Текст книги "Цзян"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 41 страниц)

Когда Вундерман, припарковав свой видавший виды «Кугуар», выходил из машины, на крыльце появился и сам Донован. Была в этом молодом человека черта, которой Вундерман втайне завидовал, где бы он ни был, у него всегда был такой вид, словно он у себя дома. Прямо-таки хамелеонская черта. А что тут удивительного? -подумал Вундерман, захлопывая дверцу. – Богатая семья, хорошее воспитание, лучшая школа. Хоть что-либо из такого окружения да прилипнет к твоим перышкам.

Единственным местом на земле, где сам Вундерман чувствовал себя, как дома, был Куорри. В школе он был толстым мальчиком, которого за это вечно дразнили. И дома тоже не оставляли в покое. Сейчас он был полнеющим мужчиной. У него есть один хороший костюм, который он надевает по всем торжественным случаям, как говорится, и в хвост и в гриву. По мнению Вундермана, все случаи являются торжественными, если они имеют место после пяти часов дня.

Сейчас на нем были грязно-бурые полиэстеровые штаны, купленные в универмаге, и, несмотря на жару, рубашка с длинными рукавами. Он терпеть не мог коротких рукавов, по-видимому, еще со своих несчастных школьных лет, когда его толстые, без признаков мускулатуры предплечья были для него источником невыносимых душевных страданий.

Донован был облачен в белые с сероватым оттенком брюки, темно-зеленую рубашку с коротким рукавом стиля «поло» от Ральфа Лорана и так называемые топсайдеры – обувь, которую раньше носили яхтсмены, а теперь – пижоны. Выглядел он как парень с обложки журнала: стройный, подтянутый, загорелый. Лосанджеллесский стиль, -подумал Вундерман. – Что и говорить, старается быть в форме.Он и его пытался приобщить к теннису, предлагая начать обучение с самых азов, но если Вундерман и ненавидел что в этой жизни, так это теннис.

– А где остальные? – спросил Вундерман.

Донован махнул рукой в сторону розария. – Давай пройдемся.

Они прошли в молчании по узкой тропинке между цветущих кустов, над которыми жужжали жирные, мохнатые шмели. Запах стоял такой, что в носу свербело. Цветы радовали глаз.

На противоположной стороне розария, где кусты стояли навытяжку, как солдаты на плацу, был садик с причудливо подстриженными деревьями. Донован прошел вглубь его, где кусты с темно-зелеными листьями создавали живую изгородь высотой до трех метров, а то и выше.

– Энтони в Госдепе. Ленч в «Лион де Ор» с госсекретарем.

Вундерман крякнул.

– В такую погоду?

Донован улыбнулся, кивая.

– Да и французская кухня не очень хороша для печени Энтони. Но, к сожалению, у него не было выбора. Это любимый ресторан госсекретаря. Он любит, чтобы его там видели. А поскольку Госдепартамент до сих пор дуется на нас из-за несанкционированного рейда Мэрока, Энтони счел за благо подчиниться секретарским вкусам.

Они подошли к кусту, подстриженному так, что он напоминал по форме животное. Вундерман бывал здесь не раз. Ему никак не удавалось определить, что это за животное. Между двумя кустами стояла каменная скамья. Он сел, вытирая вспотевшее лицо платком.

– Фу, до чего же приятно вырваться из города.

– Это была моя идея, чтобы встретиться здесь.

Вундерман уловил ударение на предпоследнем слове.

– Ты хочешь сказать, что никого больше и быть не должно?

Донован тоже сел, кивнул головой.

– Да. Я переговорил с Энтони до того, как он отбыл на ленч. Он поддержал мою идею.

– Опять насчет айсберга?

– Да.

Донован провел растопыренными пальцами по своим белокурым волосам, напомнив Вундерману старые телевизионные рекламы сигарет. С такой широкой улыбкой и с такими широченными плечами он мог бы уговорить американскую публику покупать что угодно. В рекламных агентствах большой спрос на таких типично американских парней.

У всех у нас были свои причины поступить на службу в Куорри, – подумал Вундерман. – Интересно какие причины были у Донована.

