Текст книги "Цзян"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 41 страниц)

Теперь главное, чтобы его беспокойство за Блисс не отвлекало его от того, что он должен был делать. А дело его заключалось не в том, чтобы прохлаждаться на мокрой траве, а наблюдать за Тайванцем, стараясь понять его стиль: в чем его сила и в чем его слабость, каков его дух.

Утраченное ощущение конечностей медленно возвращалось. Джейк сконцентрировался на дыхании, стараясь сделать его глубоким и медленным. Чтобы помочь организму, снабжая его кислородом.

Тайванец, по-видимому, стремился поскорее разделаться с Блисс. Она оказалась более крепкой, чем он мог предположить. Понимая, что Джейк серьезно выведен из строя, она теперь прилагала все свои силы, чтобы отвлечь нападающего на себя и дать Джейку возможность оправиться.

Чем отчаяннее Тайванец пытался покончить с Блисс, тем более он свирепел. Эта злость, вероятно, и спасла ее. Злость – плохой союзник в рукопашной схватке. Сильные эмоции ослабляют реакцию, которая должна быть мгновенной. Чем больше силы он вкладывал в свои удары, тем хаотичнее становились они и тем легче их было отбить. Он этого в своем теперешнем состоянии не чувствовал, и его неспособность закончить бой одним победным ударом только усиливала его злость.

Прижатая к земле Блисс извивалась от боли под его ударами, хотя ей и удавалось парировать наиболее опасные из них. Однажды ей даже показалось, что она теряет сознание. Пропало чувство времени, а это плохой признак. Казалось, ее уносит куда-то река боли, а сознание кричит, приказывая остановиться. Нервы словно горели огнем, но инстинкты не сдавались: слабеющими руками она механически продолжала отражать удары своего могучего противника.

Джейк перевернулся на живот. Теперь он был всего в метре от них, но казалось, что это целая миля. Он приподнялся, с хрипом всасывая в себя сырой ночной воздух. Он задыхался, как бегун, заканчивающий дистанцию. Невольно вспомнились слова Камисаки, которые она ему сказала при их знакомстве.

Распрямившись, он бросился на Тайванца, обрушивая на нижнюю часть спины, где почки, страшный удар сцепленными руками. Этот атемибыл проведен достаточно четко, чтобы заставить Тайванца прекратить удары, которыми он осыпал Блисс.

Она увидела снизу, как лицо противника исказилось в гримасе боли, растянувшей его синие губы так, что даже десны обнажились. Он не издал никакого звука, лишь резко выдохнул воздух и сполз с нее. От внезапно прекратившегося напряжения у нее перед глазами заплясали красные точки.

Не обращая внимания на боль, Тайванец бросился на Джейка. Он даже не стал разыскивать в траве свои нунчаки. Перед глазами его стояло лицо брата, раздувшееся, с остановившимися глазами, мутными от хлорированной воды.

Джейк вышел на суми отоси,захватив правую руку Тайванца, потянув его на себя и резко вильнув всем телом влево. Это вывело противника из равновесия и позволило Джейку задрать его правую руку еще выше, до уровня плеча Тайванца, и резко дернуть. Векторы приложения силы были выбраны точно: Тайванец оказался на земле.

Но победу было рано праздновать: нога упавшего стремительно распрямилась, ударив Джейка в лодыжку. Джейк упал, и Тайванец, вскочив, нанес ему еще один удар ногой – на этот раз по лицу.

Кровь хлынула из носа у Джейка, а Тайванец добавил ему – в кость плеча.

Джейк обмяк, и Тайванец, раздвинув в торжествующей улыбке губы, бросился на него рыбкой. Прямо навстречу атеми, который сломал ему три ребра. Улыбка застыла на его лице, глаза вытаращились от удивления, когда Джейк восстал, словно из мертвых, нанося победный атеми,сломавший Тайванцу шею. Он умер, думая, что одержал победу.

* * *

Прошла ночь, прошел день и вновь наступили сумерки, когда Верзила Сун вышел из виллы. Преследование началось.

Все это время Джейк и Блисс провели в объятиях друг друга. Джейка мучила его собственная боль. Но он с удивлением обнаружил, что боль Блисс его волнует больше.

