Текст книги "Папа Сикст V"

Автор книги: Эрнесто Медзаботта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Разве еще открыто что-нибудь новое? – спросил Сфорца.

– Нет, но и старого довольно, – отвечал де Марти, – множество фамилий Рима в трауре, так как их родные умерли отравленными.

– Может ли это быть? – вскричала Анжелика. – В Риме при папе Сиксте V существуют отравители! Это что-то невероятное, да, наконец, какая же их цель?

– Цель очень просто объяснима, – отвечал будущий кардинал, – предположите, например, что один из ваших страстных обожателей хотел бы поднести вам мешки червонцев, но этому желанию противится отец, мать или дядя. Что делать в таком случае влюбленному? Понятно, надо прибегнуть к радикальным мерам, т. е. к яду, для того чтобы заполучить в свои руки богатство.

Молодой граф Проседди слушал с особенным вниманием речь будущего кардинала; глаза юноши блестели, и руки дрожали до такой степени, что он пролил из стакана вино, поднося его к губам. На волнение юноши никто не обратил внимания, все были заинтересованы обсуждением затронутого вопроса.

– Однако, милый синьор, – возразила куртизанка, – все эти господа отравители, вероятно, забывают, что царствует Сикст и что яд оставляет следы, которые медики легко открывают?

– В том-то и дело, что современные отравители употребляют яд, не оставляющий никаких следов. Последний раз князь Челяроза умер скоропостижно; его сын, обремененный массой долгов, был заинтересован в смерти отца: понятно, подозрения тотчас пали на молодого князя. По приказанию римского губернатора было назначено строгое следствие и судебно-медицинское вскрытие трупа. И что же нашли самые знаменитые медики? По их общему приговору, смерть князя произошла от болезни сердца, и вследствие такого заключения медиков молодой князь был отпущен на свободу. Затем по приказанию папы были произведены самые тщательные исследования шести трупов скоропостижно умерших людей. Многих из обвиняемых подвергли пытке, и все эти меры не привели ровно ни к чему.

– Таким образом, – воскликнул молодой граф, – все подозреваемые в преступлении избегли наказания?

– До сих пор так, – отвечал монсеньор.

– Остается суд Бога и адские муки на том свете! – заметил Карл Гербольд, находивший случай блеснуть своими религиозными убеждениями, как подобало истинному дворянину.

– Адские мучения! – сказал молодой граф. – Но они приходят слишком поздно! Страх адских мук никогда и никого не удерживал от преступлений. Мне кажется гораздо более существенным страх перед палачом.

Монсеньор де Марти обратил внимание на выражение лица молодого графа.

– Посмотрите, – прошептал прелат на ухо Марио, – как блестят глаза этого юноши, какое дьявольское выражение, не хочет ли он последовать примеру князя Челярозы?

– О, это невозможно, – отвечал Марио Сфорца, – его дядя, единственный родственник, польский маркиз и ни в чем ему не отказывает.

– Не знаю, быть может, я и ошибся, – отвечал прелат, – но выражение глаз этого юноши какое-то особенное; нет ли у него другого родственника, которого он хочет спровадить на тот свет?

– Едва ли!

Между тем разговор принял общий характер; приводили разные примеры из истории отравлений высокопоставленных лиц. Карл Гербольд рассказывал ужасные подробности отравлений женщиной брата Генриха III. Красавица Диана де Монсоро – передавал молодой лейтенант – преследовала принца повсюду, кокетничала с ним и, наконец, когда молодой человек, без ума в нее влюбленный, кинулся к ее ногам, отравила его.

– Рим в этом случае имеет преимущество перед всей Европой, – сказал монсеньор де Марти. – У нас практиковались чрезвычайно разнообразные способы отравления: посредством надушенного платка, пожатия руки, цветка и даже святого причастия. В особенности яд был в большой моде в царствование папы Александра VI, как известно, погибшего от яда, приготовленного им для других.

– Признаться, я этого не понимаю! – вскричал Марио Сфорца. – С какой стати отравлять врага и рисковать своей особой? Самое лучшее приказать кому-нибудь из своих молодцов подкараулить ненавистную личность ночью, где-нибудь в узком месте, и делу конец.

– Браво, браво! – вскричал кавалер Гербольд.

