Текст книги "Когда ты закрываешь глаза (СИ)"

Автор книги: Эшли Дьюал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Подрываюсь с кровати.

– Ты куда? – сопливо восклицает она и приподнимается. Глаза у нее красные, набухшие. Наверняка, проплакала она не один час.

– Надо бежать.

– Куда бежать? Ты, правда, уходишь?

Киваю. Самое страшное заключается в том, что я даже боли сейчас не чувствую. Я вообще не знаю, что чувствовать. Стою посреди просторной, бордовой комнаты, горблю спину и молчу. Что мне делать? О чем думать? Как себя вести? Я бы с удовольствием упала прямо здесь и отключилась, да и навсегда, чтобы больше никогда глаза свои не открывать. Не здесь, не где бы то ни было еще.

– Ты не можешь уйти.

– Почему?

– Потому что я не хочу, чтобы ты уходила.

Удивленно вскидываю брови.

– Чего еще ты хочешь?

Неожиданно Марина воспринимает мой вопрос всерьез. Она встает, морщит сопливый нос и шепчет:

– Хочу быть смелой.

– Дерзай.

– Как ты это делаешь?

– Что именно?

– Как ты такая, какая есть? У тебя все получается, ты все можешь. Тебе плевать на окружающих, плевать на их мнение, оценки, взгляды. Ты никогда не ревешь, не страдаешь, не просишь помощи, не выглядишь жалкой. Ты такая…, – ее глаза искрятся, – такая…

Растерянно вытягиваю лицо: что вообще происходит? Что за странные вопросы? У меня в жизни такое творится, а Марина говорит о каких-то тупых комплексах? Она вообще в своем уме? Соображает хотя бы немного? Вот смотрю в ее зеленые, огромные глаза и думаю о том, как классно было бы сейчас ей врезать. Внутри растет дикая ярость; такой гнев, такая обида от того, что этот человек никогда не интересовался моей блин жизнью, моими проблемами, моими чувствами, а иначе не говорил бы сейчас, что я не переживаю, не плачу или не ищу помощи! Иначе она бы знала, как мне плохо, как мне страшно и трудно стоять на ногах, и не реветь, не биться в истерике, не кричать, ведь у меня, кажется, умер отец! Ох, папа! Мой сероглазый защитник, который всегда был рядом, всегда селил в сердце надежду хотя бы на какое-то будущее – и умер. Хватаюсь руками за лицо, откидываю назад волосы и замираю: черт подери, они светлые! Практически белые. О боже, я схожу с ума. Схожу с ума. Схожу с ума.

Пошатываюсь назад. Из глаз вот-вот польются слезы. Собираюсь рвануть вон из этого дома, как можно дальше! Но едва делаю шаг к двери, как тут же чувствую головокружение. Что за черт? Возвращаюсь на место, морщусь и внезапно осознаю: теперь мне не плохо, голова не кружится, черные точки не прыгают перед глазами. Недоуменно выгибаю брови, специально делаю широкий шаг к выходу и охаю.

– Черт, – мне опять паршиво. Темнота обнажает свои когти, тянется ко мне, и я испуганно отступаю назад, обратно к Маринке; в безопасную зону. Почему я чувствую себя ужасно лишь тогда, когда пытаюсь выбраться из этой комнаты?

– Что с тобой? – растерянно спрашивает подруга. – Мия, ты чего?

Она тянет ко мне свои руки, но я отпрыгиваю в сторону. Смотрю на дверь и буквально слышу, как в голове гудит нечто неприятное. Что вообще происходит? Как мое головокружение связано с тем местом, где я нахожусь? Бессмыслица. Зажмуриваюсь и хорошенько встряхиваю головой. Наверно, я и, правда, схожу с ума. Иначе как объяснить мое самочувствие?

– Мы попадали в аварию? – перевожу сумасшедший взгляд на подругу. Та растерянно морщит лоб. – Попадали?

– О чем ты?

– А окно Жени? Разговор в бассейне? Драка? Хоть что-нибудь!

– Мия, я не понимаю…

– Боже, – смотрю на Маринку и едва сдерживаю в груди рыдания: это что-то новенькое. Если раньше мне приходилось забывать о каких-то событиях, то теперь недоумение горит в глазах подруги. Она, действительно, ничего не помнит. И я бы продолжила допрос, продолжила бы искать ответы, правда, неожиданно не нахожу в себе сил. Мне вдруг не хочется узнавать ответ, ведь он вряд ли соответствует законам нашего существования.

