Текст книги "Маленькие дикари (Издание 1923 г.)"

Автор книги: Эрнест Сетон-Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

XV
Маленькая примирительница

Вечером мальчики избегали друг друга. Ян почти ничего не ел и на заботливые расспросы м-сис Рафтен отвечал, что ему нездоровится. После ужина все остались сидеть за столом. Мужчины молчали, так как их клонило ко сну. Ян и Сам дулись. Ян мысленно представлял себе, что Сам даст пристрастное показание, а Гай поддержит его. Вдобавок и Рафтен тоже видел запальчивость Яна.

Настал теперь конец веселым дням в Сенгере. Ян чувствовал себя, как преступник, ожидающий приговора. Из всех присутствующих оживлена была только маленькая Минни, которой недавно исполнилось три года. Она болтала безумолку. Как все дети, она очень любила говорить «секреты». Ей очень правилось кивнуть кому-нибудь, приложив свой розовый пальчик к розовым губкам, а затем, когда к ней нагнутся, шепнуть на ухо: «не говори никому». Только и всего. Так она представляла себе «секрет».

Минни сидела на коленях у брата, и они о чем-то шушукались. Потом она слезла и подошла к Яну. Он приласкал ее с особенной нежностью, так как ему казалось, что теперь только она одна его любит. Она нагнула ему голову, обвила, своими пухленькими ручонками его шею и шепнула:

– Не говори никому!

Затем она отбежала, многозначительно придерживая пальчик у ротика. Что это значило? Послал ли ее Сам, или же это была просто ее обычная игра? Как бы то ни было, она внесла теплую струю в сердце Яна. Он подозвал к себе малютку и, целуя ее, шепнул:

– Нет, Минни, я никому не скажу.

Он почувствовал, что был неправ. Он считал Сама добрым мальчиком, очень любил его и хотел бы помириться с ним. Но нет! Сам грозил выгнать его, значит ему неудобно просить прощения. Нужно, следовательно, подождать и посмотреть.

В течение вечера Ян не раз встречался с м-ром Рафтеном, но побеседовать им не пришлось. Ночью он почти не спал и поднялся чуть свет. Ему хотелось отвести душу и поговорить с м-ром Рафтеном наедине. Однако Рафтен был непроницаем. За завтраком Сам держался непринужденно со всеми, кроме Яна. У него губа распухла, и он объяснял это тем, «что дрался с мальчиками».

После завтрака Рафтен сказал:

– Ян, я хочу, чтоб ты поехал со мной в школу.

«Свершилось», подумал Ян, так как школа находилась по дороге на станцию.

Но отчего же Рафтен не сказал прямо «на станцию»? А вовсе не в его обычае было смягчать выражения. Ничего не сказал он также о вещах, да в шарабане для них и не нашлось бы места.

Рафтен молча правил. В этом не было ничего удивительного. Наконец он спросил:

– Ян, куда тебя прочит отец?

– В артисты, – ответил Ян, недоумевая, какая здесь связь с его увольнением.

– Скажи, артист должен быть очень образованным?

– Чем образованнее, тем лучше.

– Разумеется, разумеется. Я всегда говорю Саму, что образование важнее всего. А много денег зарабатывают артисты?!

– Некоторые много. Знаменитости наживают даже миллионы.

– Миллионы? Неужто? Ты, верно, преувеличиваешь?

– Нет. Тёрнер составил себе миллионное состояние. Тициан жил во дворце, Рафаэль тоже.

– Гм! Я их не знал. Но может и так, может и так. Удивительно, как много значит образование. Я всегда говорю Саму.

Они подъехали к школе. Несмотря на каникулярное время, дверь была открыта, и на крыльце стояли два седобородых старика, которые поклонились Рафтену.

Это были школьные попечители, Чарльз Бойль и Мур. Старый Мур, бедный, как церковная крыса, но добрейшей души человек, в совете служил связующим звеном между Бойлем и Рафтеном. Из всех троих наибольшей популярностью пользовался Бойль. Однако Рафтена всегда выбирали попечителем, так как знали, что он будет заботиться о средствах, о школе и об учениках.

