Текст книги "Маленькие дикари (Издание 1923 г.)"

Автор книги: Эрнест Сетон-Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

VII
Тихий вечер

Был тихий июньский вечер, и птицы в этот день задали вторичный концерт. Они собрались в несметном количестве. Почти на каждом сучке сидела какая-нибудь певунья и заливалась от переполнявшего ее восторга.

Когда мальчики вышли на дорогу через калитку своего сада, в небе парил ястреб, и птицы постепенно умолкали по мере того, как он приближался. Многие из них скрылись, но полевой жаворонок, который пел на открытой лужайке, тщетно искал себе убежища. Ястреб ускорил полет. Жаворонок напрягал все силы, чтобы добраться до сада, но ястреб гнался за ним. Еще минута, и он схватил бы испуганного певца, как вдруг из-за яблонь выпорхнула маленькая черная с белым птичка, пустельга. С громким резким чириканьем (ее боевой клич), с взъерошенными серыми перышками на голове, под которыми виднелись нижние, ярко-красные (ее боевой цвет), она ринулась на крупного хищника.

– Кликер-и-кликер! – пищала она и летела навстречу ястребу, который был в десять раз больше нее.

– Кликер-и-кликер! – кричала она и, как черная с белым стрела, впилась между плечами ястреба в ту самую минуту, когда жаворонок в отчаянии прильнул к земле и спрятал свою голову от неминуемого смертельного удара.

– Кликер-и-кликер!

Ястреб внезапно заметался.

– Кликер-и-кликер!

Бесстрашная пустельга юркнула между его крыльями и начала их клевать и раздирать.

Ястреб стал брыкаться, словно мустанг (дикая лошадь), и сбросил пустельгу, но она опять вскочила ему на крыло.

– Кликер-и-кликер!

Пустельга по-прежнему клевала ястреба, и теперь его коричневые перья летели по ветру. Жаворонок был оставлен в покое. Ястреб думал лишь о том, как самому спастись. А в поднебесья все раздавалось:

– Кликер-и-кликер!

Ястреб улетал во всю прыть, но пустельга сидела у него на спине. Еще сыпались коричневые перья, но ястреб уж был далеко и казался не больше ласточки, а пустельга – не больше мухи. Наконец, ястреб нырнул куда-то в чащу, а пустельга возвратилась домой. Она раза два повторила свой боевой клич, вероятно, для того, чтобы предупредить свою самочку, так как та взлетела на ветку высокой яблони, где могла приветствовать возвратившегося героя. Пустельга еще разок крикнула:

– Кликер-и-кликер!

Затем, приблизившись к подруге, она внезапно поднялась в воздух футов на пятьдесят и опять спустилась вниз с непрерывным криком, описывая зигзаги и делая самые неожиданные повороты туда, сюда, направо, налево, вперед. Она наносила смертельные удары воображаемому врагу, затем опять взлетала и повторяла все сначала раза три, чтобы показать, что она вовсе не устала и могла бы сражаться еще лучше, если бы понадобилось. Затем с заключительным криком она полетела на дерево принимать поздравления от той, для которой все это проделывалось и которая, во всяком случае, была единственной зрительницей, чьим мнением она дорожила.

– Кликер-и-кликер! – кричала она.

– Разве ж это не восхитительно? – сказал Сам с искренним удовольствием.

Его голос вывел из задумчивости Яна, который с молчаливым восторгом наблюдал за бесстрашной маленькой пустельгой.

Вечерняя ласточка пробежала впереди них по дороге, взлетая на несколько футов каждый раз, когда они ее догоняли, и показывая при этом белые внешние хвостовые перья.

– Воробышек, – заметил Сам.

– Вовсе нет. Это вечерняя ласточка! – воскликнул Ян, вполне уверенный в своей правоте.

– Ну, не знаю, – согласился Сам.

– Кажется, ты говорил, что знаешь всех птиц в околотке! – сказал его товарищ, у которого впечатления первого дня еще не изгладились из памяти.

Сам усмехнулся.