– Так, что мне делать?

Не верю, что Марина до сих пор стоит на своем, и поднимаю на нее безумный взгляд. Как объяснить человеку, что все проблемы на нашем пути – благословение. Мы преодолеваем их и становимся лучше, и даже то, что может сломить нас – в будущем делает нас сильнее. Не будь у людей сложностей, и что тогда делало бы нас людьми? Уподобляться чувствам, просыпаться с диким сердцебиением, ждать кого-то, любить кого-то, скучать по кому-то – это именно то, что обязано присутствовать в нашей жизни. И единственная проблема Марины – сама Марина. Ни Женя, ни окружающие люди, ни стечение обстоятельств, а ее собственные страхи и сомнения.

– В этом мире ничего нельзя бояться. И я говорю сейчас не о людях, не об их предвзятости и лицемерии, а о тебе и о твоих желаниях. Ты – это то, что ты о себе думаешь. Так, подумай о себе, наконец, как о сильной и умной девушке. Подумай так, и другие поверят.

– Не поверят.

– Поверят, – хватаю подругу за плечи и прожигаю прямым, серьезным взглядом. – Пока ты не ценишь себя, никто не станет. Ты так сильно боишься своих желаний, что уже и забыла, как это быть по-настоящему живой. Так, давай же, забудь обо мне, забудь обо всех, ведь ты и есть тот человек, который сделает тебя счастливой. Прекрати бояться и вдохни уже, наконец, в свои легкие капельку уверенности. И за меня вдохни. Прошу тебя. Ведь кто из нас и способен не существовать, а именно жить – так это ты, Марина. Только ты.

И едва мои пальцы ослабляют хватку, как тут же лицо подруги превращается в смазанный, расплывчатый шар из ярких лоскутов. Она исчезает, а мне компанию составляет старая знакомая – темнота. Она, будто тот самый друг, который вечно портит все веселье. И я бы похлопала его по плечу, если бы мне выпала такая возможность. Однако вместо дружеских объятий, меня в охапку сжимают холодные руки мрака, неизведанного. Я вновь не слышу, не вижу, не чувствую, и только и делаю, что жду. Жду очередной вспышки света и того, что за ней последует.

Открываю глаза посреди улицы. Вокруг такая темень, что я даже не сразу замечаю смену обстановки. Может, я все еще в отключке? Однако дикий, жуткий визг опровергает все мои догадки. Я резко оборачиваюсь, вижу два желтых пятна, падающих на мое лицо, и невольно примерзаю к месту: это автомобиль, он тормозит так, будто перед этим выжимал все двести, и он несется прямо на меня. Что ж, логично было бы задаться вопросом: какого черта я делаю на проезжей части? Жду смерти? Или вновь веселюсь, желая упиться адреналином, а затем и опьянеть от него? Ответы я бы точно не успела отыскать, если бы не человек, мгновенно появившийся рядом. Он отталкивает меня в сторону, падает сверху, и я стону от резкой, сильной боли, вспыхнувшей по всему телу.

– Черт, – крепко сжимаю глаза и стискиваю зубы: не реви, не реви! Тебе ведь даже на рельсах приходилось включаться. Что уж такого страшного в проезжей части? Ну, чуть не сбили тебя, ну, и что с того? Слезы все равно предательски проступают на ресницах. Слабачка!

– Мне кажется, я вполне заслуживаю поощрения, – смеется над ухом знакомый голос. Тут же открываю глаза и охаю. Вот это да! Опять Адам! Как это возможно? Он медленно поднимается с асфальта и тянет меня за собой. – Не ушиблась?

– Ты опять спас меня. Опять! Здесь что-то нечисто.

– Да. Твое пальто, джинсы – все в грязи. Сама посмотри.

Прыскаю. Ошеломленно протираю руками лицо и говорю:

– Ты знаешь, о чем я. Не прикидывайся.

К нам подбегает молодой водитель красного Ауди, едва не лишившего меня жизни. Он испуганно тараторит, говорит что-то вроде: не видел, не ожидал, и я не сомневаюсь в правдивости его слов. Бедняга. Едва не сел за решетку из-за моей способности возникать из ниоткуда. Адам разговаривает с ним, затем прощается и вновь поворачивается ко мне.

