Текст книги "Годы оккупации"

Автор книги: Эрнст Юнгер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

К сожалению, кажется, не осталось сомнений, что в числе многочисленных друзей и знакомых, расстрелянных под занавес, был и Генрих фон Штюльпнагель. Как всегда бывает при расправах с фрондами, то, что произошло сейчас, тоже повлечет за собой дальнейший упадок национального характера. Срублены последние древние родовые деревья, и вместе с ними гибнет сознание изначальной свободы, связанной с личностью, на которую в конечном счете опираются все политические свободы и весь конституционный строй. Скоро о ней даже перестанут вспоминать.

Кирххорст, 28 июня 1945 г.

С тех пор как я в 1942 г. познакомился с «Анекдотами» Тальмана де Рео,[77]77
  Рео Тальман де (1619–1692) – французский писатель, происходил из богатой гугенотской банкирской семьи. Своими остроумными и весьма критическими портретами современников он делал для Юнгера более понятным его древнюю эпоху и ее нравы. Кроме Рео на подобные темы Юнгер регулярно читал «Preußische Hofgeschichten». Munchen, 1913.


[Закрыть] я постоянно перечитываю эту книгу. Трудно найти другого автора, который мог бы сравниться с ним в жанре исторического анекдота. Дворянство здесь похоже на древний лес, до того как его начал прореживать абсолютизм, до того как за его вырубку принялась демократия, чтобы в конце концов свести под корень. Говорят, что русские уничтожают кадастры, сносят помещичьи усадьбы.

Если бы Стендаль был знаком с этим источником, он нашел бы здесь такой же богатый материал, как в городских хрониках эпохи Возрождения. Следующая история из первого тома, который я сегодня закончил, могла бы послужить ему для новеллы. В ней описывается коварный шахматный ход, к которому прибегнул маршал Креки, чтобы уничтожить свою супругу, которую он хотел запереть в монастырь, чтобы прибрать к рукам ее земли.

Их брак был бездетным; с одной стороны, маршал ставил это в упрек несчастной женщине, с другой же стороны, он, действуя через доверенного пособника, подбивал ее на то, чтобы она обманным путем подсунула ему чужого ребенка. Маршальша поддалась на уговоры и нашла подходящую крестьянку, которая была беременна и захотела таким способом сделать свое дитя знатным господином. Подмена должна была состояться у нее в доме, куда маршальша отправилась, будучи якобы беременной. Пособник должен был перенести младенца из одной комнаты в другую, и, перенося ребенка, он по приказанию Креки предательски его задушил. И тут произошло то, чего и ожидал маршал: женщины заспорили, и он, устроив поблизости засаду с комиссарами, без труда мог тут же, по горячим следам, разоблачить обеих преступниц.

Боевой клич Креки гласил: «Crequy, Crequy, le grand baron, nul ne s'y frotte». (Женщины не могли терпеть этот клич по причине игры слов, которая одновременно значила «никогда не даст себя вздуть» и «никогда не связывается с бабами».)Этот клич, как не преминул отметить обладавший большим чувством юмора Тальман, терпеть не могли женщины.

Стоять шпалерами: «Se mettre en haye» ю (Букв.: стоять, пристроившись к заду впереди стоящего.)

В саду распустились королевские лилии. Чем ближе закат, тем сильнее их благоухание; оно держит середину между нежным и пряным. Интересно, что такая прекрасная мысль, как «благоуханная душа» тотчас же приобретает оттенок несообразности, когда ее высказывает человек вроде профессора Егера. Такова судьба многих замечательных вещей; бывают люди, в умственном отношении похожие на горничных, чьим заботам нельзя поручить тонкий фарфор. Но встречаются, как, например, в высшей ботанике, и такие люди, как Фехнер, (Фехнер и Егер – ученые-ботаники, различавшиеся своими подходами к ученым занятиям классификацией растений.)которые отличаются чрезвычайно бережным подходом.

Кирххорст, 30 июня 1945 г.

Вечером радио. Русские вступают в новую зону. Это значит, что ужасное обнищание распространяется еще шире.