– Я тебя тогда не знал и прихвастнул, чтобы ты был обо мне высокого мнения. А ведь это удалось… на время…

Красноголовый дятел с желтой бабочкой в клюве пролетел мимо них и сел на ветке, оглядываясь в их сторону. Заходящее солнце озаряло его яркие перья, ветку сирени и желтую бабочку, и это яркое сочетание красок привело Яна в радостный трепет. На другой ветке – полевой жаворонок, на третьей, подальше – трясогузка, на камне – вечерняя ласточка, – все ласкали взор и слух.

– О, как хорошо! – воскликнул Сам, а Ян даже онемел от восторга.

Птицы не любят ветра, а это был один из тех благоприятных для них дней, когда царит мертвая тишина.

Мальчики прошли мимо амбара, около которого сотни ласточек кружились и щебетали. В насыпи у дороги жили тысячи стрижей; возле ручья водились болтливые зимородки, а на болоте резвились черные дрозды.

Ян, как натуралист, радовался при виде такого множества красивых живых существ. Сам тоже чувствовал это и притих, а последние полмили до «Угла» они шли совершенно молча.

Сапоги были готовы. Сам перебросил их через плечо, и мальчики отправились домой. Солнце уже зашло, но птицы не попрятались и сидели, очарованные тихим, теплым вечером. Певчий воробей у ручья и реполов высоко на дереве еще заливались звонкими трелями в вечернем сумраке.

– Ах, если бы мне остаться здесь навсегда! – сказал Ян, но немного смутился, вспомнив, как ему не хотелось приезжать.

Они молча вышли на потемневшую дорогу. Каждый был погружен в свои думы.

Вдруг над их головами с дерева раздалось громкое, гулкое, но в то же время мягкое: «оху-оху-оху-у-у», подобное воркованью гигантского голубя. Они остановились, и Сам шепнул:

– Сова! Большая сова!

У Яна сердце затрепетало от радости. Он много читал о совах, даже видел их живыми в клетках, но ему в первый раз приходилось слышать крик настоящей дикой совы, и это доставило ему огромное удовольствие.

Ночная тьма сгустилась, но многочисленные голоса свидетельствовали о том, что жизнь не замерла. В лесу кричал козодой, кругом квакали сотни лягушек и жаб. Из тинистого прудка раздавался какой-то странный раскатистый крик, напоминавший смех и озадачивший мальчиков. Внезапно певчий воробей из густой рощи запел свой нежный мотив так же жизнерадостно, как среди белого дня.

Они внимательно прислушивались к этой серенаде, как вдруг из группы больших деревьев раздалось высокое, но негромкое «уа-уа-уа-уа-уа-уа-уа».

– Что это?! – воскликнул Сам.

Крик опять повторился, но, по-видимому, ближе. Он казался слишком резким для птицы, и Сам шепнул:

– Это енот. Мы можем притти сюда, когда снимут хлеб, и поохотиться на енотов.

– Вот будет хорошо! – воскликнул Ян. – Жаль только, что не теперь. Я никогда не видел охоты на енота и вообще настоящей охоты. А разве непременно надо ждать?

– О, да! Их тогда легче найти. Ты скажешь енотам: «Я со своими собаками буду сегодня ночью в таком-то месте, где убирают хлеб», и уж они не преминут явиться.

– Их тут много! Мы сейчас слышали одного, а вот другой.

В деревьях прозвучал долгий, протяжный крик «лай-ллайл-лайл-лайл-лай-лу-у!» Он несколько напоминал предыдущий, но был гораздо мягче и нежнее.

– Ты ошибаешься, – сказал Сам. – Даже многие охотники так ошибаются. Это кричит горластая сова. У нее голос свистящий и более нежный, чем у енота.

Нежный, музыкальный звук повторился, и тогда Ян обратил внимание, что енот кричал гораздо пронзительнее и резче. Между тем охотники часто не замечают этой разницы.

Когда, они подошли к дереву, с которого по временам выкрикивала сова, над их головой бесшумно пролетело что-то серое с двумя сверкающими точками.

– Вот она, горластая сова, – шепнул Сам. – Но она не очень горланит, правда?

Вскоре после того Яну пришлось прочесть стихотворение Лауелля, где говорилось:

 
Совы горластый крик —
Нежнейший в мире звук.
 

И он невольно подумал, как нелепо данное ей прозвище.

– Я хочу поохотиться на енота, – продолжал Ян с упрямыми нотками в голосе.

