Текст книги "Если небо упадет (СИ)"

Автор книги: Эшли Дьюал

Соавторы: Роуз Уэйверли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Дим…

Я подхожу к парню. Кладу ладонь на его плечо, но он отходит назад. Нервно вытирает руками мокрое от дождя или от слез лицо, и отрезает:

– Мы постоянно что-то теряем. Каждый день, каждую секунду. Но смерть Арины не была просто утратой. Это был урок. Я понял, что жил неправильно, что мои родители жили неправильно, что все было неправильно, абсолютно все! И я сломался, как мамина психика. Только если она решила наглаживать свое платье, я сорвался с катушек. – Под гром Дима признается, – уже на второй день меня загребли в участок: избиение в нетрезвом состоянии. Утром выпустили. Через несколько часов привели обратно – попытка применения огнестрельного оружия. Папе пришлось повозиться. Грозил срок. Дали условно. Помнишь, ты предлагала остаться у тебя? Я сказал, что должен работать. На самом деле, мне нужно было появиться в участке – поклониться, поклясться, что еще никого не убил и не планирую.

– Ты собирался…

– Нет. Я хорошенько надрался в тот день. Стащил у отца пистолет, и просто решил пострелять в воздух, побаловаться, но уже после двух попыток оказался прижатым к бамперу мусоров.

Скептически выгибаю бровь. Неужели Дима способен на подобное?

– Не смотри на меня так, – отмахивает парень.

– Я и не смотрю.

– Смотришь, как и все остальные смотрели. Мальчик, пошедший по наклонной плоскости.

– Нашел, кому рассказывать, – с вызовом восклицаю я. – Думаешь, удивишь реакцией окружающих? Ха. Могу с полной уверенностью заявить, что к самоубийцам отношение не лучше. Сколько раз соседи замолкали, увидев меня на площадке, сколько раз бросали свои жалостливые, лицемерные взгляды мне вслед. Я не как остальные, Дим, я понимаю тебя. Честно. И мне хочется помочь. Ведь ты помог мне.

Дождь барабанит по плечам, голове, а я все разглядываю необычные глаза парня и думаю: сколько же нам еще придется пережить, прежде чем восстановиться и стать нормальными, счастливыми людьми. А, может, таких не бывает? Касаюсь ладонью щеки Димы. Он закрывает глаза, поднимает руку и накрывает ею мои пальцы.

– Как же ты не понимаешь, что уже помогла мне, Мира. Ты единственная, кого я поддержал не потому, что должен был. А потому, что захотел. – Он раскрывает глаза и, не смотря на ливень, разделяющий наши лица, порывисто придвигается ближе. – Я буду бороться за нас, буду каждый день бороться за твое желание жить, за свое желание быть рядом, не смотря на страх потери, страх вновь остаться одному. Я буду бороться, как ты и просила. Я буду сильным, слышишь? Вновь буду сильным для тебя.

Прижимаюсь лбом к его щеке и зажмуриваюсь. Мне больно видеть его отчаяние, больно смотреть на то, как он обещает быть сильным, изнемогая от слабости. Стискиваю его кофту, вжимаюсь в его грудь всем телом и пытаюсь пройти сквозь него, слиться с ним воедино. Если мы будем вместе, нам будет легче, нам будет проще.

– Я обещаю, что небо больше не упадет, – смеется Дима. – И черт подери, если я лгу. Я не сдамся просто так, пусть и слышу в голове этот шум, эти крики сестры, этот плач мамы. Я не сдамся, не сдамся, не сдамся.

Мне кажется, что я держу в руках бомбу, таймер которой вот-вот сработает. Я сжимаю парня, и мне плевать, если он взорвется прямо сейчас, забирая лишь мою жизнь. Но что будет, если рядом окажутся другие?

Отодвигаюсь, встречаюсь взглядом с Димой и шепчу:

– Ты уверен, что я тебя спасу? Ведь я не ты, я не такая. Другая, слабая. Я и жить-то недавно не хотела. Что если я вновь сорвусь? Что если вновь сорвешься ты? Мы погубим один другого.

Дима молчит. Я знаю, что не должна произносить этих слов, что вновь раскрываю раны, ищу подводные камни, но молчание – не выход. Пусть знает, о чем я думаю, тем более что сам наверняка вертит в голове данные мысли.

Парень пожимает плечами. Прикасается лбом к моему лбу и шепчет:

– Я любить тебя буду, можно? Даже если нельзя – буду.

