Текст книги "Искатель. 1980. Выпуск №5"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

Соавторы: Владимир Михановский,Владимир Рыбин,Ходжиакбар Шайхов,Григорий Кусочкин,Яшим Абдуллаев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Кто кого ест? – переспросил он.

– Ззумы… аев, – с отвращением выдохнула Нина.

– Уххи?..

– Нет никаких уххов, совсем нет. Это выдумка.

– Чья? – усмехнулся Брянов. Он не испытывал никакой тревоги, а необычные названия – аи, ззумы, уххи – его просто забавляли.

– Да этих же… людоедов.

– Людоедов?

– Как их еще назвать?!

– Все правильно, – сказал Брянов. – Обычный симбиоз. Одни организмы что-то дают другим и что-то берут от них.

– Это не симбиоз! – выкрикнула Нина. – Это обман!

– Успокойся. – Брянов погладил ее по плечу. – Все изучим, во всем разберемся.

– Нет, тут надо вмешаться.

– Вмешаться? Во что?

– В их… взаимоотношения.

– Так сразу и вмешаться…

Он наконец отчистил шлем и увидел глаза Нины – большие, почти безумные. И впервые забеспокоился, но как-то странно – тяжело, мучительно, словно сквозь сон.

– Почему ты ушла из «вибрика», оставив все открытым? – спросил он. – Куда ты шла?.. Можешь объяснить?..

– Могу, – нехотя отозвалась Нина и надолго замолчала.

Брянов терпеливо ждал. Постукивали роботы, торопясь выполнить многочисленные свои дела. Часто пульсирующе гудел "вибрик", нейтрализуя гравитацию.

– Могу, – повторила она. – Эта… похожая на Сонечку… просила отнести ее в лес… Она так плакала…

– Ну и что?!

Брянов хотел сказать, что это не объяснение, что его интересуют не внешние причины, а мотивы противоестественных для космолетчика поступков.

– А ты бы не пожалел? – опередила его Нина. – Ты бы не пожалел, когда плачет и говорит, что если останется на поле днем, то ее заберут уххи? Разве мы совсем растеряли доброту – основную человеческую добродетель? Разве недоброжелательство – первая заповедь космолетчика?..

– Но нельзя при этом нарушать порядок, рисковать…

– Я ничем не рисковала.

– Рисковала. И не только собой.

– Но ведь все обошлось…

– Это еще неизвестно. Мы недостаточно знаем планету. «Вибрику» теперь предстоит карантин.

– Ты боишься одиночества? – игриво спросила она. – Даже со мной?..

– Мы не каждый по себе, – перебил он ее. – Мы единый организм, и никто из нас не вправе без общего согласия рисковать даже самим собой.

– Если будем согласовывать каждое свое желание, мы обречем население звездолета на вымирание.

– Не преувеличивай, – сказал Брянов. – Благодушие, как видно, главная зараза этой планеты. Это оно в тебе говорит.

– Почему же не говорит в тебе? Ты ведь тоже выходил из «вибрика»?

– Было это и у меня. Теперь поослабло. Теперь я начинаю понимать: на планете в нас парализуется чувство опасности. К счастью, это, как видно, проходит…

– Жаль, – выдохнула она. – Вся наша жизнь – поиски радости. К этому сводятся даже дальние экспедиции. Радость улететь дальше, чем другие, радость открыть новые миры…

– Есть еще долг.

– И в основе чувства долга тоже лежит радость, только не индивидуальная, а коллективная. Нечто вроде общественного инстинкта.

– Пусть так, – сердито сказал он. – У нас еще будет время для дискуссий. А сейчас ответь на конкретный вопрос: как случилось, что ты оказалась в коконе?

– Я несла «Сонечку», – посерьезнев, начала она. – Не Сонечку, конечно, а эту… птицу. И упала в яму. А тут жуки. Такие смешные жучки… Бегают, зудят. И от этого зудения так радостно на душе. Сонечка, то есть птица, закрыла глаза и сложила крылья. Я подкинула ее, и она улетела. А сама легла на траву…

– Зачем?

– Мне было так хорошо, так радостно за птицу, за себя, за всех нас, отыскавших наконец легендарную планету радости.

– А потом?

– Потом я заснула. Проснулась уже здесь… Мне было так радостно…

– Радостно? Но тебе снились кошмары.