– Отчего ж? – ответил Сам, отлично знавший, что означали эти нотки. – Если очень хочешь, пойдем. Поохотиться можнои теперь.

– Видишь, о животных я знаю больше, чем о птицах, – добавил он. – Пожалуй, я скорее сделаюсь дантистом, чем охотником, но мне хотелось бы поохотиться некоторое время, и я просил папу когда-нибудь пойти со мною. Может быть, в Длинном Болоте за десять миль отсюда мы найдем оленей. Жаль, что папа поссорился с Калебом. Калеб отлично знает лес, а его гончая выследила больше енотов, чем ты можешь подбросить палок по воскресеньям за целый месяц.

– Если это единственный енот здесь, то я непременно его убью. Вот увидишь, – сказал Ян.

– И чудесно! – воскликнул Сам с неподдельным восторгом.

Было десять часов, когда они вернулись домой, где все уже спали, кроме м-ра Рафтена. Мальчики прошли прямо в комнаты, но на следующее утро, отправившись в амбар, они увидели, что Си не только пришил и подрубил дымовые клапаны, но также исправил все плохие заплаты и подрубил внизу покрышку типи, вложив в рубец тонкую веревочку, так что теперь все было готово.

Мальчики перенесли тотчас же покрышку на место бивуака, а Ян захватил с собою и топор. Когда они поровнялись с живою изгородью у ручья, Ян сказал:

– Сам, я хочу наметить дорогу для старого Калеба. Как ее метят?

– Через каждые несколько шагов делают зарубки на деревьях.

– Так?

Ян рубнул дерево в трех местах, при чем обнажились три белые пятна, или метки.

– Нет, это «метка охотника», указывающая, где его западня, а «метка дороги» ставится с одной и с другой стороны дерева. Вот тогда ее видно, идешь ли вперед или назад. А если нужно ходить по дороге ночью, то зарубки делаются глубже.

VIII
Священный огонь

– Десять крепких шестов и два длинных, тонких, – сказал Ян, перечитывая свою запись.

Шесты тотчас же были вырублены и перенесены на место бивуака.

– Надо связать их вместе на одной высоте с покрышкой типи…

– Связать? А чем?

– Он говорил, ремнем, но он тоже говорил, что покрышку надо сделать из шкур. Я боюсь, что нам придется взять простую веревку…

Ян чувствовал себя несколько сконфуженным.

– Я так и думал, – заявил Сам, – и положил большую веревку в брезент, но не решился сказать тебе об этом дома.

Мальчики крепко связали веревкой треножник, и водрузили его в землю. Через несколько минут девять шестов уж стояли на своих местах. Основанием двенадцатифутовой типи, как обычно, взят был круг, имеющий двенадцать футов в поперечнике. Шесты были хорошенько укреплены; затем последний, по счету десятый, с покрышкой, привязанной к нему за выступ между клапанами, был поставлен против предполагаемой двери. При помощи двух длинных шестов покрышка была обведена вокруг остова. Тогда понадобились соединительные булавки. Ян попробовал сделать их из побегов орешника, но мягкая сердцевина слишком крошилась. Видя это, Сам сказал:

– Для деревянных булавок незаменим белый дуб.

Он взял обрубок белого дуба, расколол его посредине, затем половину опять расколол посредине и так далее до тех пор, пока не получились совсем маленькие колышки, которые уж можно было заострить и обтесать ножом. Ян тоже взял топор, чтоб расколоть другой обрубок, но у него топор не шел по волокну, а отклонялся и сторону.

– Не так, – пояснил Дам. – Всегда надо половинить, иначе топор уйдет на тонкую сторону. Тебе нужно всю зиму раскалывать чурбаны, чтобы научиться этому.

Сам сделал десять деревянных булавок, длиною в восемь дюймов и толщиною в четверть дюйма. Они протыкались, как стальные булавки у портных, и для этого раньше заготовлены были дырочки. Конечно, ради красоты все булавки должны были иметь одинаковую форму.

Итак, покрышка была натянута. Теперь оставались только колья внизу.

– Заготовь десяток дубовых кольев, Сам, длиною в фут и толщиною в дюйм. Я придумал, как их укрепить.