– Убрав Стэллингса, айсберг теперь целит в самое сердце Куорри. Я весьма обеспокоен. И Энтони тоже, но ведь ты знаешь его. Беспокойство за Куорри перевешивает его беспокойство за себя лично.

– Не хочешь ли ты сказать, что в цели айсберга входит устранение Энтони Беридиена?

Глаза Донована были голубее неба и холоднее льда.

– Ты что, знаешь более эффективный способ нанести урон службе?

Вундерман покачал головой.

– Нет, это невозможно. Слишком велик риск для совершения акта, который будет в лучшем случае иметь кратковременный эффект.

Донован встал.

– Давай продолжим нашу прогулку, Генри? Последнее время слишком долгое пребывание на одном месте действует мне на нервы.

Вундерман внимательно наблюдал за ним, когда они шли мимо причудливых скульптур.

– Жара – это главная причина, по которой ты перенес место совещания?

– Боюсь, что не самая главная.

Они свернули налево и вышли к вирджинским холмам. Идеальное место для прогулок верхом. От этой мысли Вундерману стало грустно. Стэллингс в конце концов согласился на взаимное обучение: Вундерман будет учить его пользоваться компьютером, а Стэллингс его – искусству верховой езды. И на этой неделе Стэллингс должен был преподать ему первый урок: как изгонять страх из сердца, вставая в стремя. А теперь, увы, жеребец Стэллингса уже никогда не почует на себе своего агрессивного седока.

– Есть подозрение, что в наш компьютер кто-то питался влезть, нарушив защиту информации от несанкционированного доступа.

– Кто же это?

– Пока не знаем. Но совершенно очевидно, что кто-то вызывал некоторые программы и пользовался их информацией.

– И как глубоко влезли?

– Это еще один вопрос, который сейчас изучается.

Вундерман посмотрел долгим взглядом на поросшие травой холмы, которые, бывало, наполняли Стэллингса радостным чувством свободы. Он подумал, как, наверное, приятно ощущать такой экстаз. И решил наведаться в Кинозал на этой неделе и попросить кого-нибудь из грумов научить его садиться на лошадь. – Насчет защиты нашего компьютера, – сказал он. – Этим надо заняться немедленно. Вызови инженеров на утро.

– Хорошо, – кивнул Донован. – Я думаю, Энтони сегодня в офис уже не вернется.

– Ему лучше побыть здесь; пока все не утрясется.

– Да. Я нервничаю, когда он в Вашингтоне.

– А здесь?

– Здесь все схвачено. Я думаю, человек двенадцать обеспечат все в лучшем виде.

Вундерман направился к дому, но голос Донована остановил его.

– И еще об одном деле Энтони просил меня переговорить с тобой.

– Что такое?

Заходящее солнце светило прямо в глаза ему, и он был вынужден загородиться рукой от его лучей.

– О Джейке Мэроке, – ответил Донован, делая шаг в его сторону, чтобы загородить солнце.

Вундерман опустил руку. Цикады заливались так, что в ушах звенело.

– Он объявился в Японии. Перебил группу захвата КГБ. Энтони говорит, что не представляет, что он может еще выкинуть. И Дэвид Оу тоже. Что ты скажешь?

– Я не имею о нем никаких сведений, как и все.

– Энтони считает, что его надо дисквалифицировать.

У Вундермана появилось неприятное ощущение в желудке.

– Это как?

– Послушай, Генри. Мы с Энтони долго на эту тему беседовали. Я лично высказывал сомнения, но Старик был совершенно непреклонен. Возможно, это он влезал в память компьютера. Энтони считает, что это так и было. Он говорит, что с самого эпизода на реке Сумчун Мэрок был на грани. Теперь, в связи со смертью его жены, он переступил эту грань. По правде говоря, я не нашел аргументов, чтобы на это возразить. Ты знаешь Джейка Мэрока лучше, чем кто-либо из нас. Каково твое мнение?

Как ни хотелось Вундерману опровергнуть высказанное суждение, он не нашел слов. Бесполезно доказывать кому-либо, да и самому себе тоже, что Джейк не изменился со времени его возвращения с реки Сумчун.

Вундерман вспомнил, как читал донесение о смерти Марианны Мэрок. Ему бы следовало почувствовать что-то по этому поводу, но, как ни печально, первая мысль, которая пришла ему в голову, была, что Джейк теперь, наверное, совсем взбесится.

– Это внедрение в банк данных, – тихо сказал он. – Какие программы затронуты?

– Главным образом, о советской внешней разведке, о Ничирене, интересовался также списками бывших агентов Куорри.

– Внешняя разведка, – повторил Вундерман задумчиво.

Джейк разделался с группой ВР, это точно. И помог ему в этом компьютер.

– Джейк перестрелял советских разведчиков, – говорил между тем Донован. – Такие импульсивные акты опасны сами по себе. Кроме того, нам всем очевидно, что он видел, как Стэллингс убил его жену. Стэллингс уже мертв, но мы, ядро Куорри, которые приняли решение, которые послали Стэллингса в Японию, – мы все еще живы. Старик считает, что Мэрок начал мстить. Сначала Стэллингс, потом и до нас доберется.

Вундерман что-то обмозговывал.

– Если это был Джейк, – сказал он наконец, – то как он получил доступ к информации?

– Для тебя это не ясно? – удивился Донован. – Мы с тобой прекрасно знаем, где расположен ближайший к нему терминал, откуда можно получить доступ ко всем нашим секретам.

– Гонконгская станция.

Донован кивнул.

– А там сидит Дэвид Оу.

– Старик тоже его вспоминал. Мэрок и Оу были корешами, верно?

– Дэвид Оу без колебаний сжег бы правую руку за Джейка Мэрока, – согласился Вундерман, с ужасом подумав, что сначала Джейк, а теперь и вся его сеть следует по его стопам. – Что же все-таки происходит? – сказал он вслух.

– Энтони подозревает, что архитектором всей катавасии является Даниэла Воркута. Она давно пользуется услугами Ничирена, и теперь, по-видимому, через него пытается достать Мэрока.

– Ничирен работает на КГБ? Да что ты?

– Сегодня мы получили тому подтверждение.

Оранжевое солнце спускалось к горизонту. Казалось, оно заливало окружающий пейзаж густой краской, разрушая чистоту цвета. Вундерман глубоко вздохнул.

– И каков же статус Джейка на сегодняшний день?

– Старик ничего не хочет предпринимать в отношении его без твоего одобрения. И я его в этом поддерживаю.

– Но все-таки, кто он, согласно вашей классификации?

– Отщепенец.

Вундерман закрыл глаза. «Отщепенец» – это значит, что Джейк с позором изгоняется из Куорри. Более того, считается, что он представляет собой опасность для организации. Поэтому вскоре последует приказ доставить его в Кинозал для допросов. Если он попытается оказать сопротивление или скрыться, посланные за ним люди откроют огонь на поражение.

Вундерман отвернулся от Донована. Это был единственный способ, каким он мог высказать свое мнение.

Донован кивнул.

– Прости, Генри. Прости за все, чем это чревато.

* * *

Даниэла работала. Образцовый советский служащий, она ежедневно перелопачивала горы бумажного хлама: протоколы совещаний по бюджету, сметы на покупку мебели для отдела, еженедельный доклад по использованию кадров, протоколы повторных инструктажей, отчеты по командировкам, финансовый отчет, план организационных мероприятий, отчет о проведенных операциях и потерях, в том числе и в живой силе. Отдельный доклад о пропавших без вести. Перспективные планы работы отдела на ближайшие полгода, на год, на пятилетку. Все в пяти экземплярах: два для себя, два для Карпова и один для Лантина. Последний – втайне от шефа.