Ее лицо вдруг, словно она только что вспомнила об этом, исказилось гримасой ужаса.

– Да, да, – быстро заговорила Нина. – Они их, оказывается, едят. У живых высасывают кровь. Они и меня собирались съесть.

– Кто?

– Ззумы. Я говорила.

– М-да. Вот тебе и «смешные жучки».

Он начинал понимать, что к чему.

– Едят сами, а сваливают на несуществующих уххов?

– Ну да!..

– И аи думают, что так и надо. Они считают себя хозяевами, а ззумов добровольными слугами. На самом же деле хозяева – жуки, для которых аи нечто вроде скота. Они их пасут, готовят им стойла для ночлега якобы для защиты от возможных ураганов, от ночных хищников, а на самом деле для того, чтобы иметь возможность выборочно поедать. И, надо полагать, они выбирают вовсе не больных, а именно здоровых, даже детей. И, похоже, не мы придавили детеныша этой птицы, поскольку гнездо под опорой было уже пустое…

Нина смотрела на него большими испуганными глазами. Зараза безотчетной радости, как видно, выветривалась; Нина беспокойно шарила руками по гладкому столу, пытаясь встать. Наконец, это ей удалось, она приподнялась и вдруг испуганно вскрикнула. Брянов проследил за ее остановившимся взглядом и сам вздрогнул от неожиданности: в иллюминатор заглядывало круглое пухленькое лицо ребенка.

– Она… прилетела! – придушенно вскрикнула Нина. И вдруг, легко спрыгнув со стола, кинулась к верхнему люку.

Смешно цепляясь лапками-ручонками за скобы, через люк в карантинную камеру вползли три белых существа, три птицы. Нина брала их одну за другой, ставила на стол. Они ничем не отличались друг от друга, но Нина каким-то образом узнала ту, которую называла «Сонечкой», удержала на руках, покачала.

– Это мои друзья, – прочирикала «Сонечка». – Они просили, чтобы я привела их к вам.

– Милости просим, – поклонился Устьянцев.

– Погоди! – Брянов бесцеремонно отодвинул его и шагнул к столу. Это, похоже, не просто визит вежливости.

«Сонечка» испуганно отступила, а ее друзья (или подруги – как их было разобрать?) остались недвижимы. Они были чуть выше ростом, и крылья у них были чуть потемнее, пожестче.

– Ваша птица, – говоривший обвел круглыми глазками переборки, приборы, иллюминаторы «вибрика», – эта ваша птица пугает аев.

– Мы скоро улетим, – сказал Брянов. – Мы не будем вас беспокоить.

– Нет, нет! – торопливо зачирикали аи. – Не улетайте.

– Но ведь мы вас пугаем.

– Вот и хорошо. Это и надо.

– Я не понимаю, – ласково сказал Брянов. – Согласитесь, мы должны знать, что делаем.

– Надо пугать аев.

– Но зачем?

– Чтобы не ночевали в норах ззумов.

– Да, да, – вмешалась Нина. – Ззумы их обманывают.

Робот перевел слова Нины, и аи беспокойно зашевелились.

– Обманывают, обманывают, – зачирикали они.

– Но, похоже, что в норах удобнее, – сказал Брянов. – Если, скажем, буря, в лесу разве спасешься?

– Удобнее, удобнее. Ничего не надо строить, ни о чем беспокоиться. Жизнь без забот. Но мы, аи, живущие в лесу, понимаем: жизнь без забот – гибель для аев. Когда-то аи жили дружными колониями, умели трудиться. Потом появились ззумы, и аи стали жить разобщенно, разучились трудиться. Порхать, любить, спать в мягких постелях – вот все, что теперь умеют аи. Только немногие понимают, что это путь к вырождению. Те, кто ночует в лесу. Им трудней, чем тем, кто ночует в норах ззумов. Но у них есть и преимущество: тех, кто ночует в лесу, не поедают уххи…

– Нет никаких уххов, вас обманывают! – снова вмешалась Нина.

– Мы об этом догадываемся. Но как узнать?

– Я знаю. Я сама была в коконе.

В глазах аев промелькнул ужас: еще не было случая, чтобы кто-то побывал в коконе и остался живым.

– Я была там, – повторила Нина. – Слышала разговоры о глупых аях, которым только бы спать помягче и которых так легко обманывать. Уххов не существует. Ззумы сами пьют кровь аев, живых, выбирая для этого вовсе не больных и старых, а молодых и здоровых. Особенно совсем крохотных, каким было дитя…

Она осеклась. Робот тут же воспользовался паузой, быстро зачирикал, переводя ее слова. «Сонечка» плакала. Во всяком случае, ее сморщенное личико говорило о глубокой печали. Два других ая стояли окаменело, ошарашенные услышанным.

– Пугайте, пугайте, не давайте нам спать в норах, – тихо засвистел один из аев. И умолк, испуганно уставившись на иллюминатор. За иллюминатором, далеко внизу, серебристо отсвечивало поле, и оттуда, с самой его середины, поднимался черный смерч.

Брянов подошел к пульту, поймал смерч на большой экран, приблизил изображение, и все увидели, что это масса жуков. Часто трепеща маленькими жесткими крылышками, они единой массой приближались к «вибрику».

– Интересно бы узнать, что они хотят, – сказал Устьянцев.

– Не будем рисковать.

Брянов взялся за белую рукоятку на пульте, и «вибрик» быстро пошел вверх. Смерч сразу распался черным дождем.

– Интересно, что они могут? Неужели бы напали?

– У них крепкие челюсти, могут перегрызть антенны, – сказал робот, не перестававший пересвистываться с аями.

– Думаю, что у них другое оружие, – сказал Брянов. – Добравшись до «вибрика» такой массой, они постарались бы лишить нас воли, превратить в добродушных идиотов.

– Да-а, вторая высадка будет непростой. На планете мы уже обрели врагов.

– И друзей.

– Одним словом, начало положено, – усмехнулся Устьянцев.

– Никакое начало не бывает простым…

Брянов посмотрел на неподвижных аев и подумал, что врагов много и они сплочены, а друзей – только вот эти трое, которым еще надо как-то добраться до своего леса.

– А вас ззумы не перехватят? – с беспокойством спросил он.

– Ззумы летают плохо.

– Мы выпустим вас над лесом…

– Не улетайте! – почти хором засвистели, зачирикали они. – Аи не должны спать в норах. Вашего аппарата они испугаются, улетят в лес. А потом многие поймут, что можно обходиться без ззумов. Не улетайте!..

– Правила не разрешают… – начал Брянов.

– Мало ли что не разрешают! – взорвалась Нина. – Да мы и не будем вмешиваться. Мы будем только летать… Все равно у нас карантин…

Она ссадила со стола аев, которым в тесном «вибрике» негде было распахнуть крылья, не спрашивая Брянова, открыла перед ними люк шлюзовой камеры.

Брянов не возражал. Он смотрел через иллюминаторы, как один за другим аи вываливались из «вибрика» и камнем падали вниз. В туманной глубине они раскинули крылья и крутыми спиралями заскользили к лесу. Ему вдруг подумалось о странной безбоязни этих трех аборигенов. Ведь они признавали, что виброгравитация пугает их. Почему же не испугались, а, пересилив страх и возможную боль, прилетели на «вибрик»? Почему? И ему уже не казалось вмешательством в дела чужой планеты то небольшое, что он собирался сделать, – летать и летать над полем, не давать спать этим добрым птицам…

Владимир Михановский
Путь «Каравеллы»

Фантастический рассказ

Чтобы попасть на Синее озеро, нужно пересечь поле гречихи и пройти рощу. На корабле в мирном содружестве обитали представители чуть не всей земной флоры – от сибирского кедрача до американской секвойи. Такая «широта диапазона» достигалась тем, что каждое растение отсека обитало в собственном микроклимате, который поддерживался скрытыми в почве системами. Кок Либин шагал уверенно. Синее озеро было его любимым уголком, и он ходил сюда каждый раз, как выдавалось свободное время.

Сейчас в оранжерейном отсеке только-только завязывалась осень. Листва деревьев умеренного пояса Земли начинала блекнуть, желтеть.

«Ночью прошла гроза. Возможно, последняя из летних гроз», – с легкой грустью подумал Либин.

Времена года в оранжерейном сменялись в той же неторопливой последовательности, что и на невообразимо далекой Земле, Поломать эту последовательность, впаянную в нейронную память климатической системы, было невозможно. Да никто и не хотел этого.

Оставалось сделать один поворот у кряжистого, раскидистого дуба, чтобы увидеть Синее озеро.

Кок замедлил шаг, поднял глаза и остановился, пораженный: дуб был срезан почти у самого основания. Кок обошел вокруг рухнувшего дерева, зачем-то сорвал желудь, внимательно осмотрел его. Затем опустился на корточки и потрогал пень, гладкий на ощупь, словно отполированный.

Как свалили дуб? Спилили? Но вокруг не было и следа опилок. И кто. мог учинить это варварство? «Тобор!» – обожгла мысль. Для Тобора, конечно, свалить дуб было бы пустяком. Но зачем роботу это делать?

Рядом с пнем возвышался маленький дубок, выросший уже здесь, на корабле, во время полета.

Кок поднялся, отряхнул с коленей влажную землю. Кажется, встреться ему сейчас Тобор – разорвал бы его в клочки.

– Разорвал бы в клочки! – вслух повторил Либин и усмехнулся. Это Тобора-то! Ведь истинного предела силы и выносливости робота, пожалуй, не знает никто: Тобор и в полете продолжает совершенствоваться и набирать мощь, как вот этот молодой дубок.

Еще в Зеленом городке, задолго до старта «Каравеллы», о Тоборе ходили легенды. Чего стоит случай, ставший хрестоматийным в робототехнике, когда Тобор едва не провалил заключительные испытания!

Много пришлось повозиться ученым Зеленого городка, чтобы устранить у Тобора неожиданно проявившееся явление, аналогичное человеческой усталости, добиться, чтобы его клетки, выращенные в камерах синтеза, работали бесперебойно, на манер хорошо отлаженного механизма

В задумчивости кок спустился к озеру, остановился у воды. Галька на берегу была круглой, обкатанной осенними штормами.

Стайки серебристой плотвы резвились у его ног. Либин посмотрел в прозрачную глубину и заметил то, чего раньше не видел, – какое-то вздутие, похожее на пологий песчаный бугор.

Больше всего, однако, кока поразило то, что плотва, резвящаяся в воде, избегала подплывать к этому вздутию на дне, словно оно таило для рыбок неведомую опасность.

Либин вытащил из кармана пестрый шарик биосвязи. Оставалось, сжать его в кулаке, назвать шифр и сообщить о странном бугре в отсеке аварийного контроля. Но Либин медлил.

И так он пользуется на корабле репутацией человека чрезмерно осторожного и мнительного. А если этот песок просто намыт волнами? А может, ничего необычного нет в поведении рыбешек?

Вот варварски загубленное дерево – дело другое! Тут, как говорится, факт налицо, и от этого не отвертеться. Пусть виновник отвечает!

Торопливо кок прошел к выходу из отсека. Люк за ним закрылся с глухим вздохом.

Прежде всего он решил заглянуть к астрономам. Выпить с Игуальдо и Ранчесом чашечку кофе, а заодно обсудить случившееся в оранжерее, прежде чем сделать это предметом всеобщего разговора.

Когда коку до обсерватории оставался пяток шагов, из-за угла коридорного отсека вынырнул Тобор. Он перемещался легко, как на учебном полигоне Зеленого городка.

– Тобор! – крикнул Либин, и эхо гулко прокатилось по коридорному отсеку.

Черная молния отделилась от пола и метнулась к коку, мягко опустившись на пружинящие щупальца.

– Доброе утро, Феликс, – сказал Тобор. – Почему ты не на Синем озере?

– Беда случилась, Тоб, – сказал Либин.

Робот неуловимо-быстрым движением приподнялся на передних щупальцах, сразу же став выше собеседника на добрых полтора метра.

– Беда?

– Скажи, ты был в оранжерейном отсеке?

– Я бываю там регулярно. Как и в прочих отсеках «Каравеллы», – сказал Тобор.

– Когда ты был там в последний раз?

– Вчера.

– И не заметил чего-либо необычного?

– Заметил.

Либин оживился.

– Что это было?

– Поваленное дерево. Я наткнулся на него случайно. Поднимался вдоль русла ручья. – Тобор говорил короткими, рублеными фразами.

– Что ты сделал с деревом?

– Убрал. Ствол перегородил ручей. Вода разлилась, и образовалась запруда. Я ликвидировал непорядок: разделил ствол на куски, сбросил их в аннигилятор.

– И ты сообщил об этом?

– Сообщил.

– Неправда, – сказал кок. – Никуда ты ствол не убрал. Дуб валяется у озера.

– Я говорю про березу, что росла над ручьем, в восточном сектора отсека.

– Странно, очень странно… – пробормотал Либин, опустив голову. – А ты не обнаружил в поваленной березе ничего необычного?

– Необычное было…

– Излом?! – воскликнул кок.

– Излом, – подтвердил Тобор.

– Ровный?

– Как Евклидова плоскость.

– Ты и об этом доложил?

– Нет… не счел это существенным.

– Дуб и береза срезаны одинаково, – сказал Либин. – Нужно подробно рассказать обо всем астробиологам. У меня тоже есть для них кое-что. Пусть возьмут манипуляторы и прочешут весь оранжерейный отсек.

По приказу капитана прочесыванием территории оранжерейного отсека занялись все члены экипажа, свободные от дежурства.

К взволнованному рассказу Либина капитан отнесся весьма серьезно. Особый интерес вызвал рассказ о выпуклости на дне Синего озера, выпуклости, которой прежде не было и которой избегают чуткие рыбки.

Прочесывание оранжерейного отсека, однако, мало что дало. Оба пня были на месте, и возле одного из них лежал дуб, протягивая узловатые ветви к прозрачной воде озера.

– Вот, вот это место! – повторял кок, волнуясь так, что на щеках его выступили красные пятна.

– А вы не ошиблись, Феликс? – поинтересовался старпом.

– Исключено! Совершенно исключено, Георгий Георгиевич!

Я всегда здесь купаюсь и знаю это место.

Голенастые цапли-манипуляторы, повинуясь нетерпеливым командам поисковиков, исследовали обширный участок дна. Взбаламученный манипуляторами песок быстро оседал на дно.

Ничего!

– Не мог, никак не мог я ошибиться! – повторял кок.

– А если и ошиблись, то, слава богу, Феликс! – заключил капитан, когда последний манипулятор вылез из озера.

К песчаной кромке спустилась биолог Луговская, подошла к капитану.

– Докладываю результаты экспресс-анализа. Никаких следов микроорганизмов на срезах не обнаружено.

– Что скажете, Георгий Георгиевич? – спросил капитан у старпома.

– Думаю, все это серьезно, – ответил Суровцев. – Но по ка мы действуем с завязанными глазами.

…После утренней проверки отсеков капитан задержался у пульта внутренней связи. Подумал и решительно объявил большой сбор. На экране замелькали знакомые лица. Руководители отсеков один за другим высказывали свои мнения по поводу происшедшего. Многие предположения выглядели дикими, фантастичными.

Капитан потер лоб. Коль скоро ни Тобор, ни корабельные манипуляторы не повинны в гибели старых деревьев, значит, остается одно: деревья срезал кто-то из членов экипажа.

Но кто? Зачем? Каким способом он это сделал? К концу обсуждения космонавты во весь голос заговорили об этой версии.

– Друзья, да неужели вы это серьезно?.. – жалобно произнесла Луговская. – Бессмыслица ведь получается! Мы все на «Каравелле»… ну, не знаю… словно братья и сестры… Нельзя же в самом деле подозревать каждого!

– Можно, – сказал капитан. – Можно и должно, поскольку речь идет не о злом умысле…

– Возможно, человек совершил это с отключенным сознанием. Например, под влиянием гипноза, – добавил корабельный врач.

– Да кто же загипнотизировал его? – не сдавалась Луговская. – Не Тобор же, в самом деле!

– Гипнотическое действие могут оказать и мощные электромагнитные поля, в особенности резко меняющиеся во времени, – развивал свою мысль Логвиненко. – Возможны такие мигающие поля внутри корабня, Игуальдо? – обратился он к астрофизику.

– В принципе возможны, – оживился Игуальдо. – Они могли быть наведены, индуцированы бомбардировкой внешней обшивки корабля…

– Сказочки для детей! – сердито выкрикнула Луговская. – По кораблю разгуливают мощные электромагнитные поля, а приборы наших астрофизиков молчат?!

– Возможности земных приборов ограничены. Новый для них вид силовых полей они могут просто не зафиксировать.

Луговская шагнула вперед, и на какой-то миг ее стройная, чуть угловатая девичья фигура мелькнула во всю высоту переговорного экрана.

– Чепуха! – произнесла она с горячностью. – Когда мне говорят, что прибор не может зафиксировать исчезающе малую величину – это я еще могу понять. Но тут же речь идет об огромных силах, о колоссальных напряжениях! Я так поняла вас, Игуальдо?

– Такое может быть, Аля, – вмешался энергетик. – Если время воздействия силового поля чрезвычайно мало, это может оказаться за порогом чувствительности приборов,

Когда эмоции поутихли и спор угас, капитан обратился к Тобору:

– Смонтируй охрану отсека, в котором хранится лучевой инструмент.

– Есть, капитан!

– Чтобы и мышь туда не проскочила!

– На корабле нет мышей, – бесстрастно ответил робот.

После совета капитан направился в штурманскую рубку. Что-то его беспокоило. В штурманском отсеке все выглядело как обычно. Ровно мерцали щитовые панели, Весело перепрыгивали от одной логической ячейки к другой разноцветные огоньки, отчего счетно-решающее устройство казалось живым. Пол впитывал звуки шагов.

Старший штурман Валентин Степанович Орленко, запрокинув голову и прикрыв глаза, сидел в кресле.

Капитан остановился посреди отсека, посмотрел на навигационный пульт. Там горел зеленый глазок, означавший, что все в порядке: нос «Каравеллы» по-прежнему нацелен на невидимую точку эфира в созвездии Бета Лиры – цели полета корабля.

– Валентин Степанович! – негромко позвал капитан.

Штурман открыл глаза. Увидев капитана, смутился, хотел было вскочить, но вместо этого вдруг сладко потянулся.

– Автоматика держит курс. Происшествий никаких, – доложил он и поднялся, покачнувшись.

– Что с тобой?

Штурман провел рукой по лицу.

– Сам не пойму… – странная улыбка искривила его губы. – Сразу после совета оцепенение какое-то напало.

– А сейчас как?

– Все в порядке.

В одурманенной голове штурмана еще роились остатки видений – одно диковиннее другого. Никогда у него не было столь многокрасочных снов.

– Давно в последний раз были в оранжерейном отсеке, Валентин Степанович?

Штурман побледнел.

– По… понимаю… – пробормотал он, заикаясь. – В последний раз я был там неделю назад. Ничего подозрительного не заметил. Могу поклясться, что находился, как это говорится, в здравом уме и твердой памяти…

«Каравелла» выполняла корректировку курса, как вдруг раздался вой аварийной сирены. Первым сориентировался Тобор, рявкнул в переговорное устройство:

– В камбузе включена энергоустановка!

Взбешенный капитан сжал биопередатчик так, что тот хрустнул.

– Либин! Почему аварийку включили?

– Потому что основная подача отключилась, – невозмутимо ответил кок.

У капитана голос перехватило.

– Вы что же, Феликс, – произнес он негромко, – не знаете разве, что аварийка включается, только когда грозит катастрофа?..

И тут кок ответил фразой, которая впоследствии прочно вошла в корабельный фольклор.

– А разве это не катастрофа, когда не на чем борщ сварить?

Но оказалось, что кока не ругать, а хвалить надо: он первый заметил аварию. Произошло это спустя несколько суток после загадочного происшествия в оранжерейном отсеке «Каравеллы».

Через минуту Тобор нашел место аварии: возле штурманского отсека был перерезан энергопровод.

Но перехватить нейтритовый кабель, к тому же снабженный тройной изоляционной оболочкой, не так просто, как срезать дерево. Энергетик Володя Ольховатский с помощью Тобора быстро заменил поврежденный участок кабеля. Оставалось выяснить, почему не сработала аварийная система. Это оказалось нетрудным: она просто была отключена.

– Владимир Николаевич, у вас в отсеке имеется лучевой инструмент? – спросил капитан, когда энергетик доложил ему о случившемся.

Энергетик замялся. Некоторое время назад ему пришлось брать из подсобного отсека лучевой сшиватель. По инструкции он должен был сразу же вернуть сшиватель на место, однако не сделал этого.

