Текст книги "А у нас во дворе…"

Автор книги: Эсфирь Цюрупа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Глава 15. КТО ЗВОНИТ В ДВЕРЬ?

Ариадна проснулась. За окном было уже светло, потому что время повернуло к весне. Но зима ещё не отступала, за ночь снег выбелил крыши и балконы. Бабушка говорит: «Солнце – на лето, а зима – на мороз».

Из кухни пахло оладьями. Ариадна, в ночной пижамке, нечёсаная, отправилась на кухню. И остановилась в изумлении.

На сковороде шкворчали оладьи. Но бабушка! Держа в руке нож, отвернувшись от плиты и глядя в окно, бабушка…

Ариадна глазам своим не поверила. Вскидывая ноги в клетчатых тапочках, бабушка бежала на месте. Пучок на её затылке прыгал.

– Бабушка! Ты что?! – крикнула Ариадна.

Бабушка оглянулась, вмиг перевернула ножом оладьи, чтоб не пригорели, сказала непонятное: «Третий круг!» – и опять побежала, вытягивая шею, высматривала кого-то во дворе.

– Бабушка! Ты… куда бежишь? – спросила Ариадна.

– Всё! – решительно сказала бабушка. – По переулкам пусть бегут без меня. – И сняла сковородку с огня. – Куда я могу убежать от кастрюль и сковородок? Иди умывайся и причешись.

Но Ариадна смотрела в окно. Там вокруг двора гуськом бежали люди, кто в тренировочном костюме, кто в куртке или пальто. Впереди – председатель. На бегу почти не заметно было его хромоты. В открытую форточку долетал его голос:

– Шире шаг! Не горбиться! Раз-два, бежим!.. – Команды вылетали из его рта вместе с облаками пара.

За ним бежал папа Родиона, он держал голову высоко, и Ариадна подумала: «Наверно, чтоб очки не соскочили». За папой Родиона неловко, но очень старательно бежала толстая аптекарша («Трюх-трюх!» – подумала Ариадна) и потом – разные жильцы.

– Каждое утро, перед работой бегаем, – сказала бабушка. – Для зарядки. Ты вытерла руки? А то цыпки будут.

Ариадна повесила полотенце в ванной и вернулась.

– Бабушка! – сказала она с сомнением. – Но ты ведь бабушка. Разве бабушки бегают?

– И бабушки и дедушки бегают, как миленькие, – ответила бабушка. – Председатель объявление повесил: «Движение – залог здоровья! На утреннюю пробежку все!» Гляди, какой хвост. Сейчас убегут по переулкам…

– А ты?

– Что я? Не могу я по переулкам… Вас без завтрака оставлю. Бегу на месте.

– Я подрасту, буду завтрак готовить, а ты бегай, – пообещала Ариадна, уплетая оладьи. – Ладно?

Днём, возвращаясь из школы, Родион притащил тяжёлый ранец. Из-за «Жигулей» выскочила Ариадна, за ней – двое маленьких мальчишек. Она командовала:

– Шире шаг! Раз-два, бежим! Движение – залог здоровья!

Налетев на Родиона, забуксовала.

– Мы уже два круга пробежали! А чего у тебя ранец такой пузатый?

– Гляди, чего нашёл! – Родион вытащил из ранца два детских ксилофона. Они были похожи на отрезки железнодорожного пути. Одна шпала – клавиша оторвалась и висела. – Из детского сада выбросили, старые. Починю – Филя и Тиля будут стучать ложками.

– И я хоту ложкой, – сказала Ариадна.

Родион понёс свои богатства домой. А когда вернулся, сообщил:

– А у нас сегодня все октябрятские звёздочки решили – после школы помогать старым и больным людям и ветеранам.

– А чего делать? – спросила Ариадна.

– Приносить хлеб из булочной, газеты доставать из ящика.

– Мы можем! – обрадовалась Ариадна. – Мы ж своим маме и бабушке покупаем хлеб.

