Текст книги "Сердце Сапфо"

Автор книги: Эрика Джонг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Эти песни не умрут никогда.

Я глубоко вздохнула и пошла прочь. Как мне хотелось верить, что в его словах не только лесть. Но сердце говорило мне иное.

Если тебя предали женщины, для твоего сердца нет лучшего лекарства, чем юный красавец, который обожает тебя.

Я любила мужчин и любила женщин и могу сказать, что мужчины понятнее в любви. Они слышат только один голос – своего фаллоса, и голос этот прост и откровенен. Женщины же слушают голос луны. Но луна светит отраженным светом. Физическая любовь с женщиной нежна и сладка, но женский ум так же неверен, как лунный свет. Мужчины в любви, в отличие от женщин, идут напрямик. Что я такое говорю? Фаон был одновременно нежен, как девушка, и при этом проявлял самое изощренное коварство. Он потел лунной росой. Капля лунного света, появившаяся на головке его фаллоса, когда тот затвердел, вероятно, была магическим зельем. Когда я слизнула ее, то сразу ослабела, как сонные животные Цирцеи.

Он так терпеливо плел свои сети! Я противилась, и противилась, и противилась, но настал час, когда противиться дальше уже не могла.

АФРОДИТА: Дары, которые получил от меня Фаон, будут для нее последним испытанием, и…

ЗЕВС: Она его не пройдет!

АФРОДИТА: Еще как пройдет! Моя последовательница сильна – сильнее, чем любая из смертных женщин, которых ты брал силой.

ЗЕВС: Я выиграю этот спор. Я всегда выигрываю.

АФРОДИТА: Но не в этот раз, отец.

Я снова отправилась навестить Клеиду и моего внука. Маленький Гектор обнимал меня за шею и цеплялся за меня так, что я едва не начинала задыхаться. Вот тогда я поняла, откуда берется желание похитить внука. Но я бы на такое никогда не пошла. Между внуками и бабками существует такая сильная и простая связь, тогда как связь между дочерьми и матерями нередко такая сложная и запутанная. Я испытывала ненависть к моей матери, которая оставила нам такое наследство. Она не имела права этого делать! Она взяла на себя прерогативу богов.

Я вспомнила женщину, которую встретила как-то в Сиракузах, – она позволила своему мужу отнести их новорожденную дочь на вершину холма и оставить там на волю стихий.

– Как ты могла допустить такое? – спросила я.

– Просто я знала, что без отцовской любви она никогда не расцветет и жизнь ее будет сплошным несчастьем.

– Но он бы со временем полюбил ее. Разве могло быть иначе? Она бы завоевала его сердце. Дочери всегда со временем завоевывают сердца отцов.

И тогда женщина начала безутешно рыдать. Своими откровенными словами я погубила ее. Она нашла способ примириться со своим горем, а я своей неуместной правдой лишила ее этого самообмана. Ложь слаще истины.

Потом я вспоминала Исиду – как она спасла жизнь новорожденной Клеиде. Я вспоминала Алкея, который так никогда и не видел свою дочь. И я плакала, плакала, прижимая к себе внука и спрашивая себя: будет л и у меня когда-нибудь внучка, с которой я смогла бы перекроить мое печальное наследство… и этот мир?

Вошла моя дочь – Клеида.

– Мама, каждый раз, когда ты появляешься, Гектор цепляется за тебя и не отпускает. А когда ты уходишь, я несколько дней не могу его успокоить.

– Ты хочешь сказать, чтобы я не приходила?

– Да нет же, мама, просто я хочу, чтобы ты была с ним не такой эмоциональной, а более сдержанной. Я бы не хотела, чтобы ты пробуждала в нем эмоции. Это осложняет мою жизнь. И няньки потом жалуются. Ты его взбудоражишь, а потом уходишь.

– Я постараюсь не будоражить его.

– Ты ничего не можешь с собой поделать – это в твоей натуре. Ты не чувствуешь себя счастливой, если люди вокруг не рыдают и не бесятся. У тебя нет чувства меры. Твоя мать часто предупреждала меня об этом. Твой разум – как штормовой ветер, поднимающий буруны в море. Даже Питтак сказал это о тебе.

– Я постараюсь быть потише, Клеида, – сказала я. – Но я из другого мира.

– Тогда перейди наконец в этот, – сказала Клеида.

– А если я не смогу – что тогда?

Фаон ждал в своей лодке, и я покинула Митилену, направляясь в Эрес, ни о чем таком не думая.

Был вечер. Мы плыли в лунном свете. По морю гуляли маленькие белые буруны, но меня это мало заботило. Я почти желала утонуть, чтобы покончить со всеми моими бедами.

– Кажется, ты печальна, моя госпожа, – сказал Фаон.

– Ни одна моя мечта не сбылась, – сказала я.

– Но подумай о том, что ты дала миру.

– Не имеет смысла жить, когда жизнь приносит тебе столько боли.

– Твои песни делают счастливыми всех, кроме тебя самой, – сказал Фаон.

Я склонила голову.

– Андромеда – мошенница, – добавил Фаон.

Услышав это, я приободрилась.

– Она разгуливает по Митилене в своем жутком сиреневом хитоне с золотой вышивкой и поет идиотские песни о величии Питтака и чудесах войны. Люди потихоньку посмеиваются над ней, но открыто это делать боятся: ведь тиран оказывает ей почести.

– Они ничего не понимают в песнях. Они хорошо разбираются только в почестях и наградах, – сказала я.

– Это не так, моя госпожа. Народ Лесбоса всегда любил песни. Это в его природе. Мы все – наследники Орфея.

Я вспомнила Орфея в царстве мертвых – с головой подмышкой – и разговор о судьбе поэтов. «Награда поэта – быть разорванным на части. Но и части его продолжают петь!» Пророчество!

– Я думаю, ты слишком надеешься на человеческую мудрость, Фаон. Они не могут отличить прекрасное от уродливого, добро от зла. Они знают только то, на что указывает власть. Если Питтак говорит, что Андромеда – великая поэтесса, значит, она великая поэтесса. Если он говорит, что она истинный гений, то не имеет значения, что она будет петь. Люди склоняются перед властью. Даже в поэзии.

– Но у себя дома они поют твои песни. В головах у них – твои песни. В их сердцах – твои песни.

С этими словами он протянул руку и коснулся моей спины с такой нежностью, что меня всю словно обожгло.

Его прикосновение было как огонь. Всегда будущего любовника можно узнать по прикосновению, даже если он или она прикасается к самому невинному месту на твоем теле. Фаон посмотрел на меня так, словно я была Афродита.

– Ты так прекрасна, – сказал он.

– Вот уж чего нет, того нет, – возразила я.

– Ты прекрасна внутренней красотой, но и она обжигает меня пламенем страсти.

– Помнится, я писала что-то в этом роде. Фаон, не валяй дурака, не флиртуй с женщиной, которая годится тебе в матери.

– Мне кажется, ты моложе меня! – сказал он.

Ах, как гладко он умел говорить!

– Вези меня в Эрес, – ответила я. – Сейчас неподходящее время для любовных игр между седой женщиной и зеленым юнцом.

– А когда подходящее?

– Думаю – никогда, – отрезала я. – Греби быстрее.

Во время нашего подлунного плавания вокруг острова я отказывалась говорить с Фаоном. Я впитывала красоту моря, красоту острова и вспоминала все мои путешествия, всех моих возлюбленных. Меньше всего нужен был мне хорошенький мальчик, который хотел заманить меня в сети грубой лестью. Что с того, что он был врагом моего врага? Может быть, он был честен, когда уничижительно говорил об Андромеде. Может быть, он пытался завоевать мою благосклонность. Какая разница? Он был не Алкей.

Когда мы добрались до Эреса, он помог мне выйти из лодки.

– Боюсь, я обидел тебя, моя госпожа, – пробормотал он, опустив глаза, чтобы я могла полюбоваться его блестящими черными ресницами, тень от которых упала на загорелые щеки.

– Вовсе нет, – сказала я.

– Я бы скорее умер, чем обидел тебя.

– Не предлагай с такой легкостью умереть. Смерть и без того не заставляет себя ждать.

Фаон упал на колени и поцеловал край моего хитона.

– Встань, пожалуйста, – попросила я.

– Не могу. Я хочу быть твоим рабом, – сказал он – Клейми меня, закуй меня в цепи, повелевай мной, Я хочу одного – служить тебе. Моя жизнь бессмысленна, если я не служу тебе.

– Встань, Фаон. Я ненавижу такие речи, – сказала я. – Единственного раба, который у меня был, я освободила. Других рабов мне не нужно.

– Тогда, может быть, ты когда-нибудь сумеешь полюбить меня? – спросил он, вскакивая на ноги.

Он возвышался надо мной. Его мускулистые руки были покрыты загаром от работы на воде. Когда он улыбнулся, мне показалось, что маленькие морщинки в уголках его рта улыбаются сами по себе.

Он обнял меня своими сильными руками и снова погладил мою спину. Пламя под моей кожей становилось все горячее. Мои глаза заблестели. Мои пальцы дрожали. В моих ушах стоял гул, будто туда залетел пчелиный рой. Из-под мышек у меня струился пот. Я хотела сказать «нет», но не могла произнести ни слова. От его прикосновения я онемела. Я дрожала, словно от холода, и одновременно вся горела. Зеленее травы? Нет. Но всякая логика исчезла. У меня словно с корнем вырвали язык.

«А почему бы и нет?» – вопрошала моя вагина.

И никакой другой орган не мог опровергнуть ее!

Так это и началось. Он прокрался в мою жизнь. Я думала, что сыта любовью, сыта по горло, до тошноты, но это прекрасное юное существо привнесло в мою жизнь свежесть и беззаботность, которые, как мне казалось, я уже навсегда потеряла. После смерти матери я и сама хотела умереть. Фаон отогнал эту тучу.

Он переписывал мои песни, рубил дрова, возил меня туда-сюда. Он подрезал оливковые деревья и виноградные лозы на моих полях. Он помогал мне, делая это с радостью. И он грел мою постель. Ах, как он грел мою постель!

Хотите поговорить об этом? Все любовники разные и все любовники одинаковые. Этот человек знал свою власть и умел ею пользоваться. Он смог бы соблазнить саму Афродиту! Может, он это и сделал! Он был не Алкей, но обладал собственной притягательностью – притягательностью юности. Если он лгал или лукавил, то делал это умело. Но в нем было что-то такое, с чем я не сталкивалась прежде. Разве что в девах. В нем было самое сильное упоение – упоение молодости. Его кожа мягкостью не уступала коже моего внука. Волосы сияли, как грива молодого кентавра. Узнав Фаона, я поняла, чем брал женщин Зевс. Благодаря Фаону я поняла, почему Афродита влюбилась в Адониса. Да я и чувствовала себя как Афродита с Адонисом. «Разорвите на себе одежды, о девы, оплачьте Адониса!» Фаон был так прекрасен, что я плакала.

И потом, нельзя было сбрасывать со счетов его потенции. Двадцатилетний мальчик никогда не устает. Его фаллос извергается и тут же наполняется снова. Его фаллос встает, опадает и встает опять, а ты и глазом не успеваешь моргнуть. Неудивительно, что даже Алкей любил хорошеньких мальчиков. Я начинала понимать, что в них притягательного.

ЗЕВС: Ну, видишь? Наконец-то мудрость нисходит на нашу героиню.

АФРОДИТА: Ты считаешь, что мудрость нисходит перед падением. Но она еще удивит тебя!

ЗЕВС: Никогда! Не с этим мальчиком и его неутомимым членом. Ха! Даже самые умные женщины дуреют от любви!

АФРОДИТА: Ты еще увидишь!

25. Завяжи мне дитя

Пока дышу,

Любить я буду…

И даже после.

Сапфо

Была ли я счастлива с Фаоном? Вероятно, я не столько была счастлива, сколько отвлеклась от моей скорби. А он постарался стать незаменимым для меня. Переписывание моих песен – это было самое малое. Он и в самом деле стал моим добровольным рабом. Он взял на себя все то в моей жизни, что мне самой невыносимо было делать: спорил с Хараксом о моей доле в урожае винограда, защищал меня от Родопис, когда она пыталась вывезти мебель, принадлежавшую моей матери и деду с бабкой, возил моих учениц вокруг острова, отправлял их домой, имел дело с их родителями от моего имени. Он облегчил мою жизнь. Он просто избаловал меня.

– Если ты когда-нибудь оставишь меня, как же я буду выживать? – шутя спрашивала я Фаона.

Но в каждой шутке есть доля правды.

Я продолжала навещать Клеиду и старалась помириться с ней. Это было мое сокровенное желание.

Каждую неделю я на лодке Фаона отправлялась в Митилену и оставалась три дня с Клеидой, а потом Фаон забирал меня. Сам он в это время приглядывал за моими ученицами, становился их нянькой.

Гектору было уже пять, и Клеида отчаянно хотела дочку, но у нее постоянно случались выкидыши. Она никак не могла сохранить беременность. Ей я об этом не говорила, но сама думала, что она несчастлива со своим мужем, – и в этом вся причина. Мы вместе ходили советоваться к повивальным бабкам. Наилучшей из них в Митилене считалась Артемисия (названная в честь богини Артемиды), помогавшая женщинам сохранить беременность. (Бессмертная Артемида была непримиримой девственницей, выступавшей против совокуплений и, следовательно, против мужчин, подвергавших женщин опасностям деторождения.) Ее последовательница Артемисия была приблизительно моих лет – старуха! – и жила в огромном доме у митиленской гавани. Она была известна всем и вся. Ее работа принесла ей богатство. Но она не испытывала ненависти к мужчинам. Напротив.

Попасть к Артемисии было непросто даже приемной дочери Питтака и дочери поэтессы Сапфо. Многие женщины дожидались ее совета. Я снова и снова посылала к ней Фаона, чтобы он добился приема вне очереди. Видимо, он очаровал ее своей красотой, потому что мы наконец-то удостоились аудиенции.

Артемисия была высока и красива, с квадратной челюстью и сверкающими черными глазами. У нее были темные волосы, перевитые золотыми змейками. Застежки на одежде были в виде золотых змеек, золотые сандалии украшали переплетающиеся золотые змейки. Поначалу она показалась мне похожей на Герпецию – змеиную богиню, но я побыстрее выбросила эту мысль из головы. Она была нужна нам – Клеиде и мне.

Клеида рассказала Артемисии историю своих беременностей, а я тем временем молча слушала. Артемисия задавала вопросы, смущавшие Клеиду.

– После того как муж занимается с тобой любовью, ты остаешься лежать или выпрыгиваешь из кровати?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду – ты убегаешь? Убегаешь на свою половину?

– Зачем мне это делать? – спросила Клеида.

– Не знаю, – сказала Артемисия. – Некоторые женщины не очень-то любят своих мужей.

– Но я люблю его как послушная жена.

– Он нравится тебе?

– Какое это может иметь значение?

– Некоторые врачи считают, что мужские соки определяют рождение мальчика, а женские – девочки. Если ты нервничаешь или вскакиваешь сразу после любви, то твои соки могут оказаться недостаточно податливыми.

Клеида удивленно подалась вперед.

– Поразительно, – сказала она. – Мама, ты не подождешь снаружи?

– Конечно, – сказала я и вышла туда, где сидели несколько грустных молодых женщин.

Одна из них узнала меня.

– Я мечтаю о золотом цветке вроде твоей Клеиды, – сказала эта женщина. – Я пою эту песню каждый вечер, прежде чем лечь в постель, надеясь, что у меня родится золотая девочка. У меня уже есть три сына… Но кто останется со мной, когда я состарюсь, если я не рожу дочери?

– Я тебе благодарная за твои слова, – сказала я. – Спасибо.

Вид у женщины был огорченный оттого, что я больше ничего не сказала, но я столько раз слышала подобные слова от незнакомых людей, хотя та же самая песня смущала мою собственную дочь. Глупо с моей стороны. В своей семье никогда не ценят голос твоей музы. Да и с какой стати?

Куда бы я ни приходила – это случалось со мной повсюду, но мои песни по-прежнему были не в фаворе у Питтака, а их исполнение на общественных празднествах оставалось под запретом. Над всеми нами, как некая ужасная богиня, поднялась Андромеда. Она и прилепившиеся к ней девы на каждом празднестве, на каждом симподии пели ее жуткие песни. Да, симподии на Лесбосе возродились, но даже там никто не осмеливался петь иных песен, кроме как в честь Питтака и его военных подвигов. Воспевать правителя-воина – такое легкое дело. Это искупает многие грехи. И появилось много уродливых песен с идиотскими словами.

Я ждала, когда Клеида закончит свой разговор с Артемисией. Хорошо, что я не присутствовала при нем. Наконец меня позвали в приемную.

Артемисия объясняла Клеиде действие магического заклинания с использованием красной перевязочной нити и птичьих яиц. Выходило так: если красной нитью привязать три воробьиных яйца к гнезду и воззвать к Афродите с Артемидой, то, возможно, беременность и не прервется.

– Яйца, привязанные к гнезду, никогда не выпадут, – сказала Артемисия, – но твои намерения должны быть чисты. Ты должна очиститься за семь дней до исполнения этого ритуала и найти самые крупные воробьиные яйца, священные для Афродиты. Если не сможешь найти воробьиные яйца, то, в крайнем случае, можешь взять голубиные. Для Киприды священны воробьи и голуби. Красную нить ты должна спрясть на собственном станке. Гнездо нужно снять с самого высокого дерева на твоей земле. Если ты сделаешь все это и будешь лежать спокойно после любви, то, возможно, мне и удастся тебе помочь. Но только если на то будет воля богов.

– Я сделаю все, что ты говоришь, – сказала Клеида.

– Тогда приходи через две недели с яйцами, гнездом и нитью.

– Приду, – пообещала Клеида.

Я послала одного из рабов Артемисии за Фаоном и мешочком с золотом, что мы прихватили для Артемисии.

Спустя немного времени появился Фаон, поклонился Артемисии и вручил ей мешочек. Они обменялись взглядами, которые навели меня на мысль о том, что они довольно близко знакомы. А может, мне просто показалось.

Артемисия заглянула в мешочек и когда увидела в нем золотые лидийские монеты, это ей не очень понравилось.

– Мне еще нужны оболы. Пришли мне их с этим мальчиком!

Она кивком показала на Фаона, который опустил голову.

– Откуда вы знаете друг друга? – спросила я.

– С чего ты это взяла? – сказала Артемисия. – Возвращайся через две недели с тем, о чем я тебе сказала! И очистись перед приходом!

Я осталась в Митилене помочь Клеиде приготовиться к следующему визиту к Артемисии, а Фаона послала в Эрес привезти оболы и посмотреть, как там мои ученицы.

Соткать красную нить не составляло труда. Но вот для воробьиных гнезд и яиц время было неподходящее. Воробьиных яиц нужно было ждать еще несколько месяцев. И голубиных тоже. Может, на это и был расчет Артемисии? Клеида сходила с ума.

– Почему тебе не пришло в голову сказать ей, что в это время года не бывает воробьиных яиц? – раздраженно выговаривала мне она.

– У меня это как-то выскочило из головы. И мысли такой не было! Иногда самые очевидные вещи ускользают от тебя.

– Мама! Неужели моя судьба тебя совсем не волнует?

– Больше самой жизни.

– Тогда мы должны найти воробьиные яйца, хоть сейчас для них и не сезон!

– Где же можно их взять, если не сезон?

– Не знаю! Может быть, твой мальчик сумеет их найти!

Эти слова она произнесла, не скрывая издевки.

Мы вернулись в дом Клеиды, где она продолжила свой неудержимый плач. Я отослала Фаона в Эрес, но, кроме Фаона, мне некого было попросить облазить остров Лесбос, чтобы найти не в сезон голубиные или воробьиные яйца. Я бросилась в гавань и, наняв лодку, отправилась в Эрес за Фаоном. Мы попали в шторм и туман, а потому, прибыв в Эрес, валились с ног от усталости.

Фаона там не было. Ни одна из моих учениц не знала, где он. Я вспомнила, какими взглядами он обменялся с Артемисией, и у меня возникло какое-то щемящее чувство, но я прогнала его. На следующее утро он появился с извинениями: опоздал! шторм! туман! стихия! Мы отправились назад в Митилену – я хотела увидеть Клеиду и попытаться успокоить ее.

В лодке я холодно смотрела на Фаона, презирая себя за то, что связалась с ним. Нет, это был не Алкей! И даже не Эзоп. Он был тщеславный мальчишка, слишком гордившийся своим неутомимым фаллосом. Он не был настоящим мужчиной. Не был героем. Он был готов стать игрушкой любой женщины – только заплати. Моя холодность висела в воздухе между нами. Он почувствовал мое отвращение.

– Что я могу сделать, чтобы утешить тебя? – спросил он.

– Ничего, – ответила я.

– Сапфо, пожалуйста, я страдаю, когда ты злишься.

– С чего ты взял, что я злюсь? Я скорее печалюсь, чем злюсь.

– Что я могу сделать? – спросил он, гладя меня по спине, как делал это в тот первый раз.

– Боюсь, ты ничего не можешь сделать, чтобы рассеять мою хандру. Я злюсь на себя, на судьбу, на богов, – сказала я.

– Тогда дай мне задание. Позволь, я достану тебе золотое руно. Позволь мне заглянуть в глаза горгоны. Позволь убить циклопа. Позволь – я поднимусь на вершину Олимпа и буду просить богов за тебя.

– Это ничего не даст, – в отчаянии сказала я. – Я сама легкомысленно отвергла то, что мне нужно в жизни больше всего. Когда любовь ушла, ничто не может ее заменить – даже сладкий эликсир юности.

В тот момент в моих мыслях, как всегда, был Алкей. Он был камнем в моем сердце, жгучей пустотой в моем чреве, пульсирующей болью у меня в висках.

– Но ведь я так люблю тебя, – сказал Фаон.

– Даже если бы это было правдой, – ответила я, – это не имело бы значения.

Больше мы до конца пути не сказали ни слова и расстались молча.

Через две недели мы с Клеидой вернулись к Артемисии с красной нитью, но без гнезда и яиц.

– В это время года не бывает воробьиных яиц, – сказала Клеида. – Или голубиных.

– Если такова сила твоего желания, то ты больше никогда не станешь матерью! – сказала Артемисия.

Клеида начала рыдать.

– Не плачь, – сказала Артемисия. – У меня есть гнездо с яйцами, но обойдется оно тебе в двадцать оболов.

– У меня нет с собой оболов, – сказала я.

– Тогда пошли за ними своего мальчика, – велела Артемисия.

Она достала воробьиное гнездо с тремя яйцами, взяла красную нить у Клеиды и стала привязывать яйца к гнезду, напевая:

 
Завяжи мне дитя.
Завяжи мне дочь,
Дай мне твое сердце,
Бессмертная Артемида!
Завяжи мне сердце,
Завяжи мне дочь.
Детей можно купить,
Но я своего рожу,
Пусть она завяжется,
Пусть она будет красива,
Пусть она поет, как ее бабка,
Будет умна, как ее дед,
Пусть благодать прольется на нее!
Пусть урожай будет богат!
Завяжи мне дочь,
Завяжи мне дитя.
 

– Откуда ты знаешь деда будущей дочки Клеиды? – спросила я Артемисию.

– Всем известно, что отцом твоей дочери был умный Алкей, а не твой безмозглый муж! Об Алкее в Митилене рассказывают легенды. Он давно изгнан, но люди продолжают говорить о нем и потихоньку поют его песни, хотя их публичное исполнение запрещено.

– Мама, ты прерываешь заклинание! – зашипела Клеида. – Помолчи наконец!

Артемисия дважды повторила заклинание. Я знала, нам придется заплатить за него втройне.

Когда с этим было покончено, Клеида взяла гнездо с яйцами и спрятал под хитоном. Она должна была положить его под подушку на семь ночей.

Артемисия отвела меня в сторону.

– Хочешь узнать известия об Алкее? – спросила она

– Буду счастлива!

– Тогда приходи ко мне одна.

– Когда?

– Как можно скорее!

– Я только провожу дочь домой и вернусь.

Артемисия подмигнула мне. Нет, она явно была похожа на змеиную богиню Герпецию. Кровь застыла у меня в жилах. Может быть, она превратила моего дорогого Алкея в змею? Но я хотела получить его назад в любом виде!