Текст книги "Сердце Сапфо"

Автор книги: Эрика Джонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

6. Послания варваров

Богатство без добродетели —

Небезобидный сосед.

Сапфо

Я пришла домой повидать мою малютку, Праксиною и мать. Приближающиеся варвары отступили на задний план. У меня мелькнула мысль, что все они похожи на Керкила, что их интересуют только низменные страсти… и золото. Я вздрогнула, представив, что мир населен одними Керкилами. А потом, как это часто случается, когда думаешь о человеке, который далеко, я получила о нем известия.

Прибыл курьер из Навкратиса и принес папирус, испещренный египетскими иероглифами.

– Твой брат шлет тебе известие о твоем муже, Керкиле, скончавшемся в Навкратисе.

– Скончавшемся? – переспросила я.

Моя мать подбежала ко мне с Клеидой на руках.

– Он что – умер? – с надеждой в голосе спросила она.

– Читай сама, – сказал курьер.

Я знала некоторые иероглифы, но не была уверена, что хорошо поняла содержание письма.

– Дай-ка мне, – сказала мать.

Но ее египетский тоже оставлял желать лучшего. На протяжении многих веков у нас, греков, не было алфавита, пока мы не позаимствовали финикийский и не добавили к нему гласные. Некоторые свитки писались слева направо, некоторые – справа налево, в некоторых в определенных строках направление менялось. И теперь египетские иероглифы не были так широко распространены, как прежде. В самом Египте иероглифы лучше всего понимали жрецы и жрицы.

– Я отнесу это Исиде, – сказала я. – Она мне все объяснит.

Праксиноя бросила на меня двусмысленный взгляд.

– Ты, я смотрю, очень доверяешь своей новой подруге – кажется, больше, чем мне, – сказала Пракс.

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, Пракс, – ответила я.

– А я думаю – прекрасно понимаешь. Я очень сомневаюсь, что ты идешь к ней за переводом. Что бы ты ни говорила.

– Тогда идем со мной, Пракс. Зто умерит твою ревность.

– Что ж, и пойду! – сказала она с вызовом.

И Праксиноя последовала за мной в дом Исиды по многолюдным улицам Сиракуз.

Был почти полдень, солнце нещадно палило. Мы пробежали вдоль набережной, мимо торговцев рыбой, продающих остатки улова, виноторговцев с закупоренными амфорами, продавцов превосходного масла с расписанными кувшинчиками – лекифами. Над зеленными лавками стоял запах укропа. Торговцы фруктами и овощами сбрызгивали свой товар водой, чтобы придать ему свежий вид. Разнообразные запахи заставляли вздрагивать ноздри.

Мы прибыли в дом Исиды, и нам, как обычно, пришлось подождать, пока она примет клиентов и даст им советы относительно будущего.

Наконец нас впустили в комнату жрицы.

Исида торжественно взяла свиток и развернула. Прочла раз, потом другой.

– Что там сказано? – нетерпеливо спросила я.

– Дай я прочту, – сказал Исида. – Это письмо от твоего брата Харакса из Навкратиса. Оно явно написано египетским писцом.

Моя возлюбленная сестра. Мой скорбный долг сообщить тебе, что твой возлюбленный муж Керкил Андросский вчера испустил дух. Как тебе, возможно, известно, Навкратис славится египетскими врачами. Мы вызвали одного, по имени Анхкрени, он лечил великого фараона Нехо и известен тем, что излечивает желудочные болезни. Этот лекарь приготовил множество снадобий – настои трав с материнским молоком, вытяжки из растений, черепах, помета, но Керкил слишком запустил свое здоровье. Его печень затвердела, словно камень, а глаза и кожа пожелтели. Лекарства не помогли. Все наши старания оказались напрасными. Боюсь, торговля знаменитыми винами нашего острова лишь ускорила его кончину. Откупорив амфору, он выпивал ее до дна и каждый вечер напивался так, что валился с ног. Много раз его предупреждали о том, что пристрастие к эликсиру Диониса не доведет его до добра, но он каждый раз не мог удержаться. Он пил вино неразбавленным и слышать не хотел о том, чтобы добавить хоть немного воды. Беспорядочная жизнь и соблазны Навкратиса тоже не пошли Керкилу на пользу. Флейтистки и акробаты пользовались его слабостями и выманивали у твоего мужа золото. Я опасался, что все закончится именно так. Крепись. Скорблю вместе с тобой.