Но последнее время, сидя на бесконечных совещаниях в прокуренных комнатах, за терминалом компьютера, перекидывая свой архив на жесткий диск, за рабочим столом, заваленным бумагами, Даниэла порой обнаруживала, что думает совсем о другом. Роман с Лантиным впервые за многие годы пробудил в ней женщину. Она вспоминала ладони Юрия на своих ягодицах, ощущала, как они раздвигают их, как его пальцы лезут куда надо и не надо. Стала носить дорогое французское белье, кружевные лифчики, одевала под грубошерстную форменную юбку тончайшие панталоны и шелковые чулки. Недавно он пообещал ей купить синие французские туфли на четырехдюймовом каблуке. На совещании по бюджету она обнаружила, что думает, как эти четыре дополнительных дюйма скажутся на всей ее фигуре – она ведь не только выше станет, но и осанка изменится, и грудь поднимется, и живот подтянется. Вздрогнув, она почувствовала прилив крови и заерзала на своем неудобном стуле, скрестив ноги. А бесконечное совещание все тянулось и тянулось.

На обеде в столовой, где она сидела за одним столом с тремя другими женщинами-офицерами, Даниэла вдруг подумала, а что же Юрий делает с ее докладом после того, как прочтет. Передает ли он его кому-нибудь еще из Политбюро для ознакомления? Может, он не по своей инициативе заинтересовался ею? И вообще, какую роль он ей отводит? Может, она ему нужна только для того, чтобы следить за Карповым?

Успех промежуточной стадии операции «Лунный камень» вскружил Карпову голову. По словам девушек, он только об этом и говорит. Ни разу не упомянул ни о Лантине, ни о поддержке сверху. Только и слышишь: Карпов то, да Карпов это... «Я оказался прав, и теперь это всем ясно», – эта фраза звучала рефреном. Однако Лантин говорил ей, что идея «войны роботов» в Китае была его вкладом в операцию. Карпов же хотел присвоить себе все лавры. Да он и раньше был порядочным занудой.

А Лантин? Что у него на уме? Если она прослышала про хвастовство Карпова, то, надо полагать, и Юрий тоже. Сам он ей об этом не сказал ни слова, да она бы и удивилась, если бы сказал. Юрий, как она обнаружила, за парадным фасадом, о котором знали все, имел еще несколько. Хранить тайну – значит заниматься опасным флиртом, -говорил он ей.

Этим он ей сообщил о себе сразу две вещи: во-первых, дал понять, что вынюхивание чужих тайн – его профессия, а во-вторых, у него самого их нет. Даниэла, однако, знала, что это ложь. Фальшивые фасады для того и существуют, чтобы скрывать истинный. Она подозревала, что существует не один Лантин, а их великое множество. И у каждого – свои тайны. Например, она была совершенно уверена, что ей и Карпову он открывался в самых разных ипостасях. Да и этот Юрий, которого она знала теперь, значительно отличается от того Юрия, которого ей представили в ее кабинете.

Поскольку она была необычно молчалива за обедом, девушки, что сидели с ней за одним столом, начали подтрунивать над ней и над ее новыми привычками: и сигареты она теперь курит только египетские, и волосы стала распускать, а не завязывать на затылке пучком, как раньше. С чего бы это? -спрашивали они.

Может, несколько и с опозданием, но Даниэла включилась в игру и, в ответ на их подколы, добродушно улыбалась. В душе же она не могла не чувствовать к ним некоторое презрение, что было тоже сравнительно новым ощущением для нее. Раньше эти молодые женщины были ее подругами, насколько это возможно в рамках службы. Теперь же она смотрела на них, как на трех трещащих без умолку мартышек.

В их башках нет ничего, кроме зловонного скопления паров. И запросы их столь же незначительны, как у коров, пасущихся на поросшем травой склоне холма. Самодовольные и напыщенные телки.

Ее от них тошнит.

Этим новым для себя ощущением собственного превосходства она тоже была обязана Лантину. Впечатление было такое, что ее роман с ним поднял ее на какую-то новую высоту, с которой люди, вещи, привычки, много лет казавшиеся ей нормальными, теперь выглядели совсем в новом свете.

Она извинилась и, встав из-за стола, направилась в туалет. Там она наклонилась над холодной раковиной умывальника, от которой невыносимо пахло хлоркой, и ополоснула лицо холодной водой. Услышала за спиной звук открывшейся и снова закрывшейся двери, но не подняла голову, продолжая умываться. Потом распрямилась, взяла с полочки над раковиной пару бумажных салфеток и стала промокать лицо и шею.

– Ты вот ушла, а они все судачат. Никак не могут понять, почему ты сегодня немного не в себе.

Она подняла глаза и увидела Таню Назимову, невзрачную, приземистую женщину в форме полковника, которую Даниэла считала лесбиянкой.

– Это все из-за того, что попала под колпак?

Даниэла призвала на помощь всю свою выдержку, чтобы не вытаращить глаза и не крикнуть: «Какой еще колпак?» Насколько возможно спокойно она бросила в корзину мокрые салфетки. Подняв глаза к зеркалу, сделала вид, что поправляет волосы, а сама украдкой следила за Татьяной. У нее были зеленые глаза, яркие, как у птицы, и родинка у уголка рта.

– А почему я должна беспокоиться из-за этого?

«Попасть под колпак» означало на жаргоне службы попасть под наблюдение кого-нибудь из начальства, который собирает на тебя материал, чтобы скомпрометировать. Даниэла понятия не имела, почему за ней устроили слежку, и сейчас она хотела незаметно выведать у Тани Назимовой подробности.

Татьяна пожала плечами.

– Я просто подумала, что такое не часто бывает, чтобы устраивали слежку за своими же. Ну и что ты, естественно, нервничаешь.

Она улыбнулась. Дослужившись до полковника КГБ, что не часто удается женщинам, Таня имела несчастье попасть, как она выражалась, «под мышку службы» – работала по связи с кремлевской бюрократией. Она очень тяготилась этим, и поэтому не упускала возможности подлизаться к старшим по званию, надеясь, что ей помогут выкарабкаться.

– Но, учитывая место, где для тебя сшили это украшение, – продолжала она, – я тоже не думаю, что тебе следует беспокоиться. Между Лантиным и Карповым все заметано. И, поскольку ты под колпаком у Лантина, Карпов должен об этом знать. Я думаю, Даниэла, что это все так, для блезиру.

Идиотка! Какой ещетам блезир! -хотелось ей крикнуть. И зачем Лантину надо было поручать кому-то следить за ней? И, самое главное, почему Карпов ее не предупредил об этом?

Между двумя телефонными разговорами с руководителями групп, испытывавшими затруднения, она все думала над этой неожиданной проблемой. Но нет худа без добра: это помогло ей отвлечься от беспокойства по поводу того, что шифрограмма от Медеи, которую она ожидала еще вчера, до сих пор не прибыла.

В конце рабочего дня в ее кабинете появился Карпов, и, прежде чем он его покинул, она получила ответ на беспокоивший ее вопрос. И ответ этот оказался весьма неожиданным.

Карпов просочился в дверь так же тихо, как и всегда. Его появление не напугало ее, хотя она и разговаривала в этот момент по шифрованному телефону с одним из своих зарубежных агентов. Она спокойно продолжала говорить в трубку, следя за ним глазами. Карпов сидел в тени, но его крашеные волосы поблескивали от тонизирующего лосьона, которым он всегда пользовался. Щеки его были красны и тоже поблескивали, что означало, что он только что был у массажистки. Даниэла не могла понять, почему только теперь она обнаружила, до чего же он все-таки мелкий и тщеславный человечишка. Заканчивая свой разговор, она продолжала наблюдать за ним, как наблюдала бы за всяким посторонним человеком, случайно забредшим в ее кабинет.

– Ну, товарищ генерал, – сказал он своим обычный рокочущим басом, – денек у вас был весьма насыщенный, как я погляжу. Только на третий раз удалось вас застать на месте.

Она улыбнулась, глазами показывая на телефон.

– Можно было бы и позвонить, товарищ!

Он то ли хмыкнул, то ли рыгнул. Достал сигару.

– В визитах, я думаю, имеется некоторая пикантность, которой не хватает телефонным разговорам.

Он не спеша покрутил в руках свою золотую зажигалку, разглядывая ее, как археолог разглядывает находку.

Она подумала, что сейчас он ей скажет про колпак, который ей примеряет Лантин. Ведь не пришел же он к ней, чтобы просто покурить. Это можно было сделать где угодно.