– Итак…

– Итак, – я смотрю на него и вдруг ощущаю себя безумно уставшей. Когда я в последний раз спала? И спала ли вообще? А ела? Переминаюсь с ноги на ногу и оглядываюсь: вокруг проносятся машины, я опять неизвестно где, и лишь одно осталось неизменным: смешной лось, выглядывающий из-за распахнутого пальто парня.

– Ты как? М? – Адам уверенно подходит ко мне, касается плеча и делает это так смело, что я даже замираю. Поднимаю на него взгляд и тайно радуюсь, что когда-то мое девиантное подсознание угораздило появиться в его странном, антикварном магазинчике. – В порядке?

– Ага, – киваю и поджимаю губы, – все хорошо. Вот только надо уходить отсюда. Пойти домой, или…, я не знаю куда. Куда-нибудь. Отец, он, – морщусь, – он…, просто понимаешь, это сложно, и я не знаю. Он, – я расклеиваюсь, будто слоеное тесто. Все то, что копилось во мне несколько дней, часов, месяцев – понятия не имею сколько – рьяно вырывается наружу, и я неосознанно горблюсь под тяжеленым весом всей этой дряни. Закрываю руками глаза и плачу.

– Мия…

– Что происходит, Адам? Что со мной? – я непроизвольно делаю шаг вперед, и тут же оказываюсь в крепких объятиях парня. Между нами странная, сильная связь, и я бы ни за что не доверилась ему, если бы не ощущала этого необъяснимого притяжения. – Куда мне идти? Что делать? Моему папе стало плохо, и вместо того чтобы помочь – я вдруг исчезла! Опять! Это бред какой-то! Сон! Разбуди меня, Адам!

С Мариной я обязана быть сильной. С папой я обязана быть чуткой. А с Адамом я могу быть слабой. Он шепчет мне что-то на ухо, и покачивает из стороны в сторону, будто успокаивает, а я впиваюсь пальцами в его плечи сильно-сильно. Зажмуриваюсь и думаю: как мне быть? Что делать дальше? Какой следующий шаг предпринять? Я в западне, боже, это конец.

– Давай присядем, хорошо?

Я не отвечаю. Парень ведет меня к какой-то маленькой закусочной, заказывает два чая и вновь обнимает. Молчу. Держу голову на его плече и смотрю куда-то вдаль, сквозь стекло, сквозь этот день и время. Откуда мне знать: правда, ли то, что сейчас происходит? Возможно, Адама нет, и меня уже сбила машина. А, возможно, и меня нет, и машины не было, и вообще все это страшный сон какой-то сумасшедшей писательницы, затеявшей интересный рассказ.

– Твой локоть.

Выплываю из мыслей и приподнимаю руку. Светлая кофта испачкана в крови. Интересно, как же так получается, что сильная боль вытесняет слабую? Я ведь и думать забыла о том, что ударилась всем телом об асфальт буквально десять минут назад, зато я отлично помню, как папа задыхался от кашля и прикрывал дрожащими пальцами губы.

– Ничего страшного. – Пожимаю плечами. – На мне быстро заживает. – Очень быстро, учитывая то, как мгновенно пропал целый порез между моих бровей после аварии.

В кафе играет рождественская музыка. Повсюду огоньки, маленькие елки, и мне так в тягость быть здесь, ощущать это предвкушение праздника, тепла, что я даже добровольно готова отключиться. Боже. Что за испытание на прочность?

– Ты можешь побыть пока у меня, – неожиданно предлагает Адам. Он неуверенно улыбается и смущенно складывает перед собой руки. – Я знаю, тебе сейчас тяжко, и я хочу помочь.

– А смысл? Давай подождем еще минут десять, и проблема сама собой исчезнет.

– О чем ты?

– Нет меня, нет проблем.

– Мия, не говори так. Я что-нибудь придумаю, просто дай мне время, – парень смотрит на меня голубыми, красивыми глазами, и я едва сдерживаю в груди крик. Ну, почему? Почему я вообще встретила его, ведь я не могу быть с ним. Не могу привязаться к нему. Не могу надеяться на большее. На будущее. Ох, какая несправедливость! Резко отворачиваюсь к окну, но Адам тут же касается пальцами моего подбородка и тянет на себя. – Ты выпутаешься.

– Как?

– Не знаю. Должна же быть причина тому, что с тобой происходит. Это болезнь, последствия аварии, или что-то другое, но объяснение всегда есть.

– И что мне с объяснений? Найти бы лекарство.

– Значит, надо обратиться к врачу.

– И кто к нему пойдет? Ты? Тогда тебя просто примут за сумасшедшего.

– Пойдем вдвоем!

– Как? – расширяю глаза и нервно убираю назад волосы. – Как мы это сделаем, если я отключаюсь каждый пять минут? Адам, это нечестно.

– Да, ты права, твоя жизнь…

– Я не об этом, – касаюсь ладонью щеки парня и криво улыбаюсь. Думаю, он тут же понимает, что я хочу сказать, подается вперед, но я его опережаю. – Не впутывайся. Я сама со всем разберусь. Просить тебя о помощи было эгоистично.

– Что ты говоришь как героиня дешевого романа? Ты ни о чем меня не просила.

– У тебя не было выбора.

– Это у тебя его не было. Хочешь сама со всем справиться, но с чем именно? Ты просто свихнешься.

– Поэтому ты решил свихнуться со мной за компанию.

– Лучше уж так, чем сходить с ума в одиночку. Ничто так не успокаивает, как наличие рядом таких же сумасшедших людей, как и ты.

– Просто чья-то модная цитата.

– Мия…

– Я, может, и не Мия вовсе.

– Какая разница. – Подходит официантка и парень затихает. Ждет пока она уйдет, копит что-то в своих мыслях, и я уже предвкушаю очередную умную фразочку. Видимо, в магазине много свободного времени, и он читает пафосные романчики в перерывах между клиентами. Наконец, мы вновь наедине, и Адам решительно расправляет плечи. – Я искал твоего отца. Как мы и договорились. И нашел похожего мужчину, однако…

– Что?

– Не знаю. Что-то не сходится. – Парень отпивает горячий напиток и виновато смотрит на меня. – Блин. Ты, наверно, голодная. Будешь что-то?

– Да черт с едой. Что ты узнал?

– Есть один Владимир Чадов. Он живет на улице Герцена. Правда, живет один. Я спрашивал у соседей. Они сказали, его жена и дочь давно уехали в другой город.

– Почему?

– Никто не упомянул развод, так что я сразу отмел его, как вариант. Ведь ты говорила, что твои родители расстались.

– А вдруг нет? Почему этого человека бросили?

– Какая-то старуха сказала, он долго болел. Может, жена испугалась сложностей?

Задумчиво прикусываю губу: болел? Но и мой папа болел. Сильно. Просто раньше я этого не замечала. А то видение: он – в кресле, рядом грязный поднос.… Было ли это галлюцинацией, или чем-то другим? Вновь смотрю на пальцы Адама, крепко сжимающие вытянутую, белую чашку, и вдруг замечаю странные, маленькие порезы на запястьях. Недоуменно вскидываю брови и тянусь к ранкам.

– Что это? – парень тут же закатывает рукава и неуклюже усмехается.

– Ничего.

– Ты покраснел.

– Тут жарко. – Сказать, что мне жутко неловко – ничего не сказать. Что же он скрывает? Возможность тайн и у этого человека сбивает меня с толку. Нет, я, конечно, понимаю, что у всех нас есть секреты, но мне хотелось верить в то, что Адам – прозрачен, как стекло.

– Знаешь, мне кажется, ты можешь мне доверять.

– Тут нечего доверять.

– Правда?

Впервые парень выдавливает фальшивую улыбку. Я даже вижу, как ему самому неприятно растягивать лицо, лицемерить, но все же он это делает: неохотно, скрипя сердцем. Что ж, данный жест лишь доказывает, что скрывает он, действительно, нечто серьезное и личное. Не могу сказать, что мне не любопытно, но я послушно затыкаю внутренний голос. Может, он молчит, потому что говорить и, правда, не о чем? Наверно, у меня хорошенько развилась паранойя.

– Ладно, – рассеяно пожимаю плечами, – что ты еще узнал? Неужели у нас в городе всего один Владимир Чадов?

– Трое. Одному четырнадцать. Второй живет в частном доме. Но ты вроде упоминала старую многоэтажку, значит…

– Все опять сводится к этому человеку. Бред какой-то! Я ведь с мамой никуда уезжала.