Ян отрезал десять кусков веревки по два фута и проделал дырки приблизительно через каждые три фута по нижнему краю покрышки, над наружным рубцом. В каждое отверстие он продевал отрезок веревки и связывал узлом оба конца. Таким образом получились десять петель, которые он накинул на воткнутые в землю колья. Шатер был укреплен на славу и казался вполне удачным.

Теперь приближалась величайшая церемония – зажигание первого огня. Мальчики чувствовали, что это торжественный момент. Любопытно отметить, что они испытывали те же ощущения, какие бывают при подобных обстоятельствах у дикарей. Индейцы сознают, что установка новой типи и зажигание первого огня имеют глубокое значение и служат залогом будущего счастия.

– Лучше не спешить, но хорошенько зажечь огонь, – сказал Сам. – Будет очень досадно, если с первого раза это не удастся.

– Конечно, – ответил Ян, охваченный таким же суеверным трепетом. – А знаешь, Сам, как хорошо было бы, если б зажечь его палочками для трения!

– Эй, мальчики!

Они оглянулись и увидели Калеба. Он подошел поближе и кивнул головой.

– Устроили типи? Вижу. Недурно! Только зачем вы повернули ее на запад?

– К речке, – пояснил Ян.

– Я забыл вам сказать, – продолжал Калеб, – что индейская типи всегда бывает обращена на восток. Во-первых, утреннее солнце освещает середину; во-вторых, ветер чаще бывает с запада, и тогда дым лучше вытягивается.

– А если ветер восточный, как во время дождей? – спросил Сам.

– Если ветер восточный, – сказал Калеб, ни к кому в отдельности не обращаясь, словно это не было ответом на вопрос, – то клапаны хорошенько натягивают и перекладывают один на другой, вот так.

Он скрестил руки на груди.

– Это поддерживает восточную сторону и не допускает дождя. Когда не дует, то можно приподнять немного край покрышки под дверью. Если вы будете менять место, то не ставьте типи под деревьями: это опасно. В грозу деревья притягивают молнию; потом ветки обламываются и падают, а после дождя вода каплет с них целый час. Типи непременно нужно устраивать на солнце.

– М-р Кларк, вы видели когда-нибудь, как индейцы добывают огонь посредством трения?

– О, да! Теперь индейцы, большей частью, имеют спички, но в прежние времена я часто видел, как они делали себе зажигательные палочки.

– А это долго? Трудно?

– Не особенно долго и довольно легко, если знать как взяться.

– Ах, вот бы добыть огня из палочек! – воскликнул Ян. – А вы могли бы добыть огонь? – спросил он у Калеба.

– Конечно, если б у меня был подходящий материал. Видишь, не всякое дерево для этого годится. В равнинах индейцы употребляют корень виргинского тополя, а горные индейцы – корень шалфея. Я видел, что канадские индейцы употребляют американскую липу, кедр и сухую белую сосну, а чиппевы обыкновенно берут пихту. Удобнее всего устроить бурав. Есть у вас кусок оленьей шкуры?

– Нет.

– Может быть, найдется полоска мягкой кожи?

– У меня кожаные тесемки для башмаков, – сказал Ян.

– Тесемка будет тонка. Впрочем, можно сложить ее вдвое. Веревка тоже годилась бы, но она скоро перетирается.

Калеб взял тесемку и топор и сказал:

– Найдите мне камень, величиною с яйцо, с маленьким углублением, так, в четверть дюйма.

Мальчики пошли к ручью искать подходящий камень, а Калеб отправился в лес.

Они слышали, как старик что-то рубил. Он вернулся и принес с собой плоский кусок очень сухой пихты, пятнадцатидюймовый колышек из того же дерева, слегка согнутую палку, длиною в три фута, немного сухого соснового трута и сухого кедра.

Колышек, был толщиною в три четверти дюйма и имел приблизительно восьмигранную форму, «чтобы тесемка лучше держалась». На обоих концах он был заострен. Калеб привязал тесемку к согнутой палке, как тетиву лука, но свободно, так, чтобы можно было обернуть ее один раз вокруг колышка и этим способом натянуть. Доску он вытесал толщиною в полдюйма. На краю ее он прорезал выемку, в четверть дюйма ширины и полдюйма длины, а на поверхности, рядом с выемкой, сделал перочинным ножиком маленькое углубление.

