355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эрик ван Ластбадер » Цзянь » Текст книги (страница 39)
Цзянь
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 02:52

Текст книги "Цзянь"


Автор книги: Эрик ван Ластбадер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 41 страниц)

Заканчивать эту фразу не было необходимости.

Шофер-китаец достал из лимузина толстую трость и, подав ее Чжилиню, вернулся в машину. Старик пошел к дому. Никто из собравшихся на веранде не пошевелился, чтобы спуститься к нему навстречу и помочь подняться на крыльцо: это означало бы для старика потерю лица. Но они все чувствовали его приближение. Никто не разговаривал, никто не пил. Никто не смотрел ни на море, ни на горные склоны.

Когда Чжилинь поднялся по каменным ступенькам, Цунь Три Клятвы отошел от группы драконов и остановился в самом центре веранды. Ничирен тоже оставил Верзилу Суна, подошел к Цуню Три Клятвы и что-то сказал, обращаясь к старику.

Когда старик не ответил, он, по-видимому, повторил свой вопрос, уже более нетерпеливо. Тогда старик заговорил. Джейк не мог слышать, что он говорит, но он видел реакцию, которую произвели его слова на Ничирена.

– Лян та мадэ! – прошептал потрясенный Джейк. – Мой отец – Источник Ничирена!

Когда Чжилинь повернулся к нему, Джейк увидел выражение лица Ничирена, а вернее, полное отсутствие всякого выражения. Пустота. И тогда он одним прыжком выскочил из укрытия и бросился через лужайку к веранде. Блисс крикнула что-то ему вслед, но он не услышал ее предостережения. Он видел только выражение лица Ничирена. Точно такое выражение, которое он видел на его лице, когда они стояли друг против друга в Доме Паломника в Токио. Джейк его запомнил, потому что оно предшествовало взрыву.

О чем он спросил у Цуня Три Клятвы? Что ответил старик? Джейк этого не знал. Но он был уверен, что уже опаздывал.

Мгновенно переходя из состояния абсолютной неподвижности к бешеной энергии, Ничирен врезался в Ши Чжилиня, сшибая старика с ног, прежде чем Джейк успел преодолеть три четверти расстояния до веранды.

А дело было так.

– Я хочу знать, кто этот человек, – сказал Ничирен, подходя к Цуню Три Клятвы.

По правде сказать, Цунь Три Клятвы не расслышал с первого раза, что Ничирен сказал. Он смотрел на брата, которого не видел пятьдесят лет. Как часто он представлял себе этот момент. Воссоединение семьи. Его даже дрожь пробирала от сознания важности происходящего.

Невнимание к его словам рассердило Ничирена. Он повторил свой вопрос, и на этот раз Цунь Три Клятвы его услышал. И понял, что отмолчаться нельзя. Однако, подумав, что сейчас не время объяснять Ничирену что это, мол, твой отец, он решил сказать ему лишь часть правды.

– Он твой Источник.

Вот тут-то и появилось на лице Ничирена то отсутствующее выражение, которое заметил Джейк. Прямо как маска театра Но. Цунь Три Клятвы, конечно, не мог знать, что у матери Ничирена хранилась старая, обтрепанная по краям, фотография Чжилиня, которую она увезла с собой в Японию. После ее смерти Ничирен обнаружил ее среди других бумаг матери и, ознакомившись с ее дневником, идентифицировал человека на фотографии.

И вот теперь, десятилетия спустя, Цунь Три Клятвы своим ответом помог ему сделать следующий шаг в идентификации того человека: он не только отец, но и Источник в придачу. Осознание этого ударило его как током, заставив его на мгновение окаменеть.

Я знаю о тебе все, что мне надо знать, – говорил ему Источник.

