Текст книги "А у нас во дворе…"

Автор книги: Эсфирь Цюрупа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава 12. ЧТО ТАКОЕ СОБЕСЕДОВАНИЕ?

Нелегко помочь Ариадне: как с её языка слетят «хоту» или «не хоту», так она вроде в плен к этим упрямым словам попала. И с места не сдвинешь, и не уговоришь сделать иначе.

Об этом думал Родион сейчас и потому прозевал шайбу, она влетела в его ворота.

Потом он прозевал вторую, потому что думал про жильца, который назвал их с Ариадной ихтиозаврами. Кто такие ихтиозавры, Родион узнал от папы. Это древние вымершие животные. Они жили очень давно, когда людей на Земле ещё не было. И представьте, черепаха Акулька, которая живёт у них в кухне, и даже просто ящерица – потомки ихтиозавров, значит, родственники, которые родились потом.

Думая об этом, Родион вынул из своих ворот третью шайбу и в задумчивости задал папе странный вопрос:

– А могли ихтиозавры звонить в звонки?

Родион сам удивился, как из него выскочил такой глупый вопрос. А папа даже играть перестал:

– Какие ихтиозавры? Какие звонки? Думай, что говоришь! Ты ведь большой парень.

Родион смутился: «Почему я такое ляпнул? Когда жили ихтиозавры, звонков ещё не было. Ясно, старик обругал нас ихтиозаврами, потому что мы с Ариадной поступаем без всякой… этой… человечности. Конечно, откуда у ихтиозавров человечность!»

– Да очнёшься ты или нет? – спросил папа.

Родион очнулся, и его красный вратарь ловко отбил шайбу, которую послал в его ворота папин синий нападающий.

Всё это происходило не во дворе, а у Родиона дома. Ему подарили настольный хоккей. Хоть он и настольный, папе и Родиону удобнее играть на полу. Мама отметила: неизвестно, кто больше увлекается игрой – сын или папа. И сердилась: когда просит папу сходить в магазин, его не оттащишь от игрушечного стадиона.

Вот и сейчас она стояла над хоккейным полем нагнувшись, уперев руки в колени, обтянутые джинсами, поворачивала стриженую голову вслед летящей шайбе.

– Мам, ты за кого болеешь? – спросил Родион.

– За вас обоих.

– Так не бывает.

И вдруг мама закричала:

– Го-ол!

Это красный нападающий Родиона забил шайбу в папины ворота.

– Ну ладно, хватит играть, у меня нет для обеда ни одной картошки!

И папа ушёл с сумкой. А Родион вспомнил: бабушка Ариадны звала украшать ёлку.

В квартире у Ариадны пахло хвоей. Пушистая ёлочка стояла на табуретке, макушка упиралась в потолок. Ариадна с мамой ушли куда-то. Украшал ёлку папа, стоя на стуле. Бабушка подавала игрушки из коробки и ворчала:

– Всегда ты споришь. Просила – привяжи ёлку.

– А чего её привязывать, она и так крепко стоит на крестовине.

Папа увидал Родиона:

– А-а, пришёл помогать? Доставай игрушки.

Родион подал синий шарик.

– Вон туда, на левую ветку, вешай! – скомандовала бабушка.

– Шарику здесь лучше! – Ариаднин папа повесил его справа.

– Вот и опять ты споришь, – рассердилась бабушка. – Ариадна вся в тебя, такая же наперекорная.

Родион удивился. Его мама с папой никогда не спорят.

Ариаднин папа поторопил:

– Родион, что ты там закопался? Я на работу опоздаю.

А Родион вытащил из коробки золотую змейку, она зацепилась за что-то, вдруг спружинила, хлопнула Родиона по лбу и вытянула за собой другую змейку, серебряную.

Бабушка обрадовалась:

– Вот они, красавицы, мои стружечки! – и бережно их обтёрла. Они засверкали в дневном свете. – Я их, Родиошенька, с тех пор храню, как на заводе токарем работала. Эти стружечки мне – дорогая память.

– Правда, что дорогая, – усмехнулся Ариаднин папа, обвивая стружкой колючую ветку. – Уж такая дорогая эта толстуха – стружка, что стране от неё одни убытки. Сколько металла она зря сжирала. – Он вдруг повернулся к Родиону. – Представь, Родион, что ты работаешь в цеху, ты – токарь.

– Я токарь? – удивился Родион.

Папа Ариадны взял у него из рук мохнатую гирлянду.

