Текст книги "Фридрих II Гогенштауфен"

Автор книги: Эрнст Вист

Фридрих продолжал победный марш через границы папского государства. Многие города и деревни добровольно открывали перед ним ворота, среди них Монтефиасконе, Витербо, Орта и Сутри. Уже в феврале Фридрих подошел к Риму на расстояние однодневного марша. Было ли большинство жителей Рима сторонниками императора, неизвестно. Доподлинно известно, что существовала сильная проимператорская партия под руководством сенаторской семьи Колонна.

Папа возвратился в крепость Ангелов. С ним оставались лишь несколько верных ему людей. Но старый, внушающий благоговение человек еще пылал священным огнем: он никогда не колебался, никогда не сомневался в божественной воле своей миссии.

Однако император, развернув войско во всю мощь перед воротами Рима, поклялся никогда больше не останавливаться перед ними, как случилось двенадцать лет назад.

По Риму носились слухи. Сторонники папы рассказывали всем, будто император хочет превратить собор Святого Петра в конюшню, алтарь – в кормушку, а собак собирается кормить гостией, телом Христовым.

Сторонники императора, должно быть, подложили в личные покои папы пророческие вирши:

 
Провиденье желает, и показывают звезды и птичий полет:
Вскоре Фридрих, молот мира, воистину грядет!
Рим, издавна мятущийся, заснувший в старом заблуждении,
Будет разбит и никогда не станет главой земного круга».
 

Папа с большим достоинством отвечал тоже в стихах:

 
Провиденье молчит, и звезды молчат,
Ничего не сообщают птицы;
Напрасно стремишься ковчег Святого Петра потопить!
Даже если его раскачать, тот ковчег никогда не потонет.
На что способна Господа длань, испытал уже Юлий, император.
Следуй ему, и узнаешь ты Господа месть.
 

Римляне украсили город лавровыми ветками к прибытию их императора, несли транспаранты, ликовали: «Ессе Salvator! Ессе Imperator! Veniat, vaniat, Imperator!» [28]28
  «Вот ваш спаситель! Вот ваш император! Гряди, гряди, император!» (лат.)


[Закрыть]

Тут распахнулись ворота крепости Ангелов, и вышел папа, окруженный немногочисленными сторонниками. Это случилось 24 февраля 1240 года, в праздник престола Святого Петра, когда судьба папской церкви находилась на краю пропасти. Еще не было ясно, останется ли Рим центром христианского мира или станет чем-то совершенно иным – античным языческим городом императора всего мира.

Римляне упивались глумлением над престарелым человеком, противящемся новому мировому статусу их города.

Папа возглавлял процессию. Посреди бурлящего марева издевок и насмешек он показал сундук с реликвиями – фрагментами от креста Иисуса и головами апостолов Петра и Павла. Язвительному глумлению римлян и власти императора, стоящего у ворот города, он противопоставил духовность Римской церкви, воплощенную в реликвиях. Он указал на головы апостолов и воззвал к орущей толпе: «Здесь лежат римские древности, за которые наш город почитают! Здесь церковь и реликвии римлян, которые вы должны защищать до смерти! Я могу сделать не больше, чем любой другой человек, но я не бегу, ибо я ожидаю милосердия Божия».

При этих словах он снял с головы папскую корону, тиару, бережно возложил ее над головами апостолов и воскликнул: «Вы, святые, защитите Рим, ведь римляне не хотят более его защищать».

«О Рим! – как воскликнул один из летописцев, – Шлюха, похотливо предлагающая себя каждому встречному мужчине».

Римляне бросились в объятия папы, казавшегося уже столетним. Он был подобен скале, могучий, непоколебимый в вере, на которой Христос основал церковь. Римляне разодрали императорских львов, уже нашитых на их одеждах. Они радостно приветствовали папу и взяли крест как знак готовности защищать Рим и церковь. Христос изгнал цезаря.

Император стоял под стенами Рима, он, превознесший себя, как никто другой в христианском мире. Император-избавитель, обожествленный человек. Попавший в заключение императорский нотариус взывал к нему: «О гавань благополучия верующих! На Вас, на Ваше благое присутствие устремляем мы свои надежды. О рожденное дыхание нашей жизни, которым Вы своей силой и милостью пробуждаете нас от смерти! На наши страдания изливается милосердие Вашего сердца, выведите сынов Израиля из Египта, пошлите избавление Вашим рабам».

Какое решение примет император здесь, под стенами Рима, император, возвысивший себя сверх всякой человеческой меры?

Вторжение в Вечный город? Наверняка переменчивый народ бросится к его ногам и, полный смущения, забудет экстаз, в который его повергли слабый старец и несколько истлевших реликвий. Императорские орлы победно вознесутся, и цезарь сочетается браком с городом!

Ничего не произошло. Если бы Фридрих II соразмерял поступки с потоком слов, то они стали бы тем, чем являлись на самом деле, – блестящими, надутыми словесными пузырями, уводящими слабого человека и его сторонников от действительности.

Император и его войско отступили! Завоевание Рима не состоялось. С темными проклятиями против «римлян, испивших из вавилонской чаши» и еще более мелочным утверждением: «Лишь малые дети, старые бабы да несколько солдат последовали слезам и мольбам папы и подняли крест против императора» он вернулся 15 марта 1240 года из папского государства в Апулию. Графа Рихарда фон Теате он послал в Витербо с четырьмя сотнями рыцарей. С жестокой яростью он преследовал тех, кто поднял крест против него: одному он выжег крест на лбу, другим отрезал руки, или уши, или нос. Некоторых сожгли живьем или даже распяли на кресте.

Ориентация – дезориентация

Если император Фридрих I Барбаросса после поражения при Леньяно в 1176 году все же понял, что мир с папой неизбежен для процветания империи, то у его внука этот процесс осознания так и не произошел. Правда, Фридрих тоже желал мира с папой, но на своих условиях.

Новый магистр Тевтонского ордена, ландграф Конрад Тюрингский, с ведома императора и по поручению имперских князей вел с папой переговоры. Но переговоры закончились безуспешно, так как папа пожелал включить в мирный договор вопрос о ломбардских союзниках.

Фридрих II остановился возле Брешии, как ранее под стенами Рима. Должно быть, тогда произошла переориентация его политики.

Затем дорога привела его обратно в Германию для укрепления власти его швабского дома, подкрепленного теперь Австрией Бабенбергов. Эти два герцогства, собравшиеся под рукой Фридриха, могли стать коалицией имперских князей и вновь укрепить королевскую власть в Германии. Через двадцать пять лет Рудольф Габсбург (1273—1291 гг.) пойдет по тому же пути и откроет для династии господствующее положение в империи на семь столетий вперед. Никакой папа не смог бы долго препятствовать Фридриху II, если бы тот опять завладел механизмом германской королевской власти, и даже гордому Милану пришлось бы склониться.

Но Фридрих думал о Западной Европе не из Германии, его исходной точкой являлась Италия. В длинной череде германо-немецких императоров он не был в истинном смысле немецким, он был римским цезарем, обращенным в прошлое, к античным образцам.

Для него Италия и итальянское государство были единственным представлением о будущем и задачей всей жизни. Но он не сумел осознать, что на тот момент единство Италии не сделалось целью итальянского мышления, и, таким образом, он создавал там государство принудительное.

Вернувшись из Рима, император поехал в любимую им Фоджию в Апулии. Там он принял делегацию сорока семи сицилийских коммун, намереваясь установить им новые налоги, называемые коллектами. Финансовые потребности императора оставались поистине чудовищными. Ему не хватало жесточайших налогов, взимаемых в королевстве, но они в конце концов натолкнулись на естественные границы. Займы брались под ростовщические проценты. Закладывались даже суммы будущих налогов. В Риме, Венеции, Генуе, Пизе, Флоренции, даже в Вене появились агенты императора для получения кредитов. Император проявлял безграничную изобретательность. Так, например, знаменитые золотые аугусталены он приказал чеканить из кожи, приняв обязательство со временем обменять их на золотые. Чтобы выполнить обещание, он использовал последний резерв королевства – золотые и серебряные сокровища церквей. Это укрепило его прозвище «настоящий антихрист», что неудивительно.

Но денег все время не хватало: италийское тираническое государство поглощало уйму средств. Целая армия апулийско-сицилийских чиновников хлынула в имперскую часть Италии. Судьи, нотариусы, сборщики налогов или императорские подесты – все прошли школу чиновников Фридриха. В те времена в Италии возникла поговорка про апулийское ярмо, когда безжалостная, выкованная в сицилийском королевстве форма правления подавляла и вымогала по всей Италии.

Через шесть недель император опять стоял перед Римом. Опять он медлил у стен города, пока делегация германских имперских князей, возглавляемая магистром Тевтонского ордена ландграфом Конрадом Тюрингским, вела с папой переговоры о новом мире. Когда процесс затянулся, император ушел на север.

Болонья в союзе с Венецией захватила верный императору город Феррара. К тому же Равенна в минувшем году перестала быть союзницей императора, и господство Фридриха оказалось под угрозой. Вскоре император прибыл в Равенну, сдавшуюся после шестинедельной осады. Следующей стратегической целью являлась Болонья. Но сначала было необходимо взять маленькую, но хорошо укрепленную Фаэнцу, расположенную к югу от Болоньи, которая могла бы угрожать тылу императора.

Несмотря на отрицательный опыт при Брешии, показавший, как трудно взять хорошо укрепленный город, император пустился в рискованное предприятие. Ему пришлось окружить весь город и, кроме того, построить деревянные казармы для войска, так как надвигалась зима, а осада затянулась на долгие восемь месяцев. Пытаясь вызволить борющуюся Фаэнцу, флот венецианцев напал на апулийские прибрежные города Термолу и Васто и спалил их дотла. Когда ему также удалось захватить императорскую галеру, возвращавшуюся из Иерусалима, то император в слепой ярости приказал зашить в кожаный мешок, повесить на виселице и умертвить в мучениях захваченного в бою при Кортенуова миланского подесту, сына венецианского дожа Пьетро Тьеполо. Только в апреле 1241 года храбрая Фаэнца сдалась.

Как мы помним, незадолго до второго отлучения от церкви в марте 1239 года император Фридрих II написал кардиналам письмо, где именовал их «заседателями Святого Петра, сенаторами и ангелами мира» и призвал их собрать весь христианский мир на большой собор, состоящий как из высокопоставленных священников, так и из светских князей. Он, Фридрих, готов выступить перед собором против обвинений папы и доказать свою невиновность.

Остается непонятным, почему он сам не использовал императорское право созыва собора.

Собор, требуемый Фридрихом, не состоялся. Зато сам папа подхватил эту идею с ничего не означающим заявлением, что «будут обсуждаться мирские и церковные дела». На самом деле речь шла о суде над императором с последующим его смещением.

Папа без всякого стеснения вел переговоры с предполагаемыми кандидатами на трон. Датский принц, выбранный папой, отказался. Французский королевский дом, в котором еще со времен Карла Великого были живы мысли о французской империи, объяснил через выбранного кандидата, брата короля Людовика IX (Святого), графа Роберта де Артуа: «Для того, кого королевская кровь смогла вознести к трону Франции, это более приемлемо, чем быть каким-то императором, получившим трон только через выборы».

Фридрих, прослышав о планах папы, поклялся страшно отомстить. Он перешел к прямым действиям и объявил государство закрытым для передвижения прелатов на папский собор, из-за чего сам собор теперь стал невозможен, поскольку путь в Рим лежал только через земли императора.

Подданные немедленно получили приказ:

«Поскольку известно не только ближним и дальним, но и всему миру, какая распря распространилась повсеместно из-за Римского священника… Мы считаем нужным и полезным выступить против его дурных козней и попыток… и силой императорских полномочий приказываем под страхом наказания и лишения Нашей императорской милости и объявления вне закона навечно всех прелатов, архиепископов, епископов, аббатов и приоров, как вышестоящих, так и депутатов, которые (пройдут) через Вашу землю на Римскую курию на воде или на суше… задерживать их, приставать к ним и захватывать».

Император пытался найти понимание и в рядах церкви. Так, 27 февраля 1241 года он писал в генеральный капитул доминиканцев:

«И в то время как Мы проходили через Эмилию… тот Римский священник выдумал новый способ вредить Нам: он под прикрытием собора созывает наших бунтовщиков и врагов со всех сторон, дабы, как только они прибудут, поддержать их в восстании…»

Опять появилось письмо императора ко всем королям Западной Европы. Он клеймит папу за союз с еретиками, бунтовщиками и врагами империи, за созыв совета его врагов для свержения его, императора, с трона. Он апеллирует к лояльности монархов, представляет себя козлом отпущения, оберегающим остальных князей от нападок папы.

Его собственные клятвопреступления забыты. Он все еще не понимает, что общая концепция его политики не может не вызвать сопротивления папства и курии. Он заклинает королей с пониманием отнестись к закрытию им границы и пишет:

«Мы сердечно просим Ваши королевские величества сообщить Вашим королевским указом, всем и каждому прелату Вашей страны, что никто не прибудет на церковный собор, надеясь на Наше надежное сопровождение. Даже если бы Мы охотно, из-за особой любви, которую Мы к Вам питаем, встретили бы подданных Ваших стран, тр ни в коем случае не подобало бы Нам безразлично вынести сверхвеликую дерзость тех, кто легкомысленно не уважает Наш запрет и следует призыву Нашего врага».

Приказ игнорировать собор выполнили только прелаты империи (немцы, сицилийцы) и некоторые италийские епископаты. Но прелаты из Франции, Англии и Испании не могли отказаться от приглашения папы прибыть в Рим.

Из соображений безопасности папа рекомендовал священникам избрать путь по морю через Геную, откуда они могли добраться до устья Тибра. Морской путь оплачивался из папской казны. Но она была пуста. И тут мы вам продемонстрируем такой шедевр финансирования, от которого наши сегодняшние банкиры и министры финансов побледнеют от зависти.

Морская республика Генуя потребовала за путешествие прелатов три тысячи пятьсот фунтов при условии немедленной оплаты тысячи фунтов и остаточного долга в две тысячи пятьсот фунтов через месяц, перед отъездом прелатов.

Таким образом, участвующий в переговорах прелат имел не только тысячу фунтов немедленной оплаты, но и две тысячи пятьсот фунтов остаточного долга. Итак, он взял взаймы у генуэзских купцов тысячу фунтов и понадеялся на то, что сможет оплатить за один месяц до отъезда подлежащий оплате основной долг в две тысячи пятьсот фунтов. Оборотистые генуэзцы, в случае нарушения договора, заложили в нем штраф в тысячу фунтов, за который Римская церковь отвечала своим имуществом. Папа принял все это. Он непременно желал собора для окончательного расчета с императором, так часто переигрывавшим и обманывавшим его.

Несмотря на все коммерческие дела, в Генуе существовала сильная проимператорская партия. Во главе ее стояли большие дворянские семьи Дориа, Спинола, Грилли, де Мари и многие другие. Через них император знал, какие договора заключались зимой 1240/41 гг.

Император выставил двадцать семь галер сицилийского флота под командованием адмирала Ансельдуса де Мари, генуэзца, до февраля 1241 года пребывавшего в Генуе и прекрасно осведомленного обо всех папско-генуэзских договоренностях. Адмирал де Мари уже в марте отплыл в Пизу, где присоединился к равному по численности пизанскому флоту.

25 апреля прелаты поднялись на борт в порту Генуи. Генуэзский флот находился в таком плачевном состоянии, что англичане, имеющие опыт в судоходстве, отказывались садиться на корабли. Все остальные – прелаты из Ломбардской лиги, французы, испанцы – взошли на борт под звуки горна. Флот прошел Пизу и направился через узкий путь Пьомбино. Восемь дней продолжался морской путь, и римский порт Чивитавеккья был уже недалек, как вдруг 3 мая 1241 года императорский флот, укрывавшийся между островами Монте-Кристо и Джильо, внезапно напал на генуэзскую флотилию. В кровавом бою он одержал победу. Было потоплено три генуэзских судна. Находящиеся на них прелаты утонули, среди них и архиепископ Безансона. Двадцать два судна захватили в плен, и только три, с испанскими прелатами на борту, достигли спасительной Генуи.

Воодушевленный триумфом, император сообщал своему шурину, английскому королю:

«…И когда Наши галеры атаковали их галеры, наивысшее воинство, взиравшее с высоты и судящее по справедливости, ибо оно знало их путь, их исключительную злобу и их ненасытную алчность, своей милостью отдало легатов и прелатов всех одновременно в Нашу власть и волю, от которой они не могли уйти ни на суше, ни на море… На них (галерах) в Наши руки попали три названных легата, вместе с архиепископами, епископами, аббатами и многими другими прелатами, а также послы и представители князей церкви, число которых насчитывает более сотни, наряду с посланниками бунтующей Ломбардии».

Победа явилась для Фридриха подтверждением божественности его миссии. Его торжество над папой еще более увеличилось после победы верной императору Павии над Миланом при Монтелонго 11 мая 1241 года.

Маттеус Парижский повествует о страданиях плененных прелатов: «Им пришлось по приказу императора проделать долгий, продолжающийся около трех недель морской путь, пока они не прибыли в Неаполь и не были помещены под строжайшую охрану в находящуюся по соседству с городом, окруженную со всех сторон морем крепость. Но не для всех заключение было одинаково тяжким, потому что положение палестринца было наихудшим. (Имеется в виду Якоб Палестринский, которого император особенно сильно ненавидел.) Все сразу слегли от болезней и смертельной слабости. Во время долгого переезда они были связаны и очень стеснены, измучены зноем, с роящимися вокруг мухами, жалящими, как скорпионы, истязаемы голодом и жаждой и обречены на любые оскорбления подлых матросов… И вскоре после этого (26 июня 1244 г.) господин епископ из Пренесте, послушный папе до самой смерти, упокоился навек, покинув мир страданий».

По утверждению брата Томаса, капеллана кардинала Райнера де Витербо, бывшего одним из заключенных, в темницу бросили более шестидесяти прелатов, а именно: легатов, кардиналов, архиепископов, епископов, аббатов. В небольшом доме близ Неаполя, все они подобно свиньям лежали в одеждах, пока их не разделили и не отправили в другие тюрьмы.

И что предпринял папа? Он пережил падение Фаэнцы, морское поражение при Монте-Кристо, триумф Павии над Миланом и не отступил ни на йоту от своей позиции. Фридрих оставался врагом, его следовало победить, а не заключать с ним мир. Плененные прелаты молили папу о помощи, об освобождении. Но он просил их терпеть за веру, как Христос терпел на кресте. Старик, будучи уже на пороге смерти, остался верным святым убеждениям.

Народы удивлялись императору, совершавшему то, что никто до него не мог себе позволить. Захватить сотню священников высокого ранга и бросить их в темницу, как преступников! Наверняка раздавались и возгласы похвалы и одобрения тому, кто сумел поставить в рамки Рим и клерикалов. Но из более позднего дополнения к предсказаниям «великой сивиллы» до нас дошло:

«Море покраснеет от крови святых. Они будут увезены как пленники и как украшение невесты агнца (то есть церкви) в Париполоме (Неаполь). Агнец по виду, волк по деяниям (Фридрих) (разорит) гнездо философов, сорвет цветок Эмилии (Фаэнца). Вскормленный молоком невесты агнца, то есть церкви, вначале возвысившей Фридриха, он будет попирать ее ногами и унижать».

Зазвучали и другие голоса, полные сомнения и неприятия поведения человека, поистине не знавшего меры. Трубадуры, до сего времени воспевавшие императора, отдаляются от него, говорят о слабых сторонах человека, незадолго до этого прославляемого ими. Самый верный императору трубадур, Гилельм Фигуэйра, обозначил новый курс:

«Лучшие знатоки порицают его поступки, но я не хочу его порицать, вернее, я (просто) назову его плохим правителем, исполненным интриганства, алчным и жадным, из тех, кто не стыдится и не чурается чего-нибудь плохого…

И если он верит в победу над ломбардцами, как будто уже они полностью в его воле, почему он охотится в кустах и засаде, с собаками и леопардами? И зачем ему слоны? Вероятно, император глуп, несведущ и к тому же бездельник, раз он не доводит до конца задуманное им».

Годом позже, в 1240 году, приговор трубадура Ука де Сан-Сири становится еще более суровым:

«Все должно прийти к благоприятному завершению, и Господь должен возвысить благородные убеждения, и порядочность, и церковь против того, кто не верит ни в Бога, ни в церковь, ни в жизнь после смерти, не верит в рай и говорит, что наступает ничто, когда исчезает дыхание. Жестокость забрала у него милосердие и сострадание, и он не боится совершать ужасные грехи, а все хорошие поступки обесчещивает и унижает и прекращает их…

И мы хотим пойти завоевывать государство там, в Апулии, ибо тот, кто не верит в Бога, не должен владеть страной».

Не предвещает ли текст поход Карла Анжуйского двадцать лет спустя, с тем чтобы отнять у Штауфенов Королевство обеих Сицилии?