Дюйм за дюймом он исследовал ее тело, пытаясь определить, не сломано ли чего. На удивление, все было в целости, но большая часть поверхности замечательной золотистой кожи Блисс была обезображена синяками, час от часу становившимся все темнее и все болезненнее. Полопавшиеся кровяные сосуды извилистыми линиями исчертили живот и грудь.

Она сидела, привалившись к нему спиной, пока он проводил свое обследование. Ее густые, сверкающие волосы щекотали ему шею и подбородок. Даже когда его пальцы впивались между ребер, проверяя, целы ли они, Блисс не издавала ни звука, хотя Джейк знал, какая это мучительная процедура. Она только дышала глубже, и это давало ему понять, что она все еще не потеряла сознания.

Когда он закончил, она произнесла его имя, как будто для того, чтобы убедиться, что он рядом. Джейк поцеловал ее в лоб, в кончик носа, в нежные губки. Он был вне себя от счастья, что она не очень пострадала.

Так они и сидели, обнявшись, в течение всего этого пасмурного дня, вставая время от времени, чтобы размять ноги и помочиться в кустики. Пища, что была у них с собой, давно кончилась, и они довольствовались тем, что пили тошнотворно теплую воду из канистры, что стояла рядом, удивляясь, что Верзила Сун ни разу за весь день не высунул носа из своей виллы.

Сумерки принесли конец этому мучительному ожиданию.

...Бордовый «Мерседес-500» шел довольно резво по горным дорогам центральной части Острова. Джейк едва поспевал за ним на четырехцилиндровом «Ниссане» и был благодарен за то, что на пути было не слишком много прямых участков, на которых мощный «Мерседес» мог бы оторваться.

Время от времени он видел силуэт Верзилы Суна на переднем сидении «Мерседеса». В салоне горел свет, будто дракон что-то читал, предоставив водителю маневрировать на крутых поворотах.

Джейк ехал с потушенными фарами. Опасно, конечно, но еще опаснее было бы привлечь внимание Верзилы Суна и пустить все насмарку.

Сумерки спустились над бескрайними просторами Южно-Китайского моря, плещущегося где-то далеко внизу. Только кое-где на его сизом бархате сверкали сапфировые и рубиновые огни кораблей.

«Мерседес» лихо мчался по горной дороге, как будто его владелец опаздывал на свидание. Шофер у Верзилы Суна был отличный, и слава Богу: на дороге проводились ремонтные работы, и то здесь, то там она была перегорожена полосатыми заборчиками с укрепленными на них висячими красными фонарями и знаками, приказывающим воспользоваться объездной пыльной дорогой, проложенной сквозь кустарник, растущий вдоль обочины.

Они взбирались по северному склону Вайолет-хилла, когда «Мерседес» внезапно свернул с главной дороги. Джейк сбавил скорость, но все равно чуть-чуть не проскочил развилку.

Дорога, на которую он свернул, оказалась асфальтированной только на ближайшие сто метров. Дальше асфальт кончался и начинался проселок, правда, вполне сносный: видно, по нему часто ездили на машинах. Джейк тащился с черепашьей скоростью: с обоих сторон чернел лес. Впечатление было такое, что он затерялся в ночи.

Остановив «Ниссан», он высунул голову в окно и прислушался. Кроме звука мотора его машины он не услышал ничего. Потихоньку двинулся дальше и, увидев просвет между деревьями, съехал с дороги и вырубил движок.

Дальше пошли пешком. Почти сразу же деревья расступились, и они оказались около виллы под черепичной крышей, приткнувшейся к скале, нависающей над бухтой.

Джейк взял Блисс за руку и они, обойдя виллу, пробрались к месту, где, наполовину скрытые зарослями пеонов и хризантем, они могли рассмотреть дом. Справа на высоте второго этажа его охватывала широкая веранда на толстых деревянных брусьях. Бордовый «Мерседес» стоял на посыпанной гравием площадочке у изогнутой подъездной дорожке. Через мгновение на столбах перед виллой и за ней зажглись фонари. Джейк увидел, что из дома вышли двое и остановились, скрытые тенью.