Затем неожиданно услышал, как по лондонскому радио передают подробный разбор «Мраморных скал». Ведущий начал с того, что дал совершенно справедливую трактовку этой книги как тенденциозного сочинения, направленного против Гитлера, а затем охарактеризовал автора как представителя военной касты, что, по его словам, не менее предосудительно. Он также разделяет фундаментальную неосведомленность своих соотечественников в том, что происходило в Германии после 1918 года. Наверное, существуют и исключения из общего правила. Тема пруссачества принадлежит к числу самых надежных тестов на уровень интеллекта.

Не спорю, что я на стороне побежденных. Исход войны тоже ничего бы в этом не изменил. Очевидно, под этим добрым или недобрым знаком вообще проходит человеческая жизнь: ты проходишь по анфиладе все более неуютно обставленных комнат. К счастью, существуют еще сады, леса, книги, безлюдные местности. У англичан, у французов, да почти у всех остальных я, несомненно, гораздо легче, почти без проблем, добился бы преуспеяния. Но ведь нельзя^ да и сам не захочешь, выбирать себе отечество. Оно – часть судьбы, задачи.

У Шпиттелера[78]78
  Шпиттелер – псевдоним Карл Феликс Фанден (1845–1934). Швейцарский писатель, находившийся под сильным влиянием Шопенгауэра, Ницше и Буркхардта. Главное произведение – «Прометей и Эпиметей». В 2-х т. 1881.


[Закрыть] в «Прометее и Эпиметее», которого я как раз сейчас читаю, я нашел хорошее место: «Und niemand der nicht AnstoP nahm an seiner Art, ein jeglicher von einer andern Seite».(И не было ни одного человека, которого бы не раздражал его нрав, причем каждый находил свою причину.)

Кирххорст, 1 июля 1945 г.

О наркотиках и их опасностях. Нельзя их преуменьшать, например, полагая, будто к ним относятся только приключения, связанные со странствиями в магические и иллюзорные миры, за которые потом приходится расплачиваться скверным самочувствием. Наркотическое опьянение всегда захватывает и реальность, причем не только в смысле преступного искушения и нарушения физического здоровья. Истинный риск заключается в том, что человек демоническим образом покидает пространство, время и логическую последовательность, а затем не может найти нужного выхода, так что подобно гейстерсбахскому монаху теряет столетия. Ночь, проведенная в опиумном дурмане, имеет бесконечную протяженность.

Здесь речь идет о таких обстоятельствах, которые трудно как-то обозначить, поскольку они лежат за пределами наших привычных путей и выразительных средств. Однако я убежден, что довольно и одной ночи наркотического дурмана, чтобы изменить всю линию развития нашей судьбы, то есть что его влияние простирается в беспредельную даль. На этом основываются случаи сумасшествия, которые иногда наблюдаются вследствие излишеств в употреблении наркотиков: однажды выпав из цепи причинных связей, человек не может вновь в нее включиться. Поди узнай тогда, на каком космическом полустанке тебя угораздило застрять!

С другой стороны, ты можешь вернуться в такую реальность, где за это время успели произойти неконтролируемые изменения. Во время неслыханной оргии Дмитрия Карамазова в окружающем мире развиваются роковые события. Параллельно ей его брат Иван переживает бредовый ночной кошмар. Груз вины так уплотняется, что по сравнению с ним становится уже неважно, случилось или не случилось в эмпирическом мире отцеубийство. Дурман уводит из зоны личной ответственности в более глубинные, более всеобщие слои, где вина отдельных людей перепутывается в плотный клубок. Поэтому особенная значительность Достоевского состоит в том, что вопрос о преступлении в этом романе так и не проясняется до конца. Удар наносится на переднем плане.

Этот мотив, поворот к преступлению в сфере бессознательного, разрабатывается также почти во всех новеллах Э. А. По.

Пополудни был на торфяниках с молодым Гауштейном. При виде ползущей через дорогу черной улитки зашел разговор о выведении бородавок: нарост мажут улиткой, а затем подвешивают ее на нитке под водосточным желобом. Когда мажешь бородавку, надо сказать заговор. Я попросил моего спутника сообщить мне его текст. Но он ответил, что забыл, и велел спросить у его жены. Отсюда я догадался, что это должен быть один из тех заговоров, которые действуют только тогда, когда переданы крест накрест: от мужчины к женщине и наоборот.