– Да! Ты токарь. И тебе дали заготовку, вот такую большую металлическую болванку, болванищу… Не подумай, я её не ругаю. Заготовки болванками называют, пока они не обработаны. И вот нужно тебе из большой болванки выточить вот такую малую деталечку – с желобочками, с нарезочкой. Ты знай стараешься, стачиваешь лишний металл. А стружка из-под твоего резца куда идёт? Куда? В отходы, в переплавку, в огонь! Горы стружки со всех заводов. Миллионные потери для народного хозяйства!..

– Да он ещё считать до миллиона не умеет! – перебила бабушка.

– Умею, – сказал Родион.

– Вот видишь, мама, мужик с головой растёт. Всё, Родион! А если отливать заготовку точно по размеру? Для токарной обработки остаётся самая малость…

– Малость! – задиристо возразила бабушка. – Зато самая тонкая, самая точная работа!..

Ариаднин папа сказал победно:

– А скоро добьёмся производства и вовсе без отходов! Так что стружку свою, мама, сдавай в музей. – И повесил слоника мимо ветки. Хорошо, что пластмассовый, не разбился.

– Ах, в музей? – Бабушка опять рассердилась. – Ах, не нужна? Ну ладно! – И к огорчению Родиона, стала сдирать стружку с ёлки. Но и стружка крепко обхватила ветку. Бабушка дёрнула сильней, и непривязанная ёлка накренилась. Ариаднин папа пытался поймать её, но она, царапаясь ветками, повалилась на пол.

– Доспорились? – вбегая в комнату, воскликнула мама Ариадны. – Как маленьких, нельзя одних оставлять! Что за мать с сыном, вечно спорят!

Из-за маминой спины глядела перепуганная Ариадна.

Пока папа поднимал ёлку, она звенела разбитыми бусами и осколками шариков.

– Только стружечки не разбились, – грустно сказала Ариадна.

Бабушка молча подмела осколки.

Мама Ариадны сняла меховую шапку. Её кудряшки были заплетены в лохматые косички-рожки, точно как у Некотухи.

– Мы намаялись, находились, без ног пришли, а тут у вас такая катавасия! – Мама Ариадны села на диван и вытянула ноги, а дочка села рядом и тоже вытянула ноги. – Хоть отдохнуть минуточку, – сказала мама.

Но только сели, прибежала соседка из верхней квартиры. Она работала в школе.

– Что вы сидите? – воскликнула она. – А кто будет вашу Некотуху в школу записывать? Через час собеседование начнётся. Уже комиссия собралась…

Мама разволновалась: почему собеседование? Его весной должны проводить!

– Может быть, предварительное, не знаю. А только вы поспешите, – сказала соседка.

Бабушка и мама совсем расстроились:

– И ребёнок усталый! И голодный! И обед не готов!

– Поджарю-ка я ей яичницу, – сказала бабушка и ушла в кухню.

– Не хоту, – мрачно сказала Ариадна. Никому. Сама себе.

Родион взглянул на неё и понял, что она ужасно испугана. Откуда ей знать, что это за непонятное со-бе-се-до-ва-ние?

Он погладил её косички.

– Не бойся, Некотуха. Это совсем не страшно. Собеседование – значит, с тобой побеседуют. Учителя будут спрашивать, а ты им – отвечать.

Бабушка прибежала со сковородкой, стала засовывать яичницу Ариадне в рот, ложка за ложкой.

– Не хоту, – приговаривала Ариадна.

Потом Ариадну потащили мыться, потом поставили на стул, мама надела на дочку юбочку, в которой было, наверно, сто складочек. А пока натягивали на Ариадну белый свитер через голову, а значит – через глаза, уши и нос, из глубины свитера слышалось:

– Не хоту, не хоту!

Бабушка заплела внучке косицы потуже, а мама навязала прозрачные, как мотыльки, банты.

– Ну вот, – сказала бабушка, – теперь ты у нас девочка как девочка. Приятно посмотреть.

– Не хоту, – жалобно и тихо сказала Ариадна, оглушённая всей суетой и спешкой.

Мама просила:

– Прошу тебя, доченька, когда зададут тебе вопрос, не выпаливай, что в голову придёт, а подумай и толково ответь.

Бабушка тотчас заспорила:

– Не в институт поступает, в «нулёвку». Какие уж вопросы премудрые? Распрекрасно ответит.

Родион надел куртку и шапку, стал внизу у подъезда. Он решил: «Пойду с Некотухой на собеседование, чтоб ей не было страшно, всё время буду рядом с нею».