– А учительница сказала: «Уж если возьмётесь, так смотрите, чтоб люди понапрасну не ждали». Понятно?

– Понятно, – согласилась Ариадна. – Давай прямо сейчас начнём?

– Давай.

На четвёртом этаже Родион поднял Ариадну, она позвонила. Послышалось шарканье шлёпанцев, старческий женский голос:

– Кто там названивает?

– Это мы!

Из-за неснятой цепочки на них поглядел сердитый глаз.

– Опять, бесстыжие, в звонки трезвоните? Напишу заявление в домовый комитет, будете знать, как людей зря беспокоить!

– Мы не зря, не зря! – Ариадна и Родион крепко вцепились в ручку двери. – Мы вам помогать пришли!

– Интересно, что за помощники такие будут? – звякнула цепочка, и старая худенькая женщина, укутанная шалью вокруг поясницы, стала на пороге. – Так какие помощники?

– Мы будем вам каждый день хлеб носить, – объяснил Родион.

Ариадна помалкивала. Потому что эта старушка на днях стащила её с перил, куда она пыталась забраться.

Родион сказал:

– Вы нам дайте сумку и деньги и скажите, что купить.

– Ладно. Попробуем. – Старушка вынесла сумку, дала Ариадне, а монеты – Родиону. – Зовут меня Анна Максимовна. Купите один ситничек и четвертушку ржаного. Сколько дадут сдачи?

– Восемь копеек, – тотчас ответил Родион, взглянув на монетки.

– Ну ступайте, коли так! – Она собралась закрыть дверь. Но Ариадна крепко вцепилась в ручку:

– Это вы… вы ждёте письмо от внучки? Заказное, с марками?..

– Не жду. – Анна Максимовна удивлённо посмотрела на Ариадну. – У меня нет внучки.

– Совсем нет?

– Совсем, – ответила Анна Максимовна.

Ариадне стало жаль старушку, у которой нет внучки. И Родион подумал: «Наверно, плохо человеку жить на свете одному-одинёшеньку».

Потом они позвонили ещё в две квартиры, и две бабушки с малышами на руках попросили купить им по два рогалика…

Дней пять они уже приносили старым людям хлеб, как вдруг однажды повстречали в воротах Балабола.

– Чего это вы тащите? – спросил он.

– Хлеб старым людям, – объяснил Родион.

– Ха-ха! – загоготал Балабол. – И кто вам поручил? Снеговик с морковкой?

– Мы сами! – сердито крикнула Ариадна. – А председатель нас похвалил.

Василий Игнатьевич был во дворе, услышал, что говорят о нём, и подошёл:

– Что у вас тут приключилось?

– А ничего! – Балабол наладился удрать.

– Он, наверное, тоже хочет за хлебом ходить, – сказал Родион.

– Вон как? – Василий Игнатьевич посмотрел на Балабола. – Чтоб каждый день и без отговорок? Очень сильно вдруг захотел?

Балабол заёрзал. И как это председатель угадал, что ему, Витьке, вовсе неохота носить хлеб, а просто пришла охота позадираться.

– Да ладно, – милостиво разрешил он. – Взялись, так пусть уж носят. Я уж если за что берусь, так железно…

И осекся. А вдруг председатель уже знает, что вчера продавец, Тамара Васильевна, попросила его, Витьку, сложить к стене пустые коробки, он ответил: «Бу… сде…», что на дурацком языке значит «будет сделано», а сам удрал.

И ещё, как назло, вспомнилось, что вчера председатель шёл с их учительницей по школьному коридору. Вообще-то он часто бывал в школе, узнавал у директора, какая помощь нужна от родителей. А может, учительница пожаловалась, что ребята потребовали от Балабола исправить двойку, а он не торопится? А может, рассказала, как он дежурил с Ивановым: только начали убирать класс, Балабол пошёл в буфет за пирожками и не вернулся…

– Идите, ребята, не морозьте хлеб, – сказал председатель и повернулся к Балаболу. – Ты мне скажи, разве интересно жить на свете Балаболом? Тебя ещё как-нибудь зовут?

