Текст книги "Журнал «Если», 2006 № 03"

Автор книги: ЕСЛИ Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

На сегодня его последней режиссерской работой и одновременно пародией на фантастический хоррор остается «Дракула, мертвый и довольный». Фильм с Лесли Нильсеном в заглавной роли вышел в 1995-м, через три года после «Дракулы Брэма Стокера» Копполы, и по идее должен был «прокатиться на хвосте» кассового успеха этого блокбастера «Коламбии Пикчерз». Однако ни все более популярный Лесли Нильсен, ни патентованные спецэффекты, позволяющие Дракуле превращаться в летучую мышь и парить в ночном небе, зрителя не соблазнили. Фильм не окупил затрат, едва собрав 10 миллионов долларов. Критики назвали нового «Дракулу» не «мертвым», а «мертворожденным».

В чем была причина неудачи? Прежде всего в поспешно выбранном объекте пародии и времени ее выхода. Буквально за два месяца до появления на экранах фильма Брукса в Америке начал прокатываться «Вампир из Бруклина» Уэса Крейвена с Эдди Мерфи в главной роли. И это тоже была пародийная комедия! Кроме того, не очень искрометный по комическим трюкам и ситуациям фильм Брукса проигрывал в комизме даже копполовскому «Дракуле», в стилистике которого был ощутимый привкус иронии и черного юмора. Так, едва ли не главная актерская удача в фильме Копполы – это пастор Ван Хелсинг в гротескном исполнении Энтони Хопкинса. В фильме Брукса этого рьяного борца с вампирами сыграл сам режиссер, но 69-летнему мастеру пародии попросту не хватило актерского темперамента, и в сравнении с Хопкинсом он выглядел довольно бледно.

С тех пор прошло больше десяти лет, но новых фильмов, поставленных Бруксом-режиссером, мы так и не увидели. Он продолжает работать в кино (в 2005 году его голосом говорил один из персонажей мультфильма «Роботы»), удостаивается почестей как корифей Голливуда и мировой комедии, однако это уже не прежний Брукс, излучавший энергию и оптимизм. В 2005-м ушла из жизни его жена, актриса Энн Бэнкрофт, знаменитая миссис Робинсон из «Выпускника» Майка Николса, культовой комедии 60-х. Режиссерская карьера не бесконечна, и, похоже, сам Брукс это понимает. Вместе с тем его талант пародиста и вклад в мировой кинематограф ни у кого не вызовут сомнения – ни сейчас, ни в отдаленном будущем. Заметим, что в Голливуде режиссеров-пересмешников ценят просто за то, что те поддерживают в зрителях интерес к фильмам и героям, которых высмеивают. К тому же пересмешники делают фантастический мир экрана еще более фантастичным – и одновременно приближают его к реалиям нашей суетной жизни.

Дмитрий КАРАВАЕВ

УИЛЬЯМ БАРТОН
«УРОЖАЙНАЯ ЛУНА»

Я был первым человеком, ступившим на Луну еще в 1965 году. Девять лет назад. И я все еще здесь, все еще хожу по Луне.

Я стал одним из четырех на борту «Джемини М-1», падавшего с черного мертвого неба на западную окраину клочка лунного «моря» в северной части кратера Риччиоли. Первого из десяти пилотируемых кораблей, экипажам которых предстояло заложить армейскую лунную базу в течение ближайших двух лет. Назывался этот проект «Урожайная Луна»* – самая яркая и невозможная мечта для одержимого Луной мальчишки. Мечта, которая одолевала меня как минимум со средней школы, когда во время войны я впервые услышал о таинственных «летающих керосинках» – то были падающие на Лондон «Фау-2».

* Урожайная Луна (Harvest moon) – полнолуние, ближайшее к дню осеннего равноденствия. (Здесь и далее прим. перев.)

Да нет, черт побери, гораздо раньше. С тех пор, когда я еще мальчишкой зачитывался в тридцатые годы научно-фантастическими журналами наподобие «Эмейзинг» или «Эстаундинг» и гадал, полетит ли человек в космос раньше, чем я помру от старости (или, может быть, намного раньше погибну на войне, которую все предсказывали, следя за Олимпийскими играми в Мюнхене).