Твой любящий брат Харакс

Сердце мое радостно встрепенулось, когда я выслушала Исиду, – словно птица, которая хотела вылететь из моей груди. Свободна! Я свободна от Керкила! И тут же я почувствовала себя виноватой, что радуюсь его смерти.

– Я представляю себе, как ты скорбишь, Сапфо, – сказала Исида. – Позволь мне утешить тебя.

– Иди домой, Пракс, – сказал я. – А скажи моей матери, что я скоро вернусь.

– Как скоро? – горько спросила Пракс, но, хотя и против своей воли, сделала то, что ей приказали.

Мы с Исидой удалились в нашу приватную камеру под домом и смеялись до слез.

Руки Исиды были округлые и мускулистые, но гибкие. Пространство между ее грудями пахло розами и апельсинами. После взаимных восторгов я наклонилась, чтобы поцеловать ее в это место, но она отстранилась.

– Ты должна отправиться в Египет, – мрачно сказала она, – чтобы защитить свое наследство.

– Не станут же мои братья обворовывать меня!

– Может, и не станут. Но они могут связаться с женщинами, которые сделают это за милую душу. Ты же знаешь, как слабы бывают мужчины. Если ты отправишься туда, я присоединюсь к тебе, как только смогу.

Мы вернулись наверх, в приемную Исиды. Там ее уже ждали клиенты, желающие узнать свое будущее. Словно время и без того не летит как сумасшедшее, некоторые еще и подгоняют его пророчествами.

Среди почитателей Исиды был бородатый толстяк, одетый как лидийский аристократ, на нем было множество золотых цепочек, печаток, колец и прочих безделушек. Он так пристально посмотрел на меня, словно хотел проникнуть взглядом под мой хитон.

Я отвернулась, а потом снова встретилась с ним глазами. Он кивнул мне.

– Ты поэтесса Сапфо?

Я была так поражена, что не сразу ответила.

– Алкей с Лесбоса будет рад получить известие о тебе.

– Кто ты? – удивилась я.

– Я Кир из Сард, – ответил толстяк. – Я познакомился с Алкеем при дворе Алиатта, где он в большом почете.

– Алкей с Лесбоса? – уточнила я на всякий случай. – Где он теперь?

Возбуждение в моем голосе сразу насторожило Исиду.

– Кто такой этот Алкей с Лесбоса? – поинтересовалась она.

– Если ты спрашиваешь меня, то он влюблен в поэтессу по имени Сапфо, – сказал Кир из Сард.

Исида была поражена.

– Скажи мне, кто он, этот Алкей?

– Всего лишь мой учитель поэзии с Лесбоса, – ответила я им обоим.

– Тогда узнай, что ныне он фаворит великого царя Лидии и обладает немалым влиянием при дворе. Он советует царю, на что тратить золото. Как посланец царя он посетил Дельфы, чтобы узнать пророчество оракула.

– Этот оракул ничего не знает! – воскликнула Исида, гневно сверкнув глазами. – Она мошенница!

Я никогда не видела Исиду такой расстроенной. Кто огорчил ее – соперник в любви или в пророчествах?

– Жрецы диктуют ей каждое слово, – продолжала Исида. – Они опаивают ее, а когда этот оракул выплывает из сумеречного сознания, то несет всякую чушь, за которую жрецы вымогают плату. Эта святыня в Дельфах – сплошное надувательство!

Кир воздел к небесам короткие руки.

– Я не сомневаюсь, что есть оракулы и получше, но великий Алиатт доверяет этому. Царь говорит, что священный туман наполняет разум видениями грядущего. Он послал Алкея к оракулу, чтобы узнать будущее империи.

– Значит, он глупец, – отрезала Исида, – и поплатится за это.

– Я не сомневаюсь в твоей правоте, – сказал Кир, – но кто станет спорить с великим правителем?

Взбешенная Исида выбежала из комнаты, оставив меня наедине с Киром из Сард.

– Скажи мне, как поживает Алкей. Он счастлив?

– Он не может быть счастлив без тебя, моя госпожа.