Тут к вилле подъехало еще несколько машин, и Джейк, взяв Блисс за руку, увлек ее под защиту тенистых кустов.

* * *

– Это он!

Треугольное, как у кота, лицо с большими, сверкающими, как осколки вулканического стекла, глазами. Стройная как у лебедя шея. Маленькие уши, почти не заметные под длинными черными волосами.

Этот человек шел прямо к дому, ступая по мощеной дорожке с грацией тигра, пробирающегося сквозь джунгли.

Ничирен.

Блисс почувствовала, как Джейк весь напрягся. Ее пальцы впились во вздувшиеся бугры его бицепсов.

– Не надо! – прошептала она, увлекая его назад в их укрытие. – Другие уже на подходе. Мы ждали слишком долго для фальстартов.

Джейк понимал, что она права. Но не так-то просто было усидеть в тени кустарника, когда твой заклятый враг находится всего в ста ярдах. Тень, за которой он гоняется последние три года по всему континенту. С той памятной встречи на реке Сумчун.

В последних отблесках малиново-желтой зари Джейк увидел Цуня Три Клятвы и Т.И. Чуна, стоящих бок о бок возле веранды.

– Ну и ну! – удивился Джейк. – А я думал, что твой отец и Т.И. Чун – лютые враги!

– Я и сама так думала, – призналась Блисс, подумав, какие еще сюрпризы ожидают ее впереди.

Тем временем Верзила Сун подошел к Ничирену, и они начали о чем-то переговариваться. Подъехало еще две машины. Из одной вышел Преподобный Чен, из другой – Тун Зуб Акулы, дракон триады Хак Сам. Они молча смерили друг друга взглядами и двинулись ко входу на веранду. Подойдя к двери, они, как по команде, остановились. Несмотря на серьезность ситуации, в их нежелании уступать друг другу было что-то комическое.

Тогда Цунь Три Клятвы подошел к ним и затеял разговор с Преподобным Ченом, дав возможность Туну Зуб Акулы войти в дверь, не потеряв лица. Увидев, что он вошел, Цунь Три Клятвы провел на веранду и Преподобного Чена.

– Теперь вроде все собрались, – прокомментировал Джейк.

Никто, однако, не собирался начинать общего разговора. Ощущение было такое, что они все еще кого-то ждут.

Блисс это тоже почувствовала. – Что-то сейчас будет! – шепнула она.

Небо уже совсем потемнело, и огни застывших на водной глади танкеров сверкали, как упавшие с неба звезды. По пляжу прогуливались влюбленные, поглядывая на встающую над морем луну.

Джейк услышал звук приближающейся машины и повернул голову. Из леса выехал черный лимузин. Он приближался так медленно, словно двигался накатом. Наконец он остановился у крыльца. Его мотор продолжал работать на холостом ходу, дверца открылась и из машины вышел водитель с явно военной выправкой.

Предчувствие заставило Джейка вздрогнуть. Он почувствовал, что у него даже в горле запекло, когда шофер открыл заднюю дверцу и наклонился вперед, помогая кому-то.

Старый китаец выбрался оттуда, и Джейк вздрогнул, в первый раз в своей взрослой жизни увидев лицо своего отца!

То, что это отец, у него не было никаких сомнений. Именно таким он видел его глазами своей души, как скульптор видит свое произведение еще до того, как оно выйдет из-под его резца.

Значит, все это правда. Все, что сказала ему Блисс. Он, конечно, не сомневался в ее словах, но все-таки у него дух захватило, когда действительность подтвердила ее слова.

– О Будда! – прошептала Блисс. – Да ведь это Ши Чжилинь! Зачем он сюда пожаловал? Его присутствие может погубить йуань-хуань.не говоря уж о том, какой опасности подвергается он сам. Если драконы триад узнают, кто он такой, все наше дело может рухнуть. Ну а если местные власти узнают...

Заканчивать эту фразу не было необходимости.

Шофер-китаец достал из лимузина толстую трость и, подав ее Чжилиню, вернулся в машину. Старик пошел к дому. Никто из собравшихся на веранде не пошевелился, чтобы спуститься к нему навстречу и помочь подняться на крыльцо: это означало бы для старика потерю лица. Но они все чувствовали его приближение. Никто не разговаривал, никто не пил. Никто не смотрел ни на море, ни на горные склоны.