– Впрочем, не всегда подобные крайние меры имеют личный характер, – сказал монсеньор де Марти, рассматривая свои выхоленные пальцы, унизанные бриллиантами, – иногда эти меры необходимы для блага государства. Неужели вы думаете, что папа Александр VI питал личную ненависть к кардиналам, которых он отравлял? Ничуть; необходимость того требовала. Война с Романией поглощала массу денег, а государственное казначейство было пусто. Папа Александр VI продавал за деньги вакантные места умерших кардиналов, и эти деньги употреблял на усиление своего государства.

– Значит, вы, монсеньор, – вскричала Анжелика, пораженная цинизмом прелата, – защищаете отравителей?

– Боже меня сохрани, – отвечал синьор. – Но устранение препятствий могуществу государства заключается не в отравлении честного человека, здесь преследуются не личные эгоистические цели, а государственные интересы.

– Монсеньор совершенно прав, – сказал иезуит, величавший себя польским маркизом. – При всяком действии необходимо принимать во внимание последствия. Александр VI, приговоривший шесть кардиналов к смерти, имел в виду не свои личные цели, а благо государства; следовательно, за этот поступок он не заслуживает осуждения. Святая католическая церковь и государство имели нужду в жертве, и Александр VI покорился ей!

Общие аплодисменты были наградой иезуиту за его речь.

– Ну, а вы, Владислав, что думаете обо всем этом? – спросил, иронически улыбаясь, монсеньор де Марти, – Были бы также способны приготовить питье вашему любезнейшему дядюшке, не для того, чтобы сделать ему дурное, Боже сохрани, а для того, чтобы поскорей распоряжаться его капиталами?

– Мне нет надобности прибегать к подобным способам, – резко отвечал молодой граф. – Мой дядя ни в чем мне не отказывает.

– Но если бы это было иначе, – продолжал, иронически улыбаясь, прелат, – вы, конечно, прибегли бы к некоторым героическим средствам? Прекрасно, мой юный друг; вы обещаете много!

Молодой человек что-то хотел сказать монсеньору, но последний завел речь с одной сидевшей за столом куртизанкой.

– Господа! – закричал Гербольд – Кажется, мы все с ума сошли, мы сидим за столом более двух часов и ведем речь только о мертвых и об отраве. Неужели тонкие вина Испании и Греции направили наши умы на такие грустные темы? Если это так, то пусть черт меня возьмет!

– Француз прав, – сказала Анжелика, вставая и поднимая свой стакан, – будем веселиться, к черту все печальные истории. Да здравствует свободная любовь!

Все поспешили чокнуться с хорошенькой куртизанкой.

Началась оргия. Анжелика не принимала в ней участия, она сидела холодная, задумчивая; около нее, или, правильнее, в ногах, на ковре помещался молодой Проседди.

– Анжелика! – шептал он, задыхаясь. – Сжалься надо мною!

– Я уже тебе сказала, что невозможно, – отвечала, невинно улыбаясь, куртизанка, – для меня ты, мой милый, чересчур беден!

– Но если бы я был богат, – лепетал юноша.

– О, тогда другое дело, я бы предпочла тебя всем.

– Я постараюсь разбогатеть, – отвечал молодой граф и вышел из комнаты, не дождавшись появления своего любезнейшего дядюшки, который в это время был занят приятными разговорами с вдовушкой Жеронимой в других апартаментах палаццо.

ОТЦЕУБИЙЦА

ДВОРЕЦ князя Челярозы, построенный самыми богатыми синьорами Арагона в царствование папы Александра VI, находился на берегу Тибра, между мостами св. Ангела и Сикста V. Благородный испанский синьор Челяроза сопровождал в Италию Родевиго, и, когда последний вступил на папский престол под именем Александра VI, испанец был осыпан милостями нового папы. Король испанский вполне разделял симпатии его святейшества. Таким образом, бедный и ничтожный арагонский гидальго сделался именит и богат, получив титул князя Челярозы и множество феодальных замков. Затем, желая возвысить своего сына Валентина, папа женил его на одной из своих родственниц из дома Кандия. Вскоре после смерти папы Александра VI умерла медленной смертью княгиня Челяроза, оставив маленького сына трех лет. Говорили, будто княгиня была отравлена и что, умирая, она прошептала на ухо ребенку следующие страшные слова: «Можешь ли ты, сын мой, отомстить отцу за смерть твоей матери? Если ты отомстишь, то благословляю тебя», – прибавила княгиня и умерла.