Глава 13. БУТЫЛКА С УЗКИМ ГОРЛЫШКОМ

И вот они идут все втроём.

– Ты только не бойся, – сто раз повторяет бабушка.

– А она ни чуточку не боится, – отвечает Родион. – Правда?

Ариадна молчит.

В школе, в вестибюле, народу видимо-невидимо. Бабушки, мамы, папы, дедушки снимают со всех детей куртки, пальтишки, поправляют на девочках банты.

К ужасу бабушки, Ариадна вдруг сдёрнула свои банты.

– У тебя же косички распустятся! – взмолилась бабушка.

– Не хоту, как у девочек, хоту, как у мальчиков!

И повела огорчённая бабушка вверх по лестнице свою внучку с косичками, которые превратились в лохматые хвостики.

На втором этаже в коридоре, куда выходили двери многих классов, стояли скамейки. Всех пригласили сесть. Все ждали. Открылась дверь из 1 «В» класса, вышла седая учительница в очках. Улыбнулась:

– Меня зовут Анна Дмитриевна. Я ваша будущая учительница. Надеюсь, мы подружимся. Сейчас я буду вызывать всех по алфавиту, начиная с буквы А. Первой пойдёт на собеседование Антонова Лена.

Вместе с Антоновой Леной встали её бабушка и дедушка, но Анна Дмитриевна остановила их:

– Нет-нет! Прошу ожидать здесь.

И беленькая девочка с белым бантом смело вошла в класс одна.

Родион с бабушкой грустно переглянулись: значит, их тоже не впустят и они ничего не услышат?

Через несколько минут Антонова Лена вернулась весёлая и ушла вместе с дедушкой и бабушкой. А в класс вызвали мальчика, потом ещё мальчика, потом девочку, и ещё и ещё девочек.

– Почему всех раньше, а меня потом? – обиделась Ариадна.

– Наша с тобой фамилия Яковлевы, значит, мы самые последние по алфавиту, – объяснила бабушка.

– А я не хоту!

Всех вызывали и вызывали, и все потом уходили домой. Ариадне так надоело ждать, что она уже и на скамейку влезла, и под скамейкой ползала.

Когда в коридоре больше никого не осталось и наконец назвали её фамилию, Ариадна уже так извертелась, что сама устала, и бабушка и Родион изнервничались.

Ариадна пошла в класс. Бабушка грустно смотрела внучке вслед, потому что хвостики её растрепались, завитки лезли на лоб и торчали на макушке, нарядная синяя юбочка оказалась вымазанной мелом (наверное, под скамейкой был растоптан), а один белый гольфик сполз вниз гармошкой.

Вот такая встрёпанная Ариадна ушла в класс, и дверь закрылась.

И тогда Родион, потеряв свою медлительность, сорвался с места, подскочил к двери и стал смотреть в замочную скважину.

– Некрасиво подглядывать, – сказала в коридоре мама, уводившая домой последнего мальчика.

Родион и сам знал, что некрасиво. Но он так волновался за Некотуху («Хоть бы она ответила на все вопросы! Хоть бы её приняли в школу!»), что не мог оторваться от замочной скважины. Он увидел: за столом сидели две учительницы и учитель, они смотрели на встрёпанную Ариадну и улыбались.

Родион приложил к скважине ухо и услышал:

– Скажи, девочка, какие книжки ты читала?

– Никаких не читала, – ответила Ариадна.

– Как же так – никаких? – удивилась молодая учительница.

– Мне папа, мама, бабушка и Родион читают.

– А какие книжки ты любишь? – спросил учитель.

– Новые, – ответила Ариадна. – Старые уже рваные.

– Разве ты не знаешь, что книжки рвать нельзя? – спросила пожилая учительница Анна Дмитриевна.

– Знаю, – сказала Ариадна. – Но я забыла.

«И не рвёт она книжки, всё выдумала, и зачем только?» – тревожился Родион за дверью.

Если он смотрел в скважину, то не слышал, что говорили учителя, а когда прикладывал ухо, то ничего не видел. «Ладно, буду слушать», – решил он.

– Скажи нам, сколько будет два ореха и ещё три ореха? – спросили за дверью.

Некотуха ответила неприветливо:

– Четыре.

Родион ахнул: ведь знает, что три и два получается пять. Он сколько раз считал с нею на её пальцах!

Он не замечал, что в волнении царапал пальцами дверь, почти как Рыжик. Только Родион царапал не внизу, а около ручки.