– Даниэла Александровна, – сказал он тем официальным тоном, которым обычно разговаривал с ней в присутствии коллег, – ваше имя всплыло сегодня во время совещания руководителей Отдела С. – Он продолжал рассматривать зажигалку, и Даниэла поняла, что он принес плохие новости. – Было высказано мнение, что вам пора идти на повышение. В 12-й Отдел. – Этот отдел занимался развитыми странами, в частности, Великобританией и сопредельными территориями, и это было бы в самом деле повышением для Даниэлы. – Но это предложение было отклонено большинством голосов.

– И тебя уполномочили сообщить мне об этом?

Он поднял на нее глаза.

– Лучше услышать от меня, чем получить эту новость из третьих рук.

Чушь собачья! -подумала Даниэла. – Тебя сюда прислали!

–Могу ли я спросить, почему? – Она была абсолютно спокойна.

Карпов поднялся. Он не хотел углубляться в детали. Пожал плечами. Раздумав зажигать свою сигару, сунул зажигалку в карман.

– Возможно, в этом сыграла свою роль неприятность, настигшая наших людей в Японии. Пять человек погибло.

– Четверо.

– Вся операция сорвалась. – Глаза Карпова блеснули. Даниэла очень хорошо знала этот взгляд. – Из-за чего: недостатки организации или неумение руководить?

Она открыла рот, чтобы сказать, что это Юрий Лантин отменил ее приказы, превратив группу слежки в группу захвата, но тут же закрыла его. Она поняла, что если даже Карпов поверит ей – в чем она сомневалась, он неминуемо спросит, откуда это ей известно. Что ей на это сказать? Да, видишь ли, случайно узнала, когда спала с Юрием Лантиным?

Так или иначе, но она упустила возможность оправдаться. Карпов уже вышел.

Это было последней каплей, переполнившей чашу. Даниэла подумала, что отныне между ними все кончено. Презрение, которое она испытывала к нему, пересилило злость. И это хорошо, потому что злоба никогда ни к чему хорошему не приводит. А презрение, по крайней мере, у нее, всегда подстегивало серьезные мысли.

Какой же Карпов все-таки идиот! И это руководитель Первого главного управления, самого важного во всем Комитете! Будь она на его месте, она бы уже давно сидела в Политбюро. Но Карпов был или слишком туп, чтобы использовать достигнутое служебное положение в качестве трамплина для нового своего продвижения, или слишком неуклюж, чтобы попытаться взобраться на самый верх, как Юрий Лантин. В любом случае ей с ним не по пути.

Долго она сидела, уставившись сквозь оконный переплет на темнеющую улицу. Как она ненавидела эти старомодные окна! Они как решетка тюремной камеры. Сейчас она и весь свой кабинет ненавидела. Он такой крохотный. Давно пора из него выбираться.

Пожалуй, пришло время связаться с Химерой и дать указание активизировать Вальгаллу. Химера был ее секретный агент, которого она завербовала самолично. В соответствии с правилами, она должна была немедленно поставить об этом в известность свое непосредственное начальство, буквально в течение суток, – или в личном докладе, или послав шифрограмму. Но Даниэла помнила слова матери, что в жизни всегда надо иметь запасной выход, через который можно удрать, а в игре необходимо беречь козыри. И она оставила Химеру для себя лично, сделав план Вальгалла своим козырем, своим резервным оружием в игре с государством. Она знала, что стоит дать этому плану толчок, и уже не будет пути назад, как из самой Вальгаллы. Но зато какую славу сулила удача!

Она почувствовала, как сильно забилось ее сердце. Вытерла мелкие капельки пота с верхней губы. Внезапно почувствовав, что ей душно в своей конуре, направилась к выходу. Разминая затекшие ноги, она пересекла площадь, где дети, как всегда, гонялись за голубями. Их лица, освещенные заходящим солнцем, были так невинны, лица так румяны, а рты так трогательно вымазаны шоколадами!

Даниэла бессознательно прикоснулась пальцами к своему животу, подумав, доведется ли ей когда-нибудь познать радость материнства. Но мысль о том, что внутри нее будет расти крохотная жизнь, испугала ее. Ведь это бы означало, что ей придется думать о ком-то другом, а не только о себе одной. Ей показалось, что она неспособна на это. Она всегда знала, что она эгоистка, но только сейчас по-настоящему осознала всю глубину своего эгоизма.