– Имеется… – сказал Владимир.

– Какого действия?

– Веерного.

Все сходилось. Инструмент, который Володя оставил в энергоотсеке, оставлял при работе плоский срез…

– Больше повреждений в отсеке нет? – спросил капитан.

– Нет.

– Так… Пока нити тянутся к штурманскому… А как ваше самочувствие, Владимир Николаевич?

Энергетик пожал плечами, уже догадываясь, куда клонит капитан.

– Сходите-ка к врачу.

– Гипноз?..

– Да. Пусть обследует вас.

Врач вроде бы даже обрадовался пациенту.

– Проходи, проходи, голуба душа! – пропел он. – Вот сюда, сюда, на стульчик садись, – продолжал Дмитрий Анатольевич.

Едва Ольховатский сел, как со всех сторон к нему потянулись шупальца-датчики разного калибра.

– Зря, зря дуешься, голуба душа, – покачал головой врач. -

Обижаться не надо… Не надо, голуба.

– Я не обижаюсь.

– Капитан отвечает за все, понимать нужно.

– Да гипноз-то при чем?

– А гипноз, доложу тебе, голуба душа Володя, штука препаскудная. С помощью гипноза, то есть стороннего воздействия на волю и психику человека, можно заставить его сделать многое, очень многое…

– Допустим, – согласился Ольховатский, наблюдая, как Дмитрий Анатольевич набирает в шприц какую-то розоватую жидкость. – Но ведь я бы запомнил хоть что-нибудь.

– Ошибаешься, голуба, – покачал головой Логвиненко. – Гипнотизер может стереть из твоей памяти все, что ты делал в состоянии гипноза.

– Гм… Но, черт возьми, до гипноза-то я ведь должен был увидеть его, мерзавца, который меня загипнотизировал? – взорвался Володя. – До гипноза я же был в нормальном состоянии!

– Допустим.

– Почему же я его не запомнил?

– Спроси что-нибудь полегче.

Безвозвратно канули в прошлое беспечные дни, когда жизнь на корабле текла спокойно. Каждый день теперь ждали подвоха.

В бедах, свалившихся на «Каравеллу», начала просматриваться одна закономерность, которую первым угадал капитан: все несчастья, словно деревья в бурю, склонялись в одну сторону. И этой стороной был штурманский отсек.

Особняком стоял случай в оранжерее, с которого, собственно, и началось. Но это было то исключение, которое подтверждало правило. Что касается оранжерейного отсека, то в нем больше ничего неожиданного не происходило.

А на штурманский отсек неприятности посыпались, как из рога изобилия. Захворал штурман, и все его помощники, словно сговорившись, стали плохо себя чувствовать. То и дело разлаживалась следящая система, до сих пор работавшая безупречно.

А однажды выяснилось, что на координатной сетке двойная звезда Бета Лиры – цель полета – смещена.

Что или кто был повинен в этом смещении? Причин можно было надумать немало, но, когда много причин, это значит, что нет ни одной достоверной.

Штурманский отсек по приказу капитана был взят под усиленный контроль, и отныне вездесущего Тобора можно было встретить там чаще, чем в любой другой точке «Каравеллы».

Постоянными беспорядками в штурманском отсеке, конечно, больше всех был расстроен старший штурман Орленке Но держался он стойко. У него, как и у энергетика, никаких следов гипнотического воздействия врачи не обнаружили…

Заглянув в кают-компанию, энергетик наткнулся на Георгия Георгиевича. Старпом сидел в кресле и думал о чем-то. Увидев Владимира, он кивнул ему, пригласил сесть, затем спросил с тревогой в голосе:

– Как у тебя в отсеке?

– Нормально.

– А вот со штурманским никак не наладим. Кстати, ты давно видел Валентина?

– Позавчера.

– Загляни к нему.

– А что? – встревожился Владимир.

– Знать бы что, – развел руками Георгий Георгиевич. – Очень мне не нравится его вид. Я чувствую: он что-то скрывает.

– Зайду непременно.

Владимир решил навестить Валентина сразу после вахты.

Он постучал и толкнул люк. Увидев Владимира, Валентин почему-то смутился. Неуклюже поднялся из-за стола и прикрыл какую-то вещь куском ватмана. Владимир сделал вид, что ничего не заметил.

– С дежурства? – спросил он.

– С дежурства.

– И я.

– Как у тебя там?

Он махнул рукой.

– И говорить неохота. Только и делаем, что возимся всем скопом, неполадки исправляем.

– Что-нибудь серьезное?

– Пока нет. Но все равно радости мало.

Валентин отвел взгляд в сторону.

– Сыграем? – предложил Володя. У них стало традицией – играть одну шахматную партию после каждого дежурства,

– Сегодня – нет. Нездоровится.

Во время разговора Валентин время от времени бросал украдкой нетерпеливые взгляды на лист ватмана. Казалось, он ждет, когда приятель уйдет, чтобы без помех продолжать прерванное занятие.

«Изобретает что-то, как всегда, – подумал Владимир. – Что же он таится, чудак? А впрочем, это его дело».

Они попрощались, и Ольховатский отправился к себе отдыхать.

Придя в свой отсек, Володя долго думал, что может означать странное поведение Валентина. Проницательный Суровцев прав: за этим что-то кроется.

Долго он ворочался в гамаке, пока его не сморил тяжелый сон..

…Это случилось накануне.

Старший штурман Валентин Орленко проснулся посреди ночи, словно от толчка. Когда глаза привыкли к темноте, он заметил на стене, прямо перед собой, пятно. Оно слабо светилось. Это был какой-то необычный свет. Во всяком случае, прежде такого штурману видеть не приходилось.

_ Что за чепуха! – пробормотал Валентин и протер глаза.

Пятно на стене не исчезло.

Он спрыгнул с гамака, подошел к стене. От непонятного волнения перехватило дыхание. Штурман осторожно дотронулся до пятна: это был упругий нарост.

Нечто постороннее проникло на корабль. Необходимо было срочно бить в набат.

Валентин сжал шарик биосвязи, но неведомая сила пронзила его, словно током, пальцы разжались, и шарик мягко скользнул на пол. Глухой стук привел его в себя.

Он бросился к выходному люку, но упругая волна отбросила его назад.

_ Останься! – одновременно прозвучала в мозгу властная команда.

Усталость, которая донимала его все последнее время, исчезла, уступив место возбуждению.

Валентин попытался пальцами отодрать нарост. Когда это не удалось, включил наконец свет и вооружился скальпелем. Через несколько минут у него на ладони лежал бесформенный комок какого-то светлого вещества. Тут же на глазах комок начал темнеть, пока не приобрел фиолетовый оттенок.

Бросив комок на стол, штурман поднес к нему счетчик Гейгера. Однако чуткий прибор молчал – вещество не было радиоактивным.

Валентин сел за стол и принялся внимательно рассматривать сзою находку. Фиолетовая масса в его руках вдруг превратилась в твердый ромбовидный кристалл, мерцающий синим пламенем. Он вертел его так и этак, рассматривал на свет, трогал острием скальпеля. Но острая сталь не оставляла на поверхности кристаллика ни малейшей царапины.

8 бездонной глубине кристалла штурману вдруг почудились непрерывно меняющиеся, невиданные картины. Словно это была щель в иной, неведомый мир. Он различал какие-то пульсирующие жилки и разноцветные точки, сферы, переливающиеся всеми цветами радуги, подвижные фигурки, похожие на запятые…

Из глубины кристалла выплыла точка. Маленькая, еле заметная точка в невообразимой темно-фиолетовой глубине. Она быстро приближалась, вырастая в размерах. Скоро можно было уже различить ее контуры.

Это былс очень сложное образование: шаровидные и эллипсоидальные отсеки, соединенные бесконечной паутиной переходов… Нос корабля, украшенный стреловидной ракетой – шлюпкой для высадки на новую планету… Зеркальная чаша – отражатель, из которого изливалась бесконечная река слепящего пламени…

Стоп, да это же «Каравелла»! Валентин провел рукой по лицу. Конечно, «Каравелла»! Именно так выглядит она со стороны. Нечто, отдаленно напоминающее гроздь винограда, поставленную в плоскую чашу, из днища которой изливается пламя… Сколько раз наблюдал он общий вид корабля и на своем штурманском, и на капитанском обзорном экранах.

Но при чем здесь кристалл, чужеродное тело?