При этих словах мое сердце екнуло. Хоть я на какое-то время и потеряла голову, влюбившись в Исиду, но все-таки по-прежнему тосковала по Алкею. Я запуталась в своих чувствах – меня одинаково сильно влекло к обоим.

– Как мне его найти? – спросила я Кира.

– Он, несомненно, проведет немало времени в Дельфах в ожидании ответа оракула.

– Я не могу одновременно находиться здесь с моей дочерью, в Дельфах и в Египте, – вздохнула я.

– Может быть, тебе нужен курьер, чтобы доставить послание? Я могу быть твоим посланником, почитателем, правой рукой. Я мог бы доставить твои письма Алкею. Может быть, мне удастся убедить его приехать сюда или встретиться с тобой где-нибудь еще. Только скажи. Твое желание для меня закон.

Почему этот незнакомец из Лидии казался мне подозрительным? И что меня убедило в том, что он и в самом деле так хорошо знает Алкея?

– Я подумаю о твоем предложении, – ответила я. – Приходи ко мне, после того как тебя примет Исида и ты лучше узнаешь свое будущее.

Кир склонился передо мной, его золотые побрякушки звякнули. Что-то в нем мне не нравилось.

– Мир – опасное место, госпожа Сапфо, – сказал незнакомец. – Навуходоносор в Вавилоне готовит какую-то страшную бойню. В Египте Нехо собирается вернуть своей стране ее прежнюю славу. Алиатт Лидийский хочет править всем известным миром, и у него хватит на это золота. Персы собирают войско, чтобы завоевать соседей. У греков неспокойно – и дома, и в колониях. Боги оставили нас, отдав на откуп шарлатанам и лжепророкам. Мы уже ничем не напоминаем гомеровских героев. А женщине нужен защитник, и я могу стать им для тебя. Сиракузы – прекрасный город, но он не единственный на земле. Такая знаменитая поэтесса, как ты, может путешествовать по всему известному миру и своими песнями зарабатывать несметные богатства – Дельфы, Афины, Эфес, Додона, Навкратис, Самос, Хиос. Наш мир распадается на золотую пыль, и нувориши повсюду ищут поэтов, которые пели бы гимны в их честь. Они готовы хорошо платить. Я могу помочь тебе в этом – ты будешь сочинять песни в обмен на золото. Если только согласишься.

– Я пою в честь Афродиты. И не за плату.

– Это, возможно, было и неплохо в прежние героические дни, но сегодня золото – единственное, во что верят люди. Твои представления о чести тебе только вредят. Смотри, они доведут тебя до нищеты. Ты грезишь богами, но боги мертвы. Они тебе ничем не помогут. Там, где были боги, сверкает золото.

Я стала обдумывать достойный ответ, но не успела произнести ни слова – явилась служанка Исиды, чтобы провести его к предсказательнице.

Меня так взволновали предложения Исиды и Кира, что, вернувшись домой, я спросила совета у Праксинои.

– Рабыня не может говорить хозяйке, что делать, – сердито ответила Праксиноя.

– Даже если хозяйка просит ее об этом?

– С чего бы это? – спросила Пракс. – Для советов у тебя есть Исида. И твоя мать. Ты ведь не спрашивала моего совета, когда ложилась в постель с Алкеем или Исидой?

Потрясенная, я смотрела на нее. Неужели я была так неосторожна. Об Алкее я ей сказала сама. Но она знала и про Исиду.

– Что тебе известно о моей жизни? – в ярости спросила Пракс. – Я знаю о тебе все, а ты обо мне – ничего! Ты даже не знаешь, откуда я родом. Мои родители нашли меня на вершине горы неподалеку от Эреса, где меня оставил мой отец. Они воспитывали меня до шестилетнего возраста, а потом продали твоему деду. Я должна быть счастлива, что жива, хотя и стала рабыней. Я должна быть счастлива, что не попала в бордель и не занимаюсь тяжелым трудом. Но мои возможности не сравнить с твоими. Ты свободна.

– Свободна! Что это значит? – спросила я.

Противоречивые чувства раздирали меня, я еще никогда не чувствовала себя настолько загнанной в угол.

– Это означает возможность выбора, – ответила Праксиноя, – даже если ты не знаешь, что выбрать. Но сейчас ты в замешательстве, потому что у тебя слишком много возможностей. Ты думаешь, что можешь любить своего ребенка, любить Исиду, любить Алкея и еще получать утешение от меня, когда поблизости нет никого другого. Ты хочешь иметь все. Ты не признаешь ограничений. Но боги наблюдают за тобой и видят твою гордыню. Иди же! Посмотри, что боги сделали с твоей дочерью!

Она провела меня в детскую, где я увидела мою мать и кормилиц – они собрались вокруг колыбельки маленькой Клеиды. У девочки был жар. Она плакала и отказывалась есть. Неужели она была обречена последовать за Керкилом в царство мертвых?

Мы искупали ее в теплой воде, чтобы снять жар, принесли жертвы богам, вызвали ученых докторов. Все мои возможности выбора свелись к одному. Выживет девочка или умрет? Прошлое и будущее исчезли. Остались только писк дочери и ее жар, запах детской рвоты и экскрементов, вечное настоящее.

В такие мгновения философия исчезает. Двадцать взрослых сгрудились вокруг младенца, умоляя богов о помощи. Я вспомнила, что лучшие заклинания для защиты детей есть у египтян, и послала Праксиною за Исидой. Она поворчала, но пошла.

Наконец – мне показалось, что прошла целая вечность, – появилась Исида в сверкающих складчатых одеяниях. Она прогнала всех из комнаты, завязала на куске холста семь узлов, повесила на шею девочке и забубнила:

 
Это заклинание
Для узла, для дитяти:
Жарко ли тебе в гнезде?
Горишь ли ты в кусте?
Разве нет с тобой твоей матери?
Разве твоя сестра не обмахивает тебя веером?
Разве тебя не защищает кормилица?
Пусть принесут золотой шарик,
Сорок бусин, сердолик
С крокодилом и рукой на нем,
Чтобы изгнать этого демона желания,
Погубить этих врагов, присланных смертью.
Ты спасешься! Это защита!
Дитя Хор, я – Исида.
Я защищаю жизни, которые творю.
 

Исида достала золотой шарик, сорок бусин, сердолик с изображением крокодила и руки и повторила заклинание еще раз и еще раз. Она положила бусины на тельце девочки. Потом возложила на нее руки и снова произнесла заклинание. Время замедлилось – оно ползло, как черепаха. Мы стояли и смотрели в изумлении – Клеида начала гулить и улыбаться. Я потрогала ее лобик. Он был прохладным. Болезнь прошла.

– Вот видишь, насколько беспомощны твои боги, – сказала Исида. – Более древние боги Египта все еще сильнее.

Я преклонила колени и поцеловала край ее одежд. А потом уснула с моей девочкой на руках, поклявшись никогда больше не расставаться с ней. Баюкая доченьку, вдыхая сладкий запах ее затылка и шейки, я обещала, что всегда буду любить ее и защищать. Исида и Алкей отошли на задний план, в моем сердце был только мой ребенок. Ночью я качала ее и пела ей песни. Когда наступил рассвет, у меня не осталось сил, но я ощущала умиротворение. Я поклялась, что, пока буду нужна своей дочери, моя жизнь будет принадлежать ей.

На следующее утро Исида прислала за мной.

– Скажи Исиде, что я не могу оставить ребенка.

– Исида говорит, она может взять обратно то, что дала, – сказал человек.

– Не ходи, – сказала Пракс. – Это пустая угроза. Она вернула девочке здоровье. Она не может забрать этот дар.

Но я не была в этом уверена. Сомнения раздирали мне душу. Должна ли я идти? Или остаться? Что, если Исида колдунья, которая может давать жизнь и забирать ее?

– Я скоро вернусь, – сказала я и, передав ребенка матери, понеслась в дом Исиды.

Там я обнаружила, что она прогнала всех клиентов, что она рвет и мечет.

– Любовь – вовсе не телячьи нежности, – сказала Исида и укусила меня в шею так, что пошла кровь. – Она свирепа, как хищный зверь. Я спасла твою дочь, а ты думаешь о любовниках. Кто этот Алкей? Ты собираешься бросить меня ради него? С кем ты еще спишь? Неужели даже здесь, в Сиракузах, у тебя кто-то есть?

– Нет, Исида, нет. У меня никого нет, кроме тебя. Алкей научил меня всему, что я знаю о поэзии. Мы еще не закончили наши дела.

– Ты в него влюблена!

– Вовсе нет…

– Я думаю, ты собираешься оставить меня и искать этого Алкея в Дельфах. Я слышала все, что ты говорила Киру!

– Ты сама сказала, что я должна отправиться в Египет, чтобы мои братья не обворовали меня.

– Тогда почему ты говорила о Дельфах с этим вульгарным лидийцем?

– Я никуда не еду. У меня здесь дочь – я нужна ей. А теперь я должна спешить к ребенку.

Я поднялась, чтобы идти, но Исида остановила меня.

– Сапфо, я знала любовь женщин и любовь мужчин… Я знаю: мужчинам нельзя доверять. Они думают только о своем превосходстве, своем владычестве, своем желании…

С этими словами она повалила меня на пол и овладела мной с мужским остервенением, снова и снова заставляя меня стонать от наслаждения с помощью позолоченного олисба, кусая мои груди, шею, половые губы, так что я истекала кровью и любовными соками. Я не знала, что одна женщина может взять другую силой, но она показала мне, что это возможно. Мне еще повезло, что она не замучила меня до смерти. Я побежала домой, одолеваемая желанием поскорее увидеть дочь.

Я не хочу рассказывать о том, что случилось после этого. Воспоминания об этом до сих пор отдаются болью в моем сердце. Когда я вернулась, ни ребенка, ни кормилиц не было. Как и моей матери. Они сели на корабль и отплыли на Лесбос. Моя мать оставила записку.

Питтак предложил нам защиту. Я забираю мою тезку ради ее же блага. Не пытайся следовать за нами, иначе ты навредишь собственному ребенку еще больше, чем уже успела навредить. Молюсь о том, чтобы ты когда-нибудь все поняла.

Праксиноя отчаянно рыдала. Она была безутешна.

– Что ты наделала? – закричала я как безумная. – Что ты сказала моей матери, Пракс?

– Она спросила меня об Исиде и Алкее. И не отстала, пока я не сказала все, что знала. Она грозилась избить меня кнутом, и это была не пустая угроза. Ах, Сапфо, прости! Я и подумать не могла, что она заберет девочку. Я пыталась ее остановить – правда пыталась.

Когда оглядываешься на свою жизнь с вершины скалы, трудности, которые встречались на твоем пути, представляются надуманными, приключения – воображаемыми, героические поступки – не такими уж героическими, как казалось в то время. Когда мать похитила у меня Клеиду, я чувствовала себя как Деметра, чья дочь была украдена Аидом. Черный плащ лег на мое лицо и закрыл солнце. Я бесилась и рыдала. Поначалу я во всем винила мать, потом Праксиною, потом себя. Я поставила Праксиною в безвыходное положение и понимала это. Она ревновала меня к Исиде и все еще сердилась на меня: я убежала с Алкеем и ничего не сделала, чтобы спасти ее от наказания за это. Как я могла рассчитывать, что она будет защищать меня, когда моя мать на нее надавит? В том, что мать забрала у меня дочку, некого винить, кроме меня самой. Ослепленная похотью, я потеряла самое драгоценное существо, которое когда-либо у меня было. Я находила все новые и новые оправдания для матери, которая обошлась со мной как с безответственным ребенком. Своей беспечностью я толкнула Праксиною на признание.

Что проку от слов любви? Нужно доказывать ее делом. Мне отчаянно хотелось броситься по морю в погоню за моим ребенком, но я понимала, что на Лесбосе и ей, и мне угрожает смертельная опасность. Без меня Питтак будет защищать ее ради моей матери. Я невыносимо страдала, но без меня моя дочь была в безопасности.

– Давай побежим в гавань – может быть, еще догоним их! – сказала Праксиноя.

Мы понеслись, как ветер, наши сандалии выбивали дробь по мостовой. На рынке я опрокинула прилавок торговца гранатами, упала в груду битых плодов, и мой хитон окрасился, словно кровью. Я вскочила на ноги и побежала дальше. Торговец провожал нас проклятиями. Путь преградили телеги. Запряженные ослами, груженные фруктами и специями, они медленно пересекали узкую дорогу к гавани. Это было похоже на ночной кошмар, когда хочешь бежать, а дороги со всех сторон отрезаны. Из гавани двигался поток людей. Некоторые только что приплыли и несли на головах и в руках тюки и корзины, везли на тележках пожитки. Мы пробивались вперед, задыхаясь от запаха пота, исходящего от разношерстной толпы. Наконец мы достигли кромки воды и увидели, как за горизонт уходит корабль на Лесбос – его паруса казались красными на фоне заходящего солнца. Я упала на причал и зарыдала от безысходности.

7. Золото, кораблекрушение и сон

Я не надеюсь до неба дотянуться.

Сапфо

После этих событий я оказалась в длинном черном туннеле. Потеряв дочь, я несколько недель не могла есть. Я почти не пила. Я спала и спала, чтобы ни о чем не думать. В снах дочка возвращалась ко мне. Я вдыхала ее сладкий запах, прижимала к груди. Казалось, жизнь снова обретала смысл. Но потом я просыпалась и заново переживала боль утраты.

Это было мучительное наказание – видеть ее во сне, а просыпаясь, понимать, что я лишилась ребенка. Если бы мне тогда достало мужества, я бы выпила яду или вскрыла себе вены. Но что-то всегда останавливало меня.

– Твоя мать может одуматься и вернуться, – сказала Праксиноя, пытаясь утешить меня.

У меня на этот счет были большие сомнения. Может быть, мы найдем способ вернуться на Лесбос. Может быть, произойдет переворот и Питтака свергнут. Пока оставалась хоть малейшая надежда снова увидеть дочь, я не имела права покончить с собой. Тогда еще – нет.

У меня не было желания видеть Исиду. Она знала, что для меня все кончено, а потому без конца присылала подарки. Я возвратила их все, кроме золотистого свитка, где было иероглифами начертано ее имя и нарисован золотистый кот, свернувшийся клубком. Праксиноя с наслаждением зашвырнула этот подарок в море.

Меня нашел Кир. После бегства моей матери с Клеидой я забыла о нем и о его рассказах об Алкее. Я даже и об Алкее почти не думала. Мне казалось, что жизнь моя кончена и в ней уже никогда не будет любви. Я спала все дни напролет, а по ночам ходила из угла в угол. Солнце казалось черным, ночи были населены призраками. Если бы это решала я, то Кир из Сард получил бы от ворот поворот, но Праксиноя подумала, что он может отвлечь меня от моего горя, а потому впустила его.

– Выстави его за дверь! – сказала я.

– Он утверждает, что у него есть известия об Алкее.

– Меня это не интересует. Меня интересуют только известия о Клеиде. А о ней он наверняка ничего не знает.

– Сапфо, выслушай его. Может быть, это приведет тебя к твоей дочери.

– Сомневаюсь, – мрачно ответила я, но тут в дверях появился Кир с длинным свитком в руке.

– Письмо от Алкея Лесбосского, – сказал он. – Тебе.

– Уходи, – попросила я.

– Неужели тебе совсем не интересно?

– Неинтересно, – подтвердила я. – Мне интересна только моя девочка.

– Это письмо на греческом, – сказал он, помахивая свитком и подходя поближе.

Я узнала руку Алкея.

Кир подал мне письмо. На самом деле оно было адресовано не мне, но мое имя упоминалось несколько раз.

Алкей умолял Кира выяснить, что со мной, как я живу в Сиракузах. «Если ты встретишь прекрасную фиалкокудрую Сапфо, – писал он, – скажи ей, что она неизменно присутствует в моих мыслях». Еще он сообщал, что отправляется в Дельфы к оракулу за пророчеством для лидийского царя.

– Если мы отправимся в Дельфы, то можем спросить оракула о твоей дочери, – стал он меня упрашивать. – И в Дельфах к тому же можно заработать деньги. Люди так долго ждут оракула, что готовы неплохо платить за развлечения. И возможно, мы найдем там Алкея. Откровенно говоря, я в этом уверен.

– Уходи! – повторила я.

В тот раз Кир ушел, но он оказался настойчивым. Приходил снова и снова и всегда с новыми искушениями. Если я соглашусь спеть на том или ином симподии, он гарантирует мне оплату золотом в размере моего веса.

– Сапфо, я знаю, кто готов платить за песни и платить хорошо. Мне знакомы богатеи во всем известном мире. Я всех их встречал в Сардах… мне следовало купить землю вблизи сардского дворца, когда она была дешева… но это другая история.

– Уходи! – воскликнула я.

– Золотом в размере ее веса? – переспросила Праксиноя. – Она довольно хрупкая, но золото может нам пригодиться.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась я.

– Может быть, ты не заметила этого в своем отчаянии, но после смерти Керкила мы перестали получать деньги с кораблей и от виноторговли. Мы продавали то, что производит наша ферма, но скоро можем потерять и ее. Керкил был человеком недальновидным. Похоже, что он успел наделать долгов. Пока ты спала, я всем этим занималась. Лучше бы тебе попеть, чтобы иметь ужин, а то останешься голодной.

– Как это может быть? – спросила я.

– Уж не знаю как, но у нас долги. Каждое утро к нашим дверям приходят торговцы – хотят получить то, что им причитается. До этого дня я их сдерживала, но если есть возможность заработать золото… то у тебя нет выбора.

– Совершенно с ней согласен, – сказал Кир.

– Но если я буду петь за золото, моя богиня отвернется от меня.

– А если не будешь, то останешься с пустым желудком. И я вместе с тобой, – сказала Пракс, – Сапфо, ты никогда не была практичной, так что позволь мне быть практичной за тебя… за нас обеих. Нам нужно золото. Нам нужно попасть в Египет, чтобы защитить твое наследство, а это потребует расходов. Если мы можем заработать немного здесь и еще немного в Дельфах, мы должны это сделать. У нас нет иного выбора.

Кир дрожал от возбуждения.

– Она права! – сказал он. – Я могу устроить твое выступление на симподии завтра вечером. Подготовь свои песни! Завтра на заходе солнца я приду за тобой с позолоченными носилками.

– Постой, – остановила его Пракс, – А сколько она заработает завтра?

– Трудно сказать, – ответил Кир.

– Как насчет ее веса золотом? – спросила Пракс.

– Это была фигура речи, – растерялся Кир.

– Тогда моя хозяйка не будет петь.

– Ты с ума сошла, Пракс? Я так поняла, нам нужны деньги, – удивилась я.

– Тихо, – шепнула мне Пракс и повернулась к Киру: – Если ты сегодня принесешь золота в половину ее веса, я позволю моей хозяйке петь.

– С тобой трудно договориться, – сказал Кир. – Я принесу свои весы.

– Я предпочту взвешивать на моих, – с явным удовлетворением сказала Пракс, – Сапфо, иди готовь свой репертуар. Поторопись!

Когда Кир вернулся в тот же день, они с Пракс принялись спорить о весах и мерах. Я слышала, как они кричали друг на друга, пока я пыталась повторять свои песни. Наконец меня позвали из моей комнаты и попросили сесть на чашу каких-то хитроумных весов. На другую Пракс устанавливала гири. Кир снимал их. Они обвиняли друг друга в мошенничестве.

– Ты меня разоришь! – протестовал Кир, когда Пракс взялась за гири.

– Моя хозяйка – это лучшая сделка в твоей жизни! – возразила Пракс.

Они взвешивали, потом прекращали взвешивать. Я сама то становилась на чашу, то сходила с нее, а они спорили, механизм каких весов лучше и какие из них точнее. Это было мучение. А я тем временем не переставала настраивать мою лиру.

– Ну, я вам больше не нужна? – спросила я.

Они, похоже, приходили к какому-то компромиссу.

– Иди готовься, отдыхай и наведи марафет, – сказал Кир. – Никогда не знаешь, как симподий может изменить твою жизнь.

Кир вернулся в шесть, за ним – золоченые носилки, которые несли четыре крепких раба. Полог был из багряного полотна, прошитого золотой нитью – в тон одеянию рабов. Мы с Праксиноей забрались в носилки, и рабы понесли нас по оживленным улицам Сиракуз. Наконец мы оказались во дворе роскошного особняка. Праксиноя и Кир провели меня так, чтобы никто не видел, в отдельную гардеробную, где я облачилась в королевский пурпур, подвела брови и глаза и надушилась к предстоящему представлению. Потом я дождалась, когда закончится обед и уберут пол, и только тогда появилась со своей лирой.

Кир представил меня как «легендарную Сапфо с Лесбоса». Я вышла из тени, окруженная рабами, которые несли факелы и воскуренные благовония. Я начала с моего «Гимна Афродите», который когда-то так понравился обществу на Лесбосе. Я еще не дошла до шелеста крыл и спуска колесницы, но уже почувствовала, что публика хорошо принимает меня. Какое это замечательное чувство! Я очаровывала себя, очаровывая их! Я была влюблена в их смех и аплодисменты, в звук собственного голоса. Размягчив их сердца восхвалением Афродиты, я перешла к другим любовным песням.

 
Кто-то говорит, что всадников сонма,
Кто-то – что строя кораблей
Прекрасней нет
На темной земле…
Но я говорю: прекрасней нет того, что любишь ты!
Елена оставила мужа и дочь
И бросилась в Трою,
Когда богиня любви
Позвала ее.
 

Здесь я сделала паузу, чтобы слушатели вспомнили все свои невозможные любовные страсти. Я не знаю, почему это сделала, но интуитивно я чувствовала, что это необходимо, что это позволяет мне управлять аудиторией. Я, видимо, передавала их желание и тоску, потому что меня саму терзала тоска по Клеиде и Алкею. Мое отчаяние питало мое пение.

 
Я бы предпочла увидеть прекрасное лицо
Моего возлюбленного,
Чем лидийские колесницы
И тяжелую пехоту.
 

В горле у меня перехватило – я вспомнила о своих недавних утратах, и аудитория почувствовала это. Я стала их обездоленной, тоскующей частью. Я чувствовала, как бьются их сердца, – и мое билось в унисон с ними. Хотя я и прорепетировала все мои песни перед симподием, какие из них следует петь, я решила, только увидев публику и проникнувшись ее желанием. Я даже импровизировала для них. Они вожделели к юным девочкам? Я спела про юных девочек. Им снились розовощекие юноши? Я спела о них. Они мечтали о мужьях для своих дочерей? Я ошеломила их эпиталамой. Я задевала их за живое вот этим рефреном:

Замерли луна и Плеяды. Полночь, утекает время. Я одна лежу в моей постели.

И они наградили меня громом аплодисментов. Позднее, смешавшись с гостями, я была поражена, когда поняла, как хорошо удалось мне передать их чувства.

– Ты выразила мои сокровенные мысли, – сказала одна женщина.

– Нет, мои! – перебил ее муж.

– Для меня большая честь говорить вашими словами, – ответила я.

Так оно и было. Но еще я думала о золоте.

Кир из Сард с каждым разом стал увеличивать плату за мои представления. И чем больше он запрашивал, тем выше ценились мои представления. Хозяева хвастались перед приглашенными суммами, заплаченными за мое выступление. Высокая плата за меня была для них предметом гордости.

Но Афродита являлась мне все реже и реже. Я знала, что она сердится. Я получила свой дар, чтобы чтить ее, а не зарабатывать золото. Я знала, что она отомстит, но не могла представить, какой будет ее месть. Она уже наказала меня, лишив дочери и Алкея. Что еще могла она сделать со мной? Я дрожала при мысли о том, каким может быть ее гнев.

Чему может научиться поэт? Искусству очаровывать. Мы любим богов за их способность очаровывать и пытаемся призвать их, подражая этой способности. Мы воскуряем благовония, произносим заклинания, чтобы стать похожими на богов, чтобы привлечь их. Но если мы руководствуемся ложными мотивами – желанием получить блага, а не благочестием, боги понимают это. И мы утрачиваем способность привлекать вдохновляющих нас муз.

Я знала все это, но гнала от себя подобные мысли, как гнала – без всякого успеха – мысли о моей маленькой Клеиде и возлюбленном Алкее. Подстегиваемая желанием заработать побольше золота, чтобы защитить себя, я шла на поводу у Кира. А может быть, мне просто нравилось выступать перед публикой? Собственное пение действовало на меня как дурман. Каждый раз завораживая толпу, я завораживала и себя. Возможно, их смех, их крики восторга были для меня дороже золота. Когда перед моим представлением подметали пол, когда я брала свою лиру и прочищала горло, когда я видела замерших в предвкушении зрителей, я уносилась в другой мир. Да, верно, исполняя свои песни, я чувствовала себя равной богам, потому что могла управлять чувствами слушателей. Я казалась себе такой же могущественной, как Афродита. Мне казалось, что я владею ее чарами. Я пела о ней, но втайне пела о себе.