненависть продуктивна, если ее можно использовать в дело. Эта ненависть была патологически глупа.

Агент Дьякон, и в самом деле служивший по церковной линии в Подмосковье, сообщал, что на подворье крестьянина Ивана Сибилева в деревне Батышево для охраны добра используется настоящий крокодил, который в отличие от своих южных собратьев ходит на задних лапах, но проявляет не меньшую, чем у его соплеменников, кровожадность и жестокость. Самого крестьянина Сибилева животное, впрочем, жалует и явно признает за хозяина. К нечистой силе, – деловито добавлял священник, – отношения не имеет, так как на крестное знамение не реагирует, а будучи обрызганным святой водой, вел себя, ровно ничего и не случилось.

– Глеб Иванович, – перед самым отъездом в Монголию сказал Блюмкин, – я тут нашел одного интересного человечка, он тебе про информационное поле все подробнее распояснить может. Барченко его фамилия. Он еще до войны в журнальчиках статьи по чтению мыслей на расстоянии печатал. Умный мужик, закончил Юрьевский университет, связан с профессором Кривцовым, а через него с парижским оккультистом Ивом Сент-Дальвейдером. Я его устроил пока читать лекции на судах Балтфлота, так ты не поверишь, он за пять занятий сагитировал матросов пробиваться с боями в Тибет, чтобы установить связь с подземными магами, которые, как утверждает Барченко, живут в горных массивах Непала.

Бокий встретился с ученым. Барченко ему понравился, и Глеб устроил его на работу к Бехтереву в Институт мозга, одновременно засекретив все разработки, касающиеся контактов с магами подземной страны.

Став начальником спецотдела, Бокий завел две папки – по указанию Ленина так называемую «Черную книгу», куда собиралась информация о шалостях, преступлениях и порочных наклонностях коммунистических руководителей высшего звена; и по собственной инициативе – «Красную книгу», куда ложилась информация о загадочных происшествиях, опытах ученых, выходящих за рамки современной науки, необъяснимые явления и феномены, имевшие место в мире и на территории РСФСР. Сам Глеб с грустной иронией отмечал, что «Черная книга» пухнет значительно быстрее «Красной», она уже перевалила на третий том, и это с учетом того, что информация о злоупотреблениях и пороках помещалась в книгу в сокращенном виде с указанием источников, где она содержалась более подробно.

Красные чиновники умели и любили грешить не хуже царских.

– Интересно, – врастяжечку, с блатной презрительностью сказал Леня Медник. – Мы с Африкой будем шкуркой рисковать, а ты приедешь на своей таратайке на все готовенькое? Я не согласный. А ты, Африка?

Сережа Африка смахнул с полных губ подсолнечную шелуху.

– Он нас за фраеров держит.

– Под пули подставить хочешь? – бешеным белым глазом окинул Кумка Медник.

Тот вытянул ноги, постукивая нагайкой по голенищам хромовых сапог, снятых год назад с какого-то царского полковника, служившего у Деникина.

– Если по совести, бродяги, – хладнокровно сказал он, – я ведь вас под пули могу подвести безо всякого боя. Свистну хлопцев со двора, поставят вас у плетня, и – здравствуйте, покойная мамаша!

– Я одно время на Сахалине чалился, – сообщил в пространство комнаты Африка. – Был у нас такой, жил с нами на нарах – Сеня Каин. Ему пожизненное за двенадцать трупов в Тамбовской губернии отвесили. И стали мы замечать, что живет он уже долго, второй десяток лет на каторге разменял, а по виду ему и тридцати не дашь.

И вот что интересно – кто рядом с ним спал, тот стареть стремительно начинал, словно этот самый Каин у него годки забирал. Народу это, конечно, не понравилось, проснулись мы однажды, а Сеня лежит холодный и неразговорчивый, а из левого бока у него заточка торчит. Такие вот дела, братан, на чужом горбу в рай не въедешь!

– Ты меня тоже пойми, – сказал Кумок. – Не я же виноват, что вы жирный кусок изо рта выронили по жадности своей, а теперь подобрать просите. Возьмем цацки, тогда и поговорим.

– Ага, – сказал Медник. – Ищи тебя потом свищи по необъятным просторам империи.

– Нет уже империи, – напомнил Кумок. – И куда я денусь, я же знаю, что вы с меня не слезете, пока свое не получите, будете по всей республике гонять.

