Текст книги "А у нас во дворе…"

Автор книги: Эсфирь Цюрупа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Глава 21. СОЛНЕЧНЫЕ ИСКРЫ

Весенний, весенний, весенний день…

Воздух звенит капелью. От талых брызг летят солнечные искры. Шумные ручьи бегут вдоль тротуаров. Они рушатся вниз, в сточные решётки; падая, струи сворачиваются хрустальными жгутами, и на стенах домов играют отсветы.

Где-то открыли и моют окна, на них вспыхивают ослепительные зайчики, их солнечные сигналы подхватывают стёкла машин.

Близнецы Филя и Тиля сидят в коляске друг против друга.

Звон и стук из коляски несётся необыкновенный. Потому что в руках близнецов, в рукавичках, зажаты ложки. Братцы в восторге колотят ими по ксилофонам. Вертун Филя под музыку, сидя на подушке, прыгает, хохочет, норовит ударить ложкой ещё и по клавишам брата, а то и по лбу ему. А толстяк Тиля ударит разок по клавише и послушает. Опять ударит, опять послушает.

– Играй же, играй, толстяк! – торопит его мама. Сегодня она гуляет с малышами во дворе. Ариадна крутится рядом.

Ей нравится стук и звон, летящий из коляски. Нравится, что всё сегодня звучит, звенит. Воробьи купаются в лужах. Стряхивая с перьев капли, чирикают так громко, словно в их горлышках бьют крохотные звонкие бубны.

В промытом оттепелью воздухе ясно раздаются шаги, голоса, смех. На тёплом ветру скребутся и стучат друг о друга ветки с туго сжатыми почками, обещают, что скоро вспыхнут зелёным светом новорождённые листья. Нет! Ещё не скоро! Внутри водосточных труб грохочут обвалы. Это тает и рушится последний лёд. Снизу он вылетает, рассыпается осколками по асфальту. И падают, разбиваясь, подтаявшие сосульки: длинь-день-день!.. Их ледяные голоса поют Ариадне, что это ещё не настоящая весна, а предвесенний звонкий день.

Но разве могут петь сосульки и голые ветки? Разве могут петь безмолвные солнечные зайчики, и шелестящие шаги прохожих, и ветер? И молотки кровельщиков, бьющие по железу на крыше? Разве могут петь молчаливые стёкла, вспыхнувшие под солнцем?

Наверное, не могут. Но для Ариадны всё поёт сегодня.

А вдруг на улице слышно ещё лучше? Она выходит из ворот. Все звуки и солнечные сигналы города, проснувшегося от зимы, сливаются в такую радостную, многоголосую, такую сильную музыку! Она переполняет сердечко Ариадны и рвётся из него…

Ариадне невозможно больше молчать, ей нужно скорей поделиться со всеми этой радостью: музыкой, завладевшей ею. Может быть, это песня?

Она начинает петь во весь голос прямо тут, на улице, так громко, что бородатый мужчина говорит ей:

– Что ты, что ты, девочка! Горло простудишь!

Она замолкает. Совсем не из-за простуды, при чём тут простуда? Просто ей не удаётся одним своим голоском спеть разом всю музыку, которая звучит вокруг и в ней самой.

И вдруг Ариадна догадывается: её надо сыграть на рояле, ведь в нём столько голосов! Надо тронуть клавиши, и голоса сразу проснутся и зазвучат. И тогда сложится и зазвучит её музыка. Скорей.

– Девочка! Разве можно людей расталкивать? Куда ты несёшься сломя голову?!.

Она бежит по залитому солнцем тротуару, сворачивает в свой двор, в подъезд. Входная дверь захлопывается за нею с грохотом, Ариадна бежит вверх по лестнице…

Родион только что вернулся из школы и спешит к Ариадне, а она, оказывается, тут как тут, и он на бегу схватывает её в охапку.

– Некотуха! У меня такая новость!

Но она отчаянно рвётся из его рук.

– Да погоди, Некотуха! Слушай, что скажу. Дом рядом с нашей школой начали перестраивать, делают классы.

Но она словно ничего не слышит, вырывается и даже колотит его, чтоб отпустил. Он не замечает ударов.

– Знаешь, что там будет? Твоя «нулёвка»! – Родион ликует, что дарит Ариадне такую радостную важную новость.

Но Ариадна кричит:

– Не хоту! Не буду! Это не моя «нулёвка»!

И он отпускает её, растерянный.