– И твой отец жив, – Адам отпивает чай и вздыхает. – Тот мужчина, о котором я разговаривал, умер пару дней назад. Так что, без вариантов. Да, и…

Он видит мое лицо, замирает. А я забываю, как дышать. О, Боже. Боже мой. Что это значит? Как это понимать? Перевожу взгляд на парня и шепчу:

– Папе стало плохо, я отрубилась, а очнулась уже на похоронах.

– Как же так? Неужели твой отец, действительно, умер? О, Мия, мне так жаль! – он ласково гладит мои плечи и сжимает руки в своих ладонях. – Почему же ты сразу не сказала? Почему молчала?

– Я ведь не думала, что…, – запинаюсь и высвобождаю пальцы. Закрываю ими рот и горблюсь так сильно, будто на меня вновь взвалили все небо. – Он и, правда, умер, Адам! Мой папа. Он умер. Мне не показалось. Не почудилось. Но почему? Как же так?

– Тише, все хорошо. Я рядом.

Слышу эти глупые слова и понимаю, что Адам понятия не имеет, что нужно говорить. Но, на самом деле, наверно, и никто этого не знает. Сейчас меня спасают лишь его руки. Понимаю: бессмысленно окунаться в этот океан, однако я окунаюсь потому, что впервые так резко и четко ощущаю одиночество. Как же я буду без папы? Я не смогу. Я ведь ничего не сказала ни о своих чувствах, ни о своих переживаниях. Он ушел, так и не узнав, что дочь его любит. И все от того, что она попросту не умеет говорить.

Неожиданно я чувствую головокружение. Боль вспыхивает где-то между висков и медленно проходит через все мое тело, будто напоминает: сейчас все кончится, как и раньше, как и всегда. Резко выпрямляюсь и смотрю Адаму прямо в глаза.

– Забудь, что я сказала. Не бросай меня.

– Не брошу, – решительно говорит он.

– Не бросай! – Мы касаемся друг друга лбами.

– Мия, я всегда найду тебя, слышишь? Я тебя…

И темнота.

Открываю глаза в знакомой мне, темной комнате и тут же кричу. Нет! Только не это! Только не он! Мужчина в грязной, белой майке вновь идет на меня, и, на сей раз, я вижу его круглое, опухшее лицо. Тело сковывает страх, допотопный ужас. Что же он со мной сделает? Что ему нужно? Я начинаю дико вертеться из стороны в сторону, но внезапно осознаю: я не двигаюсь. Не шевелюсь. В душе, в мыслях я сопротивляюсь изо всех сил, однако на деле не могу даже пикнуть. А он не останавливается. Обнажает больные зубы, наваливается сверху и придавливает мое тело своим животом, ногами. И я ору: помогите. Кричу: Адам, папа! А из горла не вылетает ни звука, и все это похоже на такой омерзительный кошмар, что сердце едва не вырывается из груди. Когда он стягивает с меня одежду, я уже не рыпаюсь. Я знаю, что плачу и чувствую слезы на щеках, в волосах, однако на моем лице нет ни мокрого пятнышка. И я не понимаю, что это: иллюзия, обман; я просто сошла с ума. Или со мной бесстыже играет воображение. Но разбитая и сломленная я вдруг думаю о смерти, как о подарке. Какое бы было счастье сейчас отрубиться.

Но я не отрубаюсь.

V

Я сижу на скамье под лысой липой. Наблюдаю за тем, как куда-то спешат люди, и нервно мну на коленях ладони. Пару секунд назад я дала себе обещание, что больше никогда не вдохну в легкие воздух. Я пообещала, что больше никогда не заговорю с Адамом, не приближусь к Марине, ни подумаю об отце, потому что теперь я – другая. Я испорчена, использована. Никто из хороших людей не должен пересекаться со мной. Никто.

И я порывисто вытираю эти чертовы слезы. И понимаю, что вновь дышу, и начинаю по новой. И мне так плохо, как никогда еще не было. Хотелось бы узнать – как бы жалко это и не звучало – чем же я заслужила такую судьбу. Интересно, как она отбирает тех, кому будет легко, кому будет сложно. Есть алгоритм, отличительные черты лица, наследственность? Или дело в социальном положении, достижениях? Вот бы знать секрет заранее, чтобы родиться и не париться на счет трудностей, выпадающих на пути. Да, это было бы слишком просто. И, да, мы бы тогда напрочь потеряли смысл даже в таком бессмысленном существовании. Однако сейчас я согласна на глупости. Согласна на все, что смогло бы избавить меня от ошибок.

– И это все?

Я растерянно оборачиваюсь и вдруг понимаю, что рядом со мной сидит незнакомец в шляпе и пальто. Я помню его, я даже немного рада его видеть, но я не отвечаю. Вновь перевожу взгляд на толпу и крепко стискиваю зубы: теперь все бессмысленно.

– Ты просто так сдашься?

– А у меня есть выбор?

– Вряд ли. – Мужчина пожимает плечами, кладет руки на колени и сцепляет между собой длинные, изящные пальцы. Он смотрит на снежинки. Растягивает лицо в улыбке и загадочным, размеренным голосом тянет, – я люблю зиму. Перед новым годом мечты у людей самые сокровенные и теплые.

– Кто вы?

– А ты кто?

– Вы меня видите?

– А не должен?

– Почему вы отвечаете вопросом на вопрос?

– А ты, правда, готова к ответам?

Хмыкаю. Смущенно ерзаю на скамье и искоса изучаю лицо незнакомца. Он не выглядит суровым. Почему-то мне кажется, что под шляпой лысина, блестящая голова, и я невольно дергаю уголками губ. Интересно познакомиться с нужным человеком в тот момент, когда он тебе больше не нужен.

– Вы знаете, кто я, так ведь?

– Знаю, – он кивает. Ловит пальцами снежинку и смотрит на нее огромными, по-детски любопытными глазами. – А вот знаешь ли ты?

– Я умерла?

– Нет.

– Я болею?

– Тоже мимо.

– Тогда что же со мной происходит?

– А кто сказал, что происходит что-то именно с тобой? – мужчина вдруг переводит на меня взгляд, и я жутко краснею. Есть что-то такое в его глазах, что пугает и завораживает одновременно. Они у него практически серые, с примесью зеленоватых, изумрудных точек. Удивительное зрелище. Лицо узкое, но не костлявое; в целом, приятное. Доброе. – Как ты хочешь, чтобы я тебя называл?

– Мия. А к вам как обращаться?

– Друг.

– Друг? – удивляюсь я. – Вы пугаете меня.

– Тогда почему ты не боишься?

Растерянно вскидываю брови и встряхиваю головой. Наверно, я схожу с ума и у меня очередные галлюцинации, иначе как объяснить присутствие странного, лысого незнакомка, говорящего настолько необычные и дикие вещи, что всерьез задумываешься о собственном здравомыслии.

– Сегодня умер мой отец.

– Нет.

– В смысле?

– Отец умер, но не твой. – Мужчина медленно встряхивает край пальто, затем садится обратно и тяжело выдыхает. – Я наблюдал за тобой. Ты потерялась.

– Потерялась? Я вас не понимаю. Что со мной вообще творится? И кто вы? Скажите, прошу вас, иначе я сойду с ума.

– Ох, такого, конечно, я не могу допустить. Я – твой друг. – Он протягивает мне руку. Не решаюсь пожать ее и тут же встречаюсь с его строгим взглядом. – Я пришел помочь. Но скоро я уйду. Запомни это и распоряжайся временем осознанно.

Все-таки пожимаю широкую ладонь. Затем стыдливо поправляю ворот пальто, его низ. Мне никак не дает покоя мысль о том человеке, о его руках, теле. Я крепко зажмуриваюсь и ненавистно к самой себе задерживаю дыхание: я же пообещала больше не вдыхать кислород.

– Ты не виновата, Мия. Это наша обязанность, и только. Мы лишь делаем то, чего желают люди. Все очень просто.

– Мы?

– Да, мы.

– Но люди меня, будто не видят, не слышат. Меня, словно нет!

– Ты – есть. Просто не здесь, – он обводит рукой улицу, затем прикасается пальцами к своему лбу и шепчет, – а здесь.

Задумываюсь. Начинаю громко дышать, пугаюсь и растерянно отодвигаюсь на край скамейки. Что он имеет в виду? О чем говорит? Так, с меня хватит! Я не сумасшедшая, а этот человек явно не дружит со своей головой! Собираюсь сорваться с места и убежать, как можно дальше, как вдруг незнакомец хватает меня за запястье и говорит:

– Люди мечтают – мы появляемся. Мужчина, оставшийся один, у которого нет ни жены, ни любимой дочери. Они уехали, а он доживает свой век, изнывая от болезни, от слабости. И он закрывает глаза, и видит свою прекрасную Мию с длинными, рыжими локонами. Он закрывает глаза и фантазирует о ней. Затем девушка – одинокая, слабая. Она мечтает быть смелой и фантазирует о том, как совершает безумные поступки, как дает сдачи, как сводит людей с ума. И она воплощает все это в одном образе, и она хочет быть этим образом, и она фантазирует о нем. И, наконец, парень…

– Остановитесь.