На этот раз назначено было особое совещание, чтобы поговорить о новом школьном доме. Рафтен привез кучу бумаг, в том числе письма из департамента народного образования. Местный школьный округ должен был добыть половину суммы, необходимой для постройки, другую половину соглашался дать департамент народного образования, если соблюдены будут известные условия. Первым делом в школьном помещении нужно было иметь положенное число кубических футов воздуха на каждого ученика: это было очень важно. Но как могли попечители устроить, чтобы выполнить назначенную норму и не перейти выше? Запросить департамент об этом было неловко. Спросить учителя нельзя было, так как он уехал в отпуск, да возможно, что он обманул бы их и потребовал бы больше воздуха, чем следовало. Рафтен блестяще разрешил эту трудную математическую задачу, отыскав себе подходящего помощника в лице худенького мальчика с блестящими глазами.

– Ян, – сказал он, протягивая двух-футовую линейку, – можешь ли ты сказать мне, сколько футов воздуха приходится в этой комнате на каждого ученика… если все места заняты?

– Кубических футов?

– Погоди.

Рафтен и Мур, водя по планам огромными пальцами и с трудом разбираясь в засаленных документах, пришли к выводу:

– Да, кубических футов.

Ян быстро измерил длину, ширину, высоту комнаты. Три старика с почтением и восторгом смотрели как уверенноон это делал. Затем он пересчитал места и спросил:

– Учителя принимать в расчет?

Старики посоветовались между собою и сказали:

– Принимать. Ему нужно больше воздуха, чем каждому из учеников. Ха-ха-ха!

Ян сделал несколько вычислений на бумаге и сообщил ответ:

– Около двадцати футов.

– Смотрите, – торжествующе оказал Рафтен, – получилось то же самое, что у правительственного инспектора. Я говорил вам, что он справится. Теперь давайте план нового здания.

Они опять принялись пересматривать бумаги.

– Ян, сколько будет, если учеников вдвое больше, один учитель, а размеры комнаты такие-то и такие-то?

Ян вычислял с минуту и ответил:

– Двадцать пять кубических футов на каждого.

– Вот, говорил я вам, что архитектор мошенник и хочет отдать нас в руки подрядчика! – раскричался Рафтен. – Он думает, что нас легко провести! Этот план никуда не годится. Все они воры и обманщики!

Ян взглянул на план, которым Рафтен размахивал в воздухе.

– Позвольте, – сказал он авторитетным тоном, которого раньше никогда не позволял себе по отношению к Рафтену. – Надо еще отсчитать сени и раздевальню.

Он вычислил объем этих помещений и убедился, что план совпадает с правительственной нормой воздуха.

Теперь в глазах Бойля засветилась искра злобного торжества. Рафтен, казалось, был разочарован тем, что не нашел плутовства.

– Все-таки они мошенники, и с ними надо держать ухо востро, – сказал он как бы в свое оправдание.

– Слушай еще, Ян. В прошлом году оценочный сбор составлял у нас 265.000 долларов, и мы прибавили к нему школьный налог в 265 долларов, по одной тысячной на доллар. В этом году новый оценочный сбор – 291.400 долларов. Сколько мы получим от школьного налога, если расходы по его взысканию не изменятся?!

– Двести девяносто один доллар и сорок центов, – ответил Ян, ни минуты не колеблясь, и трое взрослых людей в изумлении откинулись на своих стульях.

Это было полное торжество. Даже старый Бойль сиял от удовольствия, а Рафтен весь раскраснелся, так как и себя считал соучастником победы.

Было что-то трогательное в простодушии этих стариков и в их почтительном отношении к «учености» мальчика. Они безусловно верили в его непогрешимость, как математика. Рафтен как-то особенно, почти подобострастно улыбнулся ему. Ян только раз видел у него такое выражение лица, когда он пожимал руку известному боксеру, взявшему приз на знаменитом состязании. Яну это выражение очень не понравилось.

