Текст книги "Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц?"

Автор книги: Эрвин Ставинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Она слышала такой знакомый ей ласковый голос, звучащий, словно откуда-то издалека:

– Выпей это. Тебе станет легче.

Люси сделала несколько больших глотков. Это было что-то крепкое, оно немедленно превратилось в ароматное тепло. Она стала ловить ртом воздух, но скоро дыхание восстановилось, и Люси обнаружила, что перестала дрожать и всхлипывать.

– Все до конца, – настоял Билли.

Она повиновалась и откинулась на спинку кресла с закрытыми глазами, позволив своему телу полностью расслабиться, ощущая, как медленно растекается тепло от выпитого, чувствуя запах еды, коньяка и цветов. Все ее тело как будто размякло, и ее охватило чувство блаженства от этого полулежания на мягком бархате, от рассеянного света на ее веках, от полной бездеятельности и бездумности.

Все из того же далека Люси услышала, как он что-то говорил, наверно, заказывал еду. Утолив голод, Люси взглянула на Лемана, сидящего напротив. Опустив голову, он разглядывал вино на дне своего бокала. Свет от лампы падал на его скулу и подбородок, на красивую линию виска, бросая косую тень от опущенных ресниц Вилли на твердый абрис щеки. И первое, что поразило ее, была глубокая грусть на этом лице, именно она, а не суровость черт, образовала эти глубокие морщины на его щеках и придала его глазам такой мрачный вид. Пока он сидел с опущенной головой, рассеянно играя пустым бокалом, выражение лица было бы суровым и неприятным, если бы не его рот. Это был рот человека, которого постигло несчастье.

Неожиданно он поднял голову и посмотрел на Люси. Она почувствовала, как беспокойно забилось ее сердце, но она сумела выдержать его взгляд.

– Как ты теперь себя чувствуешь?

– Намного лучше, спасибо. Очень благородно с твоей стороны спасти потерпевшего крушение. Я, должно быть выгляжу, как…

Он неожиданно рассмеялся.

– Ты действительно чувствуешь себя лучше, раз начала беспокоиться о своей внешности. Пусть это тебя не тревожит. Ты выглядишь прекрасно, уверяю тебя, особенно после отпуска.

Он зажег сигару, и внезапно глаза его стали серьезными, когда он сказал:

– Меня приняли в члены НСДАП и повысили в звании. Теперь я стопроцентный нацист. Уклоняться от вступления, тем более, когда партия сама настаивает – невозможно, если не сказать больше – опасно!

Он опять замолчал и стал рассматривать свой бокал. Она не могла видеть его глаз, но под его внешним спокойствием чувствовалась такая решимость, что ей стало страшно.

– А за мной вчера, кажется, была слежка, – неожиданно для нее самой вырвалось у нее.

– Когда это случилось? – насторожился Вилли.

– Вчера вечером, когда я возвращалась домой после встречи с Александром. Мне кажется, что это случайность. Чем-то я им не понравилась, – улыбнулась Люси. – Признаюсь, я здорово испугалась.

– Испугалась? – он резко поставил бокал на стол и сжал ладони в кулаки. – А что было потом?

– Они меня потеряли, – беззаботно заявила Люси. – Случилось дорожное происшествие. Пока они разбирались с грузовиком, который наскочил на них, мой трамвай ушел.

– Тебе здорово повезло, – сумрачно заметил он. – Впредь надо быть более внимательной.

Леман взял в рот свою сигару, сделал пару затяжек, потом заговорил о том, что ситуация осложняется и им предстоит много работать.

Недавно Гитлер выступил в рейхстаге с речью, из которой следует что Германия в ближайшее время займется проблемами судетских немцев в Чехословакии. СД там активно работает уже с лета. Нацисты проникли в спортивные клубы, ассоциации музыкантов и хористов, общества ветеранов войны. Они выявляют противников германской аннексии и собирают документацию о политическом и военном положении страны. Дело идет к захвату Чехословакии

Появился кельнер с улыбкой на лице.

– Госпоже понравился обед? Господин хорошо поел?

Леман заверил его, что все было превосходно, и, расточая улыбки, кельнер подал счет. Вилли мельком взглянул на него, достал несколько банкнот и сунул ему не глядя. Потом он нерешительно посмотрел на Люси.

– Я понимаю, не имеет смысла говорить, что я прошу прощения за свое поведение, – сказал он. – Но, хотя эти слова не могут передать мои чувства, я все-таки прошу у тебя прощения. Я вел себя как последний идиот. Я должен был сразу понять, что такая женщина, как ты, имеет особые взгляды на жизнь. Я обещаю больше не беспокоить тебя.

В неярком свете его лицо казалось бледным и напряженным.

– Что касается того, что имело место, – сказала Люси, – давай забудем об этом. Видимо, не ты один совершаешь ошибки, и я, возможно ошибалась еще больше.

– У тебя больше и оправданий.

Он улыбнулся своей теплой улыбкой, и Люси, к своему удивлению, улыбнулась в ответ.

Они вышли на темную улицу, и он помог ей сесть в такси, на следующей неделе они договорились начать обычную работу…

Связка Брайтенбах – Клеменс возобновила свою деятельность в прежнем ритме. Вот и сейчас в точно обусловленное время раздался стук в дверь, и Люси пошла открывать. Пришел Леман. Люси видела непритворную радость от встречи на его мужественном, энергичном лице, чувствовала ее в его крепком рукопожатии.

Она сдержанно поздоровалась, и заговорила обычным, дружеским тоном.

– Вилли, тебе письмо из Москвы. Из отпуска вернулся Александр, он его привез.

Люси протянула ему конверт. Он молча распечатал письмо, быстро его прочитал, улыбнулся и сказал:

– Послушай, что мне пишут.

«Дорогой друг! – начал он негромко читать. – Шлем вам сердечный привет, наилучшие пожелания и просим вас быть спокойным и твердым. В нашей связи с вами могут быть, разумеется, трудности и неточности, но вы никогда не должны огорчаться из-за этого. Мы постоянно о вас думаем и с нашей стороны сделаем все, чтобы ваша работа была по возможности плодотворнее и регулярнее.

Ваши материалы ценные, и мы уверены, что вы ничего не упускаете, чтобы давать нам еще больше. Продолжайте работать смелее и с большей уверенностью. Берегите свое здоровье. Еще раз желаем вам счастья. С сердечным приветом. Ваши друзья».

– Вот видишь, это писал Ярослав, я уверен! Все это в полной мере касается и тебя!

Он, видимо, ожидал, что она тоже обрадуется этому письму, подумал, что она вскинет на него глаза, сияющие восторгом, и они вместе порадуются.

Однако этого не случилось. Более того, Люси стала вести себя сдержанно, даже замкнуто. «Ничего не скажешь, она мастерски умеет отравить любую радость», – подумал он, но вслух ничего не сказал.

А для него это письмо было очень важным: по существу Центр благодарил его за стойкость и самоотверженность, проявленную им, да и Люси тоже, когда Александр, их не предупредив, внезапно выехал в Москву, да еще там задержался.

И вот лишь теперь, в ноябре 1938 года, все участники разведывательной группы опять заняли свои боевые посты.

Но Люси все таже. Она с ним мила, мирилась с его настроениями, даже бывала предупредительной, не высказывала при этом никаких упреков. Ее поведение порой просто бесило Вилли. При всей своей смелости и многоопытности в отношениях с женщинами, на этот раз он испытывал неуверенность. Ему хотелось, чтобы она сама сделала первый шаг, или хотя бы как-то намекнула ему, но ничего подобного она не совершала. «Очевидно ее удовлетворяют наши теперешние отношения, – размышлял он. – Я ведь чувствую, что она тоже ко мне не равнодушна, но пойти на близость, принадлежать мне – не решается. За всей ее ласковостью и дружелюбием скрывается недоверие и осторожность. Возможно, это от того, что она не немка, а может это связано с работой, которая нас связывает».

Между тем, их сотрудничество шло свои чередом. Однажды, не удержавшись, он спросил ее напрямик:

– Ты веришь мне? – голос его звучал вызывающе, – ты веришь, что как бы не сложились обстоятельства, я никогда тебя не подведу. «Что я люблю тебя,» – чуть не сорвалось у него с языка.

Но лишь чуть печальная улыбка озарила ее лицо.

– Не знаю, – неуверенно проговорила она своим мелодичным голосом, который так его всегда волновал, и тон, которым она произнесла эти два слова, усталый, уклончивый, остудил его пыл сразу и бесповоротно.

– Но ты же сама видишь, – больше по инерции настаивал он. – Я рискую так же, как и ты. В этой обстановке мы можем полагаться только на себя, значит должны быть едины во всем!

– Не в этом дело, – отмахнулась она. – Суть не в том. – Сделав небольшую паузу, она решительно заключила. – Там, где начинается близость между мужчиной и женщиной, там кончается серьезная работа. Обстановка не позволяет нарушать правила.

А еще через мгновение добавила:

– Не смотри так на меня. Довольствуйся тем, что я принимаю тебя таким, какой ты есть. – И не без горечи добавила: – Я тоже вынуждена этим довольствоваться. Так сложилась наша жизнь…

Весна выдалась необыкновенно теплая, распустилась сирень, в цветочных магазинах появились первые цветы.

В воскресенье Вилли встал пораньше, позавтракал и собрался за город, намереваясь заняться мелкими хозяйственными делами на участке своего загородного домика. Маргарет уже вышла: надо было купить продукты, чтобы успеть к его отъезду приготовить ему чай и бутерброды.

В прихожей раздался звонок. Вилли подумал, что это звонит жена, поскольку забыла дома ключи, и не спеша направился к двери.

– Ты?! – удивленно вырвалось у него, когда открыв дверь, он увидел на лестничной площадке Эрнста Кура. – Откуда ты здесь появился?

Они не виделись уже несколько лет и внезапное появление Эрнста ничего хорошего не сулило.

– Можно войти? – неуверенно спросил Эрнст.

Вилли молча отступил в глубь прихожей. Он сразу же заметил, как сильно изменился Эрнст: постарел, держался неуверенно и как-то робко.

Они вошли в комнату и едва присели за стол, как Эрнст спросил:

– Как поживают твои друзья? Ты с ними видишься? Вилли внимательно посмотрел на него и процедил сквозь зубы:

– Друзья?.. – он помедлил и тяжело вздохнул: – друзья… Кого же ты имеешь ввиду?

Тон, которым он произнес слово «друзья», и его выражение лица заставили Эрнста подавить желание задавать множество вопросов. После некоторого колебания, он все-таки решился:

– Ну хотя бы Карла, с которым мы оба работали. Ты с ним встречаешься?

Вилли не ответил, потом он поднялся и направился в кухню, чтобы приготовить Эрнсту что-нибудь перекусить. «Тоже мне друг, – подумал он нарезая хлеб для бутербродов. – Хотя бы поинтересовался моим здоровьем или здоровьем Маргарет».

Поведение Вилли показалось Эрнсту странным. Ведь они были в прошлом больше чем друзья, а если учесть их многолетнее совместное сотрудничество с советской разведкой, то они представляли собой нечто вроде семьи, члены которой были близки друг другу. Он помнил, как раньше, после разлуки, они всегда радовались встречи друг с другом, охотно обменивались новостями, весело проводили время. Отчего же сейчас такая холодность и отчужденность?

Вилли вернулся из кухни с подносом, на котором на тарелке были аккуратно разложены бутерброды, потом достал из буфета бутылку водки и одну рюмку. Придвинув ее поближе к Эрнсту, он наполнил ее до краев.

– Выпей, – сказал он, – я сейчас уже совсем не пью, болезнь.

Эрнст молча выпил и нехотя стал жевать бутерброд. Его тоже поразили перемены в Вилли: исчезли характерная для него жизнерадостность, приветливость, погасли искрящиеся раньше живостью серые глаза, исчезла энергичная жестикуляция – он стал вялым и медлительным. Эрнст невольно вспомнил, как любили они раньше выпить и поговорить о женщинах.

Теперь различия во внешнем виде друзей стали особенно поразительными. Эрнст, живой и подвижный, похудел, глаза запали, длинный нос навис над губами, волосы, коротко стриженные, стали неопределенного цвета.

Вилли по-прежнему оставался плотным, крепким мужчиной, но густые брови, две глубокие складки на щеках, тяжелый подбородок делали его лицо суровым и неприветливым.

Они сидели уже около получаса, но Вилли упорно молчал и не желал проявлять никакого интереса к жизни Эрнста. Тогда он начал рассказывать о себе сам.

– После того, как мы с тобой расстались, – говорил он монотонно, – они помогли мне наладить дело. Я «вошел в долю» и стал совладельцем небольшого кафе. Но вот незадача! На жену поступил в гестапо донос о том, что она распространяет журнал МОПРа. У нас на квартире был обыск, правда, ничего не нашли…

– Об этом я слышал, – перебил его Вилли. – Что было потом?

– Потом жену уволили из больницы. Она спохватилась, пыталась поступить в ячейку НСДАП при больнице, но это не помогло. На работе ее не восстановили…

– Чем же она занялась?

– Русские друзья приобрели ей мелкооптовую лавку электротоваров. Но у нее не было коммерческой жилки, она прогорела, залезла в долги и пыталась с собой покончить.

– Да, тебе не позавидуешь, – посочувствовал Вилли.

– В июне 1937 года русские друзья неожиданно предложили мне перебраться в Швейцарию. Ничего толком не объяснили. Торговую точку в Берлине пришлось ликвидировать.

Эрнст замолчал, ожидая, что скажет Вилли, но тот внешне оставался безучастным.

– Мне было категорически запрещено появляться в Берлине, – продолжил Эрнст, – мне дали адрес в Москве, по которому я мог написать в случае крайней необходимости. С работой в Швейцарии у меня не ладилось.

– И как же ты жил?

– Деньги регулярно мне переводили через Лондон. Я освоился и начал выполнять поручения в Швейцарии. Однако связь со мной неожиданно прервали и вот, с января, этого года я сижу в Берлине и не знаю, что мне делать! Вилли, прошу тебя, помоги, ты ведь с ними связан!

– Эрнст, я же тебе еще в тридцать седьмом пояснял, что у меня с русскими связи нет, понимаешь, нет! Меня бросили так же, как тебя! Искать с ними связь сейчас крайне опасно. За мной периодически выставляют наблюдение, нас постоянно проверяют, за малейшую провинность могут отправить в концлагерь без суда и следствия!

Вилли заметно забеспокоился, встал и начал ходить по комнате. Потом выдвинул ящик письменного стола, вынул оттуда «вальтер» и повернулся к Эрнсту:

– Они живым меня не возьмут!

Потом опять опустил «вальтер» в ящик и уже спокойно продолжил:

– Почему я так сказал? Ну что ж, приятель, мы вместе пережили трудные времена. Но согласись, это были и прекрасные времена! Помнишь, как мы защищали революцию в восемнадцатом! А сколько вынесли документов, сколько спасли людей в тридцатом, тридцать третьем! Я надеюсь, что ты этого не забыл?

Кто, кто, а Эрнст конечно не забыл… Это были времена, когда они были еще молоды, беспечны и не задумывались о завтрашнем дне. Они считали, что могут достойно выйти из любого положения.

– Обо мне, приятель, не волнуйся, – продолжил Вилли, и глаза его лихорадочно блестели. – Я не буду ни в чем сознаваться, у меня будет время подумать о себе!

– Я буду себя вести, как ты скажешь, – смиренно напомнил о себе Эрнст – Что мне посоветуешь?

– Поскорее убраться из Берлина, пока тебя не арестовали. Твои старые друзья сделают это с большим удовольствием. Не думай, Заломона они не забыли и твою жену тоже. Террор разбил в стране дружеские привязанности и вынуждает немцев жить в пустом пространстве. Сейчас все друг друга бояться и с удовольствием пишут друг на друга доносы. Мы буквально ими завалены.

Вилли закурил свою любимую сигару.

– Убраться, но куда? И как я буду существовать без денег? С женой мы расстались, по существу в городе кроме тебя у меня никого нет.

Вилли сделал две глубокие затяжки, подумал и сказал:

– Я полагаю, что тебе нужно вернуться в Швейцарию и написать оттуда письмо в Москву. Денег, марок триста, я тебе дам, на первых порах этого достаточно, а там, возможно, и русские с тобой свяжутся. Ты поступил опрометчиво, уехав из Швейцарии и не выяснив, почему русские перестали переводить тебе деньги.

В это время из прихожей донесся шум отворяемой двери. В квартиру вошла Маргарет, с сумкой и пакетами в руках. Увидев Эрнста, она совершенно не удивилась, молча кивнула ему головой и направилась на кухню.

– Извини, Эрнст, – сказал Билли, – но тебе лучше уйти. За мной могут следить, и я не хочу, чтобы у нас обоих были неприятности.

– Это, серьезно? – забеспокоился Эрнст.

– Да нет, просто плановые проверки. Но тебе попадать в поле зрения гестапо ни к чему.

– Может встретимся вечером, выпьем пива? – робко спросил Эрнст.

– Нет, приятель, сейчас не то время. Лучше послушай меня и побыстрее уезжай из Берлина.

Вилли вышел в прихожую проводить Эрнста и там, быстро, чтобы не видела Маргарет, сунул ему в руки деньги.

«19.04.1939. Берлин, тов. Рубену. Совершенно секретно.

Если Брайтенбах не фиксирует за собой наружного наблюдения, связь с ним можете возобновить со всеми предосторожностями.

Хорошо, что А/70 уехал из Берлина. Деньги в Швейцарию ему переведены.

Брайтенбаху дайте задание представить схему организации новой структуры РСХА с описанием функций отделов и характеристиками руководящего состава.

Если он имеет возможность, пусть сообщит нам характеристики подсобных организаций немецкой военной разведки, работающей под прикрытием различных торговых организаций и союзов.

Систематически информируйте нас о подготовке Германии к нападению на Польшу и других агрессивных мероприятиях, в первую очередь на Востоке.

Павел. [40]40
  Павел – оперативный псевдоним наркома внутренних дел СССР Лаврентия Берия.


[Закрыть]

Это было последнее указание Центра, которое Александр Агаянц передал через Клеменс источнику Брайтенбаху.

Люси, одетая в темный, дорожный костюм, открыла дверь своей квартиры на Нюренбергштрассе. Она устала и чувствовала себя совершенно разбитой. На всякий случай она посетила место обычной встречи с Александром, надеясь, что может что-то перепутала и он все-таки придет. Битый час она ожидала его в кафе, но он так и не пришел.

– На прошлой встрече они договорились, что в случае опасности они встречаться не будут, а он направит ей письмо, в котором укажет, как ей действовать в дальнейшем. На самый крайний случай он дал ей адрес Артура, к которому она может обратиться и он передаст ей все необходимые инструкции.

– Обстановка в Берлине сложилась напряженная. Леман предупредил, что гестапо интересуется всеми иностранцами и периодически ведет за ними слежку. Видимо, ею тоже уже интересовались, потому что поведение соседей стало настороженным и они явно избегали с нею общения.

В почтовом ящике Люси нашла несколько писем, но от Александра ничего не было. Вероятно, подумала она, он из осторожности решил послать ей весточку окольным путем, а может письмо просто задержалось на почте. Придется, видимо, еще подождать день-другой, пока придет от него какое-нибудь известие.

Люси быстро разделась и легла в постель, должно быть, она спала три или четыре часа, потому что, когда проснулась и повернула голову к окну, то увидала еще не рассвет, а рассеивающую темноту. Она зажгла свет и посмотрела на часы. Они стояли. Люси забыла их вчера завести.

Она опять выключила свет, встала и подошла к окну. Ее комната выходила на юго-восток и слева появились признаки того, что ночь уже подходит к концу – мягкие полосы света на облаках.

Воздух был холодным, чистым и неподвижным. Она отошла от окна и стала быстро одеваться. Сполоснув лицо и руки холодной водой, чтобы окончательно проснуться, она надела легкий плащ, тихо вышла из квартиры и спустилась по лестнице вниз.

Она не могла двигаться совсем бесшумно, но ей казалось, что никто ничего не слышит или, по крайней мере, никому до нее нет никакого дела.

Наружная дверь была не заперта. Она вышла прогуляться и все обдумать на свежую голову. Люси тихо шла по тротуару и наслаждалась утренней тишиной. Улицы были пустынны, ночные сторожа в этот час уже разбрелись по своим квартирам.

Как ни крути, а придется, видимо, идти к Артуру. Подождет до следующего утра, вдруг будет письмо или звонок.

На следующий день она ждала до четырех часов дня, а в пять уже была по известному ей адресу.

Люси не решилась звонить швейцару, чтобы вызвать лифт, и решила подняться на пятый этаж пешком. Она поднялась, и через минуту, после того, как отдышалась, нажала кнопку звонка.

Ей открыл худощавый высокий человек. Она назвала пароль, но он молчал, окидывая ее с ног до головы настороженным взглядом.

– Не понимаю вас, – наконец сказал он вместо ответа на ее условную фразу.

Люси на мгновение растерялась. «Неужели я ошиблась адресом» – мелькнула у нее мысль.

– Но ведь вы господин Артур? – неуверенно спросила она.

– У любого жильца в этом доме можно узнать, что здесь живет Артур Хаген, – холодно ответил он.

Люси физически ощутила стену недоверия, которая стояла между ними. «Может его не предупредит обо мне» – подумала она.

– Речь идет об Александре, – сказала она, сделав ударение на слове Александр.

– Не знаю такого.

«Он мне не верит, это ясно» – подумала она. – Не натворить бы каких-нибудь глупостей, иначе все пропало».

– Да нет же, вы должны его знать, – произнесла она в отчаянии, – я его невеста, – торопливо добавила она, вспомнив ранее оговоренную с Александром легенду, – он должен был вам рассказать обо мне. Меня зовут Люси, я не лгу вам, клянусь богом, посмотрите вот это. – Она показала ему свой заграничный паспорт, но он по прежнему продолжал смотреть на нее с недоверием. Наконец он предложил ей войти.

– Еще раз повторяю вам, что я не знаю никакого Александра или кого вы там называли. Я впустил вас только потому, что вижу, как вы расстроены.

Люси принялась сбивчиво объяснять подробности. Она на несколько дней уезжала из Берлина, и Александр знал об этом. Они условились с Александром, что при необходимости, лишь в крайнем случае, если от него не будет известий, она может прийти по этому адресу и спросить господина Артура. Но это и есть крайний случай; ведь если бы с ним ничего не случилось, она непременно получила бы от него известие.

Рассказывала она, видимо, убедительно, потому что Артур неожиданно вспомнил, что Александр действительно рассказывал ему о невесте. Чудак он этот Александр, надо было выражаться яснее. Артур никак не мог преодолеть свое недоверие, оставаясь скупым на слова и подозрительно наблюдая за каждым ее движением.

– Никакого Александра тут не было, – стоял он на своем. – Давным-давно не было, поверьте мне, барышня, от кого бы вы не пришли – от полиции или от кого другого. – Увидев ее глаза, беспомощные, полные слез и отчаянья, он несколько смягчился.

– Если он не послал вам письма, ваш Александр, – осторожно пояснил Артур, – то, вероятно, у него что-то случилось: очевидно, у него были причины избегать вас.

Люси села на стул, оцепенев от страха и бессилия.

– Посидите-ка еще минутку, барышня, – предложил Артур, – отдохните, успокойтесь. Полиция, – размышлял он как бы в слух, – может быть, и смогла бы разыскать вашего Александра или как там его зовут. Но не думаю, что имеет смысл к ней обращаться: у нее в эти дни и так хлопот по горло.

Люси понимала, что этот Артур, из которого клещами приходится вытягивать каждое слово, – подпольщик, коммунист, и в силу строжайших законов конспирации, видимо, не решается, не может перед нею раскрыться. Осторожно, косвенно, он дает ей понять, что у него ничего для нее нет, что никаких указаний он не получал.

Он производил впечатление разумного и надежного человека. Вероятно, он прав, может Александра действительно арестовали и заявлять по этому поводу в полицию было бы просто глупо.

Поблагодарив Артура, она вышла на улицу и медленно двинулась домой. Было пасмурно, шел мелкий дождь.

Что же все-таки произошло с куратором? Неужели его впрямь арестовали? О том, что творится в нацистских застенках и тюрьмах она уже знала из рассказов Лемана. От одной мысли о такой возможности у нее перехватывало дыхание.

Нет, с ним такого быть не могло, ведь он работал в официальном дипломатическом представительстве и пользовался иммунитетом. Тут что-то другое. Но что?

Она не спала почти всю ночь и после долгих размышлений, пришла к выводу, что у нее остался единственный выход – позвонить в консульский отдел полномочного представительства. Она не знала фамилии Александра, но потом вспомнила, что однажды Вилли сказал: с таким именем он остался в представительстве один.

На следующее утро, около десяти часов, она взяла сумки и направилась в магазин. Сделав необходимые покупки, она некоторое время, прогуливалась, проверяясь, и убедившись, что слежки за ней нет, зашла в первую попавшуюся телефонную будку и набрала номер советского консульства.

Трубку долго не подымали, потом глухой мужской голос ответил:

– Алло, советское консульство.

– Пожалуйста, пригласите к аппарату господина Александра, – любезно попросила она.

– А кто его спрашивает, – чувствовалось, что человек очень плохо говорит по-немецки.

– Это его знакомая, – ответила она, не желая называть себя. На другом конце провода мужчина по-русски о чем-то спрашивал своего соседа. Наконец послышался шум, мужчина взял трубку и объяснил:

– Извините, госпожа! Александр не сможет подойти к телефону. Он болен и находится в госпитале «Шарите».

Потом он продиктовал нужный ей адрес.

На следующий день Люси навестила Александра. Врач разрешил ему небольшую прогулку с невестой и они вышли в парк, на территории которого располагался госпиталь.

– Врачи предлагают операцию. Рентген ничего хорошего не показал, – сказал Агаянц. С виду он был очень плох, лицо землистого цвета, глаза запали.

– Значит, надо делать, – прошептала Люси.

– Наверное, придется, но я предпочитал бы, чтобы ее делали в Москве.

– Там лучше врачи?

– Нет, дело не во врачах. И даже не столько во врачах, – добавил Агаянц. – Немецкие хирурги знают свое дело. Тут присутствуют другие соображения, связанные с вопросами безопасности…

– Сейчас надо думать о своем здоровье, а не о безопасности.

– Возможно, возможно… Как тебе работается с Вилли? – переменил он тему.

– У нас дела идут нормально, но кому теперь передавать информацию?

Люси рассказала по каким вопросам собрана информация, что посещать ее квартиру сейчас стало опасно, поэтому они встречаются накоротке, чаще всего в метро. Вилли передает ей свои записки, а она разбирает их сама дома.

– Пока я буду в госпитале, вам придется вести записи и где-то их надежно прятать. Записи делай шифром и жди меня. Боюсь, что скоро меня уже не будут спрашивать, согласен я на операцию или нет.

– Вы полагаете, что вас могут оперировать в ближайшие дни? – спросила Люси.

– Думаю, что да. Мне действительно очень тяжело: вот и сейчас, по правде говоря, я еле стою.

– Почему же вы мне раньше об этом не сказали? Я вас, наверное, замучила своими разговорами, – забеспокоилась она.

– Да нет, Люси! Я рад тебя видеть и поговорить. Увидимся ли еще когда-нибудь? – вырвалось у Агаянца.

– Ну что вы! Уверена, что все закончится благополучно! – она, как могла, пыталась его приободрить.

– Дай-то бог! Запомни, Люси, если со мной что-то случиться, уезжай в Париж. Оттуда сообщи свой адрес в Швейцарию. До свидания! – и он нетвердой походкой, не оборачиваясь, направился к входу в госпиталь.

Через несколько дней она встретилась с Вилли, и они решили на время встречи прекратить, пока положение не прояснится.

А еще через неделю она получила письмо. Вскрыв конверт, она прочла записку: «Уважаемая госпожа! Господин Агаянц попросил меня написать вам в случае неблагоприятного исхода операции. К сожалению, случилось худшее: господин Агаянц умер на операционном столе от потери крови. У него случилось прободение язвы. Врачи удивлялись: как он терпел? От него никто не слышал ни одного стона. А боли в таких случаях бывают невыносимыми. Прискорбно, что так случилось, очень сожалеем об утрате. Медсестра Марта Любек. 25 апреля 1939 года».

Потрясенная, Люси читала и перечитывала записку, и строки расплывались в ее затуманенных слезами глазах. «Вот и еще один верный друг ушел из моей жизни – думала она. Перед глазами, как живой стоял Александр, невысокий, черненький, с усиками – типичный француз. Очень сдержанный, он никогда не жаловался, и она даже не догадывалась, что он так серьезно болен.

Вечером, Люси связалась по телефону с Леманом, а еще через несколько дней они встретились, чтобы проститься. Она уезжала в Париж.

– Он умер на операционном столе от потери крови. Мы виделись с ним незадолго до его смерти. Не представляю, как я буду без тебя? – Люси была растеряна и не пыталась этого скрывать. Она привыкла, что Вилли где-то рядом и с ним чувствовала себя уверенной и сильной.

– Но могло ведь так случиться, что ты работала бы без меня с самого начала. Собственно говоря, так оно и было, ты работала с другими товарищами.

– Я так расстроена, – чуть слышно прошептала Люси.

– Все будет хорошо! Ты же умница и сильная женщина. Все будет хорошо.

– Я выезжаю в Париж и там, возможно, меня разыщет связник…

– Надо полагать…

– А если он не появится? Что делать тогда?

– Видимо, тебе для начала надо попытаться устроиться куда-нибудь на работу. Смелее смотри в будущее, будь решительней! В Германии ведь тоже все начиналось на пустом месте, не было связи. Постепенно жизнь наладится и там.

– Буду стараться, господин! – но возможности бодро отрапортовала она.

– Ну, вот так-то лучше. Не знаю, Люси, увидимся ли мы еще. Поэтому я должен тебе сказать: ты замечательная женщина! Береги себя!

Люси растрогалась, в глазах предательски заблестели слезы. Они много общались, но ни разу не позволили себе произнести ласковые слова.

– Позволь, я тебя поцелую, Вилли! – сказала Люси и обняв его за плечи, крепко поцеловала.

– Хоть на прощанье поцеловались! – усмехнулся он.

– Да, мой дорогой, только на прощанье! Такая, у нас с тобой судьба!

Она повернулась, взяла свой чемодан и стала подыматься в вагон.

Вилли не оборачиваясь медленно пошел по перрону к выходу из вокзала. Нескладно все получилось, размышлял он. В такое тревожное, полное событий время, он лишился связи с русскими, причем по совершенно непонятным причинам. Он был так удручен этим обстоятельством, что его настроение заметил даже бестолковый Хиппе.

– Ты не должен унывать, Вилли. Я понимаю шеф был порядочным человеком, но его ведь не вернешь!

Хиппе решил, что причиной подавленного настроения Лемана был внезапный перевод на другую работу начальника их отделения.

Недавно шеф третьего отдела Бест предложил Леману возглавить советское отделение. Но Вилли отказался. Связь с советской разведкой прервалась, перспективы были туманными и ему не хотелось уходить со спокойного места, где все было хорошо знакомо.

Настроение его было плохое, он тосковал и, не зная куда себя деть, решил наведаться к Флорентине. Может там он избавится от тревоги, которая так его изматывала, что он впрямь боялся, что может сойти с ума.

Он тотчас поехал к ней. Ходил по ее уютной квартире, толковал о предстоящей войне с Польшей и выражал надежду, что может теперь Гитлер наконец угомонится. Вдруг он умолк и после короткой паузы, даже не сознавая, что говорит вслух, сказал: