Текст книги "А у нас во дворе…"

Автор книги: Эсфирь Цюрупа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Глава 18. СУДАРЫНЯ ОСА

И вот началась у них – у взрослых и детей – общая забота и общая работа. Все по очереди дежурят у старого музыканта. Доктор сказал, в какие часы ему нужно отдыхать, а в другое время – пусть будет весело, это полезно. Даже Рыжику разрешено приходить.

Мама Родиона иногда привозит сюда близнецов. Они сидят в коляске, привязанные ремешками, чтобы не вывалились, и стучат погремушками.

А сегодня Ариадна принесла клетку с певчим дроздом. Дрозда подарил ей папа Родиона. Такая удивительная птица! Повторяет всё, что слышит. Ариадна, смеясь, рассказывает Глебу Сергеевичу: вечером её папа пришёл домой и спрашивает: «Разве мама дома?» – «Нет её», – ответила Ариадна. «А кто ж на машинке печатает?» А это дрозд. Наслушался за день, как мама на машинке стучала, и давай трещать горлышком, выстукивать, точно как по клавишам.

– А ты кнопку нажимаешь? – спрашивает Родион Некотуху.

– И я нажимаю, и бабушка.

Глеб Сергеевич очень удивился:

– Какая кнопка? Это ж не заводная птица, а живая!

Ариадна и Родион так долго хохотали, что даже Рыжик стал на них лаять. Наконец, отдышавшись, объяснили, что кнопка на магнитофоне. В придачу к дрозду папа Родиона поставил дома у Ариадны магнитофон. Как только дрозд распоётся или разговорится, надо сразу включать плёнку. Запись нужна папе для научной работы.

Ариадна поёт дрозду:

 
У дороги чибис, у дороги чибис,
он кричит, волнуется чудак,
ах, скажите, чьи вы, ах, скажите,
чьи вы?..
 

«Чьи вы? Чьи вы?» – повторяет дрозд.

– Чрезвычайно музыкальная птица! – Старый музыкант улыбается. – Может быть, её надо покормить?

Глеб Сергеевич очень добрый человек. Ариадна считает, что даже слишком добрый. Однажды, это было давно, летом, он купил у Тамары Васильевны молоко и забыл у неё на столике очки.

– Снеси их ему, – попросила Тамара Васильевна Ариадну.

Он благодарил за очки, ввёл Ариадну в комнату, сказав, что не может принимать даму в прихожей. Её насмешило, что она, оказывается, дама. Как раз в эту минуту в форточку влетела оса и села на футляр со скрипкой.

– Убейте её, она кусается! – закричала Ариадна.

А Глеб Сергеевич, осторожно махая газетой, чтоб не задеть прозрачных крыльев, обратился к осе:

– Будьте любезны, сударыня оса, вылетайте на волю.

И она улетела.

А он, протирая очки, сказал, словно самому себе, а не Ариадне:

– Ненавижу убивать, не-на-ви-жу…

Ариадна помнит, как скакала тогда вниз по лестнице и смеялась, повторяя: «Будьте любезны, сударыня оса!» И рассказала это всем ребятам во дворе, и все решили, что он чудак…

Конечно, чудак! Вот он сейчас уронил ложку на Рыжика, приложил руку к сердцу и сказал псу:

– Извини меня, приятель, великодушно…

Рыжик лает, но не из-за ложки. Просто в дверь звонят. Родион бежит открывать. Пришла Надя. Она часто приходит к своему учителю. Рассказывает новости. Оказывается, новый дом для музыкантов уже готов, туда переехали и музыкальная школа, и музыкальный институт, и вот-вот перевезут наше музыкальное училище…

Ариадна взрослые новости слушала невнимательно, потому что, рассказывая, Надя тихо наигрывает на рояле. Ариадна не может оторвать глаз от ее рук.

Но вот пришла мама Ариадны, принесла обед в судках.

– Скорей, Глеб Сергеевич, кушать.

Ариадна подаёт ему ложку и бутылку с микстурой, он сам себе наливает и послушно глотает, даже не морщится.

Позже придёт к Глебу Сергеевичу бабушка Ариадны, она встретит медсестру, которая приходит делать укол.