– Зовут, – мрачно ответил Балабол. – Витька я, Воробьёв.

– У меня есть к тебе предложение, Витя, – сказал председатель, и не стало больше смешинок в его взгляде. – Давай, не откладывая, вот с этой минуты, держать слово. Так, чтобы оно стало делом. И тогда, обещаю тебе, люди будут тебе доверять…

– Мне-е? Ха-ха! – заёрничал Балабол, стараясь увести глаза, чтобы не увидел председатель, как встревожил, словно крапивой обжёг его, Витьку, этот непрошеный, нежданный разговор. Ему люди будут доверять? Да его до сих пор только ругали – и тётка, и учителя, и ребята. А он всё больше озлоблялся: «Раз вы так, значит, и я буду так и ещё хуже» – и ни разу не задумался, что сам-то ничем не заслужил доверия. Всё стало ему как с гуся вода. И думал он про всех: «Только притворяетесь хорошенькими…»

Но сейчас ему сделалось неспокойно от слов председателя, от его серьёзного и доброго взгляда. И чтобы сбросить с себя это неспокойствие, Витька перешел в атаку:

– А малышня, что ли, все обещания выполняет? Что, этот Родион – такой особенный, правильный?..

– Не особенный, – спокойно сказал председатель. – Просто хороший человек. Обещания выполняет, да и Ариадна учится у него. – Василий Игнатьевич поправил на Витькиной ушанке меховое ухо, торчавшее вверх, спросил: – А ты почему, между прочим, во дворе оказался, когда уроки у третьеклассников ещё не кончены?

– Да у нас… это… приехали зубные врачи. Всем зубы проверяют…

– Отлично, что проверяют, – ответил председатель.

– Так ведь лечат! – выпалил Балабол сердито.

– Так и спасибо им, – сказал председатель.

– Да-а, спаси-ибо-о!.. – заканючил вдруг Балабол. – Я думал, у них с собой бормашины нет. Как бы не так! Они у них складные, в маленьких чемоданах. Этим бормашинам ка-ак шеи вытянули да иголки вставили, так оказалось – самые настоящие!

Председатель наконец всё понял:

– И ты удрал?

– Ага, – сознался Балабол. – Я бормашины боюсь больше всего… – Он ждал, что председатель сейчас над ним посмеётся.

А председатель сказал:

– Я её тоже боюсь.

Балабол поднял на него глаза, полные недоверия и любопытства.

– Вы?! Боитесь?! Небось просто так говорите…

– Я тебе правду говорю: боюсь. Но не бегаю от неё. Надо – значит, надо. Я её даже на фронте боялся.

– На фронте? Бормашину? Там не бормашины, а пушки и танки!

– А вот так, – сказал председатель. – Бои, понимаешь, идут. Атаки. Наши и вражеские. А у меня зуб проклятый разболелся. Ну, мочи нет никакой. И, как стемнело, послали меня в машине раненых сопровождать в медсанбат. Сказали: «Тебе там и зуб вытащат…»

Разгрузили раненых, пришёл я к зубной докторше. Она молодая, красивая, а я на одну щёку опух, чуть не вою от боли. Прошу: «Товарищ военврач! Выдерните его к чёртовой бабушке!» – «Откройте рот!» – приказывает. Посмотрела: «Не буду, говорит, выдирать. Вылечу». И взялась за бормашину. Я вспотел от страха. А она смеётся: «Неужели, говорит, бормашина страшнее, чем фашистский танк? Признавайтесь, сколько гранатами подбили?» – «Что ж, подбивал, было дело…»

А у неё у самой на груди медаль «За отвагу», сама боевой человек. «Открой, говорит, рот, сиди смирно и тверди себе: «Эка невидаль – боль. Перетерплю – и всё!» И перетерпел…

– Да-а, – сказал Балабол. – К такому доктору я тоже пошёл бы.

– Убило её, – сказал председатель. – А я вот жив остался. И сколько раз был ранен, под ножом хирурга лежал, а всё её слова вспоминал: «Эка невидаль – боль. Перетерплю – и всё!»

Балабол помолчал, потупившись, повернулся и зашагал прочь. К воротам. На улицу. В школу.

– Так, – сказал довольно председатель, глядя ему вслед.

Глава 16. ТОВАРИЩ МОРЖ

В воскресный морозный день на улице возле дома Балабол встретил председателя. Василий Игнатьевич спешил. Через плечо у него была надета спортивная сумка, на ногах – меховые бахилы.

– Здравствуйте, – поздоровался Балабол.

– Здравствуй, Витя Воробьёв, – ответил председатель. – Ну, как поживает твой зуб?

Витя открыл рот, оттянул щёку, показал пломбу.

– Залечил? Правильно. Больно было?

Балабол глянул хитро.

– Эка невидаль – боль, – сказал он, – перетерпел – и всё!

Председатель поглядел на клюшку, которую Балабол нёс, как ружьё, на коньки, привязанные к ней.

– На лёд?

– На лёд, – ответил Воробьёв.

– А я в чисту воду, поплавать в Москве-реке, – сказал председатель.

Улица была в морозной дымке, холод пощипывал щёки.

Балабол потёр красный от стужи нос. Он вспомнил разговоры, будто председатель – «морж», в любой мороз купается в проруби.

«А может, всё врут. И председатель шутки шутит, воображает: «Вот, мол, дурачок, сейчас поверит».

И он дерзко сказал:

– Подумаешь! И я могу нахвастать, что в проруби плаваю!

Они стояли друг перед другом, и при каждом слове изо рта у них вырывались облачки пара. Морозный румянец выступил на чисто выбритом, изрезанном морщинами лице председателя.

– Что ж, – сказал председатель, – хочешь убедиться? Сбегай предупреди тётку, и – поехали.

– Да ей наплевать, хоть я совсем пропаду, – отмахнулся Балабол. – Она всегда ругается: «Хоть бы ты пропал!»

– Пойди и предупреди, что уехал со мной, – повторил председатель.

…Ничего из этого путешествия не запомнил Балабол. Он боялся до дрожи в коленках, что председатель его, Витьку, в прорубь окунёт.

– Я н-ничего не взял с собой, – подрагивая зубами, предупредил Балабол, когда спускались к Москве-реке.

– Чего не взял?

– П-полотенце…

– Чудак ты, право!.. – засмеялся Василий Игнатьевич.

И только на заснеженном льду реки, в морозной дымке, Воробьёв Витя понял, что никто его в прорубь совать не будет и даже близко не подпустит. Он стоял вместе с другими, тепло одетыми зрителями, отгороженный тросом от тёмной воды, над которой клубился пар. А «моржи» в одних лишь плавках, босые, по ступеням, прорубленным во льду, уходили в тёмную воду. Целый отряд закалённых, не боящихся стужи спортсменов.

Василий Игнатьевич был среди них, он улыбнулся дружески ему, Воробьёву Вите, а через секунду оказался в воде и, работая сильными руками, поплыл, отфыркиваясь, наслаждаясь плаваньем, как будто летом.

А когда он вышел, покрасневший и бодрый, Витька заметил на его дымящихся плечах незамерзающие капли. И ещё он увидал на его груди и на спине стянутые, как жгуты, тёмные рубцы от ран.

– Товарищи моржи, быстрей! – скомандовал тренер.

– Жди меня тут, – кивнул председатель и, как все, босыми ногами по снегу побежал в строй «моржей» к теплушке…

Потом ехали домой. И сколько Василий Игнатьевич ни обращался к нему с разговором, Воробьёв Витя отвечал односложно, а то и невпопад, мигая короткими ресницами.

– Не раздумал стать моржом? – спросил Василий Игнатьевич.

– Не-е. Буду.

– Долго придётся готовиться, приучать постепенно тело к холодной воде. Под руководством тренера.

– Капли не замерзают, – сказал Витька невпопад.

Председатель засмеялся:

– Ты какой-то ошалелый, на себя не похож. Может, замёрз?

Витька не ответил. Он отвернулся и стал смотреть на отражение председателя в вагонном стекле. Он хотел бы смотреть на самого председателя, но глубокое, непривычное смущение мешало ему.

– Так, может быть, ты всё же замёрз ждать там, на реке?

Витька опять не ответил. Да не замёрз он, нет! Он сам не мог бы объяснить, что с ним случилось. Не замёрз. Наоборот. В лютый морозный день в нём что-то стало оттаивать, давным-давно захолодавшее, с тех пор как не вернулся отец, а мать отдала его, Витьку, насовсем к тётке. От него, ещё малого, скрыли, что отец погиб при аварии на стройке, а он плакал горько, думая, что отец обманул его, обещал вернуться и не вернулся.

И не стал он верить никому. Научился жить с ледышкой в груди. И дерзил, оберегая свою ледяную крепость.

Сегодня он поверил. Слову, которое не расходится с делом.

Поверил следам от сквозной раны. И рукам, непрошенно застегнувшим его куртку.

Сегодня всё, что захолодало в его мальчишеском сердце, вдруг подтаяло, сдвинулось и стало исчезать куда-то. И сделалось ему, Витьке, всё вокруг по-новому непривычно, и трудно, и весело, и желанно.

И так он захотел, чтоб этот человек был рядом. Всегда. Чтобы не исчез, как его отражение, высветленное мелькающими в тоннеле метро фонарями.

Витька повернулся к председателю и встретил его внимательный, обращённый на него, Витьку, взгляд… Василий Игнатьевич предупредил:

– Нам сейчас выходить, Витя.

Уже во дворе, открывая дверь в их общий подъезд, тронул Витькино плечо:

– Занеси домой клюшку и коньки. Я тебя жду. Пообедаем вместе. Захвати тетради. Разберёмся с математикой.

Глава 17. НИТЬ АРИАДНЫ

Ариадна стояла на первом этаже у лифта, где кнопка вызова светилась красным огоньком. Это значило, что лифт занят, идёт вверх или вниз внутри сетчатой шахты. Слышалось его ровное гудение.

Ариадна стала нажимать на кнопку и раз, и два, и десять.

– Когда красный свет – нажимать нельзя! – возмутился Родион.

– А я хоту! – И продолжала тыкать пальцем в кнопку.

И вдруг красный огонёк погас и тихое гудение прекратилось.

Но нигде на этаже не стукнула железная дверь. Значит, никто из лифта не вышел, никто никуда не доехал.

– Ой, я его сломала, он застрял! – испугалась Ариадна и потащила Родиона за руку. – Скорей удерём! А то влетит!

Но Родион высвободил руку.

– Удирать не буду. – Он встал на цыпочки и надавил другую кнопку, на стене. Рядом была решётка, и сейчас же из неё сказали:

– Слушаю вас.

– Мы сломали лифт, – громко сказал Родион.

– Уши вам надрать! Адрес? – спросили из решётки. Родион назвал.

– Кто вызывает?

– Не говори, – шепнула Ариадна.

– Родион Андреев, – ответил Родион.

Сказали:

– Механик сейчас в доме двадцать пять, как освободится, сразу пришлю. – И голос отключился.

Родион увидал, что Ариадна глядит на него во все глаза.

– Ты чего? – удивился он.

– Какой ты храбрый! – ответила Ариадна.

– Я храбрый? – ещё больше удивился он.

Откуда-то сверху, сквозь сетчатую стену лифтовой шахты, раздался приглушённый стон. Глаза Ариадны расширились от испуга:

– Слышишь? Слышишь? Там в лифте кто-то стонет. Бежим, а то знаешь как влетит!