Гнев и унижение, искалечившие душу его матери, перешли к Ничирену по наследству. Не понимая истоков этих чувств, он привык относить их на счет отца, который бросил на произвол судьбы его мать, бросил его самого. И вот теперь, узнав, что все эти годы он слепо выполнял распоряжения человека, которого ненавидел с детства, он чуть не задохнулся от ярости. Какая низость! Какая подлость!

Красная ярость полыхала в его душе, мешая дышать, мешая связно думать. Ему хотелось бежать отсюда, вернуться в Токио, к Камисаке. Жить своей собственной жизнью. Но этот человек с его непостижимым коварством, каким могут обладать только волшебники, заманил его в свои сети и заставил работать на себя. Грандиозность этого великого обмана потрясла Ничирена до мозга костей. Она его даже напугала. Он почувствовал себя бессильным перед таким дьявольским искусством и понял, что ему никогда не стать самим собой, покуда жив его отец.

Он хотел быть свободным. Свободным от чудовищного психологического груза, с которым он вырос. Свободным от страха. Сейчас он вынужден был признать, что боится этого человека. До сего дня страх был ему практически неведом. И ощущение того, что он трусит, заставило его еще больше ненавидеть человека, вызвавшего в нем это постыдное чувство.

Прекрасное тело Камисаки наложилось в его смятенном сознании на обезображенную плоть матери. Он почувствовал, что внутри него все горит от боли и стыда, как будто это заклеймили его, а не мать.

Да, он тоже был клейменным. Сейчас он понял это с необычайной ясностью. И осознание этого наполнило его душу яростью, будто он вдохнул в легкие целое море огня. Сердце дико колотилось в его груди. Бешенство накрыло его, будто волной жидкого пламени.

Издав нечленораздельный вопль, похожий на звук, с которым рождается страшное стихийное бедствие, Ничирен пронесся мимо Цуня Три Клятвы и, прежде чем присутствующие смогли опомниться, схватил Чжилиня за горло.

– Сейчас ты присоединишься к моей матери. Только такая жертва сможет умилостивить ее искалеченный дух.

Цунь Три Клятвы услышал эти слова и вздрогнул. Но не столько сами слова его испугали, сколько то, как они были произнесены. Человеческое горло не способно производить такие звуки.

Непроизвольно рот Джейка открылся, и откуда-то из самого нутра вырвался клич: киа! – нечеловеческий вопль, исполненный силы и агрессивности, которому его обучил еще Фо Саан. Листья на деревьях вздрогнули от этого крика, а все собравшиеся на веранде просто приросли к месту. Он заставил Ничирена помедлить с выполнением своего намерения как раз на столько времени, сколько была нужно Джейку для того, чтобы преодолеть разделяющие их метры.

Ворвавшись на веранду, он увидел скрюченное тело старика, черты его лица, так похожие на его собственные, колеблющиеся в насыщенном ненавистью воздухе, как колеблется солнечный свет, пробиваясь через мчащиеся тучи. Он ощутил, какой колоссальный заряд внутренней энергии несет в себе Ничирен.

Локоть Джейка обрушился на плечо Ничирена. Проводя этот атеми, он ни о чем не думал, кроме того, чтобы заставить этого бугая выпустить из рук старика. Но когда это произошло, и Джейк сцепился с Ничиреном на отполированных до блеска досках пола веранды, он вдруг почувствовал, что образ Лан, который он носил в себе как постыдную тайну столько лет, теперь освободился из своего заключения.

Возможно, этому способствовало то, что Джейк заставил себя рассказать об этом эпизоде Блисс, но только, коснувшись тела Ничирена, он почувствовал, что наконец-то может полностью очиститься от яда, который отравлял его более трех лет. С тех пор, как он явился свидетелем смерти дочери на реке Сумчун.

Но как бы то ни было, мир сжался до размеров острия иглы. Исчезли мысли о Камисаке, о ее доброте и ее любви. Забыл он и об осколках фу, которыми они с Ничиреном обменялись. Одна только месть властвовала в этом мире, закрыв своими черными крыльями небо от горизонта до горизонта.

