Текст книги "23 оттенка одиночества (СИ)"

Автор книги: Эшли Дьюал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Ты просто его не знаешь, – почему-то я усмехаюсь. – Он не из тех, кто сожалеет.

– Тогда пусть ревнует.

– Боже, Стелла, ему все равно!

– У всех есть слабое место, Китти. Знаешь традиционную, английскую пословицу? Месть – это блюдо, которое нужно есть холодным. Прошло два года! Это очень и очень долго, дорогая. Самое время предъявить счет.

Никогда бы не подумала, что средство против плохих воспоминаний – высокие шпильки. Целое утро Стелла возится с моими волосами, затем заставляет нарядить ярко-зеленое платье, и сколько бы раз я не кидала в ее сторону сердитые взгляды, она на них не реагирует. Хватает меня за руку и улыбается.

– Держи меня, иначе я сама паду от твоих чар. Ты – горячая красотка, Китти!

– Неужели. – Чувствую себя по-идиотски. На моей левой руке красуются два белых шрама, от которых мурашки бегут по всему телу, а я вынуждена радоваться длине платья. К счастью, Стелла не возражает против джинсовой куртки. Я нервно накидываю ее на свои плечи и вздыхаю лишь тогда, когда порезы оказываются под тканью. – Мне жутко неудобно. Эти туфли…

– …просто великолепны.

– Так и хотела сказать, – язвлю я и кое-как ковыляю до лестницы.

До университета мы плетемся дольше обычного. Конечно, я ходила на каблуках, когда училась в школе, но затем перестала: отпала необходимость. Разве кто-то носит шпильки под мешковатые свитера? Вот и я не стала. Более того я мечтала слиться со стенами, стать воздухом, провалиться сквозь землю, но не привлекать внимание.

– Хватит вести меня под руку, будто я калека!

– Тогда выпрями спину! Ты сказала, что умеешь ходить на каблуках.

– Умею.

– Ты, правда, так думаешь?

Внезапно моя нога резко сгибается, и я кренюсь в бок. Стелла вовремя тянет меня на себя и начинает хохотать так, будто только что услышала хорошую шутку.

– Отпадный выход, красотка! Ты поразила всех!

– Издеваешься? – я тоже улыбаюсь. Смотрю на свои дрожащие ноги и хихикаю. – Не смешно вообще-то! Мне больно, между прочим!

– А мне как больно, – подыгрывает блондинка. – Это мои лучшие туфли, а ты что с ними сделала? Осквернила! Ей, Богу!

Смеясь, мы доходим до школы. К счастью, я больше не падаю. Блондинка уходит на биологию, а я медленно и аккуратно двигаюсь в сторону кабинета астрономии, то и дело, чувствуя на себе чьи-то взгляды. Кто бы мог подумать, что, отдав предпочтение экономике, студенты столкнутся с картой звездного неба?

– Осторожно!

Моя нога вновь скользит вправо, и я неуклюже хватаюсь пальцами за первое, что попадается под руку. В моем случае спасителем оказывается невысокий, светлый парень с россыпью веснушек. Он галантно отступает в сторону и улыбается:

– Так и шею свернуть можно!

Я растеряно замираю.

Как говорить с парнями? Что им отвечать? О чем спрашивать? В последний раз я договорилась до того, что потеряла голову и решила покончить с собой. Может, не стоит пробовать снова?

– Ты жива?

– Ага. – Мне ужасно неловко. Я не хочу выглядеть глупо, однако и сказать лишнего боюсь. Тело становится ватным, и я невольно вспоминаю о том времени, когда люди еще не отворачивали от меня лица и не смеялись за спиной.

– Никогда бы не надел подобное! – продолжает улыбаться парень. – Это же чистой воды самоубийство!

Я нервно хихикаю.

– Так и есть.

– И как мы – обычные люди – смотримся с высоты птичьего полета?

– Знаешь, ну…, – я громко выдыхаю: пора уже переступить через себя и стать той девушкой, которой я была до встречи с Троем МакКалистером. А я ведь была кем-то! Иллюзия заставила меня замкнуться в себе, заставила меня поверить в то, что я пустое место без человека, которого любила. Но это полнейшая чушь! Мы можем жить дальше, если пожелаем. – Неплохо выглядите. – Встречаюсь взглядом с темными глазами парня и улыбаюсь. – И выглядели бы еще лучше, если бы я смотрела на вас, а не себе под ноги.