Что ж, война закончилась, когда мне исполнилось восемнадцать, а в тридцать семь лет я полетел на Луну – единственный гражданский на корабле, которому предстояло совершить посадку, став членом экипажа скорее благодаря политике, чем своим достоинствам. Президент Никсон велел генералам подыскать одного гражданского, вот они и выбрали меня. И не потому, что я был такой уж крутой специалист по геологии планет, а всего-навсего из-за того, что меня назначили обучать геологии их,и астронавты меня уже прекрасно знали.

«Давайте возьмем Билла. Он справится».

Так вот. Тридцать семь лет, жена, сын-подросток, две дочурки-симпатяшки, а я полетел на два года на Луну. Вместе с командиром будущей базы, каким-то майором из армейского Инженерного корпуса и пилотом, уоррант-офицером**, который сейчас гонял бы вертолет «Хьюз» во Вьетнаме – если бы не пилотировал лунный модуль.

** Уоррант-офицер – категория командного состава между унтер-офицером и офицером.

Ладно. Ты уже проспал, сколько положено. Можно вставать и начинать новый день.

Но я остался в койке, сплетя пальцы в жестких и потных волосах на затылке и уставясь почти в полной темноте на проволочную сетку, поддерживающую койку надо мной. Когда нам сбросили первые спальные модули, жизнь чудесным образом изменилась. Первые несколько месяцев мы спали в посадочных модулях. Предполагалось, что спать мы будем в полетных креслах, но многие предпочитали свернуться калачиком на полу.

На Луне плохо спится. Я почти все время провожу «на улице» и за прошедшие девять лет набрал там двенадцать тысяч часов, став чемпионом Вселенной по пребыванию в открытом космосе, а это иногда довольно сильно утомляет.

Я отдернул занавесочку и соскользнул с лежанки – примерно такие многоярусные койки можно увидеть на атомных субмаринах. Переступая босыми пятками по полу, я зевнул и потянулся, уперевшись вытянутыми руками в верхнюю переборку. Господи, снова от меня воняет, как от скунса. А очередь в душ подойдет только через пять дней.

Я достал из личного шкафчика один из шести оставшихся у меня новых комбинезонов (с фамилией «Данбар», аккуратно выведенной по трафарету на каждом нагрудном кармане), облачился в него, надел тапочки с фетровой подошвой, развернулся в тесном проходе и открыл люк в туннель. Заполз в него и плотно закрыл за собой. Отлично! Лампочка в переходнике снова перегорела. Интересно, осталась ли хоть одна запасная? И сколько еще придется ждать очередного модуля с расходными материалами и припасами? Два месяца?

По затылку зловеще пробежали мурашки: як тому времени уже помру.

Распахнув другой люк, явыполз в столовую – такой же спальный модуль, но вместо коек здесь устроена кухонька. Над головой ярко светились флуоресцентные трубки.

– Ну, наконец-то ты поднял свою задницу с койки, Данбар! – поприветствовал меня старый приятель Мили Паттерсон. – Давай, пей кофе, а то нам давно пора выходить.

– А мне-то что дергаться? Ты-то свою давно поднял. – Это избавило меня от обязанности заваривать кофе. Черт, меня не перестает удивлять, почему мужик, которому уже за сорок, все еще хочет, чтобы его называли Мит. – А злишься ты потому, что я старший геолог на планете.

– Это ненадолго, старина, – фыркнул он. Гм-м, да. Верно. Пора торопиться.

* * *

Снаружи было ярко и солнечно, день уже перевалил за семьдесят часов, солнце поднялось высоко над восточным горизонтом, и ландшафт перестал рябить отражениями лучей, падающими под небольшим углом, хотя тени еще оставались весьма длинными черными пальцами и кляксами, ползущими от валунов и камней на территории базы.

Я поднял позолоченный изнутри щиток шлема, чтобы осмотреть луноход при дневном свете, и меня поразил беспорядок, который мы здесь развели всего за девять лет. Не только холмики закопанных жилых модулей, но еще мусор и следы – отпечатки ног сорока человек, год за годом месивших угольно-черную лунную пыль. И посадочные ступени. Сплошные посадочные ступени до самого горизонта. С 1965 года, если считать три аварийные посадки, их тут село более сотни, в основном южнее и восточнее базы, на равнинной части кратера. Десять пилотируемых, остальные с припасами и оборудованием.