– Юноша, страдающий после гибели милой девушки. Он представляет, как спасает ее, защищает. Представляет, как влюбляется в нее снова и снова, и она, наконец, отвечает ему взаимностью, а главное – она продолжает жить. И он закрывает глаза, думает об этих нежных отношениях, и фантазирует о них.

– Прекратите! – я резко подрываюсь на ноги и ошарашенно распахиваю глаза. Не верю своим ушам, не единому слову не верю. Прокручиваюсь вокруг себя, хватаюсь руками за голову и чувствую, как в груди что-то разбивается. Что это? Боже, что со мной? Нет, нет! Это неправда, он лжет, он сумасшедший!

– Ты – фантазия.

– Абсурд.

– Ты – плод человеческого воображения, и только.

– Но как же так? Такого не бывает, вы лжете!

Незнакомец поднимается, смотрит на меня пристально и пожимает худыми плечами.

– Мы исполняем желания людей, но сами не имеем права чего-либо желать. У фантазии не может быть фантазий, а ты потерялась.

– Потерялась? – грудь сдавливают тиски. Дышать совсем невозможно. – Где я потерялась?

– В собственных переживаниях. Ты так привязалась к людским объектам, даже придумала себе историю, быль, и забыла, кто ты есть на самом деле.

– О, Боже мой.

– Ты долго живешь, странствуешь уже ни одно столетие по этим городам, мыслям, и ты осознанно, специально свернула с пути. Я должен был присматривать за тобой, но я даже не представлял, что все зайдет так далеко.

– Но как же так – выходит, у нас нет шансов, нет воли. Мы лишь делаем то, что хотят другие. А как же наши стремления? Наши желания? Я хочу жить! Выбирать! Ошибаться!

– Ты не можешь.

– Вы не понимаете!

– Понимаю.

– Нет! Сегодня…, сегодня этот человек он… – я порывисто смахиваю с лица слезы и разъяренно расправляю плечи. – Никто не вправе распоряжаться моим телом, моей душой!

– Это наша работа.

– Это ваша работа, а я…

– Что ты? Мия, дорогая, Мия. Ты же видишь, как сложно быть рядом со смертными. Ты исчезаешь, а они продолжают жить дальше.

– Я научусь контролировать этот процесс.

– Но ты существуешь лишь в их мыслях, – незнакомец с жалостью разглядывает мое лицо и медленно покачивает головой. – Мне очень жаль.

Я не хочу верить в то, что слышу, но у меня не остается выхода. У меня даже сил нет отрицать что-либо, ведь я буквально ощущаю: он прав. Он не лжет! Но как же так? Неужели это возможно? Я вспоминаю, как менялись мои приоритеты в зависимости от того, с кем рядом я находилась. С Мариной была смелой, с папой – заботливой, с Адамом – нежной, и меня начинает трясти, колотить. Я была их фантазией. Кто бы мог подумать? Я – всего лишь игра воображения. Незамечающие меня лица людей, великолепный прыжок с вышки, грязные руки того мужчины – все это не мои галлюцинации, а человеческие мысли. И теперь ясно, почему я исчезала, едва пыталась вырваться из прыткого сознания подруги; почему чувствовала головокружение, когда отец разражался кашлем. Любое соприкосновение с реальностью отдавалось во мне болью, и я просто испарялась.

Неужели это и есть мой путь?

– Выходит, я не могу прекратить все это? – поднимаю взгляд на друга и ощущаю потяжелевшие, ватные конечности. Еще чуть-чуть и я грохнусь прямо в сугробы, и при этом не оставлю ни следа. – Я никогда не умру?

– Никогда.

– Вечное скитание?

– Вечное.

Вновь плюхаюсь на скамью. Смотрю перед собой на руки, или на снег, или на следы от чьих-то подошв, и замираю: интересно, как же я выгляжу на самом деле? Какого же, черт подери, у меня все-таки цвета волосы?

– Этот парень, он выслушал меня. – Не поднимаю глаз. Все продолжаю изучать нечто сквозь затуманенный взор. – Впервые разговор контролировала я, а не кто-то другой. Я не угождала. Я делала так, как хотела. И говорила, что думала. Я была почти живой рядом с ним.