И вдруг стало ему слышно громко. Учительница Анна Дмитриевна сказала:

– Девочка просто устала ждать, пока её очередь дойдёт. Потому она немного капризничает. Мы ей сейчас поможем…

В щель он увидел, что седая учительница подошла к Некотухе.

– Раскрой обе ладошки. Кладу на одну ладошку – два леденца! – И положила. – А на другую – три! – И тоже положила. – Сколько у тебя леденцов?

Комиссия оглянуться не успела, как Ариадна слизнула языком один леденец и задиристо ответила:

– А вот и четыре! Пятый не считается. Он уже растаял.

И комиссия дружно рассмеялась. Все учителя поняли, что если Ариадна сказала «пятый растаял», значит, она отлично сосчитала, что два и три будет пять.

А молодая учительница покачала головой:

– Ну и подарочек для классного руководителя будет эта упрямица. – И спросила: – Девочка, кто изображён здесь на портрете?

Родион увидел, что учительница показывает на портрет Мичурина, и сразу успокоился. Потому что совсем недавно папа Родиона рассказывал им двоим про стелющиеся яблони, выращенные учёным Мичуриным. Его яблони дают плоды и на дальнем Севере, где раньше они вымерзали. А теперь их стелющиеся ветки всю долгую зиму, как тёплым одеялом, укрыты снегом, и летом на них вызревают яблоки.

«Ну ответь, Некотуха, ответь! – мысленно торопил Родион Ариадну. – Ты же знаешь!»

Она взглянула на портрет и ответила упрямо:

– Какой-то старик.

В классе наступила тишина. Родион исстрадался за дверью. «Учителя думают, что она ничего не знает. Они же не догадываются, что ей самой сейчас плохо, она залезла в ту невидимую бутылку с узким горлышком и не может вылезти…»

– Ариадна Яковлева, – услышал он голос учителя, – спой нам, пожалуйста, твою любимую песенку.

Петь Ариадна любила. Она знала много песен. Пусть она сейчас споёт ту самую, которую часто пела вместе с бабушкой: «Полюшко-поле, полюшко широко поле, едут да по полю герои, да Красной Армии герои…» Родион неслышно, где-то глубоко внутри себя пел, подсказывая Ариадне песню: «Ну пой же, пой, Некотуха!»

И вдруг услышал:

– Чижик-пыжик, где ты был?.. – резким голосом Буратино пропела Ариадна и… всхлипнула. Родион увидел, как слёзы накипают на её ресницах.

«Теперь уж учителя рассердятся и совсем прогонят её из класса!» – с ужасом подумал Родион.

Седая учительница сняла очки, протёрла их, сказала:

– Ладно, маленькая, иди отдохни. Мы с тобой поговорим в другой раз. – Она положила руку на макушку Некотухи, проводила её до дверей, и Родион отскочил в сторону.

Ариадна вышла. Родион подлетел к ней и закричал. Никогда раньше он не кричал на неё и вообще ни на кого не кричал.

– Ты что??! Ты что??! Не знала, что ли, кто на портрете?

– Мичурин, – шмыгнула носом, тихо и покорно сказала Ариадна, – тот, у кого яблони спят под снегом…

– Ты что, песни другой не знала? Только дурацкий «пыжик»? – наступал Родион, такой злющий, что готов был поколотить её.

И Ариадна, всхлипнув последний раз, вдруг запела своим пронзительным голоском для него одного, чтоб ему доказать:

 
Если бы парни всей земли
вместе собраться однажды могли…
 

– Ага! – перебил Родион. – Знаешь ведь!

Она продолжала петь всё громче, доказывая ему, а может быть, потому, что песня помогала ей вылезти из проклятой упрямой бутылки, в которой ей было так плохо:

 
Парни, парни, в этом наша сила —
землю от пожара уберечь.
Мы за мир и дружбу, за улыбки
милых, за сердечность встреч!..
 

Они с папой любили эту песню, и Родион им всегда подпевал.

Сейчас, когда она пела, глаза её сияли и слёзы высохли.

Не видели ни Родион, ни Ариадна, что в открытой двери класса стояла и слушала их Анна Дмитриевна, а за нею появились улыбающийся учитель и молодая, очень удивлённая учительница – вся комиссия целиком.

Бабушка Ариадны пробиралась к ним между скамеек, которые стояли вкривь и вкось, как оставили их ушедшие по домам ребята.

– Простите уж нас, – сказала бабушка Анне Дмитриевне. – Такой вот в нас сидит бес упрямства.

