Текст книги "Кайсе"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 38 страниц)

Ее густые волосы щекотали его щеку.

– Прижми меня крепче.

Он сильно притянул ее к себе. Его ноздри заполнилась ее запахами и ее дыханием. Автомобили снаружи проносились один за другим, один, два, три. Затем улица снова погрузилась в полную тишину.

Токио

По железнодорожным рельсам бегали мыши. Нанги лежал, думая, в плотной темноте. «Сэйко и Гоэи. Предательство дома и за рубежом. О Боже, он и Николас обречены».

Мыши побежали снова. Он стал думать о звуках, которые проникали через тонкую стенку капсулы, стараясь разобраться в них. Они напоминали ему о шуме, который он слышал в детстве и который создавали мыши, бегавшие по рельсам около их дома. Эти звуки в темноте казались такими же необъяснимыми, как и те, что он слышал два первых раза. Они были похожи на статические разряды в старом радиоприемнике, стуки и визги машин, ведущих какой-то невнятный разговор друг с другом.

Он потратил часы, следуя за Сэйко по всему Токио, прежде чем пришел к выводу, что она и Гоэи слишком умны и опытны, чтобы встречаться лицом к лицу.

Тогда он переключился на наблюдение за самим Гоэи. В сумерках, окончив свою дневную работу, Гоэи пришел сюда в Накагин Капсул Тауэр в неоновых джунглях Гинзы. Здание состояло из отдельных модулей-капсул площадью восемь на тринадцать футов каждая, так что их можно было перевозить на грузовике. Конфигурация здания постоянно менялась, по мере того как приезжали или уезжали жильцы и приходилось или увеличивать или сокращать общую жилую площадь.

Для того чтобы отвлечься от мысли о том, как много могла выдать врагам Сэйко, Нанги в тысячный раз стал просматривать материалы, которые доставил ему сегодня утром американец Манни Манхайм. Но мысли о Манхайме принесли с собой новую волну скорби по поводу смерти Харли Гаунта. Гаунт был первоклассным управляющим, ловким и справедливым. Он понял, чем занимаются Николас и Нанги, и полностью отдался этому таинственному бизнесу производства и обновления будущего. Его будет очень сильно не хватать.

Разоблачений, содержащихся в материалах Гаунта, было несметное количество. Наибольшее беспокойство вызывало то, что правительство США, а это означало ненавистную Комиссию сенатора Рэнса Бэйна, вытащило так называемый клон «Ти» с черного рынка в Азии и сделало заключение, что в этой машине использована технология «Хайв», являющаяся собственностью «Хайротек инкорпорейтед». Это вместе с копиями закодированных факсов из токийской конторы «Сато» в Сайгоне означало, что у них есть конкретные доказательства, связывающие, по крайней мере в их воображении, «Сато-Томкин» с кражей технологии «Хайв». Поскольку «Хайв» представляет собой основу компьютера, избранного американским правительством для использования во всех своих отделениях, даже сверхсекретных, эта кража могла рассматриваться как измена родине.

Теперь все стало ясным. Технология «Хайв», которую Николас стремился приобрести, была исключительной собственностью американской компании «Хайротек», и с нею Николас вел переговоры о покупке.

Неудивительно, что американское правительство заморозило эту сделку. Американцам нужна была кровь «Сато интернэшнл», и они направили удар на ее уязвимое место – «Сато-Томкин», американское ответвление кэйрэцу. Однако Николас, Нанги и «Сато интернэшнл» не совершали ничего незаконного. Все было подстроено этим ублюдком Винсентом Тинем, которому Нанги никогда не доверял.

Конечно, Тинь не мог действовать в одиночку. Кто-то в главном штабе вступил с ним в сговор, чтобы выкрасть вырвавшуюся вперед технологию компьютера с нейронной сетью «Ти». Тинь использовал свой опыт, знания, контакты и, что было самым дерзким, капитал и научно-производственные возможности «Сато», для того чтобы была изготовлена одна из модификаций компьютера «Ти».

Кто-то, занимающий высокий пост в проекте «Ти», помог ему. Естественно, американцы взяли под подозрение Николаса. Он возглавлял «Ти». И для многих жз них он стал предателем с момента, когда он объединил «Томкин индастриз» с «Сато интернэшнл». И затем, что еще больше ухудшило его положение, он бросил нью-йоркскую контору «Сато-Томкин» и перебрался в Токио.

Теперь Нанги сожалел о своей близорукости, когда он настаивал на пребывании Николаса в Токио, чтобы познакомить японских лидеров корпорации с тем, как действуют американский бизнес и правительство и как надо успешно вести дела с их американскими контрагентами. Николас, как всегда хорошо предвидевший будущее, хотел вернуться в Штаты, чтобы убедить в правоте его предложения о совместной работе «Джапэн» и «Корпоративной Америки».

Но, если верить Гаунту, некоторые люди в правительстве имели свои планы. Они были известны как Рыцари, и их активность уже проявлялась определенное время. Человеком, которого навестил Гаунт и который, совершенно очевидно, убил его, был Уильям Джастис Лиллехаммер.

Это имя было удивительно знакомо Нанги. Где он слышал его раньше? Называл ли его Оками? И по какому поводу? Он «покопался» в памяти, но не мог припомнить содержание разговора. Восьмимиллиметровая видеокассета, которую Гаунт приложил к присланному материалу, лежала на груди Нанги. Он уже просмотрел ее, но теперь хотел изучить кадр за кадром.

Доносившиеся звуки были похожи на вспышки энергии, отделявшейся от темноты, а в промежутках между ними царила глухая тишина покинутых людьми на ночь кабинетов. Нанги поправил слуховой аппарат в своей ушной раковине. Бессознательно он положил руку на больную ногу, стал ее растирать, чтобы улучшилось кровообращение и появилось ощущение тепла. Воздух был насыщен запахами пластика и резиновой пыли заброшенных машин. Он зажал нос, чтобы не чихнуть.

Какая ирония, думал Нанги. Николас, герой, стал объектом страха в Японии и оскорблений в Америке. Где бы была сегодня «Сато интернэшнл» без него? Уж конечно, не на пороге новой технологии компьютеров и телекоммуникации, которая сделает кэйрэцу одной из трех главных корпораций Японии в девяностые годы. Если она выживет. Угрозы, исходившие от министра Ушида, и сведения, полученные от Харли Гаунта, вызывали у Нанги серьезные сомнения в том, что компании удастся выжить.

Конечно; положение может измениться, если он обнаружит того, кто несет ответственность за утечку технологии «Ти». Стоявший за всем этим Винсент Тинь был убит, без сомнения, одним из его многочисленных врагов. К счастью, Нанги нашел первоклассного частного детектива, нанял его и немедленно направил в Сайгон, чтобы выяснить, насколько глубоко был замешан в этом деле Тинь и кто убил его. Весь сайгонский комплекс «Сато» был временно остановлен, пока он искал замену Тиню. Как он и сказал Кисоко, самой логичной кандидатурой для замены из служащих компании была Сэйко.

Но Сэйко работала на Тиня и изо всех сил старалась разрушать кэйрэцу.

Электронная тарабарщина проникала сквозь стенки капсулы через определенные промежутка времени в не казалась беспорядочной. Часть мозга Нанги работала над этой проблемой. Он начал делать быстрые математические выкладка и не спускал глаз со светящегося циферблата своего ручного хронометра. Что напоминала ему эти организованные электронные вспышки? Он напряг свою память. «Правильно. Это напоминает телеметрию. Или закодированные факсы, посылаемые в эфир».

Он положил ладонь руки на тонкую, как яичная скорлупа, стену и подумал: «Если я ударю по ней кулаком, то, без сомнения, пробью насквозь».

Кто был в капсуле по другую сторону стены? Не Гоэи. Он оставался только несколько минут, затем ушел. Ровно через семь минут после того, как он покинул здание, мыши стали бегать по рельсам.

Нанги освободил ухо от слухового устройства, откатился от стены. Он с трудом поднялся в, не обращая внимания на боль в ноге, выбрался, прихрамывая, из модуля. Он осторожно поставил запор в такое положение, чтобы, когда он захлопнет за собой дверь, кабинет вновь оказался закрытым.

Нанги спустился вниз по узкому коридору, освещенному единственной флуоресцентной лампой. Остановившись около двери кабинета, в который входил Гоэи, надел перчатки.

Он чувствовал размеренное биение сердца, участившийся пульс. Глубоко вдохнув несколько раз, чтобы успокоиться, он просунул тонкий металлический стержень с заостренным концом в замок, находившийся в центре стальной дверной ручки, стал прощупывать его и определил внутренние контуры замка. Его другая рука, державшая ручку двери, почувствовала, что сопротивление исчезло.

Дверь немного открылась, и в густой тишине коридора стала отчетливо видна телевизионная камера наблюдения или еще что-то в этом роде. Нанги бесшумно проскользнул в капсулу, закрыл за собой дверь, чтобы свет не проникал в коридор.

Как оказалось, у него не было оснований для беспокойства. Кабинет был пуст. Фактически это был даже не кабинет, а свободное пространство, в котором находились только аппарат факса и телефон. Оба имели самостоятельную подводку, то есть не были арендованы на время.

Опираясь на трость, Нанги наклонился над факсом, взял листы бумаги из аппарата. Повернув их к свету черной металлической лампы, он увидел, что на них ничего нет. Только когда он поднес их ближе к свету, он заметил искорки от металлической нити, запрессованной в виде замысловатого рисунка в листы бумаги.

Код!

Он сложил листы, положил их к себе в карман и уставился в полутьме на аппарат факса.

Мыши кончили бегать по рельсам.

Передача прекратилась.

* * *

Звон колокольчика слышался теперь здесь, в похожей на муравейник фабрике по производству роботов. Электрические голубые дуги разливались внутри цемента, по компонентам из нержавеющей стали, по покрытым медью поверхностям. Это был холодный огонь, который разрывал пелену бессознательности.

Но Николас не открывал глаз. Он глубоко и медленно дышал, как если бы его мозг был все еще в глубоком сне.

Он слушал звон колокольчика, далекий, как в другой Вселенной, среди хаоса, который ждал его за тонкой, как лист бумаги, перегородкой его сомкнутых век. Он держался за этот глубокий, ритмичный звук, как тонущий человек цепляется за любой плавающий обломок, чтобы удержаться на поверхности и не опуститься опять в безграничную тишину бездны. Это не было сознательно принятым решением. Оно пришло на примитивном уровне, где-то внутри его сути, при отсутствии мышления, как этому учили его при тренировках. Инстинкт сохранился даже на грани смерти. Только он и больше ничего.

Продолжался звон несуществующего колокольчика. Если он сконцентрируется на чем-либо еще, боль захлестнет его полностью, ввергнет в бездну отчаяния. Его лицо медленно и мучительно впрессовывалось в тело, которое чувствовало, будто длинные иглы, блестящие жидким огнем или черным ядом, внедряются в плоть. Они входили все глубже и глубже, в самую сердцевину его болевых центров.

Они не были настоящими, эти длинные ножи, эти стальные шипы. Они шли от разума Мессулете, вызывая Кшира – темную сторону Тау-тау. Никогда раньше Николас так не стремился к корёку, ее сверкающей силе, дороге к Сюкэн, владению, где спокойно сочетаются Аксхара и Кшира. Было ясно, что эта темная сторона разрушила разум Мессулете.

Но несмотря на усиливающуюся боль, Николас расценивал свое положение с некоторой иронией, ибо стадо ясно, что то, чего Мессулете ожидает от Николаса, он не может дать ему, даже если он полностью потерял волю к сопротивлению. Связь между Оками и доном американской мафии Домиником Гольдони осуществлял секретный посредник с кодовым именем Нишики, который снабжал их информацией и инкриминирующими доказательствами в отношении как друзей, так и врагов. Каким-то образом Мессулете стал подозревать, что Николас и был Нишики.

Он бы засмеялся, если бы вокруг него всюду не была смерть. Не физическая, нет, это не входило в планы Мессулете, а своего рода психологическое разрушение. Удар за ударом по нервным сцепляющим узлам мозга, и тот превращается в студень. Замена лица была лишь самым первым разрушающим залпом. Затем Мессулете из своего сознания запускал в него горящие иглы, в то время как психика Николаса оставалась в шоковом состоянии, не осознавая себя, не узнавая места, где он находится. Она была приколота, как мотылек к бумаге, к мраку и не имела возможности добраться до Аксхара, до защиты кокоро, этого сердца всей Вселенной. Разум Николаса был нем, парализован, отрезан от всякой возможности найти путь к освобождению. Так в было запланировано Мессулете.

За исключением звона колокольчика, который резко отражался в частицах его мозга, не было ничего, кроме паутины, искрящейся беспредельной болью.

Если бы не было этого звона, равномерного и постоянного, его разум уже погас бы. Сознание было только в звуке, который он мог определить, и, будучи на самом краю бездны, не поддающейся воображению, он отчаянно цеплялся за него.

Он знал, что представляет собой этот звон. Наконец он смог собрать достаточно энергии, чтобы соединить одну мысль с другой, как если бы он был маленьким ребенком, который только учится процессу мышления и соединения мысли с действием. Пелена от шока и паралича была еще достаточно прочно, но под ней он ухитрялся сделать чуть заметное движение.

Перед опасностью блокировки его психики Николас открыл свой глаз тандзяна, увидел свет звона колокольчика, ясный, прозрачно-зеленый, как холмы Нара весной, и почувствовал, что она недалеко от него.

Челеста.

Челеста с нетронутой силой ее разума. Это был план, который они разработали еще в Париже, когда Николас почувствовал опасность ловушки. Она пыталась отговорить его, просила не идти прямо в центр западни. Но у него не было выбора. Разве мог он отступиться от клятвы своему отцу, от своих обязательств по отношению к Оками? Другой человек, душу которого разъел бы страх, возможно, и отказался бы от себя, повернулся и убежал. Но Николай был не таким. Он не мог повернуть назад, а мог только идти вперед через огонь, который, несомненно, ожидал его.

«Но я не пойду невооруженным, – сказал он Челесте, прежде чем они отправились на Монмартр. – Вы будете моим секретным оружием».

Она посмотрела тогда на него насмешливо, затем понимание озарило ее лицо и на нем появилось выражение возрастающего страха.

«Нет, – сказала она, – вы не можете так думать. Мой разум ненатренирован. Ради Бога, я боюсь».

И Николас, открыв свой глаз тандзяна, обнял ее своим психическим полем, мгновенно успокоил и показал ей дорогу – путь Аксхара, при помощи которого она сможет установить с ним психическую связь и поддерживать ее.

«Но не будет ли Мессулете чувствовать эту связь?»

«Нет, – заявил он. – Я держу с вами связь через Аксхара. Он узнает только то, что будет исходить от меня... об Аксхара и моих усилиях остановить его. Вы с вашим ненатренированным умом потеряетесь в психической маске моей защиты».

Существовала одна опасность, о которой он не стал говорить ей, – если по какой-либо причине она потеряет психическую связь, которую он сейчас устанавливал. Он не знал, хватит ли у нее самообладания восстановить ее. Для того чтобы сделать это, ей пришлось бы столкнуться со страхом за себя, погрузиться в этот страх, пройти через него и, выйдя с другой стороны, увидеть своим разумом, как снова найти его психику.

Вот что означал этот звон в его сознании, единственное звено к здравому смыслу в этом вихре ловушки Мессулете.

Челеста.

Она была здесь, где-то в этом сумасшедшем мире магии и роботов, где лица срываются и прилепляются вновь, как оберточная бумага к куску мяса.

Он снова пошевелился, истощив этим свои силы, но убедившись в наличии связи между ними, психической нити, которая могла бы спасти его.

Он оказался неподготовленным к мощному удару психической энергии, которая ввергла его опять в состояние паралича. Он оказался, как муха в янтаре, посаженным в клетку и в фигуральном смысле избитым и окровавленным до неузнаваемости. На нем было лицо До Дука, а его инквизитор, наклонившись над ним, положил большие пальцы своих рук на его глаза и сначала мягко, затем все сильнее давил ими в то время, как монотонное пение возбуждало мембрану кокоро, а заклинания превращали в действительную физическую сущность то, что за мгновение до этого было только частью прозрачного метафизического мира, окружающего реальность, как ее понимает большинство людей.

Нажимая с силой на глазные яблоки Николаса, До Дук открыл другую дверь в Шестых воротах к кокоро. Эти ворота оставались закрытыми столетиями. Открывать их было запрещено даже тем, кто пришел за Мессулете и узнал их темные и трагические секреты. Это были Шестые ворота, единственные, которые были опечатаны чарами и магическими формулами и которые не пытался раскрыть даже Заратустра.

Но Заратустра также не решился избрать в качестве своего талисмана белую сороку, посланницу богов, предвестницу их конечной гибели. И именно белую сороку призвал теперь До Дук, произнеся слова, которые он вытянул из сознания Ао после того, как этот шаман нунги отказался сообщить их ему. Что означали предостережения старика по сравнению с силой, которую он освобождал, призывая белую сороку.

Таким образом запретные Шестые ворота были раскрыты, а До Дук купался в гибельном сиянии ужасной асимметрии, которая распространялась за ними. Он сделал одна шаг и услышал звук, издаваемый белой сорокой, так ясно, как если бы был снова в бескрайних просторах гор, в своем доме среди нунги.

Он не мог понять, где находится и что лежит перед ним, пока белая сорока, вцепившаяся мощными когтями в его плечо, не произнесла ему на ухо. Тогда он понял.

Он видел асимметрию такой, какой она была, – другой реальностью, распространяющейся далеко за пределы метафизического кокона, в котором находится физический мир. И вот теперь он использовал ее как небесный меч, вонзив его в разум своей жертвы.

Николас, получив внезапный мощный удар психической энергии, интуитивно почувствовал последствия его. Он ошибся. Замена лиц была произведена не только ради нанесения шокового удара. Цель в голове Мессулете была более ужасной.

Давление на глаза стало таким сильным, что его приемники болевых ощущений переполнились, захлопнулись, и все лицо онемело. Затем его пронзило гибельное сияние, и он понял, что должно произойти.

Мессулете нужно было не только его лицо, но и вся его суть, которую он намеревался высосать из него путем слияния психического и метафизического. Этот процесс и происходил сейчас.

И он исчезнет, как клубок дыма, оставив лишь мертвую оболочку, в которой нашедшие ее признают самого Мессулете. Теперь, когда сияние полилось внутрь через пальцы Мессулете, продолжавшие сильно нажимать на его глаза, Николас призвал последние остатки энергии и, открыв глаз тандзяна, начал наматывать блестящую нить, нить жизни, которую протягивала ему Челеста, отдающая психическую энергию, которая была ему так необходима.

И вдруг он остановился в ужасе и отчаянии. Звон колокольчика, чистый прозрачный зеленый свет исчезли.

* * *

– Последние инструкции.

– Этот человек – Роберт, – заявил Лиллехаммер. – Вы его найдете и доставите мне.

– Из Японии? А как в отношении соблюдения формальностей?

– Не существует никаких формальностей, когда дело идет о моих людях.

В комнате стоял неприятный запах застоявшегося сигаретного дыма и страха, словно в комнате для допросов. Но это было маленькое кубической формы складское помещение воздушной компании в вашингтонском международном аэропорту, где находился Лиллехаммер.

– Итак, я доставлю его назад, сюда, – повторил Кроукер, чтобы не было никакой ошибки.

– Верно. – Лиллехаммер бросил на него косой взгляд. – Нарочный доставил вам все, что нужно?

– Служебные удостоверения, паспорта, деньги в юанях в долларах, билеты, заказ на номер в токийской гостинице. Все.

– А что в отношении оружия?

«Солдат – всегда солдат», – подумал Кроукер.

– Я сумею постоять за себя. – Он поднял свою руку из титана и поликарбоната, сжав вместе иглообразные ногти.

– Годится.

– Думаю, что да.

Кроукер повернулся, чтобы уйти. Затем резко обернулся, как если бы внезапно к нему пришла новая мысль.

– Еще одна вещь. Почему вы мне не сказали, что знали, кто убил Доминика Гольдони?

Лиллехаммер, всегда сохранявший хладнокровие, не изменил себе и на этот раз.

– Откуда вы узнали? – спокойно спросил он. Воздух в камере действительно был отвратительный. Может быть, вышла из строя вентиляция, подумал Кроукер.

– Это неважно. – Он приблизился к Лиллехаммеру. – Вы думаете, что я растерял все свои контакты?

– Все это вас совершенно не касается. Я не знаю, какая муха вас укусила.

Кроукер еще на шаг приблизился к собеседнику.

– Скажите мне, это До Дук сделал с вами? Превратил ваше лицо в маску? Ведь в этом все дело, не так ли?

– Пожалуй, хватит об этом, – резко оборвал его Лиллехаммер. – Заткнитесь и делайте свою работу. Не дурите со мной.

– Я вас не боюсь.

– Тогда вы глупец.

– Не глупец. Просто достаточно подготовлен. – Он ухмыльнулся, глядя на Лиллехаммера. – Вы когда-нибудь слышала о том, как ходят задом наперед? Нет? Мы так делала нередко в нью-йоркской полиции, иначе рискуешь получить нож в спину. Не от тех, кого вы преследуете или в свое время отправили в отсидку, а от сотрудников министерства внутренних дел: захудалого окружного капитана, лейтенанта, сгорающего от нетерпения подняться по служебной лестнице, районных прокуроров, которым надо поточить свои политические топоры, от любого, с кем или для кого вы работаете. Конечно, мы заботились о своей безопасности. И мы никогда не забывали о тех страшно неприятных способах, которыми приходится предохранять себя от удара ножом в спину.

Лиллехаммер поднял обе руки.

– Давайте оставим эту скользкую тему, хорошо? – Он взглянул в сторону. – А, черт! Хорошо, слушайте. Мне необходимо, чтобы вы нашли этого ублюдка. Я не лгал вам. Да, я знаю его... по Вьетнаму. Он был одним из трех человек, которые посадили меня в клетку, издевались надо мной, сделала это. – Он провел по губам указательным пальцем. – Одним из этих подонков был сумасшедший парень по имени Майкл Леонфорте. Он ушел к аборигенам в Лаосе. Меня послали из своего подразделения доставить его обратно, но я был захвачен. Леонфорте командовал группой нунги – членов вьетнамского горного племени. Потом он привлек к себе еще двоих: свихнутого парня по имени Рок и его приятеля До Дука.

Лиллехаммер, возбужденный болезненными воспоминаниями, ходил взад-вперед по комнатке.

– Надо мной работал Рок, а другие смотрели, задавали вопросы, на которые я не отвечал. – Он отвел глаза от лица Кроукера. – Вы знаете эти их приемы. – Он передернул плечами. – Во всяком случае, в тот день помощь не появилась. Не было никого, кто спас бы меня. Они аккуратно порезали меня, завернули во что-то и доставили обратно к моим людям, как предупреждение. Проклятое предупреждение. – Лиллехаммер с трудом выдохнул воздух. – Это было давно, но я никогда не забуду пережитого. – Он постукивал ногами по полу, как если бы ему было холодно. – Потом это убийство Доминика. Мне достаточно было только взглянуть, чтобы понять, чьих рук это дело. Подонка До Дука, которого нанял брат Майкла Леонфорте – Чезаре, соперник Гольдони.

– Что в действительности лежит за вендеттой между семействами Гольдони и Леонфорте?

– Если бы я знал, я бы вмешался. Omerta, вы меня повяли? В любом случае выбор неизбежно останавливался на До Дуке. Его связь с семейством Леонфорте идет с войны во Вьетнаме. – Лиллехаммер перестал бегать, остановился перед Кроукером. – Этот чертов синий полумесяц, который До Дук вырезал на девушке, – отличительная татуировка всех нунги Леонфорте. Теперь я чувствую, что есть второе лицо, но я его еще не обнаружил. Для этого и нужны мне вы. Я знаю, До Дук на милю не подпустят меня к себе. Он почует меня, это так же верно, как то, что мы оба стоим здесь. Он – полузверь.

– Почему вы не рассказали мне всего этого с самого начала?

– Потому что это мое личное дело. Вы бы согласились сотрудничать тогда?

– Я могу быть вашим Исмаилом, а До Дук – вашим белым китом, – улыбнулся Кроукер. – Нет, тогда я бы не согласился.

– Вот видите! Я не мог рисковать!

Кроукер подождал немного.

– Это все?

– Да, поганое дело. – Лиллехаммер взглянул на свои часы, затем открыл дверь. – Теперь вам придется поспешить, чтобы успеть на свой рейс.

* * *

Свечение падало вниз, как вуаль с неба. Словно наблюдаешь, как тебя едят живым. Каждый мускул в теле Николаса испытывал боль и страх. Маска с другой стороны времени опускалась на него. Через мгновение она начнет разрезать на части его существо, как мясо на окровавленном столе мясника.

Как безумный, он искал Челесту – блестящую нить, с помощью которой он мог бы вытащить себя из-под оседающей на него смерти, подобной радиоактивному дождю, проникающему через кожу, плоть, кости, разъедающему его всего, начиная с внутренностей.

«Где она? Что произошло?» Психическая связь была порвана, и случилась та единственная неполадка, которой он боялся. Она теперь не сможет восстановить связь с ним. Он знал, что погибнет без ее помощи.

Свечение, проникая в него все глубже, вызывало асимметрическую пульсацию, которая нарушала естественные ритмы его тела. Отвратительный чужой ритм делался все сильнее, и одновременно слабел его собственный. Через мгновение в нем не останется ни мысли, ни души, ни жизни.

Затем давление прекратилось.

Он чувствовал, как от него освобождаются его глазные впадины. Свечение стало бледнеть. В этот момент его глаз тандзяна открылся. Освобожденный от паралича, который захватил его, он засветился прямо в кокоро, бил по мембране, вызывая энергию, которая была мыслью и теперь станет действием.

Николас открыл затуманенные глаза, увидел растянутое в гримасе лицо. Тело Мессулете выгнулось назад, руками он схватил горло. Он был прижат к брусьям клетки. Николас увидел отблеск стальной проволоки вокруг его шеи, глубоко врезавшейся в его горло.

Он поднялся со своего стула, как только что возвращенный к жизни мертвец. Его руки и ноги двигались быстрыми, спазматическими толчками, его тело дрожало, когда он попытался восстановить координацию между мозгом и мускулами. Нервные узлы его мозга все еще были в огне, но остальная часть тела не испытывала боли. Психическая связь с Мессулете была разорвана.

Человек с его лицом издал крик. Его руки оторвались от мертвой петли на шее и стали слепо метаться по прутьям решетки, захватывая волосы и тело Челесты. Она закричала. Челеста!

Мгновенно Николас оценил случившееся. Чувствуя, что может произойти, Мессулете взял инициативу в свои руки. Предпринятый им физический акт нападения на Челесту заставил ее ненатренированный разум порвать психическую связь с Николасом.

Мессулете держал ее голову в своих руках и бил ее лбом о стальные прутья клетки. Челеста пошатнулась назад, ослабив натяжение блестевшей петли на шее Мессулете. Он освободился, стянул с себя окровавленную петлю и отбросил ее в сторону.

Челеста была на полу за клеткой. Была она в сознании или?..

Николас чувствовал себя так, как если бы пробирался через воду. Его мысли двигались так медленно, что каждая его попытка связать одну мысль с другой вызывала острую вспышку боли.

Вокруг него струились ветер и жар, как от пылающего очага. Его отбросило назад, сбило с ног, повалило на стул, на котором он сидел раньше. Стул развалился на части. Головой он ударился о прутья дальней стенки клетки и перестал слышать.

Полная неподвижность. Подошел человек с его лицом.

Затем начался звон колокольчика, глубоко в нем самом, и зеленый прозрачный свет стал распространяться над ним.

Николас открыл свой глаз тандзяна. Он связался с кокоро и начал произносить основную молитву Аксхара, которой его научил Канзацу, его Тау-тау сенсей, его непримиримый враг.

Но жар стал снова подниматься, в носу появился запах белой горячей окалины, волосы зашевелились на коже. Звон, полупрозрачный свет, связывающие его с Челестой, его секретное оружие, затихали под натиском Мессулете.

Аксхара, все, чему научил Канзацу, оказалось бесполезным. Человек с его лицом дважды прошелся по клетке, затем поставил его на ноги.

И тогда Николаса осенило. Он не последовал точно за основной молитвой, отказался от уроков Аксхара, которые так прилежно изучал, и вместо этого стал слушать только звон внутреннего колокольчика.

Избавившись от иголок, которыми был приколот, окутанный свечением, исходящим из его глаза тандзяна, он вырвался из него и нанес быстрый удар атеми, который легко парировал Мессулете. Николас стукнул внешней стороной руки по правому бедру Мессулете. Тот, в свою очередь, чрезвычайно быстрым движением нанес скользящий удар по плечу Николаса, потом еще один.

На этот раз Николас наклонился так низко, что одно его колено оказалось на полу. Быстро развернувшись, он перехватал удар мозолистым ребром левой руки в, поднимаясь, вывернул вытянутую руку Мессулете такт образом, чтобы сломать кости.

Мессулете действовал с поразительной быстротой. Он изогнулся всем корпусом, чтобы устранить неестественное положение руки, и в то же время нанес со злобой удар в районе почек Николаса.

Николас, находясь в правом углу, направил стремительный бросок ногой в пах Мессулете. Оба удара произошли почти одновременно, и противники свалились на пол. Николас перевернулся и, сжав кулак, послал короткий тван чуан в лоб Мессулете.

Голова Николаса откинулась назад, и он был захвачен в замок мощными ногами Мессулете. Упершись коленками в его живот, он пытался освободиться, но получил еще один удар в челюсть.

Николас повалился назад, а Мессулете, стоя на одном колене, уперся другой ногой в его подмышку, схватил его руку и стал выкручивать ее. Николас почувствовал, что напряжения сухожилий уже невозможно вынести. Его левая рука стала шарить по полу. Схватив ножку сломанного стула, ударил по голове Мессулете.

Тот закачался, отпустил Николаса, который тут же поднялся и навес ему еще один сокрушительный удар ногой. Понимая, что в его распоряжении всего секунды, чтобы убить противника, прежде чем восстановится его превосходящая психика, Николас навалился на Мессулете. Он использовал ребро своей ладони, чтобы в атеми раздробить его носовые перегородки в вогнать их прямо в мозг. Для нанесения такого удара требовалось собрать всю волю, когда организм чувствует, что находится в смертельной опасности, чтобы решимость была бесповоротной, ибо после такого удара не будет пути назад, так как единственный возможный результат – смерть.

Николас был уверен, что другого выбора нет, и что без этого окончательного удара его риск будет неоправдан.

Но удар так и не был нанесен. Ребро его ладони остановилось приблизительно в сантиметре от цели и повисло в воздухе. Мускулы кисти и затем всей руки свели спазмы, как если бы он стукнулся о монолитную стену из каменного угля.