Потом в лесу мы набрели на гнездо канюка, я залез наверх и нашел в нем четырех птенцов связанных под проволочной сетью каким-то птицеловом? так плотно, что ее невозможно было размотать.

Вернувшись домой, я на радость себе узнал, что наконец-то пришла первая весточка от родных. Брат физик находится в плену в Голштинии; он сообщал об этом в письме, которое подбросил нам мимоездом водитель грузовика.

Кирххорст, 2 июля 1945 г.

Ночью мне не давала покоя судьба птенцов; под дождем мы отправились с Александром в лес, чтобы их освободить. Работа на высоте была трудной; полуоперившиеся пуховики кошачьим мяуканьем призывали свою мать и цапали меня маленькими коготками за руку, пока я щипцами перерезал проволоку. Они разевали синие клювики, окруженные желтой восковой кожицей, и изгибали язычки, совсем как орлы на гербах, воодушевленные неподкупной гордостью, которая любому прикосновению, даже доброй руки, предпочитает смерть.

Кирххорст, 7 июля 1945 г.

Закончено: книга Юдифи. В своей торжествующей песни Юдифь прославляет победу красоты над силой. Это – вечный мотив.

«Не от юношей пал сильный их, не сыны титанов поразили его, и не рослые исполины налегли на него, но Юдифь, дочь Мерарии, красотою лица своего погубила его». (Ветхий Завет. Юдифь. 16, 6.)

Юдифь прожила до ста пяти лет. «И никто более не устрашал сынов Израиля во дни Юдифи и много дней по смерти ее». Это – знак духовного воздействия, для которого красота и блеск молодости послужили только оружием. В старости она добилась бы того же успеха другими средствами, например силою волшебства.

Начал книгу Премудрости Соломона. Первые главы содержат глубокие мысли. Смерть – великая старательница на реке жизни, промывающая золотоносный песок, она окончательно определяет, что в нас было истинно и неделимо. Тут мне вспомнился разговор на эту тему с Генрихом Штюльпнагелем, происходивший однажды вечером в замке Во.

Далее закончил: Шпиттелер, «Прометей и Эпиметей» – сочинение, которое как по тематике, так и по языку атлетически возвышается над литературой начала 1900-х гг., оно выросло на исконной, цельной языковой почве. Среди стилистических особенностей мне бросилось в глаза неоправданное употребление генитива: «Sie entgegnete leidenschaftlichen Errotens»(Она ответила, страстно зардевшись (нем.).) или «Machtigen Schrittes zog er davon».(Могучим шагом он удалился (нем.).) В том случае, когда желательна подобная краткость, она в нашем языке может достигаться только при помощи партиципов.

Я подвязывал в саду вьющиеся бобы. Их побеги, наделенные необычайно тонким чувством осязания, заворачиваются в левую сторону в поисках опоры и при этом нередко натыкаются на другой такой же ищущий побег, оба побега перепутываются между собой и весь моток остается лежать в пыли. Но стоит хотя бы одному уцепиться за жердь, он помогает выпрямиться и своим соседям, поскольку путь найден. Практическое указание.

Это зрелище заставило меня задуматься об экспериментах такого рода, которые основаны на том, что жизнь пренебрежительно трактуется как некая отрасль механики. Искусственное копирование различных форм жизни, как это, например, сделано у моего учителя Бючли в его работе о разновидностях пены, выдает желаемое за действительное. Такой исследователь сначала подкладывает наседке яйца разных видов и наблюдает, как курица пестует подкидышей с такой же любовью, как собственных цыплят. Затем он подкладывает ей тряпичных цыплят и даже деревянные чурбачки и опять наблюдает ту же преданную заботу. И все это ради того, чтобы доказать, что тут действует система раздражителей и реакций. Из этого выводится вселенская формула.

В этих расчетах упущено одно – то, что природа всегда платит своим творениям полновесной монетой и не подсовывает им фантомов, а одаривает живыми существами, способными привести в восторг не только курицу, но даже большого художника.