Он вновь искренне смеется, а я довольно пожимаю плечами. Приятно, когда к тебе хорошо относятся и не мечтают всадить в спину огромный, наточенный нож, которым впору не людей резать, а человеческие жизни.

Незнакомец протягивает руку и говорит, что его зовут Кай Лэрд. Красивое имя. Я с любопытством осматриваю его светлые, вьющиеся волосы и веснушки, а затем неумело оцениваю габариты плеч и торса. Наверняка, он занимается спортом.

– Родители решили, менять город – неправильно и настояли на Брауновском.

– Так ты живешь здесь?

– Да, и с удовольствием устрою экскурсию! Знаешь, Катарина, я сразу тебя заметил. Еще на первом семинаре.

Когда Кай использует мое полное имя, я притормаживаю. Недоуменно перевожу на него взгляд и чувствую, как внутри передергивает нити, будто прошлое играет с моими воспоминаниями. Никогда бы не подумала, что время – настолько бесполезное лекарство. Сколько же должно пройти недель или месяцев, чтобы стало легче?

– Ты чего? Все в порядке? – парень морщит лоб. – Идем, иначе опоздаем.

Киваю. Собираюсь пойти следом, как вдруг замечаю за его спиной Троя.

Еще более время бесполезно к чувствам.

Рано или поздно воспоминания дадут слабину. Когда-нибудь мы все-таки забудем лица, имена и слова, которые говорили. Но вот ощущения, исчезнут ли они с течением времени? Пропадет ли тяга? Утихнет ли страсть? Люди говорят, ничто не вечно. Я могу поспорить, ведь сейчас отчетливо ощущаю те метры, что разделяют меня с Троем. Ведь я чувствую, как он прожигает меня взглядом, слышу, как тяжело он дышит, вижу, как капли пота скатываются по его шее, как руки напрягаются и сжимаются за спиной. Я не хочу, но чувствую, и сама испытываю странную жажду. Трой МакКалистер не отрывает от меня взгляда, а я мечтаю провалиться сквозь землю, но не отвечать ему тем же.

Неожиданно Трой отвлекается на звонок. Мы синхронно выдыхаем, и тут же земля продолжает вращаться, время возобновляет ход, а теплый, восточный ветер врывается через открытые окна в коридоры, сдувая с моего лица легкую краску.

– Что-то не так? – интересуется Кай и аккуратно прикасается пальцами к моему плечу. Мне не нравится, что он меня трогает, и поэтому я отступаю назад.

– Нет, – натянуто улыбаюсь, – все в порядке. Пойдем.

Прежде, чем зайти в аудиторию вновь бросаю взгляд на МакКалистера и удивленно вскидываю брови: он не двигается, затаил дыхание. Парень сжимает телефон с такой силой, что даже на расстоянии я вижу, как бледнеют костяшки его пальцев.

Что происходит? Почему Трой так реагирует?

– Нет, Китти, – приказываю себе и медленно выдыхаю. – Это не твое дело.

ТРОЙ

Я спал как убитый после нескольких рюмок виски. Джейк же не мог вырубиться полночи, и оттого сейчас похож на огромный, смятый кусок дерьма, у которого грязные волосы и следы от подушки на подбородке.

– Помнишь, один мой друг как-то надрался, и я его еще тащил домой на спине. И…

– Заткнись, МакКалистер, – ворчит Джейк. – Ненавижу тебя, чувак. Ты пьешь, как заядлая алкоголичка, и чувствуешь себя нормально.

– Это у меня в крови.

– В твоей крови пить и не пьянеть? В таком случае, я тебе завидую!

Завидовал бы он шрамам на моей спине? А хотел бы он пять раз ломать нос, лежать в больнице с сотрясением? Может, ему было бы в кайф смотреть на то, как отец краснеет от злости и превращается в монстра с ярко-желтым, безумным взглядом, который я так люто ненавидел, что привык избегать? Он думает, я – счастливчик? Он ошибается. Вся моя везучесть испарилась в тот день, когда мой отец впервые решил разрулить ситуацию по своему, когда он подумал, отпил пива, а затем врезал кружкой прямо по моему лицу. Думаю, тогда я усвоил урок. Понял: мир – такое дерьмо, что даже не стоит заблуждаться на его счет. Лучшее, что может приключиться – отсутствие приключений. В противном случае нам придется карабкаться в этой желчи, выбираться, делать хоть что-нибудь, и как итог: погрязнуть еще глубже.