– Если сами живыми останемся, – уточнил бандит. – Нет, Шурик, мы с тобой – не разлей вода.

Африка согласно кивнул.

– Но вы должны понимать, братва, что опасность немалая, это не царский банк взять, придется чека распатронить, а они, сами знаете, тоже стрелять умеют.

Предложенное Кумком новизной стратегии и тактики не блистало.

Напасть на гончарный завод, навести шухер, а когда господа чекисты кинутся на выстрелы, с отрядом отборных хлопцев захватить здание ЧК, пленного, чтобы смог распояснить, что да к чему, взять барахлишко, а там – ноги в руки и ходу, ходу, ловцы случайной удачи, попутного вам ветра. Осталось проработать детали, только вот плохо они прорабатывались с друзьями-товарищами по разбойному ремеслу. Не доверяли они друг другу и, между прочим, правильно делали. Будь Кумок на месте Медника с Африкой, он бы тоже себе не доверял.

С другой стороны, если про ценности рассказать Марии, то вряд ли она выпустит их из рук. Сама будет за этими пришлыми следить, чтобы кончить их в подходящий момент. Новый план созрел в голове атамана.

– Ладно, – неохотно согласился Кумок. – Вместе, так вместе.

Одну соль жрем, по одной дорожке ходим!

Медник с Африкой быстро переглянулись.

Раз атаман спорить перестал и вместе идти согласился, то без слов надо было все понимать – кончат их, как только ценности в руках атамана окажутся. Но бандит тем и отличается от нормального человека, что переполнен нахальством и оттого полагает, будто, прежде чем кончат его, он успеет выстрелить сам.

– Коты всегда просыпаются немного раньше людей. Как бы рано ты ни проснулся, кот уже ждет твоего движения и радостно бросается на кухню впереди тебя, полагая, что вся твоя жизнь положена на вечный алтарь кошачьего услужения. Вот и Антон едва открыл глаза, а в лицо ему уже укоризненно смотрели желтые немигающие глаза с узким вертикальным ромбом зрачка.

– Спишь? – укоризненно спросил Баюн Полосатович. – А того понять не можешь, что проголодался товарищ. И вообще, с тобой спать затруднительно: брыкаешься ты очень и бормочешь по ночам.

По-моему, я вчера валерьянки перебрал. С вами ведь такое тоже случается, да? Вялость во всем теле, даже хвост поднимать не хочется.

И внутри все горит, будто мышь какая назад лезет.

Вечером они неплохо посидели: Антон с бутылкой горилки, купленной накануне, а кот с валерьянкой, которую он до нужной кондиции разбавлял водой. Остатки вчерашнего пиршества – несколько ломтей крупно порезанного хлеба, хвост скумбрии пряного посола, помидоры и огурцы в чашке, козий сыр – еще стояли на столе.

– Ты помнишь, что мне вчера говорил? – спросил кот. – Раздухарился ты вчера, товарищ Кторов. В столицу обещал взять, на довольствие в спецотделе ВЧК поставить, с учеными свести. Я тут подумал немного. Столица – это хорошо, довольствие столичное – вообще отменно, а вот ученых не надо. Знаю я ваших ученых! Если они чего-то не понимают, сразу за скальпель хватаются. Один так вообще заявлял, что вы не можете ждать милостей от природы – взять их у нее ваша задача. Ну-ну, только я так понимаю, если к природе со скальпелем лезть, она однажды и обидеться может.

– Помолчи, – страдальчески морщась, попросил Кторов.

Скажи ему кто-нибудь пару недель назад, что в небольшом курортном городке он будет искать Голема, воевать с картиной из духана, считать летящих по небу ведьм и пьянствовать с котом, он бы назвал этого человека идиотом. Человек всегда склонен недооценивать окружающий его мир. И прежде всего из-за того, что себя он считает венцом творения и главной фигурой мироздания. А потому и не верит разного рода предсказателям.

Кот тяжело спрыгнул с постели, подошел к ведру с колодезной водой и, встав на задние лапы, принялся лакать воду прямо из ведра.

– Молчи, молчи, – пробормотал он в пространство перед собой.

– Все тебе рот затыкают, а чуть что – сгоняй, Баюн, на разведку, доложи обстановку. А вот вам! – и кот изобразил совсем уж невероятное движение хвостом.