Затем он наскоблил и мелко накрошил кусок кедрового дерева. Сделав в земле ямку в полдюйма глубины, он положил в нее плоский кусок трута и все накрыл доской. Кончик колышка, или бурава, он вставил в углубление доски, которую придерживал ногой. Тесемку он обернул вокруг колышка, а на его верхнее острие надел камень, принесенный мальчиками. На этот камень Калеб крепко опирался левой рукой.

– Если не найдется камня, – заметил он, – то можно взять толстый сосновый сучок.

Зажигательные палочки

Требуются следующие приспособления: лук, катушка, колышек (бурав) и дощечка.

1. Простейший лук делается из согнутой палочки, к которой прикрепляется на обоих концах крепкий ремень. Палочка должна быть без трещин. Она имеет около 27 дюймов длины и 5/8 дюйма толщины.

2. Более сложный лук, с дырочками на концах для ремня. На месте рукоятки ремень пропущен через деревянный круг. Нажимая рукою на круг, можно крепче натягивать ремень.

3. Простейшая катушка – колено соснового сучка с небольшим отверстием в нем. 3а – вид той же катушки снизу. Она имеет около 4½ дюймов длины.

4. Более сложная катушка – камешек, вмазанный смолою в деревянную подставку. 4а – вид той же катушки снизу.

5. Очень сложная катушка. Она сделана из красного дерева и изображает «громовую птицу». Глаза птицы из зеленого полевого шпата вклеены камедью. На нижней стороне (5а) посредине видна катушка из песчаника, вставленная в деревянную рамку и приклеенная сосновой смолою. На голове отверстие, наполненное жиром, чтобы смазывать кончик дреля перед употреблением.

6. Бурав, – 12–18 дюймов длины и около ¾ дюйма толщины. Он приблизительно восьмигранный и заостренный на обоих концах. Лучшее дерево для бурава – это старая, сухая, хрупкая пихта, но без наплыва, или же корень виргинского тополя; однако годится также американская липа, белый кедр, красный кедр тамарак и даже белая сосна.

7. Дощечки, в ¾ дюйма толщины и какой угодно длины; a – выемка со свежим углублением; b – углубление, которое было раз в употреблении и еще годится для другого раза, c – углубление, пробитое насквозь и уже негодное. Выемка имеет ½ дюйма ширины и ¾ дюйма длины.

8. Способ употребления. Дощечка (a) придерживается одной ногой; конец бурава (b) вставляется в углубление; катушка (c) сверху придерживается левой рукой. Конец лука (d) нужно взять в правую руку и двигать его взад и вперед.

9. Маленькая деревянная подставка, необязательная, но удобная; ее тонкий край подводят под выемку, чтобы собирать в нее падающий порошок.

Правой рукой Калеб стал сильными толчками двигать лук взад и вперед; от этого колышек начал вращаться в своем углублении. Не прошло, и нескольких секунд, как через выемку доски на трут стал сыпаться коричневый порошок. Углубление увеличивалось в объеме и чернело, порошок темнел, и от углубления поднимался легкий дымок. Калеб немного сильнее нажал левую руку и стал быстрее работать правой. Дымок заметно сгущался, и черный порошок наполнял всю выемку. Дым легкими клубами выходил из-под бурава и, казалось, даже отделялся от кучки порошка. Заметив это, Калеб оставил лук и стал осторожно разгребать порошок, который все еще курился. Он снял доску и, приподняв трут, показал мальчикам, что в куче порошка образовалась тлеющая головня. Зажав ее между двумя кусками трута, он поднял ее, помахал ею в воздухе и осторожно подул. Она понемногу разгорелась ярким пламенем. Дрова для костра уже заранее были приготовлены, и вскоре посреди новой типи пылал огонь.

Все трое пришли в неописанный восторг. Лицо старика сияло торжеством. Если бы опыт не удался то он, вероятно, возненавидел бы мальчиков. Однако, ввиду блестящего успеха, он готов был любить всякого, кто имел к этому отношение, хотя мальчики были не более, как заинтересованными зрителями его подвига.