Джейк останавливается около автомата с едой. Я задумчиво облокачиваюсь о стену и неожиданно замечаю Китти. Дьявол. Почему она постоянно рядом? Отворачиваюсь и недовольно выдыхаю. Пусть она, наконец, исчезнет. Мне абсолютно не по вкусу видеть ее лицо, сходить с ума от того, что между нами случилось или могло случиться.

– Опять та девчонка? – Джейк отпивает газировку и смотрит в ее сторону. Она мило беседует с каким-то блондинистым парнем, и у меня невольно сжимаются в кулаки руки. Понятия не имею, с чего так реагирую. На ней зеленое, обтягивающее платье, каблуки, и я бы не узнал ее с этими локонами, если бы не привычная обычной Китти джинсовая куртка, которая хотя бы отчасти отражает ее истинное лицо. – Ты на нее ненормально реагируешь, Трой. И, знаешь, я вообще не хочу тебя трогать, но это странно. Может, тебе стоит поговорить с ней? Кто она вообще такая?

– Никто.

– Поэтому если запереть вас двоих в комнате, вы изжарите друг друга? Трой, она ведь горячая штучка, чувак! Возьми ее уже, и…

– Хватит. – Я перевожу на него ледяной взгляд. – Не говори о ней. Вообще.

– Но почему?

– Потому что плевать я на нее хотел. Потому что мне начхать, что с ней и где она, уяснил? Запомни это и прекрати, наконец, капать мне на мозги. Ты все?

Джейк копошится с автоматом, а я вновь смотрю на Китти и случайно встречаюсь с ней взглядом. Что-то происходит с моим телом. Оно помнит ее, оно хочет стать к ней ближе. Однако я сопротивляюсь. Завожу за спину руки и сжимаю их так сильно, что становится больно. Черт, когда уже пропадет это чувство! Сейчас Китти Рочестер стоит в нескольких метрах от моих глаз, но я знаю, что никто прежде не находился к моему сердцу так близко. Она сводит с ума. И пусть я не ощущаю того, что ощущал прежде, меня поражает новое чувство, зависимость. Я хочу подойти к Китти и вдохнуть запах ее шеи, хочу пройтись пальцами по ее коже, притронуться губами к родинке над верхней губой. Я сходил с ума по каждому сантиметру ее хрупкого тела, однако сейчас я схожу с ума от того, что нахожусь от него так далеко.

Сглатываю.

Смотрю в ее глаза и понимаю, что сорвался бы с места, если бы она попросила.

Что за дерьмо. Надо отвернуться. Я должен уйти.

Неожиданно в кармане брюк вибрирует телефон, и я с таким облегчением отвечаю на звонок, что даже усмехаюсь:

– Кто бы ты ни был – спасибо.

– Скажи это матери, которая откопала твой номер, гаденыш.

Замираю. Голос отца доставляет физическую боль. В одну секунду я становлюсь тем, от кого сбежал; тем, в кого никогда не хотел бы превратиться. Тело сводит. Приходится пару раз вдохнуть, чтобы удержать равновесие.

– Как ты…

– Сейчас я буду говорить, – шипит отец, – какого хрена, Трой? Если ты планировал сбежать, мог бы сообщить. Тебе так не кажется?

– Я просто…, – я слабый, – мне…

– Говори адрес.

– Зачем? – отхожу назад. Бреду вдоль коридора и сталкиваюсь с толпой, не в состоянии лавировать в стороны. – Что тебе нужно? Я вернул деньги.

– Этого мало.

Перед глазами картина того, как отец швыряет меня о стену. Снова и снова. Как он хватает то, что попадается под руку, как он замахивается и бьет. Бьет туда, где утром не получится скрыть отек, где останется след, где когда-то образуется шрам-напоминание, предупреждение, гласящее о том, что может со мной произойти, разочаруй я его.

Каждый раз мне казалось, что отец намеревается меня убить. Я все думал, пока кровь плескала в разные стороны, что им движет? Что я сделал не так? Почему же он так меня ненавидит?

– Твоя мамаша тянется к трубке, – смеется папа, – но я не думаю, что вам есть о чем поговорить. Правильно? Значит так, недоумок, надо встретиться.

– Нет.

– Что ты сказал?

– Я сказал, нет. – Прочищаю горло. Вырываюсь на улицу и закидываю голову назад так, будто отец вновь врезал по ней кулаком. – Я уехал. Точка.