– Ничего, – утешила её учительница. – Это пройдёт.

А на другой день на двери школы был вывешен список детей, которых осенью примут в «нулёвку». В нём на самом последнем месте (потому что в алфавите Я – последняя буква) стояли фамилия, имя: ЯКОВЛЕВА АРИАДНА.

– И ничего не на последнем! – весело объявила Ариадна. – А на первом с конца!

Глава 14. ОКАЯННАЯ ТЕТЁХА

В доме случилось происшествие. Мама Родиона, когда ходила в магазин, купила для Анны Максимовны восемь диетических котлет.

Анна Максимовна две поджарила на обед, а остальные про запас в вязаной сумке вывесила за форточку, на холод.

На другой день глянула она за окно: там висит сумка, пустая, разорванная, из неё только обрывки бумаги торчат.

Расстроилась Анна Максимовна и спустилась на лифте к продавщице Тамаре Васильевне жаловаться на ворон. И все покупатели, как услышали рассказ Анны Максимовны, стали говорить, что вороны – ворюги и что по утрам спать не дают, каркают. А мужчина, у которого под тополем стоят «Жигули», вышел из подъезда с ведром и щёткой, стал смывать с машины безобразные вороньи следы.

Председатель Василий Игнатьевич, тоже ожидавший молока, сказал:

– Надо насчёт ворон посоветоваться с наукой, принять меры.

Востроносая тётка заявила:

– Взять охотничье ружьё и перестрелять!

И тогда старый музыкант, он только что стал в очередь, сказал неожиданно твёрдо:

– Нет, нет, только не убивать. Зачем птиц убивать? – и освободил пуговицу пальто от зацепившейся за неё вязаной сумки.

Востроносая тётка ехидно спросила:

– Что ж мы теперь кланяться будем воронам? Улетайте, сударыни вороны, с нашего двора?

– И попросим, – за старого музыканта ответил папа Родиона. – Попробуем поговорить с ними на их языке.

Все в очереди засмеялись, никто не поверил. А Родион поверил, потому что папе всё известно про животных и птиц: может быть, он действительно умеет разговаривать на их языке?

…Через неделю, под вечер, когда птицы, устроившись на ветках, уснули, жильцы стали выглядывать на лестницу, потому что откуда-то изнутри дома неслось карканье не одной, а многих ворон. Потом они разом замолкли.

Откуда вороны в доме? Кто-то из жильцов даже проверил – не на чердак ли залетели? Но и там было тихо.

Рассказали председателю, какая странная история была в подъезде. Он ответил туманно:

– Полагаю – пристрелка, подготовка к наступлению.

Никто ничего не понял.

Ариадну и Родиона ребята пытались расспрашивать: что у них в подъезде случилось? Но Родион отвечал: «Не знаю», а у Ариадны был заговорщический вид, она поджимала губы, будто боялась, что неосторожное слово выскочит изо рта. И Балабол предложил Родиону редкую марку взамен «вороньей тайны» или фингал, что значит – синяк, выбирай что хочешь.

Когда Родион и Ариадна повезли на площадку малышей, мама Родиона увидала, что их провожает целая компания. Мама догнала коляску.

– Что за почётный эскорт?

– Эскорт, это когда много мотоциклов провожают автомобиль какого-нибудь важного иностранного гостя, – объяснил Родион Ариадне.

– Вы тарахтите громче мотоциклов, мешаете детям спать. Ступайте-ка все от коляски подальше, – распорядилась мама.

Ариадна вздохнула:

– Ещё целых два дня терпеть до воскресенья…

И вот наступило воскресенье. Утро было как утро. Голуби расхаживали по заснеженному двору. Вороны каркали. Тетёха сидела на своём наблюдательном пункте, ждала Тамару Васильевну: не знала ворона, что сегодня выходной день.

Мужчина из третьего подъезда отмывал свои «Жигули», ругая ворон. В общем, было тихое воскресное утро.

И вдруг из подъезда вышел папа Родиона в толстом свитере, без шапки. За папой Родион нёс на голове перевёрнутую табуретку. За Родионом шла Ариадна, она прижимала к груди плоскую картонную коробку, несла осторожно, словно это был хрустальный ларец, старалась не споткнуться, не поскользнуться.

Папа поставил магнитофон на табуретку. Посмотрел на своих помощников – Ариадну и Родиона:

– Звук ставим на самую большую громкость? Так?

– Так, – ответили они.

– Внимание! Готовность номер один. Пуск! – И папа нажал кнопку.