По вечерам возле рояля ставится раскладушка, приходит ночевать председатель Василий Игнатьевич:

– Все свободны. Я заступаю на ночную вахту.

Глеб Сергеевич понемногу поправляется, доктор разрешил ему уже сидеть в кресле и даже недолго ходить по комнате.

– У вас хорошие помощники, – говорит доктор, – не соседи, а одна дружная семья.

В какой-то день, когда в форточку задул февральский ветер, Глеб Сергеевич стал подниматься из кресла:

– Надену-ка я свой старый свитер.

– Мы сами на вас наденем свитер! Где он? – закричала Ариадна. – Вам ещё нельзя вставать!

– Ну и голосок у тебя, командирша, как у грачонка! В шкафу свитер, на верхней полке, – подсказал Глеб Сергеевич.

Родион открыл шкаф, поставил стул, на него вмиг влезла Ариадна.

– Я сама!

Справа висело знакомое ребятам пальто. И два пиджака, серый и чёрный. А на полке, поверх стопки белья, лежал тёплый свитер.

– Нашла! – Ариадна не спешила слезать. – Гляди, сколько на чёрном пиджаке орденов и медалей.

– Ух ты! – Родион тоже их потрогал. – И все боевые! Гляди – «За победу над Германией», и «Красная Звезда», и орден Славы, и ещё…

Ариадна обернулась к старому музыканту:

– А я сразу догадалась. Это Василий Игнатьевич повесил к вам в шкаф свой пиджак. Он ветеран войны, вот какой заслуженный.

Глаза Глеба Сергеевича засветились улыбкой.

– Да, – сказал он. – Василий – храбрый воин. Горжусь нашей с ним многолетней дружбой.

– Во, как я здорово догадалась! – хвасталась Ариадна.

Они вдвоём стали надевать на Глеба Сергеевича свитер. Он протягивал им руки и своим мягким, добрым голосом говорил:

– Спасибо, дружочек, да я уж и сам смогу, спасибо…

Раздался звонок в прихожей. Родион открыл дверь.

– Здорово, горе-космонавты!

Вот уж кого не ожидали ребята встретить здесь! Пришёл крановщик дядя Валера. Глеб Сергеевич обрадовался ему, спросил, как дела в бригаде.

– Всё! – ответил Валера. – Дом закончили, переходим на другую стройку.

– А кран? – не выдержал Родион.

– Э, спохватились! Кран сам себя размонтировал, значит – разобрал на составные части, и уже собирает сам же себя на новой стройке.

– Сам себя? Как это?

– Ну, под руководством монтажника, конечно. Однако сам, такая у него конструкция, он – как робот.

Ребята подбежали к окну. Позавчера ещё над стройплощадкой поднимал свою жирафью шею кран, а сейчас его и в помине нет.

Растяпы, прозевали такое событие!

Валера посочувствовал:

– Мы не знали, что вы заболели, а то бы сразу пришли, может, какая помощь нужна… Ребята, вся бригада, в общем, вспоминают ваш и Надин концерт.

– Вот они, мои помощники, – кивнул на Ариадну и Родиона старый музыкант. – Всё, ребятишки, спасибо, можете идти.

И, получив по апельсину, ребята убежали.

На лестнице Родион вспомнил:

– Некотуха, кричи «ура», завтра наш класс идёт с учительницей на мультики в кино, и мне на тебя дали билет.

– Ура, ура-ра!.. – обрадовалась Ариадна.

Назавтра, когда после школы Родион забежал за Ариадной, бабушка сказала:

– Ушла погулять Ариадна и тебя встретить. Как же ты мимо неё пролетел?

– Ладно, я её сейчас найду.

Но во дворе Ариадны он не нашёл. И на площадке её не оказалось. Может, пока он бегал, она домой вернулась?

– Не возвращалась, нет, – взволновалась бабушка. – Погоди, я вместе с тобой. Где искать? Куда бежать? – Она повязывала платок, и руки её тряслись от волнения.

Они пошли по улице. В аптеку заглянули, в булочную. Нет Ариадны. Увидали телефон-автомат.

– Отцу позвоню, пусть скорей приезжает.

