Текст книги "Рольф в лесах"

Автор книги: Эрнест Сетон-Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

LI. Снова у Ван-Трёмперов

– Нибовака! – Куонеб всегда говорил «Нибовака», когда его поражала сообразительность Рольфа. – Как нам быть с челноком и припасами?

– Думаю, лучше оставить их здесь. Челнок одолжит нам Каллан.

Они вскинули ружья на плечи (Рольф крепко стиснул своё) и пошли через водораздел; меньше чем через два часа они пришли к дому Каллана.

– Конечно, мы вам дадим челнок, но раньше войдите и пообедайте, – приветливо, по обычаю жителей девственных лесов, встретил их Каллан. Но Рольфу хотелось поскорее добраться до места. Они сразу пустили в воду челнок, и их вёсла проворно замелькали над озером.

Дом показался им старым знакомым, когда они подъехали ближе. Урожай в полях был прекрасный, урожай цыплят на дворе тоже был хороший; а урожай детей перед домом был превосходный.

– Как я рад! Как я рад! – закричал толстый старый Хендрик, увидав их у ворот скотного двора. Минуту спустя он тряс им руки и широко, во весь рот улыбался. – Войди, войди, мальчик. Эй, Марта, вот Рольф и Куонеб. Как я счастлив!

– Бедная Аннета, у неё лихорадка, она больна, – и он подвёл их к углу, где на низкой койке лежала Аннета, худенькая, бледная и неподвижная.

Она тихо улыбнулась, когда Рольф нагнулся и поцеловал её.

– Что же ты, Аннета? Я пришёл проведать тебя. Я хочу взять тебя с собой в лавку Уоррена, чтобы ты выбрала себе платье. Видишь, вот тебе моя первая куница, а вот ящик – я сам его сделал; а за иглы, которыми я его украсил, ты скажи спасибо Скукуму.

– Бедная девочка, она хворала всю весну, – и Марта отогнала ветками москитов и мух, которые с громким жужжанием носились вокруг больной.

– Чем она больна? – с тревогой спросил Рольф.

– Этого мы не знаем, – ответили ему.

– Вот человек, который ей поможет, – и Рольф посмотрел на Куонеба.

Куонеб стал на колени у кровати больной. Он взял её горячую, сухую руку, прислушался к её короткому, частому дыханию, увидал её блестящие глаза и нетронутую миску с маисовой кашей.

– Болотная лихорадка, – сказал он. – Я принесу хорошего лекарства.

Он тихо вышел и направился в лес. Возвратился он с пучком змеиного корня и заварил его кипятком.

Аннета не соглашалась пить, но мать убедила её выпить несколько глотков из чашки, которую держал перед ней Рольф.

– Ей мешают мухи, – и Куонеб окинул взглядом душную, набитую мухами комнату. – Я сделаю ей палатку. – Он отвернул покрывало на кровати: несколько рыжих, плоских, крупных насекомых медленно поползли, прячась от дневного света. – Да, я сделаю палатку.

Настала ночь, и все разошлись; гости ушли в сарай. Не успели они туда войти, как среди кур поднялся ужасающий переполох; они бросились к птицам и нашли там не норку и не енота, а Скукума. При появлении хозяев он с виноватым видом выбежал из сарая и сам пополз к столбу, чтобы его привязали в наказание.

Утром Куонеб принялся строить палатку, а Рольф сказал:

– Я пойду к Уоррену за сахаром.

Сахар был только предлогом. Как только Рольф услыхал слова: «болотная лихорадка», он вспомнил, что в Реддинге могущественным средством против неё считалась иезуитская кора (позднее её назвали хинной коркой). Его мать много раз давала её больным, и всегда больные выздоравливали. Каждый поселенец, каждый торговец держит у себя запас лекарств, и через два часа Рольф вышел из лавки Уоррена с двадцатью пятью фунтами кленового сахару и бутылкой хинного экстракта.

– Ты говоришь, её мучают мухи. Отчего бы тебе не купить этой новой материи на занавески, – и торговец раскинул перед ним кисею для предохранения от москитов.

Рольфу никогда ещё не случалось видеть кисеи. Он купил десять аршин. Через два часа он уже вернулся к Ван-Трёмперам.

Куонеб поставил палатку в тени. Покрышку он сделал из простыни.

На низкой постели из сосновых веток лежала больная девочка. У входа дымился костёр из кедровых веток, и ароматный дым его проникал в палатку.

Индеец сидел у кровати и отгонял куриным крылом москитов. Глаза девочки были закрыты; она крепко спала. Рольф тихонько подошёл к ней и дотронулся до её руки: она была свежая и влажная. Он вошёл в дом со своими покупками. Мать встретила его радостным взглядом: да, Аннете стало получше; она спокойно спала с тех пор, как её вынесли из комнаты. Мать недоумевала: почему индеец хочет, чтобы кругом её были сосновые ветви? для чего дым от кедровых сучьев? к чему эта странная песня?

Вот он опять поёт. Рольф вышел, чтобы послушать. Мягко ударяя обёрнутой в тряпку палкой по оловянной сковородке, индеец пел песню. Вот слова, заученные впоследствии Рольфом:

 
Приди, Келускап, изгони злых духов,
Пускай не мешают моей малютке.
 

Аннета не шевелилась, дышала ровно. Она заснула мирным сладким сном в первый раз после многих бессонных ночей.

– Не лучше ли ей дома? – шепнула встревоженная мать.

– Нет, оставьте, пусть Куонеб делает как он хочет.

И Рольф невольно подумал: «Сидел бы кто-нибудь из белолицых с маленьким Уи-Уис, отгоняя мух от его смертного ложа?»

LII. Новое платье Аннеты

– Куонеб, я схожу за куропаткой для неё.

– Уг, хорошо.

Рольф пошёл. Одну минуту он колебался, не уступить ли просьбам Скукума и не взять ли его с собою, но потом изменил своё намерение – и к лучшему.

Скукум сыскал бы ему куропатку-мать, которую ни один охотник не станет бить в июне, а самца найти и самому легко: стоит только прислушаться. Вечер был очень тихий, и не успел Рольф отойти полмили, как вдалеке раздалось: «цзёмм, цзёмм, цзёмм, цзёмм… ррррррр», – рассыпалась дробью куропатка. Быстро и осторожно приблизился он к этому месту и подождал следующего крика. Прошло довольно много времени, всё было тихо; тогда Рольф стал на колени у мшистого, старого пня и ударил по нему рукой. Стук был похож на трещанье куропатки. И вдруг на его вызов послышался ответ: «цзёмм, цзёмм, цзёмм, цзёмм… рррр», – раздался мужественный, воинственный клич. Рольф подполз ближе и увидел птицу; важно, с горделивой осанкой, она то вскакивала на бревно, то соскакивала с него шагах в сорока от охотника. Он прицелился не в голову – рискованно стрелять в голову в сорока шагах из незнакомого ружья, – а в самое туловище. Раздался выстрел, птица свалилась мёртвая, а Рольф ощутил в сердце сильнейшую радость.

Когда он вернулся, наступал уже вечер, и Рольф застал голландцев в большом волнении.

– Индеец говорит, что не надо вносить Аннету в дом на ночь. Как же она будет спать во дворе, точно собака, или негр, или бродяга? Ведь это же нехорошо, правда? – и бедный Хендрик был явно расстроен.

– Хендрик, разве ты думаешь, что ночной воздух хуже дневного?

– Ах, я не знаю.

– Ведь ты видишь, Куонеб знает, что делает.

– Да.

– Ну, так пусть делает, как хочет. Он или я, мы можем спать около девочки, ей будет спокойно, – Рольф подумал об отвратительных коричневых насекомых там, в комнате.

Рольф очень доверял докторским познаниям Куонеба, но ещё больше верил познаниям своей матери. Он решил дать Аннете хинину, но ему не хотелось вмешиваться в лечение Куонеба. Наконец, он сказал:

– Теперь прохладно; я повешу эти тонкие занавеси вокруг её постели.

– Уг, хорошо, – но краснокожий сидел всё время у постели, пока Рольф вешал.

– Ты больше не сиди здесь, Куонеб; я за ней посмотрю.

– Скоро я дам ей лекарства, – возразил Куонеб.

Но Рольф придумал другую хитрость.