Когда князь возмужал, он убил из ружья на охоте своего родного отца. Так гласила молва. Затем, когда князь женился на одной бедной вдове, последствием этого брака было рождение ребенка. Князь не наслаждался отцовским чувством, ему все казалось, что сын убьет его так же, как он убил отца.

Предчувствие князя не обмануло, он был отравлен сыном.

Хотя подозрения против последнего были очень сильны, но ввиду показаний медиков, исследовавших труп покойного и давших заключение, что старый князь умер естественной смертью, заподозренный сначала молодой человек не подвергся никакому наказанию, тем не менее, отцеубийца страшно мучился угрызениями совести, его преследовали видения, он почти не спал и постоянно менял комнаты в своем обширном дворце.

– Как страшен мрак ночи, – всегда шептал молодой человек, подойдя к окну и приветствуя утреннюю зарю.

Князю Челярозе было года двадцать четыре, он был высок ростом, прекрасно сложен, с правильными чертами лица и обладал приятными манерами. Деньги, полученные им от родителя, не могли покрывать всех расходов, которые делал молодой человек, ведя чересчур рассеянную жизнь, что, в конце концов, и было причиной его страшного преступления – отцеубийства. Мы уже говорили о душевных мучениях, испытываемых молодым князем; он употреблял все зависящие от него меры, дабы заслужить прощение от Господа Бога за его страшный грех: был очень набожен, помогал бедным, вообще старался делать добро, но все было тщетно: угрызения совести его не оставляли. Один раз рано утром, выйдя по обыкновению в самую светлую комнату, окна которой пропускали много света и открывали прекрасный вид Тибра и его берегов, молодой князь, ломая от отчаяния руки, вскричал:

– Боже, какая ужасная ночь! Жертва моего злодейства опять являлась; этот немой укор мертвеца не дает мне покоя. К моей постели приближался также мой сын с чашкой в руках и предлагал мне выпить яд. Но разве у меня есть дети? Я не женат и не думаю никогда жениться. Все эти видения терзают мою душу, так жить нельзя, нет, невозможно! – говорил князь, глядя в окно на мутные волны Тибра.

В это время тихо постучались в дверь и в комнату вошел слуга.

– Что тебе, Сципион? – спросил князь. – Разве уже пришли мои бедные?

– Никак нет, ваше сиятельство, никто из них еще не приходил; но какой-то молодой синьор настоятельно требует с вами видеться.

– Молодой синьор! Он сказал тебе свое имя?

– Да, имя его граф Проседди.

– Граф Проседди! – повторил князь, делая усилие, чтобы припомнить эту фамилию. – Не тот ли это юноша, о котором все говорят, что он святой?

– Тот самый, ваше сиятельство, сын знаменитого закладчика, – сказал слуга, хитро улыбаясь.

– Да, да, теперь припоминаю, Проседди действительно сын закладчика, но своими постоянными молитвами и постом он замолил грехи отца и по своей собственной святости уже не принадлежит к нашему тленному миру. Проси его, – прибавил князь.

Вскоре молодой граф Проседди вошел в комнату.

В появившемся юноше очень трудно было узнать племянника польского маркиза, так страстно ухаживавшего за куртизанкой Анжеликой. Молодой граф Проседди выглядел крайне истощенным, глаза опущены, волосы в беспорядке растрепаны, вообще он казался действительно существом не от мира сего. Князь Челяроза хотя и много раз слышал об этом святом юноше, тем не менее, был поражен его видом, доказывающим, что молодой человек окончательно отрешился от всего материального и готов улететь на небо. Впечатление было сильное; отравитель невольно вздохнул и сконфузился, глядя на этого праведника.

– Мы одни здесь? – спросил глухим голосом граф Проседди.

– Совершенно одни, любезный граф! Можете говорить все, что вам угодно.

– Господь меня послал к вам, князь, предложить одну вещь, – отвечал Проседди. – Горе вам, если вы мне в ней откажете!