IX
Лук и стрелы

– Оружие у тебя неважное, – сказал Ян, когда они однажды стреляли в саду из лука, принадлежавшего Саму. – Оно напоминает мой первый лук, который я себе сделал, когда еще был молодым.

– А какой ты сделал бы теперь, дедушка?

– Раз в пять тяжелее.

– Ты не мог бы стрелять из него.

– Таким образом, как ты держишь стрелу, конечно, нет. Зимой я брал из библиотеки книгу о стрельбе из лука и из нее много узнал полезного. Ты зажимаешь стрелу и можешь натянуть лук всего на шесть или восемь фунтов, но если продеть пальцы под тетиву, вот так, то можно натянуть его в пять раз сильнее. Это и есть правильный прием.

– По-моему, неудобно, – оказал Сам, спуская стрелу.

– Сначала, разумеется, неудобно. К тому же в стреле должна быть глубокая выемка, а то ничего не выйдет.

– Да и ты, кажется, тоже не умеешь?

– Я в первый раз пробую с тех пор, как читал об этом. Знаешь, я хочу сделать хороший лук и стрелы.

– Что ж, делай, если умеешь. Какое дерево годится для этого? Было сказано в твоей книге?

– Лучше всего испанский тисс.

– Не знаю.

– Потом орегонский тисс.

– Тоже не знаю.

– Еще красный кедр, яблоня, орешник, вяз. Кажется, эти деревья здесь водятся.

– Я никогда не видал красногокедра, а остальных у нас вдоволь.

– Нужно только, чтоб дерево было совершенно сухое, срубленное зимою, и чтобы все сучки были сняты.

– Это подойдет? – спросил Сам, указывая на кучу полукруглых ореховых палок, сложенных в сарае. – Они у нас лежат уже несколько лет.

Принадлежности для стрельбы из лука

I. Пятифутовый лук в готовом виде. В соответственных местах указана форма разреза.

II. Натянутый лук.

III. Лук со снятой петлей.

IV. Петля для верхнего конца лука.

V. Узел для нижнего конца или выемка лука.

VI. Индюшиное перо с разрезанным стержнем, готовое к прикреплению.

VII. Вид стрелы снизу, показывающий выемку и расположение трех перьев.

VIII. Часть стрелы с прикрепленными перьями.

IX. Сенгерская охотничья стрела с деревянным кончиком; 25 дюймов длины.

X. Сенгерская боевая стрела с наконечниками из гвоздя и длинными перьями; тоже 25 дюймовой длины.

XI. Колчан с индейским рисунком; 20 дюймов длины.

XII. Наручник или щиток из толстой кожи для левой руки, с 2 завязками; 6 дюймов длины.

Мальчики выбрали хорошую длинную палку, раскололи ее пополам и обтесали топором, пока не получили два прута, по пяти с половиной футов длины и по два дюйма в поперечнике, при чем сердцевина дерева приходилась с внутренней стороны каждого из них.

Ян руководил работой, припоминая указание драгоценной книги и устройство длинных английских луков, которые ему когда-то пришлось видеть в одной городской лавке. Сам отлично плотничал, и они быстро сделали два лука, по пяти футов длиною. Посредине каждый лук имел полтора дюйма ширины и дюйм толщины (см. рисунок выше). Этот размер был сохранен на девять дюймов в каждую сторону. Таким образом получилась восемнадцатидюймовая часть, которая не сгибалась. Зато концы были оструганы и заострены, так что сгибались равномерно и были по силам мальчикам.

Не мало затруднений испытали они с тетивою. Обыкновенная веревка не годилась, потому что после двух-трех раз лопалась. На выручку пришел Си Ли. Он послал мальчиков к сапожнику за дратвой и кусочком воску. Воткнув в землю два колышка на расстоянии семи футов, он намотал на них целый жгут дратвы, толщиною с порядочную веревку. Затем он перерезал жгут с одного конца, разделил, его на три одинаковые пасмы и, слегка навощив их, заплел в нетугую косичку. По совету Яна, он сделал на конце петлю и тонкой навощенной ниткой обкрутил соединение петли, а также кусочек в шесть дюймов посреди тетивы, где накладывалась стрела. Благодаря петле, можно было снимать тетиву с лука, когда он не был в употреблении (см. рисунок выше).

– Теперь уж не лопнет, – сказал Си Ли.

В заключение мальчики покрыли деревянные части тонким слоем лака, который у них нашелся среди красок.

– Каким жалким кажется теперь мой старый лук, – сказал Сам, оглядывая свое новое оружие.

– А что ты знаешь насчет стрел? – спросил он, примеряя старую стрелу к новому луку.

– Я знаю, что эта не годится, – ответил Ян. – И еще скажу тебе, что стрелу, по крайней мере хорошую, гораздо труднее сделать, чем лук.

– Не особенно утешительно. Особенно после той возни, какая у нас была с луком.

– А все-таки нам нужно иметь хоть по дюжине стрел.

– Как делают их индейцы?

– Большей частью они берут прямые стволы гордовины, но я здесь гордовины нигде не видел, да, наконец, она и не такая уж безукоризненно прямая. А стрелы должны быть совершенно прямые, иначе они будут лететь неправильно. Недаром говорится: прямой, как стрела. Мы можем сделать стрелы лучше индейцев, потому что у нас есть хорошие инструменты. Мы можем вытесать их из какого-нибудь крепкого дерева.

– Какого именно? Неизвестной породы, которой белый человек видом не видал и слухом не слыхал?

– Вовсе нет! Для простых стрел лучше всего белая сосна, а для охотничьих – ясень или орешник. Какие мы будем делать?

– Я – охотник. Мне подавай охотничьи стрелы. Что ж нам теперь нужно?

– Сухого ясеня палочками в двадцать пять дюймов длины и три восьмых дюйма толщины, горячего клея и индюшиных перьев.

– Я дам тебе перьев, а ты делай остальное, – сказал Сам, вытаскивая связку индюшиных крыльев, которые были отложены для чистки печей. Однако в опровержение своих слов он тотчас же взял обрубок ясеня и стал его раскалывать, разделяя каждый раз пополам, пока у него не набралось две дюжины прямых палочек, толщиною около трех четвертей дюйма каждая.

Описание шести видов стрел с различными перьями

A – дальнобойная стрела со стальным наконечником, очень хороша во время ветра. B – также очень хорошая стрела с роговым наконечником; она летит даже лучше A, если нет ветра. C – стрела Омахов для войны и охоты на оленей; и наконечник и перья привязаны жилами: длинные, мягкие перья оставлены на стержне для того, чтобы легче было следить за стрелой: они белого цвета и развеваются на ветру. Нарезки на древке делаются для того, чтобы жертва больше истекала кровью и оставляла более заметный след. D – другая стрела Омахов с своеобразной меткой владельца в виде резных колец посредине. E – стрела для птиц с костяным наконечником, сделанная индейцами на реке Мекензи. F – боевая стрела, сделанная знаменитым Апачским вождем Джеронимо. Древко состоит из трех колен прямого тростника; конец – из твердого дерева, а наконечник – из кварца; все соединения связаны жилами.

Ян взял одну из них и стал стругать перочинным ножом, чтоб придать ей надлежащую форму и размер.

– Я могу это лучше сделать, – сказал Сам и перенес все палочки на верстак, где принялся стругать их рубанком.

Ян был недоволен и заявил:

– У индейцев не бывает рубанков.

– И перочинных ножей тоже!

Ян не мог не согласиться с этим, тем более, что его идеалом были первобытные индейцы, единственные, которые не пользовались помощью и инструментами белого человека.

– По-моему, надо употреблять только то, что можно найти в лесу. У индейцев нет перочинных ножей, но в прежние времена у них бывали острые камни.

– Что ж, работай острым камнем, Ян. Ты найдешь их сколько угодно на дороге, если скинешь башмаки и прогуляешься босиком. А я буду стругать рубанком, и посмотрим, кто кого перегонит.

Ян замолчал, но в душе дал обещание сделать когда-нибудь настоящие индейские стрелы из гордовины, а пока решил выточить хоть одну перочинным ножом. Пока он с нею возился, Сам успел заготовить шесть штук и гораздо лучше.

– Какие будут наконечники? – спросил Сам.