– Серьезно? – нервно усмехаюсь. – Цитируешь Рождественского?

– Вообще-то это не его слова, а перевод стихотворения молдавского поэта. Ну, а если без шуток, то я, правда, не смогу иначе. Ты можешь уйти, Мира. Я не собираюсь заставлять тебя делать что-либо, потому что сам знаю, как это сложно находиться рядом с деформированным, дефектным, разбитым человеком. Поверь. Я вижу это каждый день. Вижу, как мой папа убивается, не узнавая в женщине, находящейся поодаль, свою жену. Но твое решение никак не повлияет на мои чувства. Я все равно любить тебя буду, слышишь, даже если нельзя – буду.

Он криво улыбается, на одну сторону, а я не знаю, что ответить. Пытаюсь взвесить все «за» и «против», гадаю – сможем ли мы держаться друг за друга достаточно долго, смогу ли я, как и раньше цепляться за его свет, за его легкомысленность, странность, за его одержимое желание жить. А затем вдруг я замираю: что это? О чем я вообще думаю? Как я могу сомневаться? И дело ведь даже не в том, что он спас мне жизнь, не в том, что он оказался в нужное время в нужном месте. Даже таким: с недостатками, со слабостями и со всеми изъянами, я буду испытывать к нему те же чувства. В любом случае. При любом раскладе. Какая я глупая, пугливая девчонка. Он сильный хотя бы потому, что готов решиться, готов бороться и пробовать. И я тоже буду сильной!

Неожиданно подаюсь вперед и припадаю губами к его губам.

– Ой! – отшатываясь назад, выдыхаю я и прикрываю пальцами рот, – прости, я…, я не знаю, что на меня нашло! Это было так странно. Мне жутко неудобно. Я…

Дима вновь притягивает меня к себе и целует. Сжимает в руках сильно-сильно. Я даже забываю пригрозить ему или возмутиться. Свободной рукой обхватываю его шею, другой – держу подаренный диск под кофтой, непроизвольно встаю на носочки. К слову, ливень давным-давно пробрался по одежду, намочил кожу, волосы, но мне не холодно. Совсем. Между мной и парнем очень тепло, будто раскаленное солнце светит только для нас, прорывается сквозь тучи и обдает жаром, греет.

Когда я открываю глаза, то понимаю, что Дима тоже на меня смотрит. Его необычный взгляд совсем близко, ближе, чем когда-либо. И я вновь могу исследовать его странные зрачки, его радужку, и вновь могу этим восхищаться, как раньше. Как прежде.

– Я в глазах твоих утону, можно? – вновь процитировав Рождественского или молдавского поэта – кто знает – говорю я и улыбаюсь. – М?

Дима кривит рот, целует меня в лоб и сжимает в объятиях. Думаю, это отличный ответ.

ГЛАВА 6

Диск двусторонний. Сверху написано – мой любимый композитор Мax Richter, снизу – почувствуй музыку, неуч. Только спустя несколько секунд я понимаю, что CD – давний подарок. Давний подарок Диме.

– Она записала его через несколько недель, после того, как узнала о диагнозе, – сообщает парень и облокачивается передо мной о стену. – Говорю же, Арина чувствовала, что скоро умрет.

– Оставь его у себя. Он тебе дорог.

– Думаешь, я не сделал копий? Давай, включай уже. С какой стороны начнем?

Так как ноутбук я отдала коллегам родителей по работе, приходится управляться с музыкальным центром. Он громоздкий, древний, но, к счастью, поддерживает диски.

– Со второй, – облизав губы, отрезаю я. Достаю из коробки список песен, написанный от руки, и нажимаю «play». Играет что-то веселое, не русское, довольно старое. Улыбаюсь, вспомнив, что именно эту мелодию Дима напевал на мосту, когда пытался танцевать, и ловлю его хитрый взгляд. Затем вновь опускаю глаза на список и удивленно вскидываю брови: здесь двадцать три песни. Рядом с каждой написан год выпуска. Арина потратила на это немало времени, уверена.

1. 1926 – Bennie Moten– Kansas City Shuffle

2. 1945 – Billie Holiday – I'll Be Seeing You

3. 1961 – Elvis Presley – Can't Help Falling In Love

4. 1965 – James Brown – I Feel Good

5. 1969 – The Beatles – Something

6. 1973 – Bob Dylan – Knockin' On Heaven's Door

7. 1975 – Fleetwood Mac – Landslide

8. 1977 – David Bowie – Heroes

9. 1977 – Queen – We Will Rock You

10. 1986 – XTC – Dear God

11. 1986 – The Beach Boys – California Dreamin'

12. 1987 – Suzanne Vega – Gypsy

13. 1991 – Nirvana – Smells Like Teen Spirit

14. 1993 – Rachel Portman – Never Let Me Go

15. 1995 – Marianne Faithfull – Who Will Take My Dreams Away

16. 1995 – Michael Jackson – Earth Song

17. 2001 – Radiohead – Knives Out

18. 2003 – Muse – Butterflies And Hurricanes

19. 2005 – Kasabian – Club Foot

20. 2008 – Arctic Monkeys – Baby I'm Yours

21. 2013 – Imagine Dragons – It's Time

22. 2013 – Placebo – A Million Little Pieces

23. 2014 – Lana Del Ray – Shades Of Cool

– Эволюция музыки, – загадочно протягивает Дима. – Знаешь, Арина как-то сказала: все наши чувства, эмоции, переживания – это лишь копии того, что было раньше. Плохие копии, к слову. Поэтому стоит обращаться к первоисточнику, чтобы осознать всю суть той или иной вещи. Собственно, именно по данной причине, в списке шестнадцать песен, написанных до двухтысячного года, и всего семь, написанных после.

– Она явно любила музыку, – восхищенно говорю я, бегая глазами по листочку. – Вкус просто отменный. Элвис, Битлз, Нирвана…

– Квин, Майкл, Мьюз, Радиохэд…

– Я бы хотела с ней познакомиться! – выпаливаю и понимаю, что сказала лишнее. Виновато смотрю на Диму, но тот лишь криво улыбается. – Прости.

– За что? За то, что тебе нравится вкус моей сестры? Таким парням как я, то есть наивным, неуравновешенным, опасным романтикам, вполне приятно слышать хорошие вещи о дорогих им людях.

Хмыкаю и замечаю, как сквозь музыку прорываются звуки ветра, дождя. Поворачиваю голову в сторону приоткрытого окна, вижу ливень и тут же, мгновенно, молниеносно, краснею, вспомнив о событии, произошедшем пятнадцать минут назад возле моего подъезда. Становится жарко, жутко неловко. Хочу отойти за водой, хоть как-то привести себя в чувство, но неожиданно оказываюсь в плену мужских рук. Сменяется трек, комнату заполняет медленная, чувственная музыка, украшенная адажио и саксофоном, и Дима шепчет мне на ухо:

– Я буду везде тебя видеть. В старых и знакомых местах, которые трогают мое сердце. Весь день. Напролет. – Он медленно покачивается, увлекая меня за собой в странный мир без времени, без лишних звуков и проблем. В мир, где есть он. Есть я. Есть эта музыка и эти проникновенные слова, цепляющие во мне что-то такое, что колит и загорается внутри. – Буду видеть тебя в маленьком кафе, в этом парке через дорогу, на детских каруселях, в каштанах. В прекрасных летних днях, в каждой вещи. Легко и трудно. Я всегда буду думать о тебе именно так.

Закрываю глаза и кладу голову ему на плечо. Дальше Дима молчит. Обнимает меня, медленно дышит в такт музыке и поглаживает пальцами мою спину между лопатками, словно успокаивает или защищает. В этот момент я совсем его не стесняюсь, и своих чувств не стесняюсь тоже. Просто держу парня в объятиях: некрепко, неслабо. Так как надо. И танцую. Неторопливо, протяжно, тихо. За окном взрываются молнии, рушатся чьи-то надежды или мечты, но нам все равно. Мы здесь, остальные – там. И пусть мир сгорит в собственных проблемах, изъянах, пусть он провалится, исчезнет, перевернется, сгинет, улетучится, иссякнет. Нам плевать.

Песня заканчивается. Я нехотя отодвигаюсь назад, слышу, как начинает играть новый медленный трек, кажется Элвис, но неожиданно Дима вновь притягивает меня к себе.

– Прости, еще рано расставаться.

Смеюсь, кладу ладони ему на плечи и тяну:

– Ты странный.

– Это ты странная. Тебе что, танцевать надоело?

– Нет, совсем нет.

– Вот и хватит воплощать штампы в жизнь. Кто сказал, что танцевать подряд несколько медленных танцев – это неправильно? Как по мне, так просто кощунство остановится на одном медляке, когда жизнь так коротка.