Оставалось радоваться, что разбились только модули с припасами – свежими фруктами, нижним бельем и всякой всячиной. Вы только представьте, что здесь пришлось бы кого-нибудь хоронить. Представили?

Застегивая виниловые крепежные ремни вокруг коробок с приборами и оборудованием, которые нам предстояло доставить в обсерваторию, Мит сказал:

– Будь я проклят, но эти скафандры – лучшее, что получилось из проклятого проекта «Аполло»!

Я взгромоздился на левое сиденье и стал пристегивать карабины ремней к полукольцам на скафандре.

– Пожалуй, не лучшее, а единственное, – буркнул я. Проект «Аполло» принес Луне лишь горькое разочарование. В свое время идея смотрелась очень неплохо. Армейский проект «Урожайная Луна» воспользуется ракетами «Джемини» в пилотируемых и грузовых вариантах для доставки людей и оборудования, начиная с 1965 года. А NASA тем временем доведет до ума ракету-носитель системы «Аполло», чтобы мы с помощью его пятиместных возвращаемых капсул и трехместных посадочных лунных модулей смогли с 1967 года начать ежеквартальную ротацию персонала базы.

Мит уселся рядом и тоже стал пристегиваться.

– Эти нынешние луноходы – отличные машинки, – заметил он.

– Куда лучше джипа «Стирлинг», на котором мы начинали. Тот засранец никак не желал ездить!

А я вспомнил день, когда нам прислали фильм о том, как в голубом небе над Флоридой взорвалась четвертая и последняя ракета-носитель «Сатурн С-5». Как над пухлыми белыми облачками распустился большой и яркий грязно-оранжевый пышный цветок, как обломки дождем посыпались на центр Майами, поджигая дома.

И еще я вспомнил, как подумал тогда, что нам следовало бы поостеречься еще в январе 1965-го, когда «Аполло-1» сгорел на стартовой площадке, погубив трех астронавтов NASA. Но полет «Аполло-2» в августе прошел, как по часам, и уже в сентябре я и трое других парней забрались на самую макушку ракеты «Титан IIIZ» и отправились на Луну. А дорога домой оказалась для нас отрезана.

Потом нам прислали записи сенатских слушаний 1970 года, где военным разрешили заняться разработкой «Джемини R» для возвращения нас домой.

А пока суд да дело, я проторчал девять лет на этой Богом проклятой Луне.

– Пора, – сказал Мит. – Чем быстрее мы туда доедем, тем скорее Карл кончит трепаться, и мы сможем отправиться дальше. Господи, этот парень чокнутый!

Я двинул рукоятку управления вперед, и луноход тронулся. Его проволочные «шины» слегка прогибались на каменистом грунте.

– Да нет, он в порядке. А знаешь, что мне сказал Дрейк? Что оба они хотели пропустить ротацию и остаться здесь, даже когда начнут летать «Джемини R».

– Значит, оба они чокнутые.

– Может, и так.

Мит протянул руку и попытался хлопнуть меня по плечу, но аполловские скафандры недостаточно гибки, и он ограничился шлепком по моему запястью:

– Зато тебе ждать не придется, старина! В это время на следующей неделе ты уже будешь лететь домой с русскими.

Я рефлекторно посмотрел вверх. Ничего. Яркое солнце. Голубой ломтик Земли, навечно застывший в семи градусах над серединой западного горизонта. Но «Алмаз-9» висит на орбите уже две недели – это четвертый русский корабль, вышедший на орбиту вокруг Луны, и первый, запущенный их новой сверхмощной ракетой-носителем «УР-900». К «Алмазу» пристыкован большой спускаемый модуль «Орел».

Я подумал, что правительство, возможно, и не согласилось бы на спасательную миссию русских, но «Джемини R-l» во время первого беспилотного испытательного полета шлепнулся в самый центр кратера Риччиоли, даже не сделав попытки затормозить, и не оставил после себя ничего, кроме большой и светлой воронки в темной лунной пыли. «R-2» всего месяц назад слетал туда и обратно безо всяких происшествий, доставив две тонны образцов лунного грунта, но к тому времени соглашение уже было достигнуто.

– Эх, старина Дикий Билл, – мечтательно произнес Мит, – через месяц ты уже будешь дома, доктора к тому времени от тебя отвяжутся, а твоей старушке жене понадобится кресло на колесиках после твоих знаков внимания.

Старушка жена… Можно подумать, мы сумеем наверстать эти прожитые врозь девять лет? Мы с Митом уже миновали последние нагромождения брошенных посадочных модулей и космического хлама, и я двинул рукоятку управления вперед до упора.

– Эй, полегче, Дикий Билл! Побереги наши задницы, а то огорчишь милую женушку.

Я немного сбросил скорость и поинтересовался:

– Мит, я говорил тебе когда-нибудь, как меня бесит, когда меня называют Диким Биллом?

– Примерно десять миллионов раз, Дикий Билл, – расхохотался Мит.

* * *

Из обсерватории на «Площадке-5», расположенной в кольцевых горах в пятнадцати милях на север от базы, открывается прекрасный вид на дно кратера Риччиоли вдоль его склона. Оттуда наша база смотрится примерно как стоянка на обочине шоссе, где кто-то вытряхнул из машины полный мешок мусора.

Помню, как мы все хохотали, когда нам прислали по факсу картинку лунной базы, которую собирались построить русские. Уж так на ней все было аккуратно. По сравнению с ней, наша база смахивает на трейлерный парк для сезонных рабочих.

Сама обсерватория представляет собой попросту мешанину из оборудования, антенн и телескопов, установленных где попало прямо на поверхности. Здесь нет ни голубого неба, ни атмосферы, поэтому и купол не нужен. Жилая часть выглядит просто как горб с дверью шлюза в боку – в том месте, куда Карл и Фрэнк приволокли надувной домик и закопали его вручную, старыми добрыми лопатами.

Нет, все-таки они чокнутые.

В свое время на базе вспыхнул спор – им хотели запретить жить в обсерватории из-за повышенной радиации на поверхности и всего такого, но никто не пожелал сажать их под арест, так что…

– Добро пожаловать в Изумрудный город! – раздался в наушниках голос Сагана. – Привезли мое барахло? – На нем был, разумеется, один из старых скафандров с «Джемини», украшенный наваренными резиновыми заплатами в местах порезов. Гулять в таком по Луне можно всего лишь полтора часа. Пройдет еще немало времени, прежде чем нам завезут столько новых скафандров, что хватит на всех.

– А где Дрейк? – осведомился Мит.

Карл поднял большой палец и ткнул им в направлении домика:

– Внутри. Паяет черный ящик для проекта нового радиотелескопа. – Он указал на полусобранную тарелку поворотной антенны, которую мы доставили сюда в виде сотни деталей за последние несколько месяцев.

– А вы, ребята, сильно рискуете, когда паяете внутри надувной палатки. Если Фрэнк прожжет в стенке дырку, его попросту завалит.

Карл пожал плечами – это было хорошо видно в жалком старом скафандре.

– Это наш риск. И мы на него согласны.

– А что будет делать ваша новая тарелка? – спросил Мит. Даже сквозь помутневший старый щиток шлема мы увидели, как заблестели глаза Карла.

– Мы назвали ее «Озма -2».Как только антенна будет готова, мы начнем проверку кое-каких идей Фрэнка. В смысле, куда неплохо бы заглянуть радиотелескопом. Tay Кита. Эпсилон Эридана…

– Отлично! Вам еще не надоело слушать «ждите ответа»?

– Билл, я ведь показывал тебе уравнение.*

* Карл Эдвард Саган (1934-1996) – знаменитый американский астроном, весьма успешный популяризатор науки и яростный критик псевдонауки. Был одним из пионеров экзобиологии и основателей программы поиска внеземных цивилизаций SETI. Всемирно известен своими научно-популярными книгами и телесериалом «Космос», в котором был одним из соавторов и ведущих. По его НФ роману «Контакт" в 1997 году был снят одноименный фильм. Саган участвовал в подготовке к полету большинства автоматических межпланетных аппаратов, предназначенных для исследования Солнечной системы.

Уравнение Дрейка (известное также как «уравнение Сагана") – знаменитый результат исследований в таких спекулятивных областях науки, как ксенобиология, астросоциобиология и поиски внеземного разума. Оно было выведено в 1960 году доктором Франком Дрейком, астрономом из Корпеллского университета, как попытка оцепить количество внеземных цивилизаций в нашей Галактике, с которыми мы можем вступить в контакт. Главная цель уравнения – дать ученым возможность количественно оценить факторы определяющие число внеземных цивилизаций. Научные дискуссии но этому поводу продолжаются до сих пор.

Проект Ozma – пионерский эксперимент программы SETI, начатый в 1960 году Франком Дрейком в Национальной радиоастрономической лаборатории в Грин Бэнк (Западная Вирджиния). Целью эксперимента был поиск признаков жизни в далеких звездных системах путем анализа галактического радиоизлучения на волне космического водорода (1420 гигагерц) и вблизи них. Через несколько лет был признан бесперспективным.

– Ага, показывал. Половина членов в нем – неизвестные величины. Карл, вы принимаете желаемое за действительное.

– Ну… мы же на Луне, черт побери! Можешь представить более подходящее место, чтобы принимать желаемое за действительное? – Он обвел руками мертвое черное небо. – Господи, да ведь каждую ночь ты сам все это можешь увидеть, Билл! Там миллиарды и миллиарды звезд!

Карл уже затерялся в мечтах, готовый обрушить на нас очередную получасовую обличительную речь.

– Да ну тебя к черту! – буркнул Мит. – Давай выгружать его барахло, а то не сможем подняться в горку и начать установку нашего оборудования.

* * *

В радиорубке было тихо. Она сулила уединение – то самое уединение, которого человеку иногда так хочется во время ежемесячного звонка домой. Во всяком случае, все мы научились обращаться с приборами сами и не нуждались в помощи единственного на базе офицера-связиста – а тому более чем хватало забот с починкой старого электронного хлама, который постоянно изнашивался и ломался.

Лицо моего сына Билли на черно-белом телеэкране выглядело иначе, чем во время нашего последнего разговора. Ему это хорошо удается. Он смотрит в телекамеру, а не в стоящий рядом с ним телевизор. Взгляд все еще жесткий, хотя вот уже три года, как он вернулся из Вьетнама и, наверное, почти закончил с медицинской реабилитацией.

– Ты снова подстриг бороду, – заметил он.

Я улыбнулся и распушил ее пальцами. На ощупь почти как стальная щетка.

– Она уже… гм-м… стала заполнять мой шлем. В ответ улыбка:

– Что ж, теперь ты больше похож на Кастро и меньше – на Мудрого старца с гор.

Когда он был мальчишкой, все говорили, что он очень похож на меня, но я так не считаю. Подбородок у него более плоский, ямочка на нем меньше, нос уже, прямее и длиннее и, если хотите знать мое мнение, гораздо больше напоминает нос Фреда, брата его матери.

– Что это за дурацкая рубашка на тебе? – Одежка здорово смахивала на какой-то воинский мундир, даже с золотыми галунами на воротничке и манжетах.

– Из полиэфира, – ухмыльнулся он.

– Какого она цвета?

– Фиолетовая, папа. Я усмехнулся:

– И что, больше никаких бус и сандалий?

– Времена меняются.

Тут я увидел – даже на зернистом телеэкране, – как начали темнеть его суровые глаза, и решил, что лучше сменить тему.

– Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Его взгляд прояснился:

– Точно! Tempora mutantur, nos et mutamur in illis. Хилдерик, король франков.

В наших с Билли отношениях такое было всегда. Что бы между нами ни произошло, я всегда мог позвать сына прогуляться по лесу, и там мы болтали на всякие умные темы.

– Ты еще встречаешься с той девушкой… э-э… – Господи, да вспоминай же быстрее… – Сарой?

Я увидел, как ему приятно, что я вспомнил ее имя. – Да.

– Мне понравилось ее фото, которое ты прислал по факсу. Она действительно красивая. – Высокая блондинка с ярко-голубыми глазами. Нос, правда, великоват, но на ее лице смотрится в самый раз. – Как твоя мать?

Он нахмурился. Слегка пожал плечами:

– У нее вроде бы все в порядке. Она сейчас менеджер по запчастям на тракторном заводе.

– Это хорошо. Гм-м… Она еще встречается с этим… как-там-его? Он еще больше нахмурился. Медленно кивнул. А чего я от него, собственно, хочу? Чтобы он рассказал о своем сводном братце? Парнишка родился в конце 1966 года, задолго до того, как мы узнали, что я застряну на Луне, так что даже если бы программа «Аполло» сработала…

– Как учеба?

Он вдруг просиял:

– Меня досрочно приняли в университет Джона Хопкинса, папа! Вашингтонский университет выпустил меня на год раньше, чтобы я уже осенью смог начать учебу на медицинском факультете.

– Так это же здорово!

– Я подал в NASA заявку на стипендию по космической медицине. И мне сказали, что с моими десятью ветеранскими пунктами ответ наверняка будет положительный.

Когда в 1948 году я поступал в Бостонский университет, у меня было всего пять пунктов. И к тому же на моей груди не было «Пурпурного сердца», не говоря уже о «Бронзовой звезде». Военные прислали мне по факсу список его наград, но мне пока не удавалось разговорить Билли на эту тему.

– Но почему? – удивился я. – Я думал, ты планировал специализироваться по травматической медицине.

– И по ней тоже, – кивнул он. – Стипендия по космической медицине требует двойной специализации.

– Все равно не понимаю.

– Папа, сейчас очень много говорят о финансировании системы «Нова/Ровер» как реального проекта. С тех пор, как русские разрешили доктору Челомею опубликовать в прошлом году свою книгу… – Он говорил о Владимире Челомее, главном конструкторе космических кораблей, чьи детища – «Алмаз-9» и «Орел-1»– уже кружат на окололунной орбите и вскоре доставят меня домой. – Словом, запланированная дата старта первой марсианской экспедиции – 12 ноября 1984 года.

– Когда сам увижу, тогда и поверю… Господи, а ведь мне тогда стукнет уже пятьдесят шесть!

Он еще раз медленно кивнул:

– Да. А мне – тридцать четыре.

В тот день, когда я отправился на Луну, мне было тридцать семь.

– И ты хотел бы полететь.

– Да. Полет рассчитан на три года. Двенадцать человек, им понадобится врач. Хороший врач.

Еще как понадобится. У нас здесь полевой хирург, терапевт и фармацевт, три медика на сорок членов экипажа.

Серьезные глаза сына долго изучали меня. Потом он сказал:

– Тебе нужно кое-что знать, папа. Месяц назад наконец-то допустили к летным испытаниям ядерный ракетный двигатель «Ровер-1». Прототип с тягой почти 34 тонны готов к полету.

– Тот самый двигатель с твердофазным реактором из проекта NERVA?*

* NERVA (Nuclear Energy Rockel Vehicle Apparatus) – реактивный аппарат на ядерной анергии. См. также послесловие автора.

– Да, папа. Речь шла о том, чтобы присобачить «Ровер-1» к первой ступени «Сатурна-IVB», а выше установить оборудование, оставшееся от программы «Аполло», и некоторые компоненты орбитальной станции. На складах законсервировано достаточно железа от «Аполло/Сатурн», чтобы его хватило на три экспедиции. И теперь они полагают, что выяснили, из-за чего раньше взрывались ракеты. Сейчас это называется проект «Starover».

Я хмыкнул. «Starover» – «Звездный скиталец». В честь романа Джека Лондона, что ли? Впрочем, нет. В начале шестидесятых, когда я тренировался для полета на «Джемини», один инженер из NASA написал о приключениях исследователя космоса Дига Аллена.

– Да никто не полетит на Марс на корабле такой конструкции, – сказал я.

– Нет, конечно. В любом случае, марсианский посадочный модуль не будет готов раньше 1982 года, сколько бы денег в него ни вбухали. Сейчас говорят о предварительных миссиях к трем астероидам поблизости от Земли. Первая – в 1977 году.

А мне оставалось сидеть на Луне и кусать локти. Бобби снова улыбнулся:

– Экипаж каждой миссии будет состоять из трех человек. Астронавт-инженер, какой-нибудь ученый и геолог.

– И под них уже выделено финансирование? Он пожал плечами:

– Почти. Все равно раньше осени голосование по бюджету на следующий год не состоится.

– Как-то не верится, что Макговерн такое одобрит.*

* Ниже до конца этого разговора упоминается много имен американских политиков и политических событий тех лет (а также намеков на возможные варианты событий).

– После слушаний по импичменту он сидит тихо, как мышь. Чертовски трудно оправдать импичмент только что вступившего в должность президента, а антивоенная партия Макговерна сделала Билла Миллера президентом на один срок, несмотря на прекрасную экономику, которую ему передал Никсон, но республиканцы, контролирующие обе палаты конгресса с небольшим перевесом, все же попытались.

– Что же, слушания не дошли до обеих палат?

– Нет. Ты слышал, что вице-президент Иглтон собирается подать в отставку?

– Нет!

– Сегодня утром передавали в новостях. – Сын постучал пальцем по голове и многозначительно взглянул в телекамеру. Черт, есть предел тому, что мы можем говорить. Это ведь открытый канал.

– И кто же?…

– Говорят, Сержант Шрайвер.

– Парень из Корпуса мира? – Отлично, еще один Кеннеди. Просто поразительно, о чем только люди думают, ведь Джек и Бобби уже сидят в сенаторских креслах – один в Массачусетсе, а второй в Нью-Йорке. Если бы Тедди не свалился в машине с того моста и не утонул, их сейчас было бы уже трое.

– Говорят, Макговерн теперь уже никогда не выставит свою кандидатуру на перевыборах, ведь он пытался вытащить нас из Вьетнама как раз тогда, когда мы начали побеждать.

– До 1976 года еще долго. Всякое может случиться. Сын улыбнулся:

– Может, и так, но демократы уже называют своим кандидатом Эда Маски.

– Э-э-э… из Мэна?

– Ага. А республиканцы поглядывают на Теда Агню.

– Кого?

– Губернатора Мэриленда. Билли рассмеялся:

– Думаю, когда ты собирался на Луну, он был еще членом школьного совета Балтимора.

– Господи… – Когда сидишь на другой планете, время летит с бешеной скоростью. – Значит, поляк и… кто? Француз? Может, Эгню?

– Грек. Если он победит на выборах, то мы отправимся на Марс. А пока республиканцы предпочитают придерживаться взглядов Никсона.

Черт побери, да из-за Никсона-то я здесь и торчу. Но вслух я этого не сказал. Теперь надо следить за своими словами.

– Значит, ты полагаешь, что я могу подать заявку на этот… «Звездный скиталец», когда вернусь домой?

– Конечно. Ведь ты и мистер Паттерсон – единственные в мире планетологи с полевым опытом. Так что полетите вместе: ты, он и какой-нибудь новичок.

– Очень сомневаюсь, что Мит в ближайшие годы захочет куда-либо лететь.

Он пожал плечами и улыбнулся. На секунду посмотрел в сторону от камеры. Нахмурился.

– Э-э… время заканчивается.

– Да. Как хорошо, что мы с тобой поболтали, Билли. Когда ты был во Вьетнаме, мне так не хватало тебя.

– Что ж, скоро увидимся. Я попрошу прислать тебе по факсу подробности проекта «Скитальца», как только они станут доступны.

– Спасибо. Эй, а сможешь в следующий раз прихватить и своих сестричек? – Миллисент сейчас уже почти шестнадцать, а малышке Беатрисе… что? Двенадцать? Господи…

Его взгляд наконец-то смягчился:

– Попробую, папа. Обязательно попробую. Живое изображение внезапно застыло.

* * *

Мы с Митом стояли в точке разворота последнего участка нашего пути, высоко на холмах западнее базы, чуть ниже гребня кратера. Забавно, как мало Луна похожа на иллюстрации во всех этих научно-фантастических журналах, которые я читал мальчишкой, или на фильм Джорджа Пала по роману Хайнлайна «Ракетный корабль «Галилей». Как же они его назвали? «Пункт назначения – Луна»?

Неужели я всерьез думал, что когда-нибудь пройдусь по Луне? Может, и думал.

Плоские равнины из застывшей лавы, зазубренные горы, не тронутые ветром и водой? Смех, да и только. Мы знали достаточно, чтобы вообразить пыльные лунные холмы и низкие, покатые склоны, хотя и не могли разглядеть их в телескопы. Солнечный ветер слаб, но он дует на эти горы вот уже четыре миллиарда лет.

Я закрепил большую и угловатую телекамеру в гнезде для альтазимута* на верхушке треноги, а Мит в это время удерживал ее, чтобы она оставалась нацелена в сторону нашей базы, в точку на краю заваленного обломками поля, где, как предполагалось, должен совершить посадку «Орел-1».

– Подержи-ка контрольную цветную карточку. Надо проверить, сможем ли мы сфокусировать эту проклятую штуковину.

Он порылся в ящичке с инструментами, отыскал карточку и отошел, держа ее перед собой на вытянутой руке, а я тем временем поднял темный щиток и прильнул прозрачным стеклом шлема к резиновой окантовке видоискателя.

– Хе. Никакой перспективы. Впечатление такое, словно ты стоишь на краю пропасти.

– Если найдешь здесь пропасть, дай мне знать. Да. Мы и в самом деле устали от этого места.

Когда он отошел в сторону, я повернул трансфокатор, увеличивая картинку. Примерно в миле за последней из старых посадочных ступеней, неподалеку от того места, где разбился «11-1», ребята выложили из блестящего металлолома большую букву «X», обозначающую точку посадки. Я выпрямился.

Мит стоял спиной к кратеру, глядя вверх в сторону его гребня, метрах в двухстах западнее и метрах в пятидесяти выше меня.

– Через неделю в это время, – сказал он, – я буду стоять здесь с тем русским парнишкой.

* Альтазимут – универсальный инструмент для определения высот и азимутов небесных светил.

– Его зовут Муса Бородин.

– Мууза! Что за имечко! Даже звучит не по-русски.

– А Георгий Волыновский тебе больше нравится?

– Это пилот?

– Да. Кстати, генерал-лейтенант.

– Господи! – Он повернулся и посмотрел на меня, затем тоже поднял защитный щиток, чтобы мы могли видеть лица друг друга. – Не скажу, что мне было в кайф торчать здесь все это время, но мне всегда нравилось работать с тобой, Дикий Билл. Из нас получилась хорошая команда.

Я кивнул. Что тут ответишь? «А ведь ты пробудешь здесь еще как минимум год, прежде чем настанет твоя очередь возвращаться, так ведь, Мит?»

Он улыбнулся – наверное, прочитал мои мысли.

– Черт, Билли, думай обо мне, когда будешь задавать женушке по полной программе, ладно?

Просто треп. Здесь, на Луне, нет секретов. Когда мы учились в колледже, Миди Паттерсон не отличался особой деликатностью, а если с тех пор и повзрослел, то ненамного. Поэтому я ухмыльнулся, подыгрывая ему, и сказал:

– Знаешь, Мит, прошло столько времени, что я, пожалуй, уже и позабыл, как это делается.

– А может, это как езда на велосипеде?

Я уже собрался ответить, что через девять лет при одной шестой "g» я. наверное, и на велосипеде не смогу прокатиться, но тут у меня на глазах выступили слезы. Господи, если я начну плакать в шлеме, то не смогу вытереть слезы и направлять камеру, когда придет время. Поэтому я тряхнул головой и постарался взять себя в руки.

– Эй… – произнес Мит уже мягче.

– Судя но дате рождения ее ублюдка, она очутилась в постели с тем проклятым строителем и забеременела всего через три месяца после того, как мы оказались здесь.

– Да не бери в голову, Билл. Извини, если я… Я попытался улыбнуться.

– Знаешь. Мит, я был чертовски занят последние два года перед стартом. И не удивился бы, если…

– Ну да . Зато у тебя все-таки была жена. И трое детей, к которым ты возвращаешься. А когда состаришься, можешь подумать о внуках. А у меня… У меня были только шлюхи из баров, и больше мне возвра щаться не хочу. К тому же, если ты забыл, мне тоже сорок шесть лет.