– Я как раз думаю об этом, – ответил Ян. – Индейцы делали каменные наконечники, привязанные жилами, но у нас нет подходящего материала. Самые лучшие наконечники – из кованого железа с ободком, чтобы насаживать на стрелу, но мы не можем достать их. Придется обойтись костяными и роговыми. Я пробовал выпиливать наконечники из кости, да они выходили очень хрупкими. Я брал тоже большие гвозди с обломанными шляпками и привязывал их тонкой проволокой, чтобы дерево не расщеплялось. Иногда в индейских стрелах не делают наконечников, а только обжигают их, чтобы они стали тверже, и заостряют.

– Это, кажется, легко, – сказал Сам. – А ну, состряпаем и таких несколько штук.

Они сделали по шести «боевых» стрел с острыми гвоздями, прикрепленными проволокой, и по шести «охотничьих» с закаленными на огне кончиками.

– Теперь давай перья!

Ян показал Саму, как расщепить стержень индюшиного пера и отделить бородку.

– Постой, тебе нужно дважды двадцать четыре, значит, сорок восемь перьев?

– Нет, – ответил Ян. – По две полоски на стрелу недостаточно. Нужно считать по три; значит, всего семьдесят две полоски. И заметь, что для каждой стрелы перья должны быть взяты с одного и того же крыла птицы.

– Я знаю, что перемешивать крыльев нельзя, а то, должно быть, стрелы будут кидаться и в одну в другую сторону.

В это время пришел Си Ли.

– Что ж вы делаете с вашими луками?

– Ждем стрел.

– Как вы прикрепляете перья?

– Бледнолицые приклеивают их, а индейцы привязывают, – ответил Ян, припоминая наставление книги.

– А что лучше?

– Приклеенные лучше летят, а привязанные лучше выдерживают непогоду.

– А вы сделайте то и другое вместе.

– У вас нет жил.

– Подождите, я вам что-то покажу. Где у вас клей и дратва?

Мальчики принесли. Тогда он сказал:

– Мне кажется, перья надо оставить напоследок. Лучше сначала сделать выемку.

– Правильно, а мы чуть не забыли…

– Это тычуть не забыл. Я тут не при чем, – ответил Сам с сознанием собственного достоинства.

В каждой стреле у него оказался маленький прорез пилою, сглаженный и расширенный перочинным ножом. Живо в остальных стрелах сделаны были выемки в четверть дюйма, и Си принялся одновременно клеить и привязывать перья, употребляя навощенную дратву вместо жил.

Ян наметил место для каждого пера в таком расчете, чтобы ни одно из них при спускании стрелы не задевало за лук (см. рисунок выше). Он сначала приклеил их, затем перевязал на протяжении полудюйма выступающие концы стержней; не ограничиваясь этим, он перевязал другие кончики около выемки, чтобы дерево не расщеплялось. Когда он все аккуратно заделал и провел плоской палочкой по навощенной дратве, то отдельные нитки как будто исчезли и, сливаясь вместе, образовали блестящее черное кольцо.

Таким образом стрелы были окончены. Их разложили, чтобы клей хорошенько просох. На следующий день Ян покрасил стрелы Сама в красный цвет с синими полосками, а свои – в красный с белыми полосками, для того, чтобы различать их и чтобы предохранить от сырости. Теперь остановка была только за колчаном.

– Разве у индейцев бывают колчаны? – спросил Сам, всегда наводивший историческую справку, когда надеялся избегнуть какой-нибудь трудной работы.

– Еще бы! Как же иначе?

– Ну, хорошо. Говори скорей, из чего они делаются?

– Из чего придется.

– Не понимаю.

– Да что ты суетишься? Одни делают колчан из березовой коры, другие – из звериных шкур, а у кого нет более подходящего материала – из брезента.

– Вот это для нас годится. Можно взять обрезки от типи?

– Да, пока мы не найдем чего-нибудь лучшего.

Чехол для лука и колчан из оленьей кожи плетенья.

Мальчики сделали себе по мешку из брезента, немного короче стрел, и Ян нарисовал на них индейские узоры.

– Тащи сюда оружие, – сказал Сам, и с чувством полного удовлетворения они вышли в сад.

– Посмотрим, кто попадет в это дерево.

Оба прицелились и оба промахнулись. Но стрела Сама зацепилась за другое дерево и раскололась.