Конечно, мы можем что угодно вложить в природу и что угодно получить от нее в ответ, ибо природа неисчерпаема и на каждый вопрос у нее припасен ответ. Курица умнее ученого: даже самые нелепые ошибки свидетельствуют в пользу великой матери и могущества ее любви.

Познание природы есть самопознание высшего уровня; ты видишь, как лучшие умы старательно шлифуют блестящие зеркала, в которых обнаруживается ее лик. Поразительно, сколько умственных сил тратится на доказательство того, что мир – это пустая бессмыслица! Так ревностно можно отстаивать лишь то дело, в котором затронут личный интерес.

Кирххорст, 13 июня 1945 г.

Краснеет рябина. Я начал чтение Иисуса Сираха, одного из учителей земной жизни. В то время как премудрости Соломона указывают в качестве конечной цели человеческого существования смерть, потусторонний мир и суд, здесь ставятся вехи земного пути.

Продолжаю читать Тальмана де Рео. В анекдоте, посвященном маркизу Рамбуйе, отмечается добрая черта одного придворного, который более всего старался вести себя так, чтобы его ненароком не поймали на слове: когда кто-нибудь спрашивал его, который час, он вместо ответа вынимал часы и показывал циферблат.

Пополудни приходил Розенкранц, и мы с ним съездили в Бургдорф. На обратном пути мы сделали остановку в лесочке Бейнгорна и собирали растения; он показал мне ту игру природы, из-за которой получил свое название папоротник орлец. Оказывается, если острым ножом разрезать его корень, то на срезе можно увидеть рисунок, напоминающий очертания гербового орла.

Вернувшись, мы застали в саду Гуго Кёртцингера, друга Барлаха[79]79
  Барлах Эрнст (1870–1938) – график и скульптор, переосмысливавший под влиянием экспрессионизма всю немецкую историю. После 1933 г. его скульптуры были признаны нацистами декадентскими. В ряде случаев его произведения были уничтожены нацистами, так произошло с памятником павшим в Первую мировую войну в соборе в Гюстрове (бронза, 1927).


[Закрыть] и хранителя его наследия. Он обратился ко мне с предложением принять участие в раскрытии наследия этого художника, но я знаю, что это не мое призвание. Наряду с еще неизвестными скульптурами там есть большое количество дневниковых записей и роман, рукопись которого зарыта в земле.

Один рисунок, который запечатлел черты покойного на смертном одре, глубоко поразил меня выражением необыкновенного страдания, следы которого сохранились на мертвом лике. Ему пришлось пройти ни с чем не сравнимый крестный путь, потому что характер его принципов противоречил эпохе, как ничей другой. Такую глубоко теллурическую натуру, очутившуюся в мире, где царят люди плоского солярно-рационального склада, можно сравнить с растением, вырванным с корнями из тучной почвенной тьмы, чтобы мучительно зачахнуть на ярком свету. То, как он увял и зачах, с ужасающей точностью запечатлелось на его посмертной маске. В руки, в которых оживали дерево и земля, люди вкладывали стекло и железо.

От Кёртцингера я узнал новость, которая меня глубоко расстроила: оказывается, Майоль,[80]80
  Майоль Аристид (1861–1944) – французский скульптор, находился под значительным влиянием Поля Гогена. Гуманистическое и реалистическое искусство Майоля оказало значительное влияние на многих скульпторов XX в.


[Закрыть] чрезвычайно высоко ценивший Барлаха, убит своими соотечественниками. Среди мыслей, которые освещали для меня наше время, была и мысль о том, что есть у нас этот добрый старый мастер, живущий в уединенном приюте в южных горах среди мрамора и роз, который, довольствуясь кусочком хлеба и глотком вина, создает для нас правильную меру, словно некий архаический бог. Убить этого человека значило убить последнего оставшегося у них грека. Злые вести приходится слышать, вот и оттуда тоже. Через пленных получил первую почту из Парижа.

Кирххорст, 15 июля 1945 г.

Разгар лета – последние два дня стояла большущая теплынь. Видишь, как на глазах поспевают растения не только в дневное время, но и в ночной духоте, когда все растет. Сегодня, в воскресный день, с утра подрезал помидорные пасынки, выросшие из боковых глазков, по праву садовника определив легитимную границу. Когда при этом занятии видишь, как падает наземь листва, представление о боли отступает перед представлением о благодетельности того, что мы делаем, ведь мы видим, каким останется растение в целом. Наверное, так же мы сохраняли бы спокойствие, если бы могли наблюдать работу руки, которая занята окулированием человека и народов в садах, недоступных нашему взору.

Мы посмеиваемся над своими детскими мечтами, когда хотели стать водителями паровозов, и так с каждым новым десятилетием над теми воздушными замками, которые рисовала нам фантазия в предыдущем. На жизненном пути впереди нас бегут мечты о счастье, вставая перед глазами как фата моргана над песчаной пустыней. Затем они опадают, словно листва при смене времен года. Ни одно сокровище, какое способен измыслить наш дух, не способно нас удовлетворить. То есть мы невообразимо богаты. Нужно только терпеливо дожидаться плодов, которые обещает нам вешний цвет мимолетной яркой мечты.

Если бы нам не помогал высший разум, то в погоне за иллюзией мы прошли бы, не заметив, мимо самого лучшего. Поэтому лампа Аладина и кольцо рыбака Джудара оказались бы для нас роковым даром, поскольку в качестве реализаторов низшего рода отвлекли бы нас от осуществления наших высших задач. Они уводят нас в сторону больших чисел и пространственных приобретений. Это справедливо в отношении всей магии в целом, власти и сокровищ вообще.

Пополудни был с молодым Гауштейном на торфяниках, чтобы посмотреть, высох ли торф. Узнал в связи с этим народное название дождевика, в языковом плане оно напоминает собой колорит крестьянского Брейгеля. Вообще вся пластика стиля связана со скотиной и землей, как в древних поселениях. Например, старик Гауштейн собрался опять сам откармливать для себя поросенка, не хочет быть в нахлебниках у молодых. «Не хочу, чтобы меня кормили из решетки», – говорит старик, подразумевая решетку, через которую подается корм скотине.

Кирххорст, 18 июля 1945 г.

К числу неприятных модернизмов относится выражение «Ich spreche inn».(Я говорю с ним. (нем.)) Употребление глагола sprechen как переходного придает ему механический оттенок; в то же время этот оборот содержит в себе элемент неуважения. Разве можно сказать «Sprach gestern Goethe»(Говорил вчера с Гёте (нем.)) или хотя бы «Sprach meinen Chef»?(Говорил со своим шефом (нем.)) To, что неприличность осознается говорящим, следует из того, что никто не скажет «Der und der sprach mich».(Так-то и так-то говорили со мной (нем.)) Тут уж любители экономной краткости не станут обходиться без предлога «mit»: «Er sprach mit mir»(Он говорил со мной (нем.)). Этот оборот относится к числу тех, которые возникли с появлением мира автоматов, вероятно, под влиянием телефона.

Кирххорст, 19 июля 1945 г.

Дамоклов меч этих лет имеет то свойство, что нависшая угроза то и дело меняет свою форму. Так, все эти недели мы прожили в ожидании того, что в любой день наш дом может быть конфискован; между тем воинские части, которые собирались здесь расселиться, нашли в Биссендорфе жилье лучше нашего. Таким образом, оказалось даже к лучшему, что толпы беженцев, которым мы давали у себя пристанище, разорили нашу ванную и прочие удобства.

В таких случаях ты с чадами и домочадцами в мгновение ока оказываешься на улице, а вернувшись, почти ничего не находишь на месте, как нам не раз приходилось слышать от потерпевших. Похоже, что эта статья великого разграбления кем-то заранее предусмотрена, так как, покидая дом, запрещено забирать с собой имущество. Безоговорочная капитуляция отменяет действие гаагской конвенции. Это принадлежит отжившему прошлому.

Дороги по-прежнему запружены народом: на юге это сотни тысяч изгнанных из Судет, у нас же – крестьяне и помещики из Восточных провинций, которых в одночасье согнали с их земельных владений. Они едут по дороге в телегах, которые вместо брезента покрыты коврами. Другие, ограбленные по дороге, бредут пешком.

Степень свободы неизбежно продолжает уменьшаться: я говорю о свободе во всем мире. Ведь все эти черточки только на взгляд одноглазого могут показаться чем-то изолированным и тем более положительным. Их влияние распространяется в разные стороны.

От свободы, как и от собственности, остается нынче ровно столько, сколько ты носишь в себе. В сущности, свобода и собственность идентичны, это – исконное равенство. Та свобода, какую дает нам собственность, является его слабой реализацией.

Кирххорст, 21 июля 1945 г.

Безоговорочная капитуляция. Она сопряжена с тотальной войной как ее противоположность; за крайним напряжением следует полное бездействие. Клаузевицу[81]81
  Клаузевиц Карл фон (1730–1831) – прусский генерал, выдающийся военный теоретик.


[Закрыть] такое положение еще не знакомо. Его «абсолютная» война хоть и преследует цель навязать противнику свою волю, однако реальная война вводит это стремление в умеренные рамки, сводя его к политическим соображениям и возвращая к договорному соглашению. Война ведется не двумя взаимно уничтожающими друг друга силами, но представляет собой «напряжение между двумя разобщенными элементами», которое разряжается в результате ряда электрических ударов. Правда, Французская революция приблизила реальную войну к абсолютной, смазала грань между политикой и войной. «Ни с чем не считающийся Бонапарт» неуклонно вел дело к тому, что оно и дальше развивалось в том же направлении. Но столь же неуклонно каждый шаг на этом пути вызывал соответствующее противодействие. Глава о «Вооружении народа» до сих пор сохраняет значительный интерес. Клаузевиц рассматривает его как необходимое зло, как узаконенную анархию, требующую больших ограничений, так что вопрос о том, признает ли он это полезным или скорее вредным, остается открытым. Оно эффективно только во внутренних делах. Вооружение народа представляет опасность для стратегии, угрожая размыть ее, как облако.

Очевидно, что война в России и в Испании произвела на него более сильное впечатление, чем канонада под Вальми. Повсюду заметно недоверие, с которым пруссаки вступают в XIX век. Он задается вопросом, можно ли восстановить ту грань, которая пролегала между реальной войной, которую он называл «половинчатой», и войной абсолютной, что, очевидно, было бы ему по душе. Абсолютный дух никогда не должен терять контроля над реальной войной; он должен прервать эту войну, как только намечается угроза безнадежного положения. Физическое насилие – это средство для достижения определенной цели, а не цель, ради которой существуют средства. Война – это одновременно вражда, арена действий и средство; в первом случае она ведется народом, во втором армией и полководцем, в третьем – правительством. Таковы взгляды мастера военного искусства, руководителя военной школы.

Клаузевиц участвовал в войне 1813 года в качестве офицера русского генерального штаба. И все же я удивлялся, встречая его книгу в русских народных библиотеках. Он еще весь принадлежал классовому государству, Кант ему был ближе, чем Гегель, и, хотя он работал в бюро Шарнхорста, кабинетные войны были ему все-таки ближе, чем народные. Его войне свойственна контролируемая динамика и в значительной мере своя архитектоника. Он любит архитектурные образы, пользуется такими выражениями, как «театр военных действий»; полководец занимает у него центральное положение, как обелиск, и все дороги сходятся возле него.

Ход наших войн уже не соответствует теории Клаузевица. У Клаузевица кульминационным моментом войны является решающее сражение, после которого она идет на спад; дух сталкивается с сопротивлением материи. Сегодня центр тяжести переместился на окончание; мощь усилий нарастает. Это позволяет сделать заключение, что роль духа в этом процессе уменьшается, роль воли усиливается, а также что на первый план выходят стихийные силы. Мощь лавины тоже неуклонно возрастает, большой пожар сжигает все до фундамента.

Консервативный дух стремится к сохранению даже там, где это касается противника; это заложено в его природе. Бисмарк в этом отношении даже по сравнению с Вильгельмом I и Гарри Арнимом[82]82
  Арним Гарри граф фон (1824–1881) – немецкий дипломат, с 1872 г. посол в Париже. На этом посту проявил несогласие с Бисмарком. По настоянию Бисмарка был отправлен в отставку. Поскольку по уходу со службы присвоил себе некоторые важные документы, Бисмарк настоял на суде над ним. Был приговорен судом из-за злоупотреблений к 9 месяцам тюрьмы. Бежал за границу и в 1876 г. опубликовал в Швейцарии мемуары, разоблачавшие авторитарные методы руководства внешнеполитическим ведомством Германии Бисмарком. Заочно за эту публикацию был приговорен к каторге.


[Закрыть] был уже аморален. Для Клаузевица безоговорочная капитуляция имела бы хоть какой-то ограниченный смысл только в войне крепостей. Он признал бы и решающее сражение, как это в свое время еще делал Людендорф, который советовал правительству идти на переговоры после кульминации всех усилий в 1918 году. Сегодня это считается государственной изменой; а Роммель, предвидя результат вторжения 1944 года и тем самым исход войны, не позволил себе в этом отношении ничего, кроме намеков. Государства превратились в крепости, а характер решающего сражения распространился на всю продолжительность и весь объем военных действий. Война ставится на конвейер, на котором она утрачивает оперативный характер и принимает самую бездуховную форму войны на износ, в которой нет отхода на зимние квартиры, зато разыгрывается длинный эндшпиль при отказе от подведения итога, хотя он и предсказуем.

Чего-то подобного опасался Клаузевиц, хотя тогда еще не было речи ни об электрическом телеграфе, ни о железных дорогах. В своей главе «О характере нынешней войны» он констатирует, что «государство, обладающее большими пространствами, нельзя завоевать (что, следовательно, полагалось бы знать заранее)».

В этих условиях он предвидит опасность замораживания военных операций:

«Нетрудно уразуметь, что те войны, для которых используется полновесная сила противостоящих наций, должны иметь иной характер, нежели такие, где все рассчитывается, исходя из соотношения регулярных армий. Прежде регулярные армии были похожи на флот, сухопутные силы на морские силы в их отношении к остальному государству, и потому сухопутное военное искусство имело нечто общее с морской тактикой, что оно теперь совершенно утратило».

Клаузевиц стремится объяснить, каким образом гений «абсолютной» войны должен уживаться с «реальной» войной, которая после 1789 года уже ведется между государствами, в которых решающая роль, будь то de facto или в идеале, принадлежит гражданину. В той разновидности войн, которые ведут между собой рабочие, Клаузевиц, вероятно, усмотрел бы не что иное, как варварскую утопию, хотя он так же, как и Токвиль,[83]83
  Токвиль Шарль Алексис Клерель де (1805–1859) – французский историк, теоретик государства и политик. В 1848 г. – член Национального Собрания, с 1841 г. – член французской Академии.


[Закрыть] уже имел представление о крупномасштабном пространстве.

«Моя честолюбивая цель состояла в том, чтобы написать такую книгу, которая не будет забыта через два или три года». Эта цель была им достигнута. С тех пор как вышло его сочинение, к нему постоянно обращаются для изучения того «математического фактора», который кроется за обыкновенными реалиями войны и ее случайностями. У него и сегодня можно вычитать много полезного даже о таких вещах, которых нет в его книге. Чувствуется наступившая ущербность. В то же время вместе с утратой формы проясняется складывающееся положение. Усиливается роль рока; уменьшается свобода.

Кирххорст, 24 июля 1945 г.

Как всегда, утешением остаются книги – эти легкие кораблики для странствий во времени и пространстве и за их пределами.

Пока еще под рукой находится книга и есть досуг для чтения, положение не может быть безнадежным, совсем уж несвободным. В «Лесочке 125» нас справа и слева обошли новозеландцы. Над нашими земляными норами, по которым одновременно вели огонь своя и английская артиллерия, разразился грозовой ливень. Я лежал на деревянном настиле над лужей грунтовой воды, прикрытый сверху простым листом волнистого железа. Но в то же время я был в Берлине периода грюндерства, так как читал «Смуту и блуждания» Теодора Фонтане.[84]84
  Фонтане Теодор (1819–1898) – немецкий писатель, автор произведений из бюргерской жизни


[Закрыть] Мне даже кажется, что в памяти живее сохранились подробности романа, чем окопные невзгоды. Это свидетельствует о той духовной свободе, которую способно даровать нам произведение искусства. За это нужно быть благодарными автору. Он дарует бесценное утешение.

Сегодня я закончил второй том Тальмана де Рео. Это чтение, словно телескоп, приближает прошлое во всем многообразии его живых черт. Прах могил, фамильных склепов пробуждается от мертвого сна и, приняв живое обличье, встает перед глазами.

Тальман дает нам представление о XVII веке, причем такое непосредственное, словно ты купаешься в источнике молодости. Точно так же хроника Циммер-нов приближает к нам XV и XVI век; даже странно, что оба этих бесценных произведения были найдены на чердаках старинных замков. Почувствовать XVIII век дает Сен-Симон. Ход всемирной истории можно проследить по галерее мемуаров, которая тянется параллельно ей, как анфилада кабинетов Версаля тянется параллельно большому зеркальному залу.

Кирххорст, 29 июля 1945 г.

Непрестанный поток, который шумит на дорогах, приносит нам много посетителей. Среди них был и авиаконструктор Шмиц, который теперь разводит помидоры и цветы в Нейвармбюхене. Реактивные истребители, ракеты дальнего действия и другие средства уничтожения, о которых прежде толковали шепотом, теперь проступают из тьмы.

Кроме того, к нам наведался полковник Шер, с которым я еще раз поговорил о парижских днях, с тех пор как раз исполнился год. В них тоже многое стало видеться отчетливее. Наши беседы в «Рафаэле» подслушивала служба безопасности, пользуясь услугами обслуживавшего номера официанта, который пользовался всеобщей симпатией, причем никто не догадывался, что он хоть одно слово знает по-немецки. Однажды он попался им на крючок и вынужден был откупаться, шпионя за посетителями и докладывая на авеню Фош обо всем, что он слышал, прислуживая за столом.

Услышав эту новость, я точно прозрел. К чему были все меры предосторожности, наша внутренняя служба безопасности с ее сложнейшим аппаратом? Очевидно, в нашем восприятии есть слепое пятно: как раз самого простого, самого очевидного, всего того, что нам так знакомо из дешевых шпионских и детективных книжонок, мы не замечаем. Этого человека я видел каждый день, и у меня ни разу не мелькнуло ни малейшего подозрения, я часто дарил ему сигареты для жены, которая много курила. Полицейские всегда пользуются в своей работе одними и теми же приемами, как птицеловы для ловли птиц или удильщики для ловли рыбы.

Причем у них такая же страсть к своему делу. И они всегда добиваются успеха.

При таких встречах я замечаю, как пережитое обретает форму от повторного пересказа. Незначительные обстоятельства исчезают, уступая место характерным чертам, заостряясь в исторический анекдот. Сильнее проступают элементы драматизма. Рассказанная история тоже выигрывает от использования двух основных средств поэзии: выделения главного и отбрасывания лишнего.

Я предполагаю, что девять десятых гениальных высказываний и остроумных реплик, которые донесла до нас история, были придуманы задним числом, появились запоздалые остроты или по крайней мере не сразу были отточены до блеска. Это только усиливает историческую достоверность, которую не следует путать с фотографической точностью.

Кирххорст, 30 июля 1945 г.

Хотя известия, просачивающиеся сюда с Востока, зачастую противоречат друг другу, среди них нет ни одного хорошего, так что с уверенностью можно сказать, что страсти, которые там происходят, превосходят все мыслимые страдания, когда-либо выпадавшие на долю людям. В особенности изнасилования совершаются, судя по всему, совершенно открыто, как одно из средств, при помощи которых хотят полностью сломить волю обезоруженного противника.

Один из беженцев рассказывал мне, что в одном берлинском бюро были жестоко покалечены две молодые машинистки. Об этом сообщили русскому коменданту, который прислал штабного врача посмотреть, каково состояние лежащих на полу девушек. Результат своего обследования он подытожил словами: «Нечего притворяться!»