– Люди подвержены фантазиям, но не каждый из них способен мечтать.

– И как это понимать?

– Не знаю, – мужчина неуклюже прыскает, – да, как хочешь.

Я как-то безнадежно ему улыбаюсь и горблюсь еще сильнее, став похожей на кривой вопросительный знак. Друг стоит молча еще пару минут. Я думаю, он собирается уходить, как вдруг его длинные пальцы касаются моего плеча, и я растерянно поднимаю голову.

– Мия, по секрету. Я долго витаю в чужих мыслях, и видел тоже много. И знаешь, что я могу тебе сказать? Мечты иногда становятся реальностью.

Открываю рот, чтобы спросить: о чем он говорит, но не успеваю. Друг испаряется. Исчезает, превратившись в блестящую, разноцветную пыль, и я дотрагиваюсь до его песчинок в воздухе, думая о том, что именно так и выглядит человеческая мечта.

Уже через пару секунд я ощущаю знакомое головокружение, но почему-то не боюсь. Закрываю глаза и открываю их уже перед ним. Перед Адамом. Удивительно, что сейчас мне не грозит опасность, машина не несется на всех скоростях прямо навстречу моему любопытному носу, а все извращенцы города не пытаются меня обесчестить. Здесь тихо. Горит тусклый свет. Я понимаю, что нахожусь в маленьком, музыкальном магазинчике и улыбаюсь:

– Нет клиентов? – Вот и нашлась минутка помечтать.

– Новый Год через пару минут. Так что везде тихо.

Я смотрю на парня и едва сдерживаюсь от слез. Он меня выдумал, я в его голове. Какой же вздор. Неужели это реально? Адам хмурит лоб, наверняка, собирается сказать что-то очень важное: про расследование или очередную зацепку, но я опережаю его. Делаю несколько широких шагов вперед и крепко обнимаю.

– Ты скучаешь по ней?

– Что?

– Та девушка, – приподнимаю глаза. Уверена, сейчас они поблескивают даже в таком тусклом освещении. – Ты делаешь себе больно, потому что не можешь ее забыть?

– Откуда ты знаешь об этом? Я не говорил.

– Я – в твоей голове. Теперь я все знаю.

Лицо парня вытягивается. Я будто раскрываю его самый страшный секрет. Он пронзает меня испуганным взглядом, и в его зрачках я вдруг вижу этого испуганного мальчишку, загнанного в угол собственными страхами и предубеждениями. Он держится руками за голову и бежит от проблем, закрываясь в комнате, в ванной, где угодно, лишь бы подальше от чужих глаз. И он оставляет порезы на руках, и думает, что так легче, а затем медленно сходит с ума в безумном, проедающем голову одиночестве. И он вдруг решает придумать друга, и не хочет говорить с ним о своих проблемах, поэтому внимательно слушает о проблемах чужих. И ему кажется, что все так, как надо. Все хорошо. Когда на самом деле, все очень плохо.

– Я на нее похожа?

– Вы – противоположности.

– Почему?

– Потому что она делала мне больно, а потом сделала еще больнее.

Касаюсь пальцами лица Адама и приподнимаюсь на носочки, чтобы лучше видеть его голубые глаза, веснушки. Он тоже смотрит на меня. Не знаю, что творится в его голове, пусть я и являюсь какой-то частью его мыслей, но лично мне почему-то становится страшно. Я вдруг понимаю, что сейчас мы видимся в последний раз.

– Ты выкарабкаешься.

– И ты тоже.

– Ты всего лишь придумал меня.

– Ты ближе всех. Люди вокруг меня, рядом, близко, перед глазами, но ты – внутри.

Времени совсем мало, и головокружение атакует меня, будто стая голодных волков. Я знаю, я так больше не смогу: не смогу быть его и еще чьей-то. И поэтому я пылко восклицаю:

– Загадай желание – новогоднее. Мечтай так, как никогда раньше не мечтал.

– Ты еще веришь в то, что наши желания исполняются?

– Адам, или Адам, – смеюсь, стискиваю в пальцах смешной, вязаный свитер парня и говорю, – мечты иногда становятся реальностью. И в один прекрасный день ты встретишь свою Еву. И все у тебя будет хорошо. Ты больше не будешь страдать.