– Я бы хотел, чтобы ты очистил куропатку и сварил из неё суп. У меня руки запачкались о ядовитый плющ, мне нельзя дотрагиваться до пищи.

– Я сама вычищу птицу, – и толстая мамаша, положив младенца, занялась приготовлением куропатки.

«Опять неудача», – подумал Рольф, но изобретательность ему не изменила. Он коснулся рукой отвара из змеиного корня. Питьё было слегка тепловатое.

– Ты его горячим даёшь, Куонеб, или холодным?

– Горячим.

– Я его подогрею.

И Рольф унёс питьё, думая: «Куонеб мешает мне дать девочке хинный экстракт. Отлично, он сам его даст». В тёмной кухне ему нетрудно было подлить в отвар немного экстракта; когда питьё согрелось, он принёс его индейцу, и тот сам дал лекарство.

Когда настало время ложиться спать, и девочка услыхала, что с ней останется краснокожий, она еле слышно прошептала:

– Мама, мама, – и сказала ей на ухо, – я хочу, чтобы остался Рольф.

Рольф улёгся на одеяле у постели больной и спал очень чутко. Раза два он вставал и подходил к Аннете.

Она ворочалась во сне, но не просыпалась. Он поправил занавески и проспал до утра.

Девочке стало лучше, в этом не было никакого сомнения. Она с аппетитом съела куропатку. Змеиный корень и хинин быстро делали своё благотворное дело, выздоровление с этого дня пошло успешно. Мать всё время хотела взять девочку в дом.

Родители считали её возвращение необходимым, а рыжие насекомые были, по их мнению, неизбежным злом.

Но Рольф держался другого мнения. Он знал, что подумала бы в таком случае и что сделала бы его мать. Он ещё раз навестил Уоррена; сильно пахучее средство, которое он купил у торговца, в те дни называлось «горным маслом» – это была нефть. Когда ею смазали все щели в кроватях и стенах, насекомые исчезли.

Куонеб, в благодарность за сердечный приём, работал на ферме. Но через неделю он начал беспокоиться.

– У нас довольно денег, Нибовака. Зачем нам здесь оставаться?

Рольф как раз вытаскивал из колодца бадью.

Он поставил её на край сруба, посмотрел в колодец и тихо сказал:

– Не знаю.

Если бы он высказал всю правду, ему пришлось бы добавить, что его здесь прельщает семейная обстановка, единственная близкая ему семья. В нём была сильна любовь к семейному очагу, а как раз от этого и бежал Куонеб.

– Я слыхал, что моё племя ещё живёт в Канаде, за мысом Раус. Я хочу повидать их. Я вернусь в «Красном месяце» (август).

Они наняли небольшой челнок, и в одно прекрасное утро Куонеб, посадив Скукума на корму, взялся за вёсла и отправился в далёкое стодвадцатимильное путешествие по спокойным водам озера Джорджа и Шамплейна.

Вскоре челнок превратился в небольшое чёрное пятнышко, а затем и оно исчезло, ещё виднелись мелькающие вёсла, но и они скрылись за косой.

Рольф решил взять Аннету с собой в лавку, чтобы она выбрала платье. Она теперь совсем выздоровела. Они вдвоём сели, в челнок. Ни мать, ни отец не могли оставить её дома. Они не очень охотно отпускали их вдвоём, но что же делать? Девочка была так весела и так довольна.

На её лице отражалась не только чисто детская радость; опытный человек сразу заметил бы то, чего не уловил Рольф: она краснела, когда смеялась, всё время старалась подразнить своего «старшего брата» и тиранически командовала им.

– Теперь расскажи мне побольше о «Робинзоне Крузо», – начала она, как только они уселись в челнок.

Рольф повторил старую увлекательную повесть; она жадно слушала; но по временам спрашивала: – «Где была его жена? Как у него могла быть ферма без куриц? Сушёный виноград, должно быть, вкусен, но мне больше нравится свинина, чем козлятина».

Рольф, конечно, держал сторону Робинзона, и ему было неприятно, когда Куонеба назвали его слугой, Пятницей.