Такое странное вступление, конечно, для каждого могло бы иметь весьма печальные последствия, невежливому гостю показали бы на дверь. Но для святого все возможно. Князь молча поклонился.

– Исполняя внушение самого Господа Бога, – продолжал граф, – я приступаю к поручению, данному мне свыше, но снова спрашиваю вас: мы здесь одни?

– Повторяю вам, брат, мы здесь совершенно одни, нас никто не может слышать, кроме Бога, – снова отвечал князь.

Лицо молодого Проседди приняло вдохновенное выражение, и он вскричал, точно беседуя сам с собою.

– Да, Господь Бог видит все наши деяния, все грехи, все преступления! От Него ничего нельзя скрыть.

Князь Челяроза невольно задрожал, слушая эту речь святого юноши.

– Да, – продолжал Проседди, – Господь Бог иногда своим избранным открывает страшную картину темной осенней ночи, старика, лежащего на кровати, и его молодого сына с ядом в руках…

Раздирающий душу крик вырвался из груди князя, он весь задрожал и, сжимая руки, задыхающимся голосом проговорил:

– Довольно! Довольно! Умоляю вас, ни слова больше.

– Значит вы сознаетесь?

Эти слова возвратили князю рассудок.

– Сознаюсь… В чем? Мне не в чем сознаваться! – вскричал, опомнившись, князь.

Сын знаменитого закладчика стоял неподвижно, как статуя, на его бледном истощенном лице не дрогнул ни один мускул. Проседди в эту минуту был похож на громадную змею, которая готовится задушить свою жертву, но никак не на святого.

– Не отталкивайте посланника небес, брат мой! – продолжал лицемер. – Я не от юстиции или какого-нибудь трибунала пришел к вам, я послан самим Богом и смело говорю: брат, я знаю причину твоих ужасных душевных мучений; будем плакать вместе.

Князь Челяроза закрыл лицо руками и сквозь слезы прошептал:

– Пусть будет так; если мое признание приведет меня к виселице, что же из этого? Настал момент, когда я не могу уже держать в секрете мое преступление, пусть другой человек узнает о нем, иначе я с отчаяния умру.

– Рассказывай, брат, – тихо прошептал Проседди.

Князь Челяроза начал свое грустное повествование, из которого можно было заключить, что преступление совершенное им, было как бы наследственной болезни, которой он невольно покорился. Граф Проседди, конечно, не поверил тому, что говорил князь-отравитель; воспитанник иезуита был убежден, что не врожденный порок здесь играл роль, а простое желание воспользоваться богатством покойного князя, но мнимый святой, конечно, мнимый святой, не выразил этого и прямо приступил к цели своего визита.

– А чем вы отравили вашего родителя? – спросил он.

– Жидкостью, которую я нашел в его шкафу, – отвечал князь.

– Покажите эту жидкость. Она у вас цела?

– К несчастью, я сохранил этот страшный пузырек; каждый день я порывался выбросить яд в Тибр, но у меня духа не хватает.

– Покажите мне этот пузырек, – настаивал Проседди.

– Но, брат мой!

– Повторяю, я должен видеть, дайте мне его, – вскричал граф.

Князь не смел долее противиться; шатаясь, подошел он к шкафу, достал оттуда пузырек с жидкостью, прозрачной, как вода, и подал его Проседди.

– Так вот этот знаменитый яд! – вскричал воспитанник иезуита, рассматривая на свет жидкость.

– Да, это именно тот самый яд, последствия которого ужасны, а главное, он не оставляет ни малейших следов, – прошептал князь.

Проседди спрятал пузырек в боковой карман.

– Что вы делаете? – испуганно вскричал князь.

– Что я делаю? Я избавляю вас от этого дьявольского зелья. Сам Господь Бог внушает мне избавить дом князя Челяроза от новых преступлений.

– В таком случае благодарю вас, мой брат, – отвечал трепещущий князь, – хвала Богу, что он послал ко мне одного из своих ангелов…

Воспитанник иезуита поспешил выйти, придерживая драгоценный пузырек.

Князь Челяроза вздохнул полной грудью, точно с плеч его упала страшная тяжесть.

– Благодарю тебя, Создатель, что Ты послал мне ангела-утешителя! – вскричал он, падая перед Распятием.