Когда Чжилинь поднялся по каменным ступенькам, Цунь Три Клятвы отошел от группы драконов и остановился в самом центре веранды. Ничирен тоже оставил Верзилу Суна, подошел к Цуню Три Клятвы и что-то сказал, обращаясь к старику.

Когда старик не ответил, он, по-видимому, повторил свой вопрос, уже более нетерпеливо. Тогда старик заговорил. Джейк не мог слышать, что он говорит, но он видел реакцию, которую произвели его слова на Ничирена.

– Лян тамадэ! -прошептал потрясенный Джейк. – Мой отец – Источник Ничирена!

Когда Чжилинь повернулся к нему, Джейк увидел выражение лица Ничирена, а вернее, полное отсутствие всякого выражения. Пустота. И тогда он одним прыжком выскочил из укрытия и бросился через лужайку к веранде. Блисс крикнула что-то ему вслед, но он не услышал ее предостережения. Он видел только выражение лица Ничирена. Точно такое выражение, которое он видел на его лице, когда они стояли друг против друга в Доме Паломника в Токио. Джейк его запомнил, потому что оно предшествовало взрыву.

О чем он спросил у Цуня Три Клятвы? Что ответил старик? Джейк этого не знал. Но он был уверен, что уже опаздывал.

Мгновенно переходя из состояния абсолютной неподвижности к бешеной энергии, Ничирен врезался в Ши Чжилиня, сшибая старика с ног, прежде чем Джейк успел преодолеть три четверти расстояния до веранды.

* * *

А дело было так.

– Я хочу знать, кто этот человек, – сказал Ничирен, подходя к Цуню Три Клятвы.

По правде сказать, Цунь Три Клятвы не расслышал с первого раза, что Ничирен сказал. Он смотрел на брата, которого не видел пятьдесят лет. Как часто он представлял себе этот момент. Воссоединение семьи. Его даже дрожь пробирала от сознания важности происходящего.

Невнимание к его словам рассердило Ничирена. Он повторил свой вопрос, и на этот раз Цунь Три Клятвы его услышал. И понял, что отмолчаться нельзя. Однако, подумав, что сейчас не время объяснять Ничирену что это, мол, твой отец, он решил сказать ему лишь часть правды.

– Он твой Источник.

Вот тут-то и появилось на лице Ничирена то отсутствующее выражение, которое заметил Джейк. Прямо как маска театра Но. Цунь Три Клятвы, конечно, не мог знать, что у матери Ничирена хранилась старая, обтрепанная по краям, фотография Чжилиня, которую она увезла с собой в Японию. После ее смерти Ничирен обнаружил ее среди других бумаг матери и, ознакомившись с ее дневником, идентифицировал человека на фотографии.

И вот теперь, десятилетия спустя, Цунь Три Клятвы своим ответом помог ему сделать следующий шаг в идентификации того человека: он не только отец, но и Источник в придачу. Осознание этого ударило его как током, заставив его на мгновение окаменеть.

Я знаю о тебе все, что мне надо знать, -говорил ему Источник.

Гнев и унижение, искалечившие душу его матери, перешли к Ничирену по наследству. Не понимая истоков этих чувств, он привык относить их на счет отца, который бросил на произвол судьбы его мать, бросил его самого. И вот теперь, узнав, что все эти годы он слепо выполнял распоряжения человека, которого ненавидел с детства, он чуть не задохнулся от ярости. Какая низость! Какая подлость!

Красная ярость полыхала в его душе, мешая дышать, мешая связно думать. Ему хотелось бежать отсюда, вернуться в Токио, к Камисаке. Жить своей собственной жизнью. Но этот человек с его непостижимым коварством, каким могут обладать только волшебники, заманил его в свои сети и заставил работать на себя. Грандиозность этого великого обмана потрясла Ничирена до мозга костей. Она его даже напугала. Он почувствовал себя бессильным перед таким дьявольским искусством и понял, что ему никогда не стать самим собой, покуда жив его отец.

Он хотел быть свободным. Свободным от чудовищного психологического груза, с которым он вырос. Свободным от страха. Сейчас он вынужден был признать, что боится этого человека. До сего дня страх был ему практически неведом. И ощущение того, что он трусит, заставило его еще больше ненавидеть человека, вызвавшего в нем это постыдное чувство.

Прекрасное тело Камисаки наложилось в его смятенном сознании на обезображенную плоть матери. Он почувствовал, что внутри него все горит от боли и стыда, как будто это заклеймили его, а не мать.

Да, он тоже был клейменным. Сейчас он понял это с необычайной ясностью. И осознание этого наполнило его душу яростью, будто он вдохнул в легкие целое море огня. Сердце дико колотилось в его груди. Бешенство накрыло его, будто волной жидкого пламени.

Издав нечленораздельный вопль, похожий на звук, с которым рождается страшное стихийное бедствие, Ничирен пронесся мимо Цуня Три Клятвы и, прежде чем присутствующие смогли опомниться, схватил Чжилиня за горло.

– Сейчас ты присоединишься к моей матери. Только такая жертва сможет умилостивить ее искалеченный дух.

Цунь Три Клятвы услышал эти слова и вздрогнул. Но не столько сами слова его испугали, сколько то, как они были произнесены. Человеческое горло не способно производить такие звуки.

* * *

Непроизвольно рот Джейка открылся, и откуда-то из самого нутра вырвался клич: киа! -нечеловеческий вопль, исполненный силы и агрессивности, которому его обучил еще Фо Саан. Листья на деревьях вздрогнули от этого крика, а все собравшиеся на веранде просто приросли к месту. Он заставил Ничирена помедлить с выполнением своего намерения как раз на столько времени, сколько была нужно Джейку для того, чтобы преодолеть разделяющие их метры.

Ворвавшись на веранду, он увидел скрюченное тело старика, черты его лица, так похожие на его собственные, колеблющиеся в насыщенном ненавистью воздухе, как колеблется солнечный свет, пробиваясь через мчащиеся тучи. Он ощутил, какой колоссальный заряд внутренней энергии несет в себе Ничирен.

Локоть Джейка обрушился на плечо Ничирена. Проводя этот атеми, он ни о чем не думал, кроме того, чтобы заставить этого бугая выпустить из рук старика. Но когда это произошло, и Джейк сцепился с Ничиреном на отполированных до блеска досках пола веранды, он вдруг почувствовал, что образ Лан, который он носил в себе как постыдную тайну столько лет, теперь освободился из своего заключения.

Возможно, этому способствовало то, что Джейк заставил себя рассказать об этом эпизоде Блисс, но только, коснувшись тела Ничирена, он почувствовал, что наконец-то может полностью очиститься от яда, который отравлял его более трех лет. С тех пор, как он явился свидетелем смерти дочери на реке Сумчун.

Но как бы то ни было, мир сжался до размеров острия иглы. Исчезли мысли о Камисаке, о ее доброте и ее любви. Забыл он и об осколках фу,которыми они с Ничиреном обменялись. Одна только месть властвовала в этом мире, закрыв своими черными крыльями небо от горизонта до горизонта.

И посередине этого мира стояли двое: Джейк и Ничирен. Не было ни виллы, ни людей, собравшийся на веранде этой виллы. Не было бухты, мерцающей в лунном свете далеко внизу. Не было даже Блисс.

И сам Джейк был уже не Джейк, а страшный зверь, родившийся от брака между Горем и Виной, которые жили в душе несостоявшегося отца. Этот зверь сейчас разевал свою страшную пасть, размахивал лапами, вооруженными острыми когтями, готовый бездумно прыгнуть хоть в самый ад.

Марианна хоть была взрослым человеком, она знала, на что шла, когда выходила за него замуж. Но Лан была ребенком, и покинутый ребенок превращается в страшный крест, который родители несут всю свою оставшуюся жизнь. Объяснение долгих отлучек отца служебной необходимостью не удовлетворит ребенка. И когда дитя кончает свою жизнь так, как Лан, это тяжким бременем ложится на душу отца.

Сознание вины расплющит его сердце, ударяя по нему, как молот бьет по наковальне. Оно деформирует его душу.

С того страшного дня он начал медленно умирать, проклиная мир, который он создал для себя и для своих любимых.

Любовь, выродившаяся в ненависть. Джейк и Ничирен.

Сцепившись, они покатились по веранде. Врезались в ограждение. Левая нога Ничирена распрямилась в стремительном атеми.Джейк увернулся, и доска треснула от удара.

Теперь постараться успеть провести два стремительных удара, прежде чем Ничирен успеет развернуться. Нет, все таки успел! Джейк отлетел к ограждению. Треснутая доска разлетелась в щепки, и оба они вылетели в образовавшийся пролом, во тьму ночи.

Ничирен успел ухватиться руками за край веранды. Джейк, обхватив его бедра снизу, висел на нем. Он ничего не соображал. Одна только мысль сверлила его мозг: он наконец-то поймал Ничирена. И лицо Лан в сгустках запекшейся крови. Его собственное перекошенное лицо, отразившееся в ее глазах. Ба-ба.Папа.

Последнее слово, которое она успела прошептать. Он не смог повторить его, когда рассказывал Блисс о ее смерти. Он никогда не мог заставить себя произнести это слово.

Ба-ба.

Как вырвать из души невыразимо печальный образ умирающей дочери? Марианна может привидеться лишь во сне, а Лан никогда не покидает его – ни во сне, ни наяву. Он все сильнее стискивал бедра Ничирена, словно это был сам дьявол.

Сверху на них смотрели китайцы, пораженные яростью борющихся. Чжилинь и его братья могли бы вмешаться, но сейчас сам Чжилинь лежал неподвижно посреди веранды, а Цунь Три Клятвы и Т.И. Чун стояли рядом с ним на коленях, стараясь привести его в чувство.

Первой опомнилась Блисс. Растолкав глазеющих мужчин, она схватила Ничирена сверху за рубашку и попыталась втащить его на веранду. Но его вес, к которому присоединялся вес Джейка, оказался ей не под силу.

Она кричала на Джейка, требуя, чтобы он остановился. Видя, что Ничирен работает ногами, стараясь освободиться от Джейка, она кричала на него. Но никто ее не слушал. Похоже, они оба решили умереть, -подумала она.

Джейку удалось вскарабкаться повыше на Ничирена, и теперь их дыхания смешивались. Какие странные искры проскакивали между ними? Какие эмоции сталкивались? Каждый был в плену своего прошлого: грязной, крошечной, давно брошенной комнатушки, в которой они когда-то обитали и которую никак не могли забыть. Ничирен помнил шрамы унижения на бедрах матери, Джейк помнил лучи восходящего солнца, отражавшиеся в зрачках его умирающей дочери.

Затем бесконечное мгновение раскололось. Ничирен, которому приходилось держаться руками за край веранды, был в невыигрышном положении. Пользуясь этим, Джейк смог перелезть через него, ухватиться за доски и заползти на веранду. Затем он развернулся и ударил Ничирена ребром ладони.

Ничирен откинулся назад, и Джейк, задыхающийся и весь в поту, подумал, что бой закончен. Через мгновение он понял, что ошибся. Ничирен использовал удар, которым его наградил Джейк, для накопления потенциальной энергии, которую он затем превратил в кинетическую, когда, вернувшись в исходное положение, свернулся клубком и вкатился на веранду.

Едва коснувшись досок пола веранды, он атаковал Джейка, застав его врасплох. Два «коршуна» – два стремительных удара острым концом распрямленной ладони – клюнули его в печень, заставили его согнуться, почти теряя сознание.

Перепуганная Блисс ударила Ничирена ногой в подбородок, чтобы отвлечь его хоть на мгновение и дать Джейку возможность оправиться от ударов. Лязгнули зубы, голова откинулась назад, и Ничирен отпрянул, сплевывая кровью.

Не давая ему опомниться, Джейк провел атеми,целя в кадык на горле противника. Тело Ничирена изогнулось назад, но, падая, он успел сделать подсечку. Джейк опрокинулся на пол, а Ничирен добавил ему ребром ладони по спине. Корчась от боли, Джейк изо всей силы ударил Ничирена ногой в бедро, заставив его снова отлететь к ограждению веранды, а сам вскочил, мигая обоими глазами, чтобы стряхнуть с них слезы боли. Он выбросил руку вперед, чтобы нанести последний, смертельный удар, но раздался резкий хруст, и перед глазами Джейка оказалось только мерцающее в ночи Южно-Китайское море. Влажный ветер обдувал его лицо.

Ничирен перевалил через треснувшую ограду. Джейк ухватился за столб, чтобы не упасть самому, сжимая в руке шнурок, сорванный им в последний момент с шеи Ничирена. И услышал голос Блисс, звучащий откуда-то издалека:

– Его уже нет, Джейк. Ничирен мертв.

Ба-ба.

Что это было? Ночной ветер? Или он в самом деле слышал зов Лан?

Джейк почувствовал, что дрожит всем телом.

Блисс оттащила его от края бездны. Он сделал несколько неверных шагов и оказался в освещенном центре веранды. Там был только Ши Чжилинь, а рядом с ним – Цунь Три Клятвы и Т.И. Чун. Верзила Сун ушел в дом, уведя с собой главарей гонконгских триад.

Кожа на лице Чжилиня казалась тонкой, как тончайшая рисовая бумага. Голубые вены просвечивали сквозь нее, покрывая его щеки изощренным узором. Более сложным, чем узор морщин на лицах стариков гвай-ло.

– А Ничирен? – голос его был тоньше кожи. Джейк не смог ответить: скулы свело.

– Он ушел от нас, гау-фу, -ответила за него Блисс.

Ей так давно хотелось произнести это слово: Давший имя.Крестный, как говорят европейцы.

– Ушел?

Вся неизбывная любовь его жизни вместилась в это слово.

Ши Чжилинь прижался лбом к плечу своего брата.

– О Будда, сохрани остатки моей семьи в добром здравии!

Джейк приблизился к отцу. Он хотел сказать что-то, но в сознании его царил хаос. Злобный зверь все еще бушевал в нем. После того, как он держал его на привязи целых три года, иначе и быть не могло.

Чжилинь поднял взгляд, и долго его удивительно ясные для его возраста глаза впивали в себя черты сына. Он столько лет мечтал об этом мгновении, часто даже не надеясь, что оно когда-нибудь настанет. Это был взгляд человека, голодавшего много дней и теперь увидевшего перед собой накрытый пиршественный стол.

Чжилинь глядел на сына и не мог наглядеться. Он попытался что-то сказать, но слова застряли в сумятице чувств, таких сильных, и в то же время таких новых для него. Наконец он повернулся в Цуню Три Клятвы и тихо попросил:

– Не поможешь ли ты мне подняться на ноги, Младший Брат?

Осторожно, с помощью Т.И. Чуна, Цунь Три Клятвы поднял старика. Того вес еще била дрожь, будто через него проходил ток высокого напряжения.

– Джейк, – позвал он сына.

Джейк, все еще не остыв от схватки с Ничиреном, взглянул в глаза отцу:

– Почему твой первый вопрос был о нем?

– Я не ожидал такого конца, – ответил старик. – Ненависть, которую внушила ему его мать, оказалась сильнее, чем я предполагал. Мне казалось, что я изгнал ее из его души.

Туман медленно рассеивался. Джейк почувствовал, будто чья-то рука разорвала ему грудь и вцепилась в его трепещущее сердце.

– Не понимаю!

Но он уже все понял, только не хотел в этом признаться даже самому себе.

– Ничирен тоже был моим сыном, – сказал Чжилинь. – И твоим братом.

Липкая от его крови чья-то рука еще сильнее сдавила ему сердце. Джейку показалось, что он умирает. Волна такого жуткого отчаяния, которого он никогда в жизни не испытывал, накрыла его с головой. Черная вода лезла в рот. Он задыхался. Сначала дочь, потом жена, теперь брат... Сердце еще раз дернулось и остановилось.

– Джейк?

– Я убил своего брата, – сказал кто-то в комнате. И только потом, когда он уже бежал, как безумный, по лесу, начинающемуся сразу за виллой, чувствуя, как ветки хлещут его по лицу, он понял, кто произнес ту страшную фразу.

* * *

Много позже, в тишине своей квартиры, Блисс принесла Джейку доску для игры в вэй ции две мелких чашки с черными и белыми шашками.

Честно говоря, она не знала, что еще она могла для него сделать. Когда она вернулась домой, он был уже там и сидел на диване, уставившись в окно, за которым уже занималась заря. Кое-где еще горели огни. Окруженные перламутровым ореолом, они помогали стереть с неба сумрак ночи.

Хотя он и не спал уже сорок восемь часов, усталость его не брала. Блисс принесла ему поесть, но он так и не притронулся к пище. Пил только воду.

Она поставила перед ним доску для игры в вэй ци,но, видя, что он не пошевелился, присела рядом и развернула бумажку, которую Чжилинь сунул ей в руку, когда она выбегала из виллы вслед за Джейком. На бумажке был записан помер телефона.

– Джейк, – сказала она. – Надо позвонить. Отец хочет видеть тебя.

Джейк промолчал.

Блисс, конечно, сочувствовала ему, но, по мере того, как проходил час за часом, его уход в себя начал действовать ей на нервы. Потом она разволновалась не на шутку. Это ничем хорошим не кончится, -подумала она. Когда снова стало темнеть, она поняла, что надо принимать решительные меры.

У диванчика, на котором сидел Джейк, была низкая, широкая спинка. Блисс потихоньку разделась, повесила на спинку одежду. Голая, она снова вернулась на диванчик. Как огромная кошка, подкралась к неподвижной фигуре Джейка, прыгнула на него сзади, и они вместе рухнули на коврик. Блисс, разумеется, оказалась сверху. Обхватив его руками и ногами, она укусила его за ухо, а потом вцепилась коготками в грудь.

– Блисс, не надо. Это были его первые слова за весь день.

– Нет надо, – прошептала она. – Надо, надо, надо...

Она оскалила зубки, грозя снова укусить его, если он не поумнеет. Ее длинные волосы свесились и щекотали его грудь, как живые. Пальцы ее уже расстегнули пуговицы его рубашки и уже опускались ниже. Когда он попытался остановить ее, она влепила ему пощечину.

– Блисс, ты что? Черт бы тебя побрал!

Это уже лучше, -подумала она, локтями и коленками пытаясь вызвать его реакцию. Хоть какую-нибудь реакцию.

Их лица так сблизились, что ее ресницы щекотали его щеку, когда она моргала. От нее пахло лимоном и мускусом. В сознании Джейка творилось черт знает что. Все его болезненные воспоминания всполошились и, галдя, как голодные птенцы, вертели шеями и разевали пасти. Он яростно противился вторжению в его воплощенный кошмар, но затвердевшие соски Блисс буквально царапали его голую грудь. А потом она и вообще наклонила к нему голову, и ее горячие губы присосались к его собственным рудиментарным соскам. Ее острый розовый язычок двигался взад-вперед, как у ящерки. Почувствовав, что у него между ног кое-что заметно утолщилось, она удовлетворенно зацокала.

– Оставь меня в покое, – умолял он. – Я не хочу.

– Нет, хочешь, – возразила она ему в самое ухо. Ее пальцы тем временем расстегивали его пояс. – Ты имеешь в виду другое, когда говоришь, что не хочешь. Ты считаешь себя недостойным любви. Это до такой степени омерзительно по-европейски, что я тебя просто начинаю ненавидеть!

Он перестал сопротивляться. Его необыкновенные глаза, обычно напоминающие цветом золотистые топазы, сейчас, в сумеречном свете, казались совсем оранжевыми.

– Ты действительно ненавидишь меня? – спросил он внезапно севшим голосом.

– Просто по-дикому.

Ее блестящие в закатном солнце губы были полуоткрыты.

Джейк потянулся к ней руками, захватил ее за щеки и, пригнув к себе, впился в ее рот. Их языки переплелись, и дрожь пробежала по всему существу Блисс.

Ее руки, которые и во время поцелуя продолжали возиться с его брюками, наконец стащили их. С нетерпеливым стоном она высвободила его уже дошедшую до нужной кондиции плоть и впустила ее в себя. Он приподнялся и вошел в нее до упора.