Дети ее доконали. Она увидела в их лицах неумолимость быстротекущей жизни. Увидела и щель в двери, которую всегда считала закрытой для себя. Дверь Политбюро. И приоткрыл ее для нее именно Юрий Лантин, сам того не подозревая. А с помощью Химеры она откроет ее подлостью.

Кивнув головой своим мыслям, она решительными шагами пересекла площадь. Прямо под ноги ее катился красно-белый резиновый мяч. Даниэла поймала его и бросила девочке, которая бежала за ним следом. Та поймала его на лету и засмеялась. И до того заразительным был ее смех, что Даниэла не могла не присоединиться к нему.

Через четыре квартала, на углу высилось здание Центрального телеграфа. Вот откуда она позвонит. Она не могла доверить этот звонок даже своей персональной, закодированной линии. Хотя советская телефонная служба и ужасна, но из всех средств связи она выбрала именно этот.

Примерно через сорок минут ожидания ее пригласили в кабину. В каком-то трансе она направилась туда, высчитывая в уме, который теперь в Вашингтоне час.

Звонок на другом конце линии заставил ее вздрогнуть. Америка. Звонок замолчал и голос в трубке приветствовал ее привычным «Алло?»

– Химера! – завопила она в трубку, как истинная провинциалка. – Это тетя Марта! – Разговаривая с Химерой, Даниэла часто ловила себя на мысли, что ей хотелось бы продлить свой разговор за лимит девяноста секунд: очень редко за последнее время ей удавалось поговорить по-английски с носителем языка. Но девяносто секунд – это предел, если хочешь соблюсти секретность.

– Марта Вашингтон.

– Я вас помню, тетя Марта.

– Я звоню, чтобы напомнить о Вальгалле.

– О чем? Повторите, пожалуйста. Плохо слышно.

– О Вальгалле.

– Теперь понятно.

– Ну а раз понятно, – сказала Даниэла в трубку, – так действуйте.

* * *

Ши Чжилинь чувствовал неимоверную усталость. Когда он был молод, то мог бы помериться силами с самим Небесным Драконом и загнать его за облака. Теперь с каждым вздохом он чувствовал, как на него наваливается вся тяжесть мира.

Голый и весь в поту, он лежал на кушетке посреди комнаты на своей вилле в Пекине, ожидая сеанса иглоукалывания. Не так давно это бывало раз в неделю. Теперь ежедневно.

Боль. Ужасная боль.

Он лежал на животе, скромно прикрыв чресла простынкой, опустив голову на скрещенные руки, и думал о долгой войне, которую ведет во имя будущего Китая. Небесному Покровителю вообще-то не полагается стареть. И страдать от болей. Настоящий Небесный Покровитель бессмертен, и он может сколько угодно гонять по небу покрытого золотой чешуей Дракона.

Этого он никак не мог понять. Старость, казалось бы, не должна была его тревожить. Ведь у него был рен, его заветный генеральный план. Он жил в его мозгу, беспокойный, словно стая перепелов. Сколько постоянно меняющихся ситуаций, к которым надо приспосабливаться, сколько неожиданно появляющихся врагов, с которыми надо бороться, сколько судеб друзей в его руке!..

Вчера он услышал о назначении Дэн Сяоху, человека из группы проверки У Айпина, на пост заместителя председателя КПК по идеологии. И, как Чжилинь и ожидал, этот ястреб немедленно развернул кампанию по борьбе с «духовными шатаниями» среди молодежи.

Чжилинь взывал к премьеру, указывая, что этот опасный курс может вернуть страну к черным дням Культурной Революции, потрясавшей Китай с 1966 по 1976 годы. Он говорил, что над Дэном смеются за рубежом не только недоброжелатели Китая, но и те, на кого принято смотреть, как на союзников.

Но все без толку.

– Что бы я ни думал о нем лично, – сказал премьер, – но в настоящее время за спиной Дэн Сяоху стоят такие силы, что я просто не могу заблокировать его назначение.

На душе Чжилиня было неспокойно. Неужели этому он посвятил последние пятьдесят лет своей жизни? Чтобы фанатичные недоумки вроде Дэн Сяоху приходили к власти? А может быть, недоумком был я? – сгоречью спрашивал себя Чжилинь.

Он пошевелился, услыхав, что кто-то вошел в комнату. Его голова была повернута в сторону, противоположную той, где была дверь, и поэтому Чжилинь не видел, кто это.

– Доктор, это вы? – спросил он, почувствовав вдруг беспокойство.

– Нет, товарищ министр, это всего лишь я.

Чжилинь успокоился, услыхав голос Чжан Хуа.

– Какие новости, мой друг?

– "Тихоокеанский союз пяти звезд" пытается овладеть Пак Ханмином. Они уже скупили около ста тысяч акций.

– Угу, – удовлетворенно промычал Чжилинь. – И это только день первый. По-видимому, наша уловка сработала. Кто-то сообщил им о встрече Цуня Три Клятвы с Питером Ынгом.

– Очевидно.

– И только «Тихоокеанский союз»?

– Не только. «Сойер и сыновья» приобрели тридцать тысяч, а Т.И. Чун – пятьдесят.

– Давление увеличивается.

Чжан Хуа кивнул.

– Будет еще хуже.

– Так и надо. – Чжилинь пошевелился на кушетке, превозмогая приступ боли. – Давление должно достигнуть уровня, за которым начинается удушье, иначе появится не только один путь выхода из создавшейся ситуации. Мы этого не можем допустить.

– Понятно, товарищ министр.

– Тогда, пожалуй, можно начинать.

– Хорошо, товарищ министр.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Чжан Хуа...

– Да, товарищ министр?

– Что-нибудь слышно о Джейке Мэроке?

– В данный момент он находится на пути в Гонконг.

– Блисс встретит его в аэропорту?

– Ее предупредили, товарищ министр.

– Хорошо. Он позволил себе тяжело вздохнуть.

– Товарищ министр? – Чжан Хуа сделал шаг к нему. – Что-нибудь не так?

– Я все о Марианне, – ответил Чжилинь. – Такая трагедия.

– Судьба, товарищ министр.

– Да. Судьба. – Чжилинь с трудом повернул голову. – Да послужит ее смерть предупреждением нам, Чжан Хуа, что ничто никогда не идет в точности так, как запланировано. Началось все с того, что некая таинственная Химера узнает о фу.Затем неудачный рейд Джейка Мэрока на Дом Паломника. Потом смерть Марианны, возвышение У Айпина... – Он опять вздохнул. – Боюсь, мой Друг, что я слишком часто начинаю забывать, что все в этом мире взаимосвязано. Когда я был помоложе, я мог жонглировать самыми различными комбинациями, и в уме у меня при этом оставалось еще и место на случай появления новых и непредвиденных ситуациях... А теперь последнее время я все чаще и чаще думаю о семье.

– При данных обстоятельствах, товарищ министр, – деликатно заметил Чжан Хуа, – это вполне объяснимо.

– Объяснимо, но непростительно, – возразил Чжилинь. – Если я теперь поскользнусь, когда хожу по краю, то всему придет конец: мне, тебе, Китаю, России. Америке. Начнется цепная реакция, которой уже не остановить. Советы подтолкнули нас к опасной черте, мы позволили им такую степень боевой готовности, что ситуация может каждую минуту выйти из-под контроля.

– И есть еще Камсанг.

– Есть и будет, Чжан Хуа. По-видимому, человечеству необходимо, чтобы подобные жуткие призраки стояли у него за спиной, дабы удержать его палец, когда он тянется к спусковому крючку.

– Советы смотрят на это несколько иначе.

– У Советов тоже не будет выбора в этой ситуации, Чжан Хуа. Это я тебе могу гарантировать.

– Есть еще и У Айпин, – сказал Чжан Хуа почти шепотом.

– Да. Прежде всего надо разделаться с нашими внутренними врагами. – Чжилинь закрыл глаза. – Не упускай этого из виду, Чжан Хуа.

– Да, товарищ министр.

– Чжан Хуа.

Уже у двери тот остановился, держась за ручку.