– Не моя! Не моя! – кричит Ариадна уже сверху, через перила. – Я люблю другую школу, которая вся играет и поёт! – И она убегает.

Он, огорчённый, слушал, как затихают её шаги: значит, не будет он ходить вместе с Некотухой в школу, не будет носить её ранец?..

Василий Игнатьевич, поднимаясь по лестнице, услышал крик Ариадны, увидал нахмуренного Родиона, понял: человек страдает.

Он обнял его, легонько встряхнул:

– Ну-ка, парень, улыбнись!

И сам улыбнулся так дружески, что и Родион улыбнулся в ответ. Он думал: «Ничего, гулять всё равно будем вместе».

А Некотуха мчалась наверх. Вот дверь её, Ариадниной, квартиры. Мимо!

Она не чувствует под собой ног, она не бежит вовсе, а летит, как ласточка, подхваченная весенним тёплым воздухом.

Восьмой этаж… Ариадна колотит в дверь обоими кулаками. Ей открывает Надя. С удивлением глядит вслед Ариадне, которая, не поздоровавшись, потеряв в прихожей капор, сразу прорывается в комнату.

Старый музыкант сидит в кресле у окна. Оборачивается на стук и топот. Внимательно, молча следит, как маленькие, нетерпеливые руки откидывают крышку рояля, ложатся на клавиши.

Глеб Сергеевич неслышно встаёт, пододвигает ей сзади круглую скамеечку, и она, сама того не замечая, садится. Надя снимает с неё пальто. Когда стягивают рукава, Ариадна послушно отдаёт одну руку, потом другую, но руки сами возвращаются на клавиши.

Ариадна нажимает одну из них. Робкий звук раздаётся в ответ. Она вслушивается в то, что принесла с собой, и, повинуясь этому, никому не слышному, нажимает другую, третью клавишу.

Отклонив голову набок, Некотуха пальцем подбирает только ей слышный мотив. Она хмурится, топает ногой.

И вдруг Ариадна опустила руки, и они беспомощно повисли вдоль её худенького тела.

– Что ты? – спросила Надя. – Почему ты перестала играть? Ведь уже складывается песенка…

– Нет! Нет! Нет! – в отчаянии крикнула Ариадна. – Она не получается! Она у меня совсем тоненькая, одна-одинёшенька! А на самом деле она не такая. Я ведь слышала… У неё много голосов, она сильная, дружная… А я не могу… Ничего не могу…

И Ариадна заплакала.

Старый музыкант погладил её встрёпанную голову.

– Она совсем не одинокая, не слабая. Она сильная и радостная. Вот сейчас сама услышишь. Играй.

Но Ариадна только мотала головой и всхлипывала.

– Играй, Ариадна! – требовательно повторил Глеб Сергеевич. – Музыканту нельзя быть нюней. Никаких слёз! Играй! – приказал он.

Ариадна подчинилась силе, прозвучавшей в голосе учителя. И вдруг солнечный дождь звуков рассыпался вокруг Ариадниной мелодии, зазвучал в лад с нею. Это побежали по клавишам быстрые Надины руки.

И ещё один голос подхватил и повёл песню Ариадны. Старый музыкант, прижав подбородком к плечу скрипку, гибким, уверенным движением вёл смычком по струнам.

Теперь у песни Ариадны стало много голосов, и лицо Ариадны просияло.

Глеб Сергеевич смотрел на счастливую девочку и понимал, что сегодня случилось очень важное: в её сердце, в её маленькие пальцы вошла музыка.

А когда всё отзвучало и стало тихо в комнате, Ариадна молча поднялась, отодвинула круглую скамейку и подошла к учителю.

Она привстала на цыпочки, чтобы дотянуться к нему, такому высокому, чтоб он услышал всё и чтоб понял всё, всё…

– Я хочу! – Она даже не заметила, что впервые произнесла слово правильно. – Хочу! И пускай отдельно правой и левой… И медленно… хоть сто раз повторять… И пусть считать вслух и хвостатые четвертушки и восьмушки… – Она говорила торопливо, сбивчиво, боясь, что её прервут, помешают высказать всё, что бушует в ней. Она сказала: – Я хочу в ту школу, которая вся поёт и играет… Я буду стараться очень, очень…

Он сразу всё понял и ответил:

– Значит, будем заниматься. Будем работать!..

Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 30.12.2004

О найденных в тексте ошибках сообщать почтой: [email protected]

Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/