Бабушка сунула монету и только успела сказать:

– Сынок! Ариадна пропала! – как тут же бросила трубку мимо рычага, и трубка повисла на шнуре, качаясь, из неё что-то кричал Ариаднин папа. А бабушка со словами «Ариаднин поясок!» выскочила из будки. Родион сидел на корточках на тротуаре и крепко держал Рыжика. На шее у Рыжика болтался оборванный, грязный розовый поясок.

– Оборвал поводок, удрал от неё, – дрожащим голосом говорила бабушка. – Да вставай, Родион, что ты сидишь!

Но Родион не встал. Он крепко держал лохматую лапу. Глядя в блестящие, преданные собачьи глаза, он говорил:

– Ариадна! Ариадна!

При звуке знакомого имени Рыжик, выражая свою любовь, усиленно разметал хвостом снег.

– Он же ничего не понимает, лопоухий! – простонала бабушка.

Но Родион повторял настойчиво: «Ариадна, Ариадна!» – и внезапно пёс воспринял имя Ариадна, как команду. Впервые за свою щенячью жизнь он вдруг, как взрослая собака, поставил крепко уши. Вскочил. Родион едва успел схватить за короткий поводок, как Рыжик натянул его, увлекая мальчика за собой.

Родион на бегу повторял требовательно, как приказ:

– Ариадна, Ариадна! Ищи!

Нет, Рыжик вовсе не был ищейкой, и он не взял след. Но знакомое имя входило в него и тревожило, торопило, звало… Он потянул Родиона за угол, в переулок. Бабушка, постепенно отставая, старалась не упускать их из виду.

В конце переулка, уцепившись в столбик резной чугунной решётки, отвернувшись от прохожих, стояла Ариадна.

Из-за решётки, из открытых форточек нового семиэтажного дома неслась музыка.

Дом весь звучал. Как высокий корабль, он посылал в волны городского шума свои позывные – тонкими горлышками флейт, густыми голосами виолончелей, гудением контрабасов, быстрыми трелями фортепьяно. А в первом этаже неуверенно пиликала скрипка; смычок в чьих-то неумелых пальцах без конца повторял одну и ту же музыкальную фразу, спотыкался, замолкал и повторял снова.

Ариадна стояла, замерев. Она даже не услышала, как подбежал Родион, запыхавшись, стал рядом:

– Некотуха! Мы же на мультики опоздали! Я тебя искал-искал!..

А Рыжик, заглядывал ей в лицо, он хотел объяснить, как терпеливо ждал её рядом, привязанный к решётке. Но когда из нижней форточки запиликала скрипка, он не смог выдержать, заметался, и поводок лопнул.

Подбежала бабушка. Нет, она не стала ругать Ариадну. Она прижала к себе её голову в меховом капоре. Она сняла варежки с её рук, и оттирала зазябшие пальцы, и дышала на них – ведь они так долго держались за холодную решётку.

– Внученька, нашлась, родненькая моя…

Ариадна уткнулась лицом в бабушкино пальто.

– Бабушка, я не потерялась… Я подошла на нашей улице к тому окошку, где музыка… А там рояля больше нет, и маляры потолки красят. Они сказали – все переехали давно, а наш класс только вчера вечером перевезли… И ещё сказали: «Ты сбегай, девочка, новый дом близко, в переулке. Ты его сразу найдёшь, потому что он весь играет и поёт…»

С треском подъехал мотоцикл, стал как вкопанный. Папа Ариадны поднял очки на шлем, слез со своего синего, сверкающего коня.

– Нашлась? Я всё кругом объездил, пока догадался, где искать.

– Я не терялась… – стала объяснять Ариадна, но бабушка прервала её:

– Вот, не хочет учиться. А как же зовёт её музыка!.. Зовёт…

Глава 19. КОГО МЫ ПРОПУСТИЛИ?

Председатель шёл с работы. Он был серьёзный и усталый. Увидал Ариадну и Родиона, подошёл:

– Вот какая просьба, ребята, помогите мне в одном важном деле. – Он вынул из кармана листок бумаги и шариковую ручку. – Будете хлеб разносить, узнавайте в квартирах, где живут ветераны войны. Ты, Родион, человек грамотный, запишешь без ошибок фамилии, имена и отчества.

– А зачем? – вместе спросили они.