И посередине этого мира стояли двое: Джейк и Ничирен. Не было ни виллы, ни людей, собравшийся на веранде этой виллы. Не было бухты, мерцающей в лунном свете далеко внизу. Не было даже Блисс.

И сам Джейк был уже не Джейк, а страшный зверь, родившийся от брака между Горем и Виной, которые жили в душе несостоявшегося отца. Этот зверь сейчас разевал свою страшную пасть, размахивал лапами, вооруженными острыми когтями, готовый бездумно прыгнуть хоть в самый ад.

Марианна хоть была взрослым человеком, она знала, на что шла, когда выходила за него замуж. Но Лан была ребенком, и покинутый ребенок превращается в страшный крест, который родители несут всю свою оставшуюся жизнь. Объяснение долгих отлучек отца служебной необходимостью не удовлетворит ребенка. И когда дитя кончает свою жизнь так, как Лан, это тяжким бременем ложится на душу отца.

Сознание вины расплющит его сердце, ударяя по нему, как молот бьет по наковальне. Оно деформирует его душу.

С того страшного дня он начал медленно умирать, проклиная мир, который он создал для себя и для своих любимых.

Любовь, выродившаяся в ненависть. Джейк и Ничирен.

Сцепившись, они покатились по веранде. Врезались в ограждение. Левая нога Ничирена распрямилась в стремительном атеми. Джейк увернулся, и доска треснула от удара.

Теперь постараться успеть провести два стремительных удара, прежде чем Ничирен успеет развернуться. Нет, все таки успел! Джейк отлетел к ограждению. Треснутая доска разлетелась в щепки, и оба они вылетели в образовавшийся пролом, во тьму ночи.

Ничирен успел ухватиться руками за край веранды. Джейк, обхватив его бедра снизу, висел на нем. Он ничего не соображал. Одна только мысль сверлила его мозг: он наконец-то поймал Ничирена. И лицо Лан в сгустках запекшейся крови. Его собственное перекошенное лицо, отразившееся в ее глазах. Ба-ба. Папа.

Последнее слово, которое она успела прошептать. Он не смог повторить его, когда рассказывал Блисс о ее смерти. Он никогда не мог заставить себя произнести это слово.

Ба-ба.

Как вырвать из души невыразимо печальный образ умирающей дочери? Марианна может привидеться лишь во сне, а Лан никогда не покидает его – ни во сне, ни наяву. Он все сильнее стискивал бедра Ничирена, словно это был сам дьявол.

Сверху на них смотрели китайцы, пораженные яростью борющихся. Чжилинь и его братья могли бы вмешаться, но сейчас сам Чжилинь лежал неподвижно посреди веранды, а Цунь Три Клятвы и Т.И. Чун стояли рядом с ним на коленях, стараясь привести его в чувство.

Первой опомнилась Блисс. Растолкав глазеющих мужчин, она схватила Ничирена сверху за рубашку и попыталась втащить его на веранду. Но его вес, к которому присоединялся вес Джейка, оказался ей не под силу.

Она кричала на Джейка, требуя, чтобы он остановился. Видя, что Ничирен работает ногами, стараясь освободиться от Джейка, она кричала на него. Но никто ее не слушал. Похоже, они оба решили умереть, – подумала она.

Джейку удалось вскарабкаться повыше на Ничирена, и теперь их дыхания смешивались. Какие странные искры проскакивали между ними? Какие эмоции сталкивались? Каждый был в плену своего прошлого: грязной, крошечной, давно брошенной комнатушки, в которой они когда-то обитали и которую никак не могли забыть. Ничирен помнил шрамы унижения на бедрах матери, Джейк помнил лучи восходящего солнца, отражавшиеся в зрачках его умирающей дочери.

Затем бесконечное мгновение раскололось. Ничирен, которому приходилось держаться руками за край веранды, был в невыигрышном положении. Пользуясь этим, Джейк смог перелезть через него, ухватиться за доски и заползти на веранду. Затем он развернулся и ударил Ничирена ребром ладони.