– Сукин ты сын и кусок дерьма, Трой. Бросил мамочку наедине с таким монстром, как я. Не страшно? Не боишься жить с такой ответственностью на плечах?

– Ты ее не тронешь.

– Лауру погнали с работы, сынок. Теперь она мне не нужна.

Замираю. Рука касается глаз, и я сжимаю их с дикой силой. Пытаюсь погрузиться в темноту, отключиться, провалиться сквозь землю. Ненавижу его! Убью, если хотя бы волос упадет с ее головы!

– Зачем? – горячо спрашиваю я. – Что тебе от меня нужно?

– Ты мне нужен, щенок. Мы же семья.

Отец бросает трубку. Он так и не узнал мой адрес, значит, ждет, что я сам приеду. Мне нечем дышать. Оглядываю невидящим взглядом толпу, говорящий людей, их лица, улыбки, глаза и губы, и покачиваюсь в сторону, словно после наикрепчайшего виски, который мне еще не доводилось пробовать. Цвета пульсируют, однако я не различаю их по отдельности. Все смешивается в один чертовски смазанный ком.

– Осторожно! – вспыляет парень, когда мы случайно сталкиваемся плечами.

Я поднимаю взгляд.

– Что ты сказал?

– Сказал, смотри, куда прешься!

Иногда я ничего не помню. Проваливаюсь в темноту и резко открываю глаза уже с красными от крови руками. Сегодня иначе. Сегодня я осознаю все, что делаю. Хватаю парня за шиворот и со всей силы выпускаю перед собой кулак. Он врезается прямо в его самодовольную рожу. Тут же на меня со спины наваливается еще кто-то. Я рычу. Будто дикий зверь, сбрасываю с себя груз, и бью. Бью, как мой отец, когда тот зол. Бью, как мой отец, когда он в хорошем настроении. Я кладу незнакомца на землю, придавливаю грудную клетку коленом и выпускаю один за другим удары. Но самое страшное, я не вижу лица парня. Я вижу папу. Я вижу только его! И так было всегда. Я дерусь не с людьми, я дерусь с ним. Каждый день мне хочется убить его, но я не могу, и я калечу других, как и он до сих пор калечит меня.

– Трой! – орет кто-то. Но я не останавливаюсь. Кровь хлещет в стороны. Шум и крики толпы заглушают мои собственные всхлипы. – Трой, прекрати, Трой!

Я знаю этот голос.

– Китти?

Всего на секунду отвлекаюсь, и тут же оказываюсь на асфальте.

– О, нет, не трогайте его, нет!

На сей раз бьют меня, однако я начинаю смеяться. Ноги незнакомцев врезаются в мои бока, жестоко и грубо, будто они пытаются выбить из меня дерьмо, но я улыбаюсь, ведь ничего не чувствую. Выплевываю кровь, не пытаясь подняться. Один из парней хватает меня за плечо и тянет на себя так резко, что я неуклюже спотыкаюсь. Вижу, как он заводит руку и жду. Давай же. Ударь. Мне все равно.

– Прекратите!

Руку незнакомца перехватывает Китти Рочестер. Точнее не перехватывает, просто повисает на ней и округляет безумные глаза. Хочу спросить, какого черта она творит, но замолкаю. Вид у нее, как у безумной фурии. Волосы растрепаны, пальцы – словно когти. Она смотрит на парня, сжимающего мою кофту таким взглядом, будто готовится вонзить в его глотку зубы. – Не трогайте его. Отпустите!

– Не вмешивайся.

– Отпустите! – Китти бьет парня по груди кулаками. Бьет слабо, но каждый раз отчаянно наваливается на него всем своим телом, будто пытается сдвинуть огромный булыжник с места. – Трой, – зовет она. – Трой!

Наконец, я отмираю, сворачиваю руку парня и оказываюсь перед Китти; защищаю ее своей спиной. Девушка за мной тяжело дышит, а незнакомец порывисто вытирает с подбородка кровавые линии. Его так и распирает на части от ярости, однако он понятия не имеет, с кем связывается. Он выиграет только в том случае, если я этого захочу.

– Собачонку выпустил? – огрызается парень и зря это делает. Я шагаю вперед, уже собираюсь добить его бардовый нос, как вдруг слышу женский голос.

– Что здесь происходит? Боже, что это?

Преподаватель по международным отношениям вопит во весь голос. Она вопит в лицо мне, потом в лицо трем избитым парням. Затем очередь доходит до Китти, и я уже собираюсь выйти вперед – по привычке – однако не успеваю.

– Я не затевала драку, – решительно защищается Рочестер. Ее волосы до сих пор растрепаны в разные стороны, и заявления подобного рода выглядят глупо. – Я пыталась их остановить.

– Плохо старались.

– Это нечестно!

– Не разговаривайте так со мной! Не разговаривайте! Все живо на второй этаж, и чтобы не звука! А ты, – она подходит к парню, которого я прижал коленом к асфальту и прикрывает губы, дрожащей рукой, – ты пойдешь к врачу. Я тебя отведу. Профессор Рот, уберите всех отсюда.

Не знаю, как реагировать на поступок Китти, и поэтому решаю попросту ее игнорировать. А чего она хотела? Зачем влезла? Идиотка. Решила, что шрамы украсят ее личико? Ненормальная, самодовольная истеричка, которая вечно сует свой нос в чужие дела. Пора бы уже ей поплатиться за нездоровое любопытство.

– Рассаживайтесь здесь, – говорит преподаватель, – к вам придут.

Оглядываю просторный кабинет. Парты смещены, но я не собираюсь сидеть рядом с этими болванами, и поэтому сразу отхожу к окну. Китти семенит следом. Слежу за тем, как она недовольно стаскивает с ног шпильки и отбрасывает их в сторону.

– Что? – спрашивает она, встретившись со мной взглядом. – Доволен?

– Безусловно. – Не хочу с ней говорить, однако ничего не могу с собой поделать. Не смотреть на Китти невозможно. Она слишком красива, когда сходит с ума, когда просто злится, когда ненавидит, ждет, думает, читает, играет на фортепиано. Резко встряхиваю головой и стискиваю пульсирующую челюсть. Не стоит вспоминать о прошлом, если пытаешься от него избавиться. По моему виску течет кровь. За партой стонут два парня, однако Китти Рочестер выхватывает влажные салфетки из сумки и кидает их только мне.

– Твое лицо, – хрипит она, – оно как всегда в крови, птенчик.

– Рад, что ты заметила, птенчик.

– Ничего не хочешь сказать, ненормальный идиот?

– А разве я должен тебе что-то говорить, самоотверженная истеричка?

Мы смотрим друг на друга. Я и не думаю смеяться, но улыбка то и дело скользит на губах. От того Китти заводится сильнее. Недовольно и порывисто, словно торнадо, она подлетает ко мне, вырывает из пальцев салфетки и шипит:

– Ненавижу тебя.

– Так и не лезла бы.

– Я – не ты, Трой! Я не могу стоять и смотреть на то, как тебе нужна помощь.

– Что? – распахиваю глаза и искренне усмехаюсь. Глупость этой девушки не знает границ. Отхожу от подоконника и врезаюсь в Китти. Сталкиваюсь с ее пронзительным, синим взглядом и огромным усилием воли спрашиваю. – Чем ты вообще можешь мне помочь, птенчик? Кажется, мы договорились, что разойдемся. Помнишь?

– Как тут забыть.

– Тогда с какого хрена ты вмешиваешься?

Ей нечего ответить. Она глядит на меня, хлопает ресницами, а затем расстроенно и вяло пожимает плечами. В ее глазах я неожиданно вижу свое отражение, и уверен, на данный момент, Китти Рочестер, действительно, меня ненавидит.

– Прости, – говорит она. – Ты прав. Больше такого не повторится.

– Отлично. А теперь сделаем вид, будто и вовсе не болтали. Устраивает?

Я делаю ей больно. Я вижу, как она терпит, поджимая губы, как она моргает, мнет пальцы, но я не останавливаюсь. Я хочу, чтобы Китти меня ненавидела. Она должна меня ненавидеть. Собираюсь отойти, как вдруг чувствую ее пальцы на своем лице. Она прижимает к ранке около губы влажную салфетку. Клянусь, в этот момент я готов забрать все свои слова назад. Китти – нежный цветок, цветение которого лишь мне довелось увидеть. При мне она смеялась, плакала, писала музыку, танцевала и молчала. При мне она раскрывалась, как лепестки. Но теперь мы настолько далеки друг от друга, что становится плохо. Правильно я поступил? Действительно ли должен был уходить?

Впервые за два года, я задаю себе подобные вопросы.

Два года назад

Мы идем вдоль полупустой улицы, сумерки опускаются на Ист-Ориндж медленно и тоскливо, будто не хотят, чтобы день заканчивался. Я тоже не хочу. Китти молча идет рядом. Ее локти касаются моих рук, и мне то и дело хочется остановиться, обхватить ее за талию и прижать к себе.

– Думаешь, у меня получится?

– Конечно.

– Ты тоже должен попробовать. – Она смотрит на меня и неожиданно берет за руку. Я люблю эти моменты, когда Китти читает мои мысли. – Отправь заявки туда, куда душе угодно, Трой. Нельзя упустить свой шанс.

– Университет – место для тех, кто планирует будущее.

– А ты не планируешь.

– А я – нет.

– Не выдумывай, прошу тебя. Если заявки еще и не заполнены, то только потому, что ты боишься.

– Боюсь? – меня задевают ее слова. – С какой стати? Мне просто это не нужно.

– Не нужно учиться?

– Зарабатывать деньги можно и без образования, птенчик.

– Но это неправильно, – настаивает она. Останавливается около надломленного, старого дерева и поджимает губы. – Глупо надеяться на то, что тебя в очередной раз пронесет, Трой. Надо прилагать усилия, чтобы выбраться отсюда, тебе так не кажется?

– Может, мне еще и в Нью-Йорк подать заявку? Чтобы быть к тебе поближе?

– А почему бы и нет.

– Китти, – я недовольно усмехаюсь, – что за детские сказки. Хотя, знаешь, я еще могу успеть научиться играть на виолончели, пока не поздно. Да, точно! И тогда мы вместе поступим в джульярдскую школу искусств, и будем жить долго и счастливо!

– Что ты несешь?

– А разве ты не так видишь нашу чудесную жизнь?

– Хватит напрашиваться на комплименты. Ты и сам знаешь, как я к тебе отношусь, знаешь, что я в тебя верю. Любые проблемы можно решить!

– Какие проблемы, Китти? – ее тон злит меня не на шутку. Терпеть не могу, когда люди рассказывают, как мне жить. Я отхожу в сторону. Отбрасываю ее руку и вспыляю, – это ты поступишь в крутую школу и расскажешь своим внукам историю о том, какой сложный период имел место быть в твоей бунтующей юности. Я же живу в этом, и мне некуда выбираться, птенчик. Это не период – это и есть моя жизнь!

– Не говори ерунды.

– Это правда.

– Хватит себя жалеть! Может, пора уже дать отпор, а? Как думаешь? Может, пора сделать хоть что-нибудь, а не плыть по гребанному течению, которое невесть куда тебя заведет? Это глупо, бессмысленно. Это неправильно, Трой!

– Хватит говорить мне, что я должен делать!

– Но я просто…

– …хочешь помочь? Катись со своей помощью. Ничего мне от тебя не нужно.

– Что?

– То, что услышала.

– Ну и подыхай тут.

– Договорились.

– Договорились!

Китти резко разворачивается. Собирается уйти, как вдруг натыкается на острую, надломленную ветку и замирает. Уже через секунду я слышу ее крик.

– Китти! – в один прыжок я оказываюсь рядом. – Китти, черт подери, иди сюда!

Она тянет ко мне худые руки. Обхватывает ими мою шею и приглушенно стонет.

– Нога, – срывается с ее губ, – Трой, больно.

Мы приземляемся на тротуар. Я аккуратно усаживаю ее рядом и замираю, увидев окровавленную голень. Черт. Вся моя стальная непоколебимость растворяется в воздухе. Что делать? Осматриваю рану чуть ближе и шепчу:

– Надо вынуть щепку.

– Будет сильно больно?

– Не знаю, птенчик.

– Пусть будет несильно, – просит она и крепко сжимает в объятиях мои плечи.

Ее голова покоится на моей спине, дыхание щекочет шею. И я схожу с ума по ней в такие моменты, пусть они и не прозаичны. Выдыхаю пару раз и обхватываю пальцами ее ногу, чуть ниже колена. Китти продолжает стискивать меня за грудь.

– Сейчас все будет хорошо. Слышишь? На счет три. Раз, два…

– Выдергивай уже!

Усмехаюсь и вытаскиваю щепку. Показываю ее девушке и заключаю:

– Ты – храбрец, птенчик. Правда, рану все равно надо обработать. Кровь течет.

– Тогда я пойду домой.

– Не говори чепухи. До тебя идти долго. А обработать рану можно и у меня. – Не понимаю, что сказал. Недоуменно поднимаюсь с асфальта, подаю Китти руку и замираю: я пригласил ее к себе? Я сошел с ума? – Хочешь?

Надеюсь, она откажется. Откажись, Китти! Откажись. Но она слишком смелая. Ей впору узнать меня. Она из кожи вон лезет, чтобы стать ближе, а я впервые не нахожу в себе сил на сопротивление. Приходится сдержать слово.

Подхватываю Китти на руки. Она хихикает, а я нервно улыбаюсь и прикасаюсь губами к ее оголенному плечу. Обожаю ее плечи. Они хрупкие, красивые, и каждый раз меня пронзает желание пробежаться по ним пальцами, исследовать изгибы, ключицу, впадинку на ее шее, очертания острого подбородка. В Китти Рочестер я нашел объект восхищения. Она умна, красива, амбициозна. Любой ее поступок спланирован заранее, а даже если в нем и отсутствует смысл – в этом тоже есть смысл. Ее идеальные родители – богатенькие толстосумы, которые меняют дома, города, людей, чувства, стремления как перчатки. Не понимаю, отчего Китти такая, какая есть; отчего она еще не превратилась в свою мамашу, ищущую выгоду даже там, где ее быть не может. Мы настолько разные, что я без ума от этих различий. Мне осточертело тратить время на безмозглых знакомых, для которых самый офигительный расклад – бесплатная выпивка в «Грилз». Я хочу стать лучше, однако я сопротивляюсь, ведь мне страшно. Иными словами, Китти Рочестер как всегда права, за что я ее не только обожаю, но и ненавижу.

Мой дом – адское пекло. Когда мы подходим к калитке, я воображаю по периметру языки пламени и надпись на почтовом ящике: добро пожаловать в преисподнюю. Где может быть жарче, чем в личном, семейном тартаре? Выглядываю машину отца, затем ставлю Китти на землю и выдыхаю: кажется, его нет.

– Пойдем.

– Ты в порядке?

– Ага.

Мы останавливаемся в коридоре. Я стягиваю кроссовки, а затем присаживаюсь на корточки, чтобы помочь Китти снять конверсы с больной ноги. Ее руки упираются мне в спину. Она практически полностью облокачивается на меня, а я лукаво улыбаюсь.

– Осторожней, птенчик. Еще немного и я расхочу менять позу.

– Трой! – наверняка, ее лицо краснеет, но сейчас мне не до этого. Я оказываюсь в опасной близости ее худых ног, касаюсь щекой ее коленки.

– Как хорошо, что ты вернулся, я…

– Мам?

Резко отпружиниваю назад. Китти едва не заваливается назад, а на мою голову падает чья-то толстенная сумка. Не думал, что когда-нибудь нечто подобное со мной случится, но я смущенно краснею.

– Ой, прости, – на маме грязный, бесформенный фартук. Она рассеянно вытирает об него руки и улыбается, – не знала, что ты не один.

– Здравствуйте.

– Мам, это Катарина Рочестер, – поднимаюсь на ноги. Пытаюсь незаметно намекнуть, что достаточно проходиться по Китти оценивающим взглядом. Однако мама делает вид, будто не улавливает ни единого знака. Продолжает пристально смотреть на нас, и, наверняка, уже фантазирует какую-нибудь несуразицу. – Она поранила ногу, и мы пришли за аптечкой. Она наверху?

– Была там, сколько себя помню.

Терпеть не могу ее самодовольную улыбку, словно теперь она знает страшнейшую тайну. Беру Китти за руку, и, прежде чем мама успевает открыть рот, тяну за собой.

– Спускайтесь к ужину! И если нужна будет помощь, я здесь, слышишь, Трой?

– Да, мам!

– Вы очень похожи, – восклицает Китти, когда я, наконец, запираю за нами дверь. Она плетется в сторону кровати и падает на нее, расставив в стороны руки. Непривычно видеть ее в своей коморке. Темные стены, старый комод, стол, шкафчики и Китти, будто яркий свет. – Я словно калека, нога онемела.

– Меньше истери.

– Меньше меня зли.

Мы перекидываемся прозорливыми взглядами, а затем Китти Рочестер медленно приподнимается на локтях и замирает. Есть в ее взгляде что-то чарующее.

Я подхожу ближе, открываю аптечку, достаю бинт, перекись и, приземлившись рядом с кроватью, обхватываю пальцами ее тонкую голень. Сглатываю, накопившуюся слюну, протираю ватой кровь – бережно и аккуратно – и вновь оказываюсь слишком близко к ее коже. Терпеливо обматываю ранку бинтом.