– Нужно список уточнить. Кстати, у булочной машина со свежим хлебом уже разгружается. Запах – на всю улицу!

– Ну, скорей! – Ариадна стала подталкивать Родиона. Всегда ей казалось, что он слишком медленный человек.

Но Родион задержался возле Василия Игнатьевича:

– А можно мы вас к себе в список запишем?

– Нельзя. Я из другого подъезда. Там ребята меня и запишут. Например, Витя Воробьёв, вот он из школы идёт.

Витя Воробьёв шагал, перекинув сумку через плечо. Глянул хитро:

– Приветик! А у меня четвёрка по математике.

– Так держать! – по-моряцки ответил Василий Игнатьевич.

– Есть! – счастливо откликнулся Витя. – Сумку отнесу, вернусь.

Председатель, улыбаясь, смотрел ему вслед.

– Он какой-то не такой, – промолвила Ариадна.

– Правда, не такой, – согласился Родион. – Чего это с ним?

– Всё в порядке, ребята, – сказал председатель. – Давайте забудем глупую кличку Балабол.

– Забудем, – тотчас пообещал Родион.

– А почему? – спросила Ариадна.

– Потому, – ответил председатель, – что он больше не Балабол, а Витя Воробьёв. Человек научился слово держать. Ну давайте скачите в булочную.

Ариадна и правда скакнула к воротам, потом обернулась и ни с того ни с сего заявила:

– А мы ваши ордена видали! В шкафу!

– Нет у меня орденов. Одни медали. Давайте, действуйте.

Родион на ходу засунул бумагу и ручку в карман.

Василий Игнатьевич и без списка знал всех ветеранов, что живут в доме. Но думалось ему: пусть ребята познакомятся с ними поближе. Ведь как они считают, ребята? Старики да старухи, и всё. И знать того не знают, как они работали, как воевали, чтобы сегодняшним детям жилось хорошо…

Вернулись Ариадна и Родион из булочной. В каждой квартире Родион вытаскивал бумагу и ручку и спрашивал: не живут ли здесь ветераны войны? И представьте, старик, который их назвал ихтиозаврами, оказался командиром орудия. «Артиллерия – бог войны», – сказал он с гордостью, и Родион записал его первым в список.

Поглядев на них через цепочку, открыла дверь Анна Максимовна. Взяла свой бублик и ржаной, поблагодарила. Спросила:

– А что у вас за бумага с каракулями?

– Ничего не с каракулями, – обиделась Ариадна. – Мы записываем всех ветеранов войны. Пойдём, Родион…

– Так вы и меня запишите, – сказала Анна Максимовна. – Что я, пулемётчица гвардейского полка Анюта Петрова, награждённая пятью медалями, для вас не ветеран? Постойте-ка! Зайдите в квартиру.

Шаркая шлёпанцами, она подвела их к рамке на стене.

Это была большая фотография. В группе бойцов у костра, обняв пулемёт худенькими руками, сидела девушка в пилотке, с медалями на груди.

– Вот она я! – сказала Анна Максимовна.

Родион и Ариадна переводили взгляд со снимка на неё: сквозь густую паутину её тонких морщин проступало далёкое сходство с юным, девичьим лицом.

– Это… вы? – в изумлении выдохнула Ариадна.

– Вы! Вы! – Родиону почудилось, что сейчас, как в телевизоре, люди на фотографии оживут, задвигаются. Тот боец докрутит свою цигарку. Остановившийся дым от костра станет подниматься к веткам деревьев. А пулемётчица Анюта отнимет от пулемёта руки, потянется, засмеётся и вскочит на ноги, обутые в тяжёлые солдатские сапоги…

Но ничто не двинулось, фотография осталась фотографией. Родион глядел на старенькую Анну Максимовну, изумляясь тому, что она и та девушка – это один человек.

Своё изумление он не смог выразить словами и спросил самое простое:

– Вы, значит, из пулемёта умеете стрелять?

– Умею, – засмеялась Анна Максимовна. – Давай записывай меня в свой список: Петрова Анюта… нет… Анна Максимовна. Квартира номер…

– Мы и так ваш адрес знаем, – сказала Ариадна.