В окно постучали.

– Войдите! – слабым голосом разрешил Антон.

Вошел чекист Гнатюк – в галифе, подшитых кожей, в черкеске с газырями, в мягких кавалерийских сапожках, свежий, бодрый, глянул с веселым осуждением:

– Похмеляетесь?

– Было бы чем, – грустно сказал кот. – Ишь, разоделся, Мальбрук, в поход, что ли, собрался?

– В поход – это тебе, – уточнил чекист. – Вылизывайся как следует, молочка попей, тебе Дарья Фотиевна передала. Пойдешь в Разбойную слободу, посмотришь, что к чему. Только поосторожнее будь, помнишь, как в прошлый раз от собак отмахивался?

– Молоко – это хорошо, – сказал кот, двумя лапами держа кринку и наливая молоко в чистую миску. – Только вот никуда я не пойду. Вам дислокацию уточнить, а шкуркой почему-то рисковать я должен. Хоть бы наган какой выдали, я бы их, потомков Джульбарса, на месте порешил!

– Поговори, – огрызнулся Гнатюк. – Есть такое слово – надо!

Вот по нему себя и равняй. А насчет нагана – ты его что, хвостом держать будешь?

– Э-эх, – вздохнул кот. – Был бы шпалер, а уж чем его держать, мы завсегда отыщем, господа чекисты!

Кторов свесил ноги с постели, встал, подошел к столу.

– У тебя дело или как?

– Или как, – мрачно сказал чекист. – Не видишь, кота на рекогносцировку отправить не могу. Кочевряжится, как солдат-новобранец.

– А ты найди отчаянного, – посоветовал от миски с молоком кот.

– Уже нашел, – не оборачиваясь, сказал чекист.

Антон наложил на ломоть хлеба куски козьего сыра, заставил себя есть.

– Тут вчера человечек прибежал, – негромко сказал Гнатюк. – По амнистии сдаться решил. Ну, говорит, ждите гостей. Помнишь тех, с поезда? Матерые уголовнички, Леня Медник и Сережа Африка. Помнишь ценности, что мы тогда на вокзале захватили? Вот этим они его и прельстили. Раньше Кумок боялся на Лукоморск идти, говорят, его здесь однажды крепко пощипали. А теперь он хочет взять эти безделушки и за кордон свалить. Без денег ему там делать нечего, сам понимаешь, а если он туда господином явится… Вот я и хочу, чтобы наш Баюн смотался в слободу, подсчитал, сколько их там, особо меня пулеметы на тачанках беспокоят, да и послушал по возможности, о чем они говорят. Так сказать, планы их узнать. И ты в себя приходи. Дело серьезное, всем работа найдется. Я тут некоторых пощупал немного, сдается мне, что есть здесь у атамана свои информаторы.

– Например? – быстро спросил Кторов.

– Например, хозяин трактира, где ты пластинки слушал. Доходили до меня слухи, что он продукты в больших количествах на лукоморском базаре скупал. Людишки к нему заглядывают странные, юродивого Митьку он прикармливает, только сдается мне, мозги у этого Митьки почище, чем у большинства горожан, работают. Боюсь, что пока Шурик Кумок лучше нас о положении в Лукоморске знает.

Кот вернулся на кровать и принялся вылизываться, выставив заднюю ногу пистолетиком.

– С кем теперь вы, – мурлыкал он. – Кто вам лапки целует…

– Баюн, – приступал чекист. – Ты же понимаешь, что идти всетаки надо?

Кот оставил свое занятие, сел на разворошенной постели и посмотрел на людей круглыми глазами.

– Я понимаю, что надо, – сказал он. – А вы можете понять, что мне страшно?

Глава третья

Страшно, не страшно, а в разведку Баюну Полосатовичу пришлось идти.

Перед расставанием он взгромоздился на руки Кторову. Держать сорок фунтов живого веса было тяжеловато, но Антон стоически терпел.

– Погладь меня, – напомнил кот. – Баки почеши. Ласковей, ласковей! Может, на смерть иду.

– Баюн, – строго сказал Павел Гнатюк. – Не выделывайся.

Кот обнял Кторова за шею, ткнулся холодным мокрым носом в щеку.

– Ты б тех собак видел, – шепнул он. – Чистые немцы, даже лают отрывисто!

Попил еще молочка, преувеличенно весело задрал и распушил хвост: Как родная меня мать провожала, Сразу вся моя родня набежала.

Ах, куда же ты, Баюн, эх, куда ты?

Не ходил бы, черный кот, во солдаты!

В Красной армии клыки, чай найдутся, Без кота большевики обойдутся.

– Валерьяночки бы, – помечтал вслух. – Для успокоения нервов!

И вывалился во двор, отправляясь навстречу неведомой судьбе с задранным хвостом и видимым небрежением к судьбе, хотя люди отлично понимали охвативший кота страх.

– Значит, так, – сразу стал серьезным лукоморский чекист. – Этот трактирщик, что пластиночки крутит, с утра уже в чека появлялся. Полагаю, для того чтобы план комнат набросать. Я так кумекаю, товарищ Кторов, заваруху они устроят где-нибудь в стороне, скорее всего, на окраине, чтобы наше внимание отвлечь и самим вовремя убраться, когда мы их давить станем. Шура Кумок на что рассчитывает? Расчет у него что ни на есть самый бандитский. Он полагает, что мы на подмогу кинемся, а здание чека от охраны оголим.

В чека он пойдет с небольшой силой. Тут мы его и встретим.

– Все ты прикинул, диспозиции начертил, – вздохнул Кторов. – А если ошибаешься? Может, он малую группу пошлет, чтобы шухер учинить, а основной силой на чека навалится? Тогда как?

Гнатюк безмятежно махнул рукой.

– Это вряд ли, – сказал он. – Я же говорю, бандитская натура.

Ему же цацки надо забрать, и забрать в одного, поэтому он пришлых бандитов с собой возьмет, чтобы после дела их там же и кончить. Тогда все на чекистов списать можно, а то ведь братва и не поверить может.

Он скептически оглядел Кторова.

– Ну, пойдем к нам, помозгуем маленько?

Кабинет у Гнатюка был небольшой, и сразу чувствовалось, что в нем много курят. Табачный запах был устойчивым, казалось, что он пропитал обои, обшивку громоздкого черного кожаного дивана, въелся в пестренькую обивку стульев, выстроившихся у длинного стола, покрытого зеленым канцелярским сукном.

– Садись, – махнул рукой Гнатюк. – Я сейчас.

Отсутствовал он недолго, вернулся с пачкой тощеньких папок под мышкой, отпер громоздкий сейф и засунул папки туда.

– Ну, браток, – сказал он. – Митьку юродивого начальник приказал на всякий случай в камеру засунуть. Кукует, гаденыш! Есть какие-нибудь соображения?

– Соображение одно. Надо брать этого трактирщика за пищик и колоть. Может, и не откажется, – задумчиво сказал Кторов. – Коллекция-то у него и в самом деле богатая.

– Думаешь, на том его и сломали? – Гнатюк пожевал кончик самокрутки, сморщился. – Может быть, может быть… Только шатко все это, сомнительно, товарищ Кторов.

– А у тебя есть другие варианты?

Начоперотдела посидел еще немного, потом решительно закурил, делая несколько жадных затяжек. Встал, доставая из кобуры наган, крутанул барабан, проверяя все ли гнезда полны, и сунул его обратно:

– Так что мы сидим? – сказал он. – Пошли!

– Трактирщик смотрел на Кторова с упреком.

– Я о вас думал лучше, – он покачал головой, словно упрекал себя в излишне хорошем мнении, которое ошибочно составил о Кторове.

– Хватит разговоров, – оборвал его Гнатюк. – Хватит разговоров. Так за разговорами вся жизнь пройдет. Нет у нас времени на разговоры, гражданин Сунжиков-Марлинский.

– Хотите, пластинку поставлю? – спросил трактирщик. – Честно говоря, даже не представляю, чем моя скромная персона могла привлечь внимание грозных органов.

Он завозился, перебирая тонкими длинными пальцами грампластинки.

– Петр Лещенко – душевный есть, – сказал он, не поднимая головы. – Дивные песенки Изы Кремер.

– Ты нам Александра Кумка поставь, – тяжело сказал лукоморский чекист. – Очень мне его песенки послушать хочется. Нет у тебя его пластинок? Тогда сам спой.