На западном берегу озера они должны были пригласить с собою для покупок миссис Каллан и взять у неё лошадь и тележку. Ни миссис Каллан, ни тележки дома не оказалось, но им любезно предложили лошадь. Аннета уселась верхом на одеялах и всю дорогу без умолку болтала, в то время как Рольф шёл рядом, серьёзный и внимательный, как и подобает старшему брату. Пройдя пять миль, они добрались до лавки Уоррена. Взволнованная, с разгоревшимися глазами Аннета выложила свою куницу, получила пять долларов и приступила к страшному делу выбора первого платья из самого настоящего печатного ситца; и Рольф нашёл, что радость приобретения нового ружья очень незначительна по сравнению с неизъяснимым радостным блаженством, которое способна испытать маленькая девочка, если дать ей полную свободу выбора цветного ситца себе на платье. «Красиво?» Как можно словами изобразить прелесть жёлтых колосьев, рассыпанных вместе с зелёными и красными маками по яркому голубому фону! Нет, если вы не видели платья Аннеты, вы не знаете, что такое красота.

Когда обнаружилось, что на остаток денег к чудесному приобретению можно присоединить ещё красный бумажный зонтик, все кругом просияли от радости, а торговец, увлечённый счастьем девочки, прибавил от себя ещё несколько блестящих, медных пуговиц.

Уоррен завёл харчевню – это с его стороны было хитростью, чтобы избежать тягостных обязанностей гостеприимства.

Желая выполнить всё по этикету, Рольф повёл Аннету обедать. Её совершенно ошеломило великолепие скатерти и белых тарелок на столе. Но все были так приветливы, что она сейчас же пришла в себя.

Аннета шептала весело и возбуждённо:

– Можно мне этого? А этого? – указывая пальцем на разные необычайные блюда, и получила позволение отведать от всего, что стояло на столе.

После полудня они выступили в обратный путь; Аннета крепко держала в объятиях свои сокровища и болтала без умолку.

Около двух часов они явились к Каллану, ещё через час переехали озеро, и Аннета вне себя от радости развернула свои сокровища, к зависти и удивлению родственников.

Шитьё платья в те дни было делом несложным, и Марта обещала:

– Как-нибудь выдастся свободный часок, и я сошью.

Аннета тем временем упивалась созерцанием жёлтого, красного, зелёного и голубого великолепия, в котором она когда-нибудь появится в обществе.

Настал час идти спать, она так и заснула с материей в руке и с красным зонтиком над головою, до смерти усталая, но несказанно счастливая.

LIII. Куонеб уходит домой

Прошло двадцать лет. Рольф сделался богатым и семейным человеком. У него были свои склады и лесопилки. Его деятельность росла с каждым годом. Сперва он поселился в Олбани, потом переехал в Нью-Йорк, в мир общественных и государственных деятелей. Несмотря на это, он каждый год в течение охотничьего сезона проводил в лесу несколько недель вместе с Куонебом. Они бродили там целыми днями по своим знакомым охотничьим местам. Вскоре к ним присоединился Рольф младший, который также полюбил эти места.

Но жизнь в лесу теперь не захватывала Киттеринга так, как раньше: его тянуло туда только изредка, и старый Куонеб начинал всё более и более сознавать, что жизнь его с ним отошла в прошлое.

С того момента, как на берегу реки появился большой дом, он почувствовал, что пути их разошлись. Уважение его к Нибоваке дошло теперь до обожания, и, несмотря на это, они с каждым годом становились более чуждыми друг другу. Рольф перерос его; Куонеб был снова одинок, как и в тот день, когда они встретились. Годы наложили большую разницу на их взгляды, и Куонеб понял это… понял, что времена теперь изменились, и он отошёл к давно прошедшим векам.

– Жизнь моя – это мудрость лесов, – говорил он, – а леса исчезают быстро. Пройдёт немного лет – и не будет здесь деревьев, и мудрость моя станет безумием. В стране этой поселилась теперь большая сила, и зовут её торговлей. Она съест всё и даже людей. Ты достаточно мудр, Нибовака, и ты не пропадёшь. Не для меня эта новая жизнь. Я доволен, когда у меня есть еда и удобная постель для сна… я доволен, что вижу свет.

Он жил в стороне от большого склада в конце долины и мог следить за восходом солнца из своего вигвама. Двадцать пять лет прибавилось к тем пятидесяти годам, которые он провёл в стране Мэн-Мэйано; глаза его потускнели, ноги потеряли свою гибкость, голова покрылась серебром, но дух его не изменился, и он по-прежнему любил сосновые леса и восход солнца. Он ещё чаще прежнего брал свой том-том и шёл на скалу молений, на свой Айдехо… как зовут её западные краснокожие. Здесь было высоко, и дул холодный ветер, а потому он выстроил себе там небольшую палатку с обращённым к востоку входом.

Он был стар и не мог больше ходить на охоту, но у него была сильная рука… рука пятнадцатилетнего юноши, которого он приютил когда-то. Он не терпел недостатка ни в пище, ни в одеялах для своего вигвама, ни в свободе лесов под скалой восходящего солнца. Но его мучил неутолимый голод, которого никакой дальновидный нибовака не мог утолить, не мог даже говорить о нём. И Куонеб выстроил на холме другую палатку. Сидя у небольшого костра, он тихо ударял по своему том-тому и смотрел на пылающие небеса.

 
Я у заката теперь, я и мой народ,
 

– пел он, —

 
Ночь спускается над нами.
 

И вот однажды пришёл в горы незнакомый человек; он был одет, как бледнолицый, но голова его, ноги и глаза, кровь его, походка и душа – как у краснокожего индейца, пришедшего с запада. Он пришёл от неизвестного и принёс послание тому, кто его не знал:

– Мессия идёт, освободитель, которого приказал ждать Гайавата. Он придёт во славе, чтобы освободить красное племя, и народ его должен петь песнь пляски призраков, пока не придёт дух и не научит его мудрости.

Не к бледнолицему, а к одинокому индейцу в долине пришёл он, и песнь, которой он научил его, была песнью тоскующего народа, ищущего своего отца:

 
Отец, сжалься над нами!
Души наши жаждут Тебя.
Здесь ничто не радует нас.
Отец, мы преклоняемся перед Твоей волей!
 

У костра пел незнакомец в ту ночь и молился, как молится всякий индеец:

 
Отец, сжалься над нами и руководи нами.
 

Куонеб пел новую песнь; он знал, что посол этот был прислан за ним.

Незнакомец ушёл: он был только послом. А Куонеб всё пел и, наконец, увидел видение, которого ожидал, и получил знание, которого искал.

Никто не видел, как он ушёл. На расстоянии десяти миль дальше к югу он встретил охотника и сказал ему:

– Скажи Нибоваке, что я слышал новую песнь. Скажи ему, что мне явилось видение. Мы близимся к закату, но настанет новый день. Я должен видеть страну Мэн-Мэйано, страну зари, где солнце выходит из моря.

Больше его не видели. На другой день Рольф узнал об уходе Куонеба. Он на следующее же утро поспешил в Олбани. Скукум-четвёртый прыгнул в лодку, когда она отчаливала. Рольф хотел прогнать его обратно, но собака хвостом и глазами умолила оставить её. Она должна идти искать старика. В Олбани Рольф получил кое-какие сведения. «Да, сюда приезжал на пароходе индеец… несколько дней тому назад». В Нью-Йорке Рольф не искал следов своего друга, Он прямо взял место на судне, которое шло в Стамфорд, и поспешил оттуда в старые, знакомые ему леса, где он жил и страдал, когда был ещё мальчиком.

Возле утёса, прозванного с тех пор утёсом Куонеба, стоял теперь дом. От обитателей его он узнал, что прошлой ночью они слышали среди полной тишины звуки индейского том-тома и песнь, которую не мог петь бледнолицый.

Утром на рассвете Рольф поспешил к скале в надежде найти палатку индейца там, где когда-то стоял его вигвам. Но её не оказалось. Когда же он вскарабкался выше, Скукум весь ощетинился, увидев человека, лежащего без движений. Длинные прямые волосы его были белы, как снег, а рядом с ним лежал смолкнувший навсегда том-том его народа.

И те, которые накануне ночью слышали скорбные звуки песни, узнали от Рольфа, что то был Куонеб, который пришёл к месту своего успокоения, а песнь, которую он пел, была песнь пляски призраков:

 
Сжалься над нами, Ваконда!
Душа моя жаждет,
Здесь ничто не радует меня,
Я блуждаю во тьме.
Сжалься надо мною, Ваконда!