– Подвиньтесь-ка, ребята! – Это поднялась по лестнице почтальон. – Получите заказное, – сказала она Анне Максимовне. – Вот тут распишитесь, пожалуйста.

Пока Анна Максимовна расписывалась, почтальон с удивлением разглядывала конверт:

– Чудаки, марок наклеили десять штук… – И вдруг воскликнула: – Да вы что? – и подняла письмо над головой. Потому что Ариадна и Родион, подпрыгивая, старались выхватить конверт.

– Нам отдайте, нам! Оно неправильное! – кричали они.

– Ну нет, раз оно мне, значит, мне. – Анна Максимовна забрала письмо, распечатала и пробежала по строкам глазами. – Чем же оно неправильное? Все тут замечательно написано. – И стала читать вслух: – «Раз у вас совсем нет внучки, мы сами будем писать вам письма, как будто мы ваши внуки. И будем к вам приходить, чтоб вам было веселее. И что надо – помогать…»

– Нечего тут поправлять, только один мягкий знак пропустили, так я его вставлю…

– Нет! – заспорила Ариадна. – Надо вписать, что вы ветеран войны, что пулемётчица…

– Мы ж тогда не знали, – добавил Родион.

– Чудаки вы, право, чудаки, – ответила Анна Максимовна. – Да разве ж, если бы я не ветераном войны была, мне не нужно было ваше письмо? Очень нужно, очень! – горячо сказала она. И продолжала читать вслух: – «Анна Максимовна! Пожалуйста, сразу напишите нам ответ и пришлите заказное письмо с марками…» – Анна Максимовна засмеялась: – Зачем же писать письмо? Вот – я, вот – вы. Я вам сейчас ответ скажу.

– Устно? – спросил Родион.

– Устно, конечно. Спасибо вам за ласку и заботу. Спасибо, внуки мои дорогие.

Председатель во дворе вешал на доску объявление. Кнопки сгибались. Витя Воробьёв их распрямлял.

Родион протянул Василию Игнатьевичу список, сказал с огорчением:

– Совсем короткий, два ветерана.

– Кого-то вы пропустили.

– Никого, – заспорила Ариадна. – Только к Глебу Сергеевичу не зашли, у него есть хлеб. Так он ведь не может быть ветераном войны.

– Вот как? – удивился председатель. – Почему ж не может, а?

Ариадна передразнила старого музыканта:

– «Извини, друг Рыжик, я наступил тебе на хвост!», «Будьте любезны, сударыня оса…». Как же он мог воевать? – И тут Ариадна сообщила самое главное, из-за чего старый музыкант уже, конечно, воевать не мог: – Он сам мне сказал: «Ненавижу убивать. Не-на-ви-жу».

– А фашист бы его – тррр! – Витька Воробьёв сжал в руках воображаемый автомат и дал очередь.

Они все трое удивились, почему председатель долго молчит. Почему возле губ легли резкие складки. Сердится?

Но не сердито, а очень мягко сказал он:

– Глупые вы, глупые… неужели думаете, что хоть один советский солдат любит убивать? Ни один, поверьте мне. Враг вынудил нас взяться за оружие. Вы же знаете, не мы пришли в его страну, а он ворвался к нам, жёг, разрушал, расстреливал.

Василий Игнатьевич оглядел притихших ребят:

– А Глеб Сергеевич, друг мой Глеб, воевал, воевал бесстрашно и мужественно. Сам командующий вручал ему орден Славы… И все ордена, что вы видели в шкафу, – это его собственные награды.

Василий Игнатьевич присел на скамью, обеими руками опёрся на палку.

– Хотите, расскажу, как мы с ним познакомились?

– Хотим, хотим! – наперебой ответили ребята.

И услышали такой рассказ.

Глава 20. КАК ВОЕВАЛА МУЗЫКА

– Вот как дело было. Приехала в наш полк концертная бригада на грузовике. Пятеро было артистов. Среди них Глеб Сергеевич, совсем молодой скрипач (да мы все тогда были молодые). На опушке леса опустили борта машины, вот вам и эстрада, пели для нас, играли, плясали, очень мы радовались.

А когда заиграл скрипач, вдруг команда:

– Воздух! Всем рассредоточиться! Артистов – в укрытие!

Значит, летят вражеские самолёты. И началось… Грохот, огонь, рвутся бомбы, земля, можно сказать, дыбом встаёт… А когда улетели, наступила тишина, слышим, скрипка играет. Не из блиндажа, не из укрытия, из леса, что ли? Не поймём.

Сестричка Таня перевязывает мне ногу, осколком поранило, а я, хоть чертовски больно, всё головой верчу: да где ж скрипач?

И увидал: сидит наш музыкант на краю свежей воронки от бомбы. В её земляных стенах ещё кое-где обожжённые корни курятся, а он играет, тут свой концерт продолжает. Лицо, руки чёрные от дыма, от земли, на лбу кожа рассечена, и кровь ползёт в глаза. Сестричка перевязала и его.

В тот день артисты уехали от нас, а дня через четыре Глеб вернулся. Один. Исхудалый, оборванный, почерневший лицом. И совсем седой. Седой в двадцать лет. Так быстро седеют от горя, ребята…

Все его товарищи погибли в пути, под вражеским обстрелом. Глеб уцелел чудом. У колёс сгоревшей машины подобрал засыпанную землёй скрипку. С нею и пришёл к нашему командиру полка:

– Дайте оружие. Буду бить врага.

Стал, как мы, солдатом. Бил фашистов. У костра иной раз пела нам его скрипка. Ехала она вслед за нами в обозе. Когда разведчики брали «языка», Глеб на допросах был переводчиком, он знал немецкий.

Скоро Глеб снова обратился к командиру. Задумал он одно дело… Командир доложил о его предложении командующему. А командующий сказал:

– Добро. Действуйте.

И вот по ночам стал выходить наш Глеб на «ничейную» полосу. Это значит – между нашими и немецкими окопами… Вы представьте только, ребята: вокруг чёрная тьма, враг – вот он, того гляди, чужая сигнальная ракета всё осветит и нащупает Глеба немецкий снайпер…

Микрофонов не было у нас. Установили рупор на палке. Перед ним Глеб и играл. Играл музыку Бетховена, Баха. Всех не помню. А потом обращался к немецким солдатам: вы, мол, в злой гитлеровской солдатчине забыли о славе своей страны, о её великих музыкантах и поэтах.

– А мы помним, – говорил он. – И музыку вашу и ваши книги. Фашисты жгут их на кострах, а мы бережём для ваших и наших детей. Общие у человечества дети, общая о них должна быть и забота… Не верьте гитлеровской болтовне, будто мы убиваем пленных.

Это, ребята, были не просто концерты, а боевое опасное дело. И многие немецкие солдаты, что сдавались в плен, вспоминали, как слушали по ночам нашего Глеба…

Так воевала и побеждала знакомая вам «скрипочка». – Председатель улыбнулся. – Да, та самая, на которую села «сударыня оса»… Так что, братцы, вносите поскорей Глеба Сергеевича в свой ветеранский список…

Тут услышали они смех Ариадниной бабушки. Она возвращалась из магазина, нагруженная сумками.

– Вы что же это повисли на человеке, дайте ему отдохнуть, – сказала она. Но Василий Игнатьевич привлёк к себе всех троих ребят:

– С ними я не устаю.

– Бабушка! Смотри, какое мы важное человеческое дело сделали, – похвасталась Ариадна, употребив любимое бабушкино слово. – Мы всех ветеранов в список записали, Василию Игнатьевичу помогли.

– Прекрасно, – одобрила бабушка, – а меня интересует, кто же будет другие важные человеческие дела делать – через скакалку скакать, снежками кидаться, по двору носиться?

– Тоже мы! – весело ответили Ариадна и Родион. А Витя Воробьёв солидно прибавил:

– За этим дело не станет. – Он взял из рук бабушки тяжёлую сумку, Родион взял другую, поменьше, Ариадне же досталась самая маленькая, которую бабушка называла непонятно: редикюль.

Что ли, она в ней раньше редьку носила: редьки куль? Оказалось, в нём – редикюле – лежали ключи от квартиры. Пока бабушка их вытаскивала, Родион, как всегда, приподнял Ариадну к звонку, но она вывернулась из его рук.

Встала на цыпочки.

Потянулась.

И – позвонила.

Потому что, оказывается, она уже подросла.