И снова тихий стон раздался сверху.

– Ну побежим! – толкала Ариадна Родиона. – Сейчас придёт механик, спасёт того, кто там застрял. Пожалуйста…

Родион словно и не слышал её. Он бросился вверх по лестнице, перепрыгивая ступени, и наконец увидел кабину лифта, неподвижно висевшую между третьим и четвёртым этажами. Сколько Родион ни дёргал за ручку, дверь шахты не открылась.

За железной сетчатой дверью, выше, виднелась дверь застрявшего лифта. Родион знал: она не запиралась. Если бы просунуть палец сквозь сетку и толкнуть ту дверь, она откроется. Но как дотянешься, когда кабина висит выше площадки?

Он услышал позади железный гром. Обернулся. Ариадна катила к нему пустое мусорное ведро, которое стояло у чьей-то двери.

– Я придумала! – Она поставила ведро вверх дном. – Влезай!

А он и не знал, что Ариадна прибежала сюда вслед за ним.

Влез. Сунул палец в сетку. Но палец был короток, не достал.

– Сейчас! – Ариадна тянула из кармана прыгалку. Ручка прыгалки была толстовата, но всё-таки пролезла сквозь сетку и толкнула дверь.

Одна створка распахнулась. Только одна. Потому что в другую упиралась нога сидящего на полу человека.

Это был старый музыкант. Он сидел с закрытыми глазами, судорожно хватая ртом воздух. Тяжело, рывками поднималась и опускалась его грудь.

– Душно… тяжко… – задыхаясь, вымолвил он.

– Надо вызвать «скорую помощь»! Я позвоню из нашей квартиры! – Родион побежал наверх, с лестницы крикнул: – Не отходи от него, не оставляй одного!..

Некотуха стояла на ведре, чтобы быть ближе к старому музыканту, и сквозь сетку говорила без умолку самые добрые, ласковые слова, какие бабушка находила для неё, когда Некотуха болела.

Но все слова уже кончились, а Родион не возвращался. Она запела колыбельную, мама Родиона всегда пела её своим малышам.

Старый музыкант слушал и заставлял себя не стонать. Проходили минуты, но казалось, что тянутся часы. Колыбельная кончилась, и тогда Ариадна запела без всяких слов мелодию из «Зимней сказки», которая с того дня, как они с Родионом свалились в снежный приямок, жила в её памяти.

– Ты не бойся, деточка… Просто сердце… очень болит. Я лекарство забыл…

– У моей бабушки есть лекарство для сердца! – воскликнула Ариадна и спрыгнула с ведра. – Только вы подождите, пожалуйста, не умирайте, я сейчас принесу! – Это она кричала уже на бегу.

На пятом этаже навстречу Ариадне из своей квартиры выбежал Родион, за ним – его мама.

– Я тебе не велел уходить! – рассердился Родион. – Мы по телефону «скорую помощь» вызвали и лекарство несём.

Это было удивительно: Родион бежал… с удочкой.

«Зачем удочка, когда зима?» – мелькнуло в голове Ариадны. У висящего лифта мама Родиона, поднявшись на цыпочки, сказала в глубину кабины:

– Голубчик, Глеб Сергеевич, сейчас, сейчас вам станет лучше. Вот лекарство, вот оно… – она показала ему стеклянную трубочку с крохотными белыми таблетками. – Вам не надо дотягиваться. Родион придумал: мы к удочке привяжем, просунем сквозь сетку…

Секунды бежали, мамины пальцы привязывали трубочку леской к удилищу, но трубочка выскальзывала из лески.

Ариадна вмиг подлезла рукой под свой капор, стащила с косицы чёрное резиновое колечко, перекусила его, чтоб оно стало не круглым, а длинным, как нитка, и ловко привязала трубочку с лекарством.

– Я сама, сама! – И стала проталкивать удочку сквозь тесную ячейку сетки. Гибкое удилище уходило всё глубже в кабину, и вот оно коснулось щеки старого музыканта, его закрытых век.