Ничирен откинулся назад, и Джейк, задыхающийся и весь в поту, подумал, что бой закончен. Через мгновение он понял, что ошибся. Ничирен использовал удар, которым его наградил Джейк, для накопления потенциальной энергии, которую он затем превратил в кинетическую, когда, вернувшись в исходное положение, свернулся клубком и вкатился на веранду.

Едва коснувшись досок пола веранды, он атаковал Джейка, застав его врасплох. Два "коршуна" – два стремительных удара острым концом распрямленной ладони – клюнули его в печень, заставили его согнуться, почти теряя сознание.

Перепуганная Блисс ударила Ничирена ногой в подбородок, чтобы отвлечь его хоть на мгновение и дать Джейку возможность оправиться от ударов. Лязгнули зубы, голова откинулась назад, и Ничирен отпрянул, сплевывая кровью.

Не давая ему опомниться, Джейк провел атеми, целя в кадык на горле противника. Тело Ничирена изогнулось назад, но, падая, он успел сделать подсечку. Джейк опрокинулся на пол, а Ничирен добавил ему ребром ладони по спине. Корчась от боли, Джейк изо всей силы ударил Ничирена ногой в бедро, заставив его снова отлететь к ограждению веранды, а сам вскочил, мигая обоими глазами, чтобы стряхнуть с них слезы боли. Он выбросил руку вперед, чтобы нанести последний, смертельный удар, но раздался резкий хруст, и перед глазами Джейка оказалось только мерцающее в ночи Южно-Китайское море. Влажный ветер обдувал его лицо.

Ничирен перевалил через треснувшую ограду. Джейк ухватился за столб, чтобы не упасть самому, сжимая в руке шнурок, сорванный им в последний момент с шеи Ничирена. И услышал голос Блисс, звучащий откуда-то издалека:

– Его уже нет, Джейк. Ничирен мертв.

Ба-ба.

Что это было? Ночной ветер? Или он в самом деле слышал зов Лан?

Джейк почувствовал, что дрожит всем телом.

Блисс оттащила его от края бездны. Он сделал несколько неверных шагов и оказался в освещенном центре веранды. Там был только Ши Чжилинь, а рядом с ним – Цунь Три Клятвы и Т.И. Чун. Верзила Сун ушел в дом, уведя с собой главарей гонконгских триад.

Кожа на лице Чжилиня казалась тонкой, как тончайшая рисовая бумага. Голубые вены просвечивали сквозь нее, покрывая его щеки изощренным узором. Более сложным, чем узор морщин на лицах стариков гвай-ло.

– А Ничирен? – голос его был тоньше кожи. Джейк не смог ответить: скулы свело.

– Он ушел от нас, гау-фу, – ответила за него Блисс.

Ей так давно хотелось произнести это слово: Давший имя. Крестный, как говорят европейцы.

– Ушел?

Вся неизбывная любовь его жизни вместилась в это слово.

Ши Чжилинь прижался лбом к плечу своего брата.

– О Будда, сохрани остатки моей семьи в добром здравии!

Джейк приблизился к отцу. Он хотел сказать что-то, но в сознании его царил хаос. Злобный зверь все еще бушевал в нем. После того, как он держал его на привязи целых три года, иначе и быть не могло.

Чжилинь поднял взгляд, и долго его удивительно ясные для его возраста глаза впивали в себя черты сына. Он столько лет мечтал об этом мгновении, часто даже не надеясь, что оно когда-нибудь настанет. Это был взгляд человека, голодавшего много дней и теперь увидевшего перед собой накрытый пиршественный стол.

Чжилинь глядел на сына и не мог наглядеться. Он попытался что-то сказать, но слова застряли в сумятице чувств, таких сильных, и в то же время таких новых для него. Наконец он повернулся в Цуню Три Клятвы и тихо попросил:

– Не поможешь ли ты мне подняться на ноги, Младший Брат?