На обратном пути Рафтен с необычайной откровенностью говорил о своих планах относительно сына. (Ян понял, что гроза промчалась мимо). Он рассуждал на свою любимую тему «образование». Ян не предвидел, что это слово впоследствии будет единственным утешением для Рафтена. При виде того, как его большой сын опускался, Рафтен говорил:

– А ведь он получил хорошее образование!

Лишь много лет спустя, разговаривал со взрослым мужчиной и старым Рафтеном о былых временах, Ян узнал, что он постепенно приобрел уважение грубоватого фермера, но что особенно возвысил его в глазах Рафтена тот удар, которым он сбросил Сама в воду…

Как видел Ян, Рафтен не сердился, но что же было делать с Самом? Они до сих пор не разговаривали. Ян хотел бы помириться, но не знал как. Сам перестал сердиться и ждал удобного случая, а он не представлялся.

Сам, накормив свиней, только что поставил на землю свои два ведра, как вдруг к нему в перевалочку подошла Минни.

– Сам, Сам, катай Минни! – сказала она и, увидев Яна, добавила:

– Ян, деляй тульцик, дай Саму юцку.

Приказанию надо было повиноваться. Сам и Ян покорно сложили руки и сделали для нее стульчик. Она держалась за их шеи и приблизила их головы друг к другу. Они оба любили румяную девочку и теперь разговаривали с нею, не обращаясь друг к другу. Однако в прикосновении есть нечто, способствующее взаимному пониманию. Положение становилось странным. Вдруг Сам расхохотался и сказал:

– Давай помиримся, Ян!

– Хо-ро-шо, – запинаясь, ответил Ян со слезами на глазах. – Я очень раскаиваюсь и, поверь, больше не буду.

– О, пустяки! – сказал Сам. – Во всем виноват этот негодный мальчишка, а теперь кто старое помянет, тому глаз вон. Меня мучит только одно: как ты мог меня отбросить? Я крупнее тебя и сильнее, и старше. Я могу поднимать большую тяжесть и работать дольше, а ты швырнул меня, словно мешок со стружками. Мне хотелось бы знать, как ты это сделал.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I
Совсем в лесу

– Вы, кажется, много времени тратите даром, расхаживая взад и вперед. Отчего вы совсем не переселитесь на бивуак? – спросил однажды Рафтен тем бесстрастным тоном, который для всех представлял загадку, так как окружающие не могли понять, говорит он серьезно или шутит.

– Мы не по своей воле ходим домой, – ответил ему сын.

– Нам ничего лучше не надо, как ночевать в лесу, – сказал Ян.

– За чем же дело стало? Если б я был мальчиком и играл в индейцев, я бы туда переселился.

– От-лич-но! – протянул Сам (у него восторг выражался тем, что он тянул слова больше обыкновенного). – И мы это сделаем!

– Ладно, мальчики, – сказал Рафтен, – но смотрите, чтобы свиньи и коровы были каждый день накормлены!

– Значит, ты позволяешь нам уйти на бивуак с тем, чтобы по-прежнему приходили домой работать?

– Нет, нет, Вильям, – вмешалась м-сис Рафтен. – Так не годится. Надо дать им настоящие каникулы или вовсе не давать. Кто-нибудь из батраков мог бы заменить их на месяц.

– На месяц? Я такого срока не назначал.

– Отчего ж бы не на месяц?

– К этому времени уборка хлеба уж будет в полном разгаре.

У Вильяма был вид совершенно обескураженного человека.

– Я буду работать за Яна две недели, если он отдаст мне свой рисунок фермы, – отозвался Майкель с другого конца стола.

– Кроме воскресений, – добавил он, спохватившись.

– А я возьму на себя воскресенье, – сказал Си Ли.

– Вы все против меня, – ворчал Вильям с шутливым замешательством. – Но мальчики должны быть мальчиками. Ступайте!

– Гоп-гоп! – крикнул Сам.

– Ура! – воскликнул Ян, проявлявший еще больше восторга, хотя меньше необузданности.

– Постойте, я не кончил…

– Папа, ты дашь нам свое ружье? Мы не можем жить на бивуаке без ружья.

– Послушай, дай же мне кончить! Вы можете уйти на две недели, но совсем. Домой чтобы вы не возвращались ночевать. Спичек и ружья вам не надо. Я не хочу, чтобы дети баловались с ружьем, говорили, как клоун: «я не знал, что оно заряжено», и подстреливали птиц, белок и друг друга. Берите с собой луки и стрелы, по крайности, вреда никому не причините. Можете взять хлеба и провизии, сколько хотите, но готовить должны сами. Если окажется, что вы подожгли лес, то я приду с плетью, и пощады вам не будет.

Все утро посвящено было приготовлениям, которыми руководила м-сис Рафтен.

– Кто ж у вас будет поваром? – спросила она.

– Сам… Ян… – одновременно ответили мальчики.

– Гм! Вы, кажется, друг на друга сваливаете? Нужно установить очередь по дням. Пусть Сам начнет.

Она научила их, как приготовлять утром кофе, как варить картофель и поджаривать ветчину. Мальчики должны были взять с собою запас хлеба, масла и яиц.

– За молоком вы лучше приходили бы домой каждый день или хоть через день, – заметила мать.

– А не доить ли нам коров на пастбище? – придумал Сам. – Это в духе индейцев.

– Если я вас увижу около коров, то вам влетит, – заворчал Рафтен.

– Можно нам воровать яблоки и вишни? – спросил Сам и в объяснение добавил: – Для нас годятся только краденые.

– Фруктов берите, сколько хотите.

– А картофель можно?

– Да.

– А яйца?

– Тоже, если будете брать не больше, чем вам нужно.

– А пряники из кладовой? Индейцы это делают.

– Нет, довольно! Пора уже и честь знать. Как вы доставите свои пожитки на бивуак? Кажется, тяжесть изрядная. Вот вам сложили постель, кастрюли, сковородки и провизию.

– Мы довезем их на телеге до болота, а там понесем на своих спинах по меченой тропинке, – сказал Сам.

– Дорога идет вдоль ручья. Давайте, сделаем плот, – предложил Ян, – и на плоту свезем все к запруде. Это будет совсем по-индейски.

– Из чего же вы сделаете плот? – спросил Рафтен.

– Из кедровых досок, сбитых гвоздями, – ответил Сам.

– Нет, на гвозди я не согласен, – возразил Ян. – Это не по-индейски.

– А я кедровых досок для этого не дам, – сказал Рафтен. – По-моему легче и лучше перенести все на себе, не рискуя, к тому же, замочить постелей.

Мысль о плоте была оставлена. Мальчики в телеге отвезли пожитки на берег речки. Рафтен тоже пошел с ними. Он еще был юн душою и очень сочувствовал их затее. В его замечаниях сквозил неподдельный интерес, хотя он и не желал его открыто высказывать.

– Дайте и мне что-нибудь нести, – сказал он, к удивлению мальчиков, когда они пришли на берег.

Он взвалил на свои могучие плечи добрую половину ноши. Меченая тропинка имела не более двухсот шагов длины, и в два приема они все перенесли и сложили около типи. Саму очень понравилось неожиданное участие отца.

– Ты такой же как и мы, папа! Я думаю, ты не прочь был бы войти в нашу компанию.

– Я вспоминаю, как мы здесь жили первое время, – ответил Рафтен с грустью в голосе. – Сколько раз мы с Калебом Кларком ночевали у этой самой речки, когда на месте полей был еще густой лес… Вы умеете сделать кровать?

– Нет! – сказал Сам, подмигивая Яну. – Научи нас.

– Хорошо. Где топор?

– Топора у нас нет, – сказал Ян. – Вот большой томагаук, а вот маленький.

Рафтен усмехнулся, взял «большой томагаук» и, указывая на низенькую пихту, заметил:

– Вот хорошее дерево для кровати.

– Оно и горит хорошо, – сказал Ян, любуясь, как Рафтен двумя ударами срубил его и ловко отделил плоские зеленые ветки. Затем Рафтен выбрал стройный, молодой ясень и повалив его, разрубил на четыре части: две по семи футов длины, две по пяти. В довершение он сделал из побегов белого дуба четыре заостренных колышка по два фута длиною.

– Ну, мальчики, где вы поставите кровать? – спросил он и, соображая что-то, добавил: – Может быть, вы не желаете, чтобы я вам помогал? Хотите сами все делать?

– Уф, хорошая сквау! Продолжай дальше! – сказал его сын и наследник, спокойно сидя на бревне с выражением «индейского» высокомерного одобрения.

Отец вопросительно взглянул на Яна, который ответил:

– Мы вам очень благодарны за помощь. Где поставить кровать, мы не знаем. Кажется, я где-то читал, что самое подходящее место – против двери, немного наискось. Давайте, устроим ее здесь.

Рафтен сколотил из четырех бревен раму для кровати и вбил в землю четыре кола, которые должны были ее поддерживать. Ян принес несколько охапок веток, и Рафтен стал укладывать их подряд, начиная от изголовья, при чем загибал концы книзу. На это ушли все ветви пихты, но зато получился плотный слой мягкой, зеленой хвои в фут толщины.

– Вот вам индейская перина, мягкая и теплая, – сказал Рафтен. – На земле спать очень опасно, а здесь хорошо. Теперь стелите постель.

Рама для кровати.

Покрышка из ветвей.

Когда Сам и Ян справились с этим, Рафтен сказал:

– Я сказал маме, чтобы она уложила вам маленький брезент. Вы его натянете на шестах, как полог над кроватью.

Ян стоял молча с недовольным лицом.

– Посмотри на Яна, папа, у него такой вид бывает, когда нарушаются правила.

– Что случилось? – спросил Рафтен.

– Насколько мне известно, индейцы не делают пологов, – сказал Маленький Бобер.

– Ян, ты когда-нибудь слышал о «подкладке типи» или «покрышке от росы»?

– Да, – ответил Ян, удивленный, что фермер обладает такими познаниями.

– А ты ее видел?

– Нет… по крайней мере… нет.

– А я видел. Вот это она самая и есть. Я знаю, потому что у старого Калеба была такая штука.

– Теперь припоминаю. Я читал, что индейцы рисуют на ней свои подвиги. Вот занятно! – воскликнул он, когда Рафтен водрузил внутри типи два длинных шеста, которые поддерживали покрышку, словно балдахин.

– Я не знал, папа, что ты когда-нибудь охотился вместе с Калебом. Я думал, что вы всегда были врагами.

– Гм! – проворчал Рафтен. – Мы когда-то были приятелями и ни разу не ссорились, пока не поменялись лошадьми.

– Жаль, что ты теперь не дружишь с ним, он хорошо знает лес.

– А зачем он пытался сделать тебя сиротою?

– Разве ты уверен, что это был он?

– Если не он, так кто же? Ян, принеси сюда сосновых сучьев.

Ян пошел за сучьями, которые были сложены в лесу, неподалеку от типи. Вдруг, к своему удивлению, он увидел за деревом какого-то высокого человека.

Он моментально узнал Калеба. Старик приложил палец к губам и покачал головой. Ян кивнул в знак понимания, собрал сучья и вернулся на бивуак, где Сам в это время говорил:

– …Старый Бойль рассказывает, что ты обобрал его до последней нитки.

– Почему же нет, когда он тоже пробовал меня обобрать? Прежде я всегда помогал ему. А как он вел себя после того, как мы поменялись лошадьми? Это все равно, что он пригласил бы меня играть в карты, а потом поднял бы шум, зачем я выиграл. Соседское дело своим порядком, а мена лошадей – своим. Здесь все допускается, и даже друзья, меняясь лошадьми, не могут не сплутовать. Это своего рода игра. Я помогал бы ему и дальше, потому что он парень хороший, если б он не вздумал стрелять в меня в тот вечер, когда я возвращался домой. Поэтому, конечно…

– Хотелось бы мне, чтобы у вас была собака, – сказал фермер, переходя на другой разговор. – От бродяг всегда надо беречься, и лучшее лекарство против них – собака. Вряд ли ваш старый Кеп захочет остаться здесь. Впрочем, ваш бивуак довольно близко от дома, и надеюсь, что они вас здесь не потревожат. А теперь бледнолицему пора итти. Я обещал маме присмотреть, чтоб у вас постель была в порядке. Если вы будете спать в сухости и тепле и есть досыта, то с вами никакой беды не случится.

Он отошел на несколько шагов, но потом остановился. Лицо его изменило выражение, голос утратил веселость, и своим обычным повелительным тоном он крикнул:

– Эй, мальчики! Вы можете стрелять сурков, так как они портят поля. Вы можете убивать ястребов, ворон и, соек, потому что они уничтожают других птиц, а также кроликов и енотов, потому что это хорошая дичь. Но я слышать не хочу, чтобы вы убивали белок или певчих птичек. Если вы это будете делать, то я вам не позволю здесь жить и верну вас домой на работу, да еще вдобавок вы отведаете моей плетки.

II
Первая ночь и утро

По мере того, как Рафтен скрывался из виду, мальчиков охватывало совершенно новое ощущение.

Когда его шаги замерли на меченой тропинке, они почувствовали себя одинокими поселенцами в лесу. Для Яна это было осуществлением заветной мечты. Очарованию способствовала еще таинственная встреча с высоким стариком, которого он видел между деревьями. Под каким-то предлогом он опять пошел туда, но, конечно, Калеба, уж не было и в помине.

– Огня! – крикнул Сам.

Ян отлично умел обращаться с зажигательными палочками, и через минуту у него уж пылал огонь посреди типи. Тем временем Сам занялся приготовлением ужина. На ужин у них было «буйволиное мясо и луговые коренья» (говядина с картофелем). Они мирно покушали, а затем уселись около огня друг против друга. Разговор как-то не клеился, и они умолкли. Каждый был занят своими мыслями и поддался впечатлению окружающей обстановки. Тишину прерывали многие звуки, но на фоне темной ночи сливались в одно целое. В концерте, очевидно, принимали участие птицы, насекомые, лягушки. От речки донесся какой-то плеск.

– Должно быть, выхухоль, шопотом ответил Сам на безмолвный вопрос друга.

– Оху-оху-оху! – раздался знакомый мальчикам крик совы, но за ним последовал какой-то протяжный вой.

– Что это?

– Не знаю.

Они разговаривали шопотом, и обоим было как-то не по себе. Торжественность и таинственность ночи действовала на них подавляющим образом. Однако ни один не предлагал пойти ночевать домой, так как тогда их бивуачной жизни настал бы конец. Сам поднялся и размешал огонь. Не найдя под рукою дров, чтобы подбросить в костер, он что то буркнул про себя и вышел из типи. Лишь много времени спустя он признался, что ему пришлось пересилить себя, чтобы выйти во мрак ночной. Он принес хвороста и плотно запахнул дверь. Скоро в типи опять запылал яркий огонь. Мальчики, вероятно, не отдавали себе отчета в том, что их настроение было отчасти вызвано тоской по дому; между тем, оба они думали о своем дружном семейном кружке. Костер сильно дымил, Сам сказал:

– Не наставишь ли ты клапаны? Ты лучше меня умеешь это делать.

Теперь настала очередь Яна выйти. Ветер усилился и изменил направление. Он передвинул шесты, приспособил отдушину к ветру и хриплым шопотом спросил:

– А как теперь?

– Лучше, – ответил Сам таким же шопотом, хотя разницы почти не было заметно.

Ян вошел в типи с нервной торопливостью и закрыл вход.

– Подбросим топлива и ляжем спать.

Они наполовину разделись и легли, но еще долго не могли заснуть. Особенно Ян был возбужден. У него сердце сильно трепетало, когда он выходил, и таинственная тревога все еще не улеглась. Только вид огня сколько нибудь успокаивал его. Он стал дремать, но просыпался от малейшего шороха. Раз он услышал над головой на покрышке типи странный звук «чик-чик-чок», «чик-чик-чок».

«Медведь!» подумал он в первую минуту, но, собравшись с мыслями, решил, что это сухие листья скатываются по брезенту. Немного погодя, он опять проснулся, услышав около себя «царап-царап-царап». Он молча вслушивался. Нет, это не листья, это животное! Ну да, конечно, это мышь.

Ян, стал сильно стучать по брезенту и свистеть, пока не прогнал ее. Вскоре он опять услышал, как прежде, странный вой на верхушках деревьев. У него волосы стали дыбом. Он протянул руку и помешал огонь, чтобы он ярче разгорелся. Все было тихо, и он на время задремал. Потом он еще раз внезапно проснулся и увидел, что Сам сидит на постели и прислушивается.

– Что такое, Сам? – шепнул он.

– Не знаю. Где топор?

– Вот он.

– Я положу его под боком, а ты возьми себе другой, маленький.

Наконец, они утомились и крепко заснули. Разбудило их солнце, которое сквозь брезент наполняло типи потоком света.

Где топор?

– Дятел, Дятел! Вставай! Проснись! Эй, Дятел! – кричал Ян в ухо своему товарищу.

Сам не сразу проснулся, но тотчас же все припомнил и протянул:

– Ты и вставай! Сегодня ты готовишь, а я буду завтракать в постели. Кажется, у меня опять колено сломалось.

– Да ну, вставай! Пойдем, выкупаемся перед завтраком.

– Покорно благодарю! В эту пору купаться холодно и сыро.

Утро было ясное и прохладное. Птицы пели.

Когда Ян встал и взялся за приготовление завтрака, то даже удивлялся, отчего накануне ему было так жутко. Теперь он не мог этого понять. Он хотел бы вновь услышать странный вой на верхушках деревьев, чтобы выследить его происхождение.

Среди золы было еще несколько тлеющих угольков. Через минуту у него ярко пылал огонь, в котелке кипела вода для кофе, а на сковородке весело шипела ветчина.

Сам, лежа на спине, наблюдал за товарищем и высказывал свои замечания.

– Ты, может быть, прекрасный повар, – сказал он, – но в топливе ничего не смыслишь. Вот посмотри!

Огромные искры одна за другою с треском вылетали из костра и падали на постель и на покрышку типи.

– Чем же я виноват?

– Ставлю лучшую папину корову против твоего перочинного ножа, что ты подбросил в огонь вяз или болиголов.

– Правда, – признался Ян.

– Сын мой! – сказал Великий Вождь Дятел. – В типи искры не допускаются. Береза, клен, орешник, ясень никогда не дают искр. Сосновые сучки и корни тоже, но они дымят, как… как… ты уж знаешь… Вяз, болиголов, каштан и кедр ужасно сыпят искрами; они не годятся для избранного общества. Индеец не любит костра, который шипит и трещит. Враг может услышать и… и, наконец… постель может сгореть.

– Понимаю, дедушка, – ответил повар, мысленно замечая все, что ему сказал Сам.

– А теперь вставай, слышишь! – сказал он угрожающим голосом и взял в руки ведро с водой.

– Великий Вождь Дятел испугался бы, если бы Великий Вождь Повар имел отдельную постель. А теперь он только презрительно улыбается, – заметил Сам.

Однако, видя, что завтрак готов, он через несколько минут встал. Кофе подействовал на них, как живительный эликсир. Они весело болтали и от души смеялись, вспоминая о своих ночных страхах.