– Если бы мои родители были живы, – мечтательно шепчу я и покачиваю головой. Мама, папа. Как же мне вас не хватает! Чувствую, что в носу покалывает, и сильнее сжимаю плечи Димы. Не хочу плакать. Не хочу! – Если бы они видели меня сейчас…

– Обычно так говорят, когда наоборот не хотят, чтобы предки заметили их, ну за добиванием бутылки пива или за курением сигарет. – Дима поглаживает мою щеку, пробегает кончиками пальцев по закрытым глазам и тихо спрашивает. – Ты чего?

– Просто нахлынуло. Прости.

– Хватит извиняться.

– Я бы хотела, чтобы они познакомились с тобой, – раскрыв глаза, признаюсь я и как-то криво улыбаюсь. Наверно, потому что еле сдерживаюсь от того, чтобы не разреветься, как истеричка или как ненормальная дура, которая плачет в «такой подходящий» момент. – Они бы тут же начали тебя тестировать. Папа бы выкрал минутку поговорить с тобой наедине, рассказал бы тебе все свои правила, припугнул, объяснил, что к чему. А мама…, – набираю в легкие больше воздуха и дрожащим голосом продолжаю, – мама бы приняла тебя очень тепло. Улыбалась бы постоянно. Становилась бы на твою сторону вечно! И, наверняка, это бы меня жутко бесило. А еще родители бы непрерывно настаивали на совместных вылазках или посиделках дома. Мой папа обожал смотреть кино, я говорила тебе об этом? Он каждые выходные находил фильмы и покупал что-нибудь вкусненькое. Раньше мы с мамой просили его привозить всякие булочки, выпечку, ну ты понял. А затем – это стало традицией. Так вот, ты бы тоже вместе с нами смотрел кино, уверена. И это был бы очередной, суровый тест, чтобы понять какие у тебя вкусы и сможешь ли ты разделять наши интересы. На самом деле, мама на такие вещи не особо обращает внимание. Ее бы больше волновало, есть ли у тебя татуировки и как ты закончил школу. А вот папа… Папа бы точно постарался проникнуть внутрь твоей головы, раскопать там все, чтобы убедиться в том, что…, что…, что я в надежных руках.

Мы уже не танцуем, дождь я уже совсем не слышу. Да, и музыку тоже. Поднимаю глаза на парня и очень тихо, практически беззвучно, не жалуясь и ничего не требуя, спрашиваю:

– Почему?

Мне кажется, я могла, что угодно спросить в ту минуту, лишь бы не это. Лицо Димы резко вытягивается, становится таким беззащитным, уязвленным. Опустив руки, он закрывает глаза, отворачивается, и каждый из нас, со своей болью, орет про себя во все горло: почему. Почему?

Думаю, достойного ответа на этот вопрос вовсе не существует. Лишь: потому что, вот просто так, а как иначе. Глупые оправдания и не единого нормального объяснения. Но черт подери, почему близкие умирают, зачем, кому это нужно? Почему кто-то болеет, кто-то нет. Почему кто-то счастлив, кто-то нет. Почему кто-то теряет все, абсолютно все, а кто-то нет.

– Мне кажется, самое время перекусить, – вновь поворачиваясь ко мне лицом, говорит Дима и выдает первую за все наше время знакомства лживую улыбку. – Как считаешь?

– Да, – смахивая слезы с ресниц, киваю я, – отличная идея.

Ложь, ложь, ложь. Куда это годится? Но лучше претвориться, будто все в порядке, чем расклеиться. Особенно теперь, когда и мне, и Диме есть ради чего жить.

В колонках играет Битлз. Я иду на кухню, пытаясь унять в груди грустное чувство досады, словно даже самый светлый момент сумела поглотить печаль. Неужели это будет преследовать нас всю жизнь и не даст никогда ощутить счастье в полной его мере. Не на половину. Не чуть-чуть. А как надо.

– Осторожно, – восклицает Дима, проносясь вихрем рядом со мной, – мы с Аидом жутко проголодались.

Пушистый комок держится когтями за его штанину и пищит так высоко и пронзительно, что хочется закрыть уши. Навсегда!

– Он только что ел, – причитаю я. – Сколько можно?

– Я же говорил тебе: это настоящий мужчина. Как и я, между прочим. Мы много едим.

– А что вы еще делаете?

– Требуем и добиваемся, – с грозным видом отрезает Дима. – Еще хотим ласки, заботы. И молока – это персонально от Аида.

Я усмехаюсь, открываю холодильник, хочу достать сок, как вдруг слышу стук в дверь. Парень выгибает бровь:

– Ты ждешь кого-то?

– Да, нет.

Иду в коридор, на ходу заглядываю в зеркало. На голове ужас, волосы спутались и торчат в стороны. Недовольно придавливаю их правой рукой, другой открываю дверь и тут же сталкиваюсь с торнадо. Конечно, не в буквально смысле, хотя не знаю, что лучше.

Не дождавшись приглашения, мокрая Ленка забегает в квартиру и громко рычит:

– Я что тебе сказала? Что сказала тебе сделать?

– Лен, ты чего?

– Нет, ответь. Что я сказала тебе сделать, Мира? Ты совсем не хочешь по-хорошему, да? С тобой по-плохому разговаривать нужно, а? – Растеряно закрываю дверь, прижимаюсь к ней спиной и пожимаю плечами. – Что…, что ты плечами пожимаешь?! – злится подруга и подходит ко мне так близко, что я чувствую запах ее апельсиновых духов. – Я русским языком тебя попросила: перезвони! Помнишь?

– О, черт, – горбясь, шепчу я. – Извини, из головы вылетело абсолютно.

– Из головы у нее вылетело, – скрестив на груди руки, повторяет Лена. – Зачем ты так? Я места себе не находила. Вчера прийти не смогла. Нужно было решить дела с сессией. Думала, хотя бы сегодня дождусь от тебя звонка, но нет. Тишина. Изводишь меня или издеваешься, м? Клянусь, еще одна такая выходка, и я позову своего деда. Слышишь? Мира, серьезно. Это совсем не смешно…

– Лен…

– Просто наказание какое-то. Телефон тебе дала? Дала. Номер вбила? Вбила. Позвонить сказала? Сказала. Что ж ты за катастрофа, Берман? Какая на тебя управа? Окей, ты не должна отчитываться передо мной, не должна обо всем докладывать. Но черт тебя подери, я же волнуюсь! Вот где ты шлялась эти два дня? М? Где тебя носило?

– Не кричи, пожалуйста.

– Чего это не кричать? Нет уж. Прости, я хочу высказаться. Так вот. Спрошу еще раз. Куда ты пропала? Это из-за Димы, да?

– Лена, хватит, – покраснев, отрезаю я и расширяю глаза, – давай потом поговорим об этом.

– Почему? Что такое? Чего ты в сторону кухни зыркаешь? Я не понимаю. Что? – Подруга недоуменно хмурит лоб. – Скажи по-человечески.

Думаю, до нее доходит раньше, чем в коридор проходит парень.

– Привет.

Удивленно вскинув брови, подруга разворачивается и отвечает:

– Привет, Дим. Решил выкрасть Миру навсегда?

– Возможно. – Парень чешет маленькую шейку Аида. Тот громко мурчит, лежит на спинке в его ладони и смешно шевелит лапками. Криво улыбнувшись, парень поднимает взгляд. – Я наверно пойду. Не буду мешать вам.

– Что за глупости, – отмахнувшись, выдыхает Ленка. – Мешаю я.

– Может, уйти мне? – с сарказмом интересуюсь и фыркаю. – С чего вы вообще решили, что кто-то кому-то мешает? Проходи Лен. Мы как раз хотели придумать что-нибудь из еды.

Думаю, никто не ожидал такого поворота событий. Ни Дима, ни Лена. Они замолкают и смотрят на меня огромными, удивленными глазами, словно спрашивая: ты серьезно? Но я действительно серьезно. Мне не хочется отпускать никого из них. Хочется посидеть в компании близких людей. Как раньше.

Подруга подозрительно прищуривает глаза, медленно снимает мокрые кроссовки, будто ждет подвоха. Однако его нет.

– Что ж, почему бы не остаться, – немного неуверенно пропевает она. – Мы можем стать героями, хотя бы на один день.

Улыбаюсь. Если Ленка переводит с английского знакомую ей песню, значит она в хорошем настроении. Это благословение.

На кухне достаю из холодильника все продукты. Их немного: молоко, яйца, яблоки, четыре котлеты, засохший кусок докторской колбасы, консервированная кукуруза и один слегка смятый помидор.

– Мда, – облокачиваясь о стол, тянет Лена, – негусто.

– Мы можем приготовить омлет, – предлагает Дима.

– Омлет – туалет.

– Лен!

– Что? Ну, вырвалось.

– Я могу сбегать в магазин, – вновь пытается спасти ситуацию парень. – Тут недалеко вроде.

– Под ливень? Не выдумывай.

– Как насчет шарлотки? – Выжимая в мойку волосы, спрашивает подруга. – Если есть мука, то можно без проблем приготовить яблочный пирог. Хотя еще нужно сливочное масло…

– Сейчас посмотрю. – Вновь открываю холодильник и довольно улыбаюсь, – фортуна на нашей стороне, ребятки.

Дима криво лыбится и игриво шевелит бровями:

– Адская кухня!

– О да, – подхватывает Ленка. Смеется и внезапно ударяет кулаком по столу. – Я – шеф Гордон Рамзи, и сейчас я буду издеваться над вами, жалкие людишки! Быстро взяли три яйца. Быстро! Вылили содержимое в миску и взбили, понятно?

– О, шеф, я не умею взбивать яйца, – подыгрывая, плачет Дима.

– Что? Что ты сказал? Тогда тебе нечего делать на моей кухне! Вон!

– Прошу вас, нет, не надо.

– С глаз моих, – упрямо поджав губы, отрезает Романова и отталкивает Диму в сторону стола. Тот смеется. Пытается ухватиться руками за ручки шкафчика, но Ленка чересчур сильно вошла в образ. – Смертный! Как ты посмел прийти ко мне, не научившись взбивать яйца?!

– Я исправлюсь, обещаю, я…, – парень начинает дико хохотать, потому что устав отталкивать его от столешника, подруга начинает нагло и быстро щекотать его подмышки, – я исправлюсь, я…

Улыбаюсь, наблюдая за происходящим. Присаживаюсь и просто молча смотрю на то, как два близких мне человека страдают полной чушью. Поразительно, насколько быстро они нашли общий язык. Я бы не смогла пойти на контакт так скоро, так легко, я бы застеснялась, закрылась в себе как минимум до следующей встречи.

Успокоившись, ребята распределяют задачи. Ленка смешивает яйца, муку и сахар. Я нарезаю яблоки, а Дима смазывает формочку сливочным маслом.

– Мы отличная команда, – скептически признается Ленка, – не такие уж вы и бездарные.

– О да, нарезать яблоки – самая сложнейшая из всех самых сложнейших задач, шеф.

– Именно поэтому я доверила ее тебе, Мирослава.

Расширяю глаза и кидаю в подругу долькой яблока, случайно попавшейся под руку. Романова хихикает и тянет:

– Все, все. Больше не буду.

Ставим пирог в духовку.

Решаю помыть посуду. Дима протирает тарелки, Лена кладет их на место. Идиллия. В колонках играет трек, который, пожалуй, хотя бы раз в жизни да слышал каждый человек, подруга пристукивает ногой ему в такт, а я подвываю, стараясь попадать в ноты. Парень криво улыбается:

– Люблю моменты, когда молчать приятней, чем говорить.

Подруга поднимает на него скептический взгляд, а затем вдруг кивает. Серьезно, искренне. Сбившись с ритма, она замирает и задумчиво смотрит сквозь посуду, сквозь стены, сквозь весь этот дом. Ее мысли совсем далеко, вовсе не здесь, и мне кажется, они очень личные. Глубокие. Отмерев, она поправляет пышные, черные волосы, начинает расставлять накопившуюся посуду по полочкам и продолжает стучать носком по кафелю, вот только меня не обмануть. Что-то заставило Ленку расстроиться. Но что?

Пока готовится пирог, разговариваем обо все подряд, не задумываясь и не стесняясь. Обсуждаем погоду, мою странную прическу и еще более странные глаза Димы. Парень обещает принести новый провод для телевизора, Романова советует, хотя нет – приказывает забрать ноутбук с работы родителей. А я лишь киваю, как болванчик. Да, начну жить заново, да, схожу в офис мамы с папой, да, подключу интернет, да, разузнаю на кафедре про мою ситуацию в институте. Да, да, да, да, да. Как в том кино с Джимом Керри. Он не мог сказать – нет. Постоянно со всем соглашался, и, в конце концов, перед героем стал острый вопрос: когда же он действительно хотел того, на что шел? Было ли все это правдой? Были ли истинными его желаниями? Или же он непроизвольно лгал не только окружающим людям, но и самому себе?

Сложно сказать, когда ложь становится реальностью. На несколько секунд, я действительно задумываюсь: не выдумала ли я себе этот мир, где можно не страдать из-за потери родителей и наслаждаться жизнью? Не в грезах ли я нахожусь, болтая в зале с друзьями о всякой всячине? Возможно, это иллюзия. Очень реальная иллюзия, в которую я так сильно стремлюсь поверить.

Встряхиваю головой. Опять эти дурацкие мысли.

Вот только опустив глаза вниз на свои руки, я замираю. Понимаю, что как бы я не пыталась повесить всю вину на воображение, правда прямо здесь, передо мной, на моих запястьях в виде кривых, бледных линий. И дело не в мыслях, не в бурной фантазии. Я просто-напросто столкнулась с самым сложным этапом в своей жизни: этапом восстановления, который полон отрицания, путаницы и сомнений.

Сумею ли я его преодолеть?

– Ты был там? – ошеломленно восклицает Ленка, вырывая меня из мыслей. Криво улыбаясь, Дима кивает. – Серьезно? Черт, я тоже хочу! Как ты туда добрался?

– Вы о чем?

– О заброшенной даче Новикова. Помнишь, мы хотели съездить?

– Ну, началось, – протягиваю я и подхожу к духовке. Пирог готов. – Ты еще не перегорела?

– Нет!

– Там мрачновато, – признается Дима, задумчиво почесывая шею. – Утром еще ничего, но к ночи – жутко.

– Чего ты там забыл? – Вытаскиваю шарлотку. Пар обдает руки кипятком, и приходится резко отпрыгнуть в сторону. Формочка безумно горячая. Быстро ставлю пирог на столик и выдыхаю: получилось. – Дача в Зеленогорске. Это минут сорок езды.

Дима нервно пожимает плечами, а затем не своим голосом отрезает:

– Арина потащила.

Едва не спотыкаюсь, наткнувшись на собственную ногу. Поднимаю виноватый взгляд на парня и мысленно чертыхаюсь: сколько можно натыкаться на прошлое? Достало уже! Достало!

– А кто это девушка? – заинтересованно спрашивает Романова. – Она разбирается в развалинах, да? Много зданий исследовала?

– Нет, – цедит Дима. Стискивает зубы и как можно непринуждённее добавляет, – ее просто тянуло к приключениям.

Ленка недоуменно вскидывает брови, а затем, увидев мое перекошенное лицо, приподнимает плечи, мол, спрашивает: я сказала что-то лишнее?

– Давайте пирог есть, – громко говорю я, разрезая шарлотку. Ставлю тарелки с шарлоткой перед ребятами, несусь обратно на кухню и включаю чайник. – Пахнет чудесно. Жаль, раньше ничего подобного не готовили. А какие еще рецепты ты знаешь, Лен?

Подруга удивительно быстро забывает об Арине и начинает перечислять ингредиенты для шоколадного торта, который ее мама вечно печет на Новый Год. Тараторит, взмахивает руками, кидает заинтересованные взгляды в сторону Димы. Я давно не видела ее такой живой, возбужденной. Будто она – умирающая от голода собака, и перед ее лицом появляется сочный, свежий кусок говядины. Она уже не в силах контролировать свой аппетит. Виляет хвостом, припрыгивает на месте, скулит от изнеможения. Еще чуть-чуть и псина слетит с катушек, свихнется: набросится на желаемый объект и раздерет его в клочья.

Пугаясь своих же сравнений, сажусь за стол.

– Думаю, стоит съездить туда на выходных.

– Куда? – я потеряла мысль.

– На дачу. Новикова. О ней столько легенд страшных по городу ходит. Знаю одну из них. Про парня, помнишь? – Я качаю головой, тогда Ленка продолжает. – Какой-то ненормальный решил исследовать дачу Новикова в одиночку. Псих, правда? Суть в том, что ночью сквозь шум ветра и деревьев, он услышал чей-то стон. Пошел искать. Осмотрел все сады, закоулки. Направился проверять дом. Заглядывал в комнаты по очереди, пока не осталась лишь одна: наверху. Вроде чердака. И там…, там…, – подруга выдерживает паузу, а затем громко выпаливает, – там он обнаружил труп! Мужчину, повесившегося на старых, кабельных проводах. Дико испугавшись, парень убежал, орал всю дорогу, добрался до полиции и сообщил о смертнике, но когда менты вернулись с ним обратно – труп попросту испарился. Странно, да? Но и это не все. Несчастный, кажется, звали его Вова, на этой почве двинулся, с ума сошел немного. Ну, правильно, дохляка ведь увидел, куда там нормальным оставаться. Знакомые говорят, что несколько дней он был сам не свой: ходил бледный, рассеянный. Потом и вовсе пропал. Искали его недели две, пока не нашли на даче. Новикова. В той самой комнате наверху. В петле из кабельных проводов.