Между тем Проседди, названный ангелом, имел вовсе не ангельское выражение лица. Его глаза горели каким-то адским огнем, беспрестанно прижимая к груди драгоценный пузырек, он шептал:

– Наконец-то я заполучил это сокровище, вполне испытанное, не оставляющее ни малейших следов. Впрочем, последнее для меня является как бы роскошью, разве могут подозревать в преступлении святого?!

И страшная улыбка появилась на его тонких губах. Драгоценный пузырек был спрятан в шкаф, в один из секретных ящиков, которого никто не смел касаться.

– Завтра мы займемся этим интересным делом, – говорил молодой граф, потирая руки. – Можно было бы посоветоваться с иезуитом… Но он ведь страшный подлец, а главное трус, пожалуй, еще выдаст меня. Когда я наследую после моего отца поместья, замки и сундуки, наполненные золотом, посмотрим, Анжелика, будешь ли ты считать меня чересчур бедным, чтобы платить за твою любовь!

НАМОЧИТЕ ВЕРЕВКИ ВОДОЙ!

В царствование папы Сикста V был воздвигнут монумент на площади св. Петра, обессмертивший архитектора Доминика Фонтано. По сведениям историков, он весил миллион фунтов. В продолжение нескольких веков монумент служил и до сих пор служит гордостью римских первосвященников. Не надо забывать, что в царствование папы Сикста V, т. е. с лишком четыреста лет тому назад, архитектура и механика были еще в младенчестве. Громадной тяжести обелиск надо было поставить на фундамент. Когда обелиск был готов, Доминик Фонтано выписал большое число рабочих из Ломбардии, к ним еще понадобилось прибавить народ, нанятый в папских владениях. Мы, конечно, не будем утомлять читателя подробным описанием работ. Это было бы чересчур специально, а, следовательно, скучно. Когда работы были окончены, архитектор Фонтано отправился в Ватикан, дабы получить благословение его святейшества. Сикст V принял его очень благосклонно; старый папа был в большом волнении. При всех своих несомненных достоинствах, Сикст отличался большим тщеславием. Мысль, что работа, затеянная им, на которую обращено внимание всего мира, не увенчается успехом, приводила его в отчаяние.

– Знайте, Фонтано, – сказал он архитектору, – все ученые единогласно находят, что наша затея неосуществима.

– Для Доминика Фонтано, которому протежирует Сикст V, ничего нет невозможного! – вскричал архитектор.

На губах папы появилась приятная улыбка, и он сказал:

– Мне все советовали взять архитектора Джакомо Делля Порта.

– Знаю, ваше святейшество, и не имею слов выразить вам моей признательности.

– Вы, Фонтано, должны знать мои дальнейшие распоряжения, – продолжал папа. – Вот этим декретом я вас награждаю дипломом римского патриция, а вот этим, – указывал папа на лежащую перед ним другую бумагу, – кавалером ордена Золотых шпор, что даст вам пять тысяч червонцев. Все это, конечно, вы получите только в том случае, если дело наше удастся.

– Я глубоко признателен вашему святейшеству, – сказал растроганный архитектор, – но я буду просить вас еще об одной милости, если Господь Бог благословит мое дело.

– Какой, Фонтано?

– Когда водрузится обелиск на пьедестал, пусть внизу будет вырезана следующая надпись: «В царствование папы Сикста V поставлен архитектором Доминико Фонтано из Комо».

– С величайшим удовольствием, – отвечал папа. – Ну… а если дело не удастся?

– О, святой отец, я уверен, что удастся.

– Ну, однако, еще раз повторяю, если не удастся, не скрою от тебя, друг мой Фонтано, моему гневу не будет границ, – сказал папа. – Виселица, поставленная на площади для всех, кто осмелится производить беспорядки и мешать работать, будет наградой и тебе, мой милый Фонтано.

– О, святой отец! – вскричал архитектор. – Если, сохрани Бог, мое дело не удастся, стыд меня убьет скорее виселицы.

Папа ничего не отвечал; он был страшно взволнован.

– Итак, ваше святейшество, – сказал торжественно Фонтано, – мною сделано все, что в силах человеческих, в остальном я должен положиться на Господа Бога; благословите меня!

Сказав это, Фонтано упал на колени перед папой и склонил голову.

– Да будет над тобою благословение Божье, сын мой! – сказал папа взволнованным голосом.

Фонтано встал и, поцеловав туфлю святого отца, вышел. Сикст V проводил его глазами.

– Теперь, – прошептал старик, – следует принять необходимые меры. Если я увижу собственными глазами неудачу, моему гневу, я знаю, не будет границ, и бедный Фонтано поплатится своей головой. Надо сделать так, чтобы этого не было.

Прошептав эти слова, папа приказал позвать Бернарда Аквапендента, офицера испытанной верности, и что-то пошептал ему на ухо.

– Слушаю, ваше святейшество, – отвечал офицер и поспешно вышел.

Между тем на площади св. Петра собралась масса народа; все с нетерпением ожидали начала работ, громадная толпа рабочих окружала обелиск, кругом опутанный цепями и канатами, привязанными к лесам; каждый рабочий имел в руках конец цепи или каната. Представители всех дворов Европы, в том числе и герцог Люксембургский, приехавший из Франции специально для того, чтобы присутствовать при работах, размещались кругом в ложах, обитых бархатом; на балконе Ватикана стоял папа Сикст V.

– Я вижу чудесно возрожденный Рим в царствование гениального Сикста! – сказал герцог Люксембургский.

Слова эти переданы были папе и, конечно, произвели на него приятное впечатление.

Недалеко от главной машины стояли два столба с перекладиной, на которой висела веревочная петля. То была виселица. Палач и двое его помощников беспечно поглядывали кругом в ожидании работы. Виселица была поставлена по приказанию Сикста V для устрашения народа. За несколько дней до церемонии папским декретом было объявлено, что каждый, кто осмелится произнести хотя бы громкое слово во время работ, будет тотчас же повешен. Но эти предостережения были совершенно лишними, толпа до такой степени сосредоточила свое внимание на главной машине, что, как видно, никто не глядел на виселицу; всем было не до разговоров, каждый ждал результата этого грандиозного предприятия. Около десяти часов был подан сигнал начинать работы, на подмостках появился архитектор Фонтано, бледный, но с выражением энергии в лице. Как главнокомандующий войском на поле сражения, он отдавал приказания громким голосом; рабочие, как видно, прекрасно дисциплинированные, делали свое дело. Цепи и канаты натягивались все сильнее и сильнее, обелиск сначала поколебался, потом медленно стал отделяться от земли, именно в этот самый момент цепи вытянулись и порвались, вся тяжесть обелиска пала на канаты, которые начали трещать, архитектор Фонтано побледнел как смерть и прошептал: «Боже великий, я погиб». И действительно, если бы еще несколько минут канаты были натянуты, то они порвались бы, но вдруг из толпы раздался громкий голос: «помочите канаты водой!»

То кричал некто Реймонд Бреска, моряк. Страх смерти не заглушил в нем желания помочь архитектору Фонтано, принадлежавшему, так же как и Бреска, к партии масонов.

– Полить канаты водой! – крикнул Фонтано.

Все канаты мигом были политы водой и, конечно, влажные веревки окрепли, вытянулись, толпа рабочих сделала усилие, обелиск зашатался, повис в воздухе и тихо опустился на пьедестал. Невежественной толпе это показалось чудом.

В это самое время с крепости св. Ангела раздались пушечные выстрелы. Восторженная толпа рабочих подхватила архитектора Фонтано и понесла его на своих плечах в Ватикан.

Папа, бледный, взволнованный, мог проговорить только слова: «Сын мой!»

Фонтано также не мог выговорить ни слова и молча, обливаясь холодным потом, упал к ногам Сикста. После нескольких минут молчания Сикст, глубоко вздохнув, сказал:

– Поздравляю тебя, друг мой Фонтано, и жалую титулом дворянина и кавалера Золотого ордена.

– Но, ваше святейшество, – вскричал сконфуженно архитектор, – стольких милостей я не заслужил.

– Напротив, я еще у тебя в долгу, – сказал папа.

– О, ваше святейшество!.. – кланялся Фонтано.

– Да, да, – продолжал папа, – я ничем не могу возблагодарить тебя за тот страх, который внушало тебе мое суровое распоряжение.

– Вы изволите говорить о виселице, святой отец?

– Именно о ней.