– Ты дрожишь, – Китти касается ладонью моего подбородка. – Ты замерз?

– Нет.

– Тогда в чем дело?

«В тебе», – хочу сказать я, но прикусываю язык. Вместо этого прикасаюсь губами к ее перебинтованной голени, затем покрываю легкими поцелуями коленку, поднимаюсь чуть выше и выше. Трусь носом о внешнюю сторону бедер, приподнимаю низ платья, и ощущаю пожар внутри своей груди.

– Трой, – хрипло выдыхает Китти и вновь падает на спину. Я придавливаю ее к кровати, вижу ее огромные, синие глаза и пылко целую, будто боюсь, что она исчезнет. Но она никуда от меня не денется. Я не позволю. Человек не может жить без воздуха, а Китти Рочестер – мой кислород. Страстно захватываю в оковы ее кисти и слышу легкий стон, сорвавшийся с ее губ. Она принадлежит мне, ее эмоции, вздохи, все звуки, что слетают с губ, все движения и изгибы тела. Я целую ее веки, вдыхаю запах волос. – Там твоя мама, – хрипит девушка, – она все услышит.

– Никто ничего не услышит, – пылко обещаю я, пусть в глубине души и знаю, что Китти права. Однако даже если бы в комнате столпились люди, я бы не оторвался от губ Китти Рочестер, которые становятся мягкими, когда она меня хочет. Ничто бы меня не остановило. Высвобождаю одну руку и прохожусь ею по ее животу, касаюсь бедер. Мне хочется зайти дальше, но я боюсь испугать ее. Китти смелая, храбрая девушка, которая, тем не менее, страшится собственных желаний. Она способна защитить меня – в этом ее манящая прелесть – но она не способна довериться себе. Решаю все же рискнуть. Иду дальше, касаюсь лбом ее щеки и вдруг слышу чей-то крик.

– Фрэнк, не надо!

Мамин крик. А затем по комнате разносится эхо чьих-то шагов: отец поднимается по лестнице. Молниеносно я оказываюсь на ногах.

– Трой? – запыхавшись, шепчет Китти. – В чем дело?

– Надо уходить.

– Что? – она опускает платье. Смотрит на меня так, будто я сморозил глупость и выглядит ужасно растерянной. – Что происходит?

– Уходи.

– Уходить?

Не успеваю больше ничего сказать. Под мамин крик отец врывается в мою комнату и тут же налетает на меня, будто голодная псина на кусок мяса. Я оказываюсь намертво прижатым к шкафу с учебниками, все смотрю на Китти и разрываюсь от ненависти: она не должна быть здесь, она не должна это видеть!

– Щенок! – вопит отец. – Где мои деньги? Где деньги!

Он вонзает пальцы в волосы и начинает лупить мою голову о шкаф с такой силой, словно пытается прорубить в нем дыру. Но я молчу. Криков и так достаточно.

– Что вы делаете! – орет Китти. Никогда не видел ее такой. Она тянет ко мне руки, но отец ловко отбрасывает их в сторону. Затем ядовито ржет.

– Что за шлюха?

– Не трогай ее!

– Ух, какая красотка, отымел ее, недоумок? Или я помешал? Дать вам еще парочку минут? Или возьмешь ее при мне?

– Китти, – смотрю на нее, – уходи, слышишь? Уходи.

Она не слышит. Наваливается на моего отца всем телом и продолжает царапать его толстенные руки. В конце концов, отец так мощно отталкивает ее в сторону, что она падает на пол и ударяется головой о край кровати.

– Китти! – деру горло я. Пытаюсь вырваться, но папа слишком крепко сжимает мои руки. Мне нечем дышать. Я смотрю на девушку, вижу, как она часто моргает, пытаясь стряхнуть с глаз темноту, и ничего не могу сделать. Ничего. – Мам, уведи ее! Мама!

– Ты жалкий кусок дерьма, сынок, – разит отец, прямо над моим ухом. – Разделаюсь с тобой, и примусь за нее. Хочешь? Тогда можешь не искать деньги.

Впервые в жизни я готов убить отца. Рычу, вновь пытаюсь вырваться, как вдруг слышу голос Китти.

– Отпустите его. – Она стоит возле кровати и сжимает в пальцах сотовый телефон. – Если вы сейчас же не уберете от него свои руки, я вызову полицию. Я набрала номер, осталось назвать адрес.