Ослабевшей рукой он нащупал конец удилища, тяжело дыша, открыл зубами пробку и прижал трубочку к губам.

Никто не видал, как выкатились ему под язык две крохотные таблетки. Но зато все увидали, как произошло чудо. Настоящее чудо. Старый музыкант глубоко вздохнул и открыл усталые глаза. Тихо сказал:

– Спасибо вам, мои милые…

А лестница уже наполнилась стуком шагов, голосами. Прибежали врачи и санитары в белых халатах – это приехала «скорая помощь». Прибежал механик, он что-то сделал, и лифт тихо пошёл вниз, стал у площадки, и сетчатая железная дверь послушно открылась.

В кабине доктор опустился на колено, расстегнул сорочку на груди больного и долго слушал сердце.

Потом Глеба Сергеевича осторожно уложили на носилки.

Быстро поднялся по лестнице председатель. С тревогой спросил врача:

– Как он? Как состояние?

– Лучше, – ответил доктор. – Был сердечный спазм, возможно от духоты в лифте. Сейчас ритм сердца налаживается. Счастье, что сразу дали нитроглицерин да ещё догадались, как сквозь сетку просунуть.

– Это наши ребята, – сказала мама Родиона.

Механик вмешался:

– Повезло, что кабина старой конструкции, толкни – откроется. В новых лифтах двери раздвигаются автоматически, застрял между этажами – без вызова механика не откроешь.

Доктор наклонился к больному:

– Теперь вам нужен полный покой. Повезём в больницу. Отлежаться надо, полечиться.

– Нет, нет, пожалуйста, нет… Я отлежусь дома и все лекарства буду глотать!.. – заволновался старый музыкант.

Доктор возразил:

– За вами уход нужен. И покормить, и нам, врачам, дверь открыть. Кто это будет делать? Вам вставать пока нельзя. А человек вы одинокий.

– Я не одинок, – ответил старый музыкант. – Со мною фронтовой друг.

Василий Игнатьевич взял руку товарища.

– Доверьте, доктор, – попросил он. – Одного не оставим ни днём ни ночью. На работе отпуск возьму. Все ваши предписания выполним.

Мама Родиона горячо поддержала:

– Мы поможем и сготовим, и накормим.

Доктор снова послушал сердце.

– Ну что ж, всё идёт неплохо. Перебоев нет. Пожалуй, соглашусь на домашний режим. Каждый день будем приезжать, проведём курс лечения.

– Да, да, спасибо, – сказал Глеб Сергеевич.

Санитары подняли носилки и осторожно понесли наверх.

Вдруг все услышали, что Ариадна горько всхлипывает.

– Ты что расплакалась? – спросила мама Родиона.

– Потому что… – рыдания сотрясали её худенькие плечи, – это я сломала лифт, я сама. Сто раз нажимала кнопку, а она потухла насовсем. И лифт застрял. И Глеб Сергеевич заболел, а если бы я не сломала…

Механик перебил её:

– Не плачь, девочка. Ты озорничала с кнопкой, кнопку и сломала. А лифт остановился сам по себе, совпадение вышло. – Он обернулся к председателю: – Я сигнализировал начальству, что пора на ремонт ставить.

Старый музыкант пошевелил рукой. Председатель наклонился к другу и увидал в его пальцах рваное резиновое колечко, какие надевают на пузырьки с лекарством.

– Тебе оно мешает? Дай выброшу.

– Нет, – улыбнулся старый музыкант. – Я его сохраню на память. Оно не просто рваное колечко, это – нить Ариадны.

– Не моя, не моя, бабушка мне его дала! – заспорила Ариадна.

Она всё-таки была ещё маленькая и не поняла, какой глубокий смысл вложил старый музыкант в свои слова. А он вспомнил легенду про царевну Ариадну, чья нить спасла жизнь Тесею.