Трактирщик подержал в восковых пальцах черный диск пластинки, бережно уложил обратно в конверт. Пальцы его дрожали.

– Погоди, Паша, – сказал Антон Кторов. – Не дави на человека.

Взял одну из пластинок, посмотрел на этикетку. Хорошая оказалась пластинка – Надежда Плевицкая на ней записана была, «курский соловей», надежда русского вокала. Трактирщик с тревогой следил за пластинкой.

– Осторожнее, – попросил он. – Это ведь редкость теперь, кто знает, жива ли она, споет ли еще нам?

– И я про то же, – сказал Кторов, досадуя на себя. Неправильно он себя вел, нехорошо. Чувство было такое, что он сейчас ребенка обижал. – Я ведь ее и уронить могу. Случайно, а?

Трактирщик потянулся к нему, но остановился. По скулам его ходили желваки.

– Все вы одинаковые, – печально и тоскливо сказал трактирщик.

– Белые, красные, зеленые – у вас у всех одно на уме. Это же искусство, молодой человек. Жизнь коротка, а искусство вечно. Отдайте пластинку.

– А это, дружок, как сам петь будешь, – весело объяснил Гнатюк.

– Я ведь человек простой, мне все эти Вертинские, Кремеры да Лещенки по… Мне истина нужна, истина, господин Сунжиков-Марлинский. Как связь с атаманом держишь?

– Через юродивого, – сказал трактирщик. – Пишу записку, он относит. – И повернулся к Антону. – Вы не подумайте, я всю жизнь пытался быть вне политики. Не зря говорят, что благими намерениями дорога в ад вымощена. Пластинки – мой грех, это моя страсть, а когда приходят и требуют услуг, угрожая перебить все, чем я жил долгие годы… Слаб я, слаб, нет у меня сил противиться чужой воле.

Когда тебе говорят, что уничтожат твою жизнь… нет, не убьют, это слишком уж просто.

– Времени нет, – сказал Кторов. – Если этим можно уменьшить количество смертей…

Трактирщик ожег его взглядом.

– Скажите это русалам, – посоветовал он. – Скажите это всем тем, кто попал в проклятые жернова.

Кторов почувствовал смущение.

– Пропагандист, – вмешался Гнатюк. – Вот из-за таких люди и гибнут. Пора, Сунжиков, выбирать, на чьей вы стороне.

– А если я не хочу делать этот проклятый выбор? – вздохнул трактирщик. – Вы же прекрасно понимаете, что, выбирая одну сторону, вы становитесь объектом ненависти другой. Вы думаете, Кумок мне простит предательство, даже если оно будет невольным?

– А вот это уже разговор, – обрадовался чекист. – Тут мы, как говаривал грек Архимед, можем найти общую точку опоры. Ведите, Сунжиков, ведите, вы же понимаете, что от этого разговора вам не уйти.

– В парке играл все тот же скрипач.

Кторов остановился и долго смотрел на сутулую фигуру с плавно двигающейся рукой.

– Добрый день, – сказал немец по имени Эммануил.

– Вы верите в счастливые дни в несчастливое время?

– Времена не выбирают, – рука опустилась, немец сел на скамейку. – Вы никогда не задумывались над этим? Каждый живет во времени, которое ему отведено судьбой.

– Но сами вы хотите заглянуть в будущее. Потому вы ищете Сирина?

– Кто вам это сказал? – глаза немца ожгли насмешливым холодом. – Вздор! Вздор! Я ищу утерянную гармонию. Дело совсем не в том, что люди должны сделать себя счастливыми, а в том, как мы должны жить, чтобы стать достойными счастья. Нравственность относится к характеру.

Некоторое время они сидели по разные стороны молчания: Антон – распираемый желанием спрашивать, Эммануил – не видящий особого смысла в ответах.

Тени бродили в кронах деревьев, потревоженные ветром бабочки плясали среди листвы, а солоноватый воздух, нависший над городом, был прозрачным, густым и тяжелым, словно бульон для кавказского хаша. Остро пахло кипарисом и лавровым листом, словно где-то и в самом деле варили бульон.

– В любом случае для человека самое важное – принять правильное решение, – сказал скрипач. – Вы еще молоды, вы нетерпеливы, а потому не можете представить себе последствия необратимых поступков. Голем не существо, он земное наследие Бога. Им нельзя владеть, его можно только использовать.