Что тут началось – ни словами сказать, ни пером описать.

Началось карканье невидимых ворон. Карканье неслыханной силы. Каждому человеку, даже не знающему вороньего языка, было понятно, что это не просто карканье – это крик тревоги, ужаса, сигнал опасности. Если перевести на человеческий язык, он значил: спасайтесь! Спасайтесь!

Тетёха ответила магнитофону перепуганным криком и взлетела.

И все вороны с мусорных контейнеров, с деревьев, треща крыльями, чёрной тучей поднялись в воздух. Тревожно каркая, они кругами носились над двором, над балконами, над крышей. Они летали в такой панике, что потеряли несколько перьев.

Почему они продолжали кружиться над двором? Может быть, надеялись, что опасность пройдёт?

Но нет. Ленточку плёнки, на которой был записан вороний сигнал тревоги, папа Родиона склеил в кольцо, а у кольца, как известно, нет конца. Тревожный крик повторялся вновь и вновь.

И тогда чёрная туча ворон стала редеть, их оставалось всё меньше: отрываясь от стаи, они улетали.

И улетели.

Тогда папа выключил звук.

Вокруг табуретки с магнитофоном уже собрались жильцы. Все что-то спрашивали у папы. А востроносая тётка всё ещё ругала ворон, хотя их уже не было.

О чём был взрослый разговор, Родион плохо слышал, потому что вокруг него был свой отдельный шум. Ребята наседали на него:

– Знал! И не сказал?! Спрашивали тебя как человека!

Ариадна защищала Родиона изо всех сил, кулаками и локтями. Но никто не обращал на неё внимания.

Тогда она закричала:

– Это его папы тайна!

Взрослые обернулись на её крик, увидели осаждённого Родиона и сражающуюся Ариадну.

– Ариадна права, ребята, – сказал папа Родиона. – Я просил моих помощников никому ничего не рассказывать.

– Чтобы вороны не узнали раньше срока? – ехидно спросила востроносая тётка.

– Нет, – ответил папа. – Просто не люблю говорить заранее о ещё не готовой работе. Для эксперимента нужно было прослушать в научной лаборатории много плёнок с записью птичьих голосов, птичьих разговоров. Да, да, птицы по-разному разговаривают на своих языках с птенцами, с друзьями или врагами. И по-разному предупреждают своё птичье племя об опасности. Из всех записей на плёнку вороньих сигналов тревоги я выбрал самый убедительный. И вот он хорошо сработал. А вороний концерт у нас в подъезде – это была просто проба, репетиция. Так что вы уж не ругайте нас…

А председатель домового комитета поглядывал вверх на деревья и говорил с удовольствием:

– Вот и решили задачу. Посоветовались с наукой и решили. Не стреляли, не убивали, а поговорили с воронами на их языке, и они убрались восвояси.

– И куда ж они теперь? – спросила Ариадна.

Ей вдруг стало жаль ворон, которых прогнали. Она подумала, что в весёлой музыке, которая ей слышна, а Родиону – нет, в музыке, куда вливаются все звуки города, будет недоставать смешного вороньего карканья.

– Пристроятся где-нибудь в парке, подальше от жилья. Гнёзда навьют, а пищу в контейнерах с отбросами всегда найдут, – ответил папа.

Кончился разговор, и стало тихо на миг.

И в этой тишине откуда-то неподалёку раздалось одинокое, грустное: «Каррррр…»

Все обернулись и увидали: на сугробе, распластав одно крыло по снегу, сидела Тетёха. Наверно, в панике она металась над двором и разбила крыло о провода или антенну.

«Карррр…» – грустно повторила Тетёха.

И востроносая тётка, забыв, что только что ругала нахальных ворон, запричитала:

– Ах ты, матушка моя! Она ж теперь летать не сможет! От стаи отбилась. Куда ж ей теперь деваться, раненной?

Вынув из сумки хлеб, она покрошила крошки Тетёхе под клюв.

Родион взглянул на папу, а папа на Родиона:

– Думаю, мама не будет нас ругать, а? Пусть Тетёха поживёт у нас, пока я залечу ей крыло. Надеюсь, черепаха Акулька и Рыжик перетерпят её общество?

Вечером, в постели, полусонная Ариадна шептала и считала, загибая пальцы. Наконец сообщила бабушке:

– У Родиона теперь много народу живёт: Родион, Филя, Тиля, мама, папа, Рыжик, черепаха Акулька и ворона Тетёха. Целый оркестр. Только Акулька молчит.

И уснула.