– Но, ваше святейшество, – продолжал Фонтано, – я не думал о виселице. Если бы предприятие не удалось, все равно я бы не жил на белом свете.

– Тем не менее, друг мой, ты вышел из моего дворца с убеждением, что тебя ожидает в случае неудачи виселица. Позволь же мне тебе показать, что и в этом случае мною были приняты меры против меня самого. Бернард! – крикнул папа, подойдя к двери.

Тотчас же явился офицер, получивший несколько часов назад секретные инструкции папы.

– Говори, что я тебе давеча приказывал на ухо, говори все откровенно, – сказал Сикст.

– Ваше святейшество, – отвечал офицер, – изволили приказать иметь наготове трех верховых лошадей и сопровождать господина Фонтано до границы.

Архитектор Фонтано упал в ноги великодушному папе.

– Встань и садись, вот твое место, – говорил папа, указывая архитектору на кресло.

В это время на площади раздались крики народа:

– Милосердие!.. Милосердие!.. Да здравствует Сикст V! Он справедлив, он помилует, – кричала толпа.

– Что там за шум? – спросил папа.

– Святой отец, – сказал вошедший прелат, – сбиры поймали одного нарушителя ваших приказаний, который кричал во время работы, его ведут к виселице, а народ протестует.

– Как! – говорил Сикст, нахмурив брови. – В Риме оказываются смельчаки, не исполняющие моих декретов?!

В это время архитектор Фонтано снова опустился на колени перед Сикстом и сказал:

– Святой отец! Этот человек заслуживает награды, а не смерти.

– Что ты говоришь, сын мой?

– Я говорю, ваше святейшество, что именно этому человеку я обязан всеми великими милостями, которыми вы меня изволили удостоить. В то самое время, когда лопнули цепи, сознаюсь, святой отец, я потерял голову, видя ясно, что предприятие не удалось; канаты не могли выдержать тяжести обелиска. В это самое время я услышал голос, точно раздавшийся с небес: «Помочите канаты водой!», и вмиг голова моя опять стала работать; результат работы вашему святейшеству известен.

Сикст V был поражен этим рассказом. Геройское самоотвержение не побоявшегося виселицы, лишь бы спасти великое дело, понравилось папе, он приказал привести к себе

Молодой граф с рыданиями упал на диван арестованного. Несколько минут спустя под конвоем солдат был введен рабочий средних лет, с лицом очень симпатичным. Казалось, что он вовсе и не думал о том, что его приговорили к смертной казни. На губах арестованного играла улыбка, и глаза восторженно светились. Папа с удивлением смотрел на смельчака.

– Как тебя зовут?

– Бреска, моряк, хороший католик и верный слуга вашего святейшества.

– А! Ты, значит, из Лигурии? Где занимаются пиратством?

– Ваше святейшество, я из страны, в которой родился папа Юлий II, – смело отвечал моряк.

– Ну, расскажи мне, – обратился к пленнику папа, благосклонно улыбаясь, – каким образом ты осмелился нарушить мой приказ?

– Безусловно, виноват, ваше святейшество, – увлекся, не выдержал. Я видел, что великое предприятие должно погибнуть, канаты не могли выдержать тяжести обелиска, но, смоченные водой, они делались значительно крепче и растяжимее, я это знаю из практики, как моряк.

– Значит, успех дела надо приписать, безусловно, тебе? – вскричал папа.

– Боже избави, ваше святейшество, – отвечал скромный моряк, – я только предугадал мысль архитектора Фонтано.

Папа Сикст V благосклонно улыбнулся и сказал:

– Пусть будет так, но ты действительно заслуживаешь награды, а не наказания. С этих пор я считаю тебя, так же как и Фонтано, в числе моих друзей; иди с Богом, сын мой, ты скоро узнаешь, как папа Сикст V вознаграждает заслуги.

Получив благословение его святейшества, все присутствующие разошлись. Аудиенция кончилась; папа остался один. Опустившись в кресло, он глубоко задумался, лицо его сделалось серьезным. Сикст V делал все возможное, дабы обнаружить отравителей, которые в ту эпоху начинали беспокоить весь Рим, по преимуществу аристократию. Но задача эта была не легкой, ибо, как нам известно, самые лучшие медики столицы не могли найти в трупах умерших следов яда.