Романова таинственно затихает. Смотрит на меня, прищуривает широкие, синие глаза, наверно, пытается навеять ужас. Но вместо того, чтобы испугаться, я скептически спрашиваю:

– Это все?

– Да, ладно, – недовольно протягивает она. – Неужели не жутко? Вову нашли на том же самом месте! Будто он сам себя мертвым увидел, уловила?

– Я на даче призраков не встретил, к сожалению, – криво улыбаясь, сообщает Дима. – Там было тихо. Иногда раздавались какие-то выстрелы, хлопки. Но в этом, как мне кажется, нет ничего сверхъестественного.

– В любом случае, нужно съездить.

– Зачем?

– За хлебом, – отрезает Ленка и показывает мне язык. – Что ты такая вялая? Все равно заняться нечем. Я попрошу у мамы машину, соберем ребят…

– Соберем ребят? – неуверенно переспрашиваю я и вскидываю брови. Мне явно не по душе поездка, в которой Дима столкнется с остальными. – Думаешь, это хорошая идея?

– А почему бы и нет? – неожиданно вставляет парень, и мы встречаемся взглядами. Я хочу ответить, правда, не знаю что именно. В чем же причина? В том, что Олег начнет ревновать? Или Артем сойдет с ума? Или Стас начнет пускать смешные только ему шутки, а Настя внезапно закатит рассказ о Боге? Все это сущие мелочи, по сравнению с огромным, великим желанием оставаться единственным человеком, знающим Диму. Это так эгоистично, так неправильно, но я бы не хотела его с кем-то делить, ни на секунду.

Хмурю брови. Сейчас мне хорошо, почему на выходных должно быть плохо? Может, это знак? Может, стоит пойти дальше и действительно познакомить с ним ребят? В этом ведь нет ничего плохого или странного. Парень плюс друзья равняется отличная, прекрасная, полноценная жизнь. Правильно?

Опять колеблюсь. Надоело сомневаться, взвешивать все «за» и «против». Пора рубить сгоряча, как подросток, как живой, адекватный человек. Я хочу отдохнуть вместе с Димой? Да. Я хочу отдохнуть вместе с друзьями? Да! Тогда чего же я думаю?

– Ладно, – срывается с губ. Выпрямляюсь и пожимаю плечами, – почему бы и нет?

Ехать решаем в субботу. Ленка обещает предупредить ребят, говорит, нужно заехать в магазин, купить продукты. Дима кивает в такт ее предложениям, потягивает чай, когда она останавливается, чтобы вдохнуть воздух, и вновь начинает отрезать едва слышные: хорошо, отлично – соглашаясь с каждым ее словом. Создается впечатление, словно ему действительно понравилась данная идея. Лично я не знаю ничего страшнее и хуже, чем целый вечер в компании незнакомых людей.

В семь часов Дима собирается уходить. Я провожаю его до двери. Слышу, как Ленка подпевает песне, играющей уже второй раз за вечер, и говорю:

– Список Арины имеет колоссальный успех.

– Еще бы, – обуваясь, соглашается он. – Сестра знала толк в музыке. Как и я знаю толк в девушках.

Дима выпрямляется, целует меня в щеку, и это происходит так неожиданно, так внезапно, что я покрываюсь багровыми, горячими пятнами. Растягиваю рот в нервной улыбке.

– Мы же увидимся завтра?

– Конечно, Мира. Завтра, послезавтра, после-послезавтра, после-после-послезавтра…

Закрываю за ним дверь, врезаюсь в нее спиной и зажмуриваюсь, думая о том, как где-то в моей голове горит тот самый, когда-то слабый огонек. Теперь это целое пламя, пожар. Костер из опасных, теплых чувств, зажигающих все мое тело, каждую его клетку, каждый его сантиметр. Широко улыбаюсь, прикасаясь пальцами к губам, и с ужасом поражаюсь сама себе: как я могла хотеть умереть, как я могла хотеть покончить с жизнью, когда в ней есть столько важного, столько нужного и приятного?