Осторожно, с помощью Т.И. Чуна, Цунь Три Клятвы поднял старика. Того вес еще била дрожь, будто через него проходил ток высокого напряжения.

– Джейк, – позвал он сына.

Джейк, все еще не остыв от схватки с Ничиреном, взглянул в глаза отцу:

– Почему твой первый вопрос был о нем?

– Я не ожидал такого конца, – ответил старик. – Ненависть, которую внушила ему его мать, оказалась сильнее, чем я предполагал. Мне казалось, что я изгнал ее из его души.

Туман медленно рассеивался. Джейк почувствовал, будто чья-то рука разорвала ему грудь и вцепилась в его трепещущее сердце.

– Не понимаю!

Но он уже все понял, только не хотел в этом признаться даже самому себе.

– Ничирен тоже был моим сыном, – сказал Чжилинь. – И твоим братом.

Липкая от его крови чья-то рука еще сильнее сдавила ему сердце. Джейку показалось, что он умирает. Волна такого жуткого отчаяния, которого он никогда в жизни не испытывал, накрыла его с головой. Черная вода лезла в рот. Он задыхался. Сначала дочь, потом жена, теперь брат... Сердце еще раз дернулось и остановилось.

– Джейк?

– Я убил своего брата, – сказал кто-то в комнате. И только потом, когда он уже бежал, как безумный, по лесу, начинающемуся сразу за виллой, чувствуя, как ветки хлещут его по лицу, он понял, кто произнес ту страшную фразу.

Много позже, в тишине своей квартиры, Блисс принесла Джейку доску для игры в вэй ци и две мелких чашки с черными и белыми шашками.

Честно говоря, она не знала, что еще она могла для него сделать. Когда она вернулась домой, он был уже там и сидел на диване, уставившись в окно, за которым уже занималась заря. Кое-где еще горели огни. Окруженные перламутровым ореолом, они помогали стереть с неба сумрак ночи.

Хотя он и не спал уже сорок восемь часов, усталость его не брала. Блисс принесла ему поесть, но он так и не притронулся к пище. Пил только воду.

Она поставила перед ним доску для игры в вэй ци, но, видя, что он не пошевелился, присела рядом и развернула бумажку, которую Чжилинь сунул ей в руку, когда она выбегала из виллы вслед за Джейком. На бумажке был записан помер телефона.

– Джейк, – сказала она. – Надо позвонить. Отец хочет видеть тебя.

Джейк промолчал.

Блисс, конечно, сочувствовала ему, но, по мере того, как проходил час за часом, его уход в себя начал действовать ей на нервы. Потом она разволновалась не на шутку. Это ничем хорошим не кончится, – подумала она. Когда снова стало темнеть, она поняла, что надо принимать решительные меры.

У диванчика, на котором сидел Джейк, была низкая, широкая спинка. Блисс потихоньку разделась, повесила на спинку одежду. Голая, она снова вернулась на диванчик. Как огромная кошка, подкралась к неподвижной фигуре Джейка, прыгнула на него сзади, и они вместе рухнули на коврик. Блисс, разумеется, оказалась сверху. Обхватив его руками и ногами, она укусила его за ухо, а потом вцепилась коготками в грудь.

– Блисс, не надо. Это были его первые слова за весь день.

– Нет надо, – прошептала она. – Надо, надо, надо...

Она оскалила зубки, грозя снова укусить его, если он не поумнеет. Ее длинные волосы свесились и щекотали его грудь, как живые. Пальцы ее уже расстегнули пуговицы его рубашки и уже опускались ниже. Когда он попытался остановить ее, она влепила ему пощечину.

– Блисс, ты что? Черт бы тебя побрал!

Это уже лучше, – подумала она, локтями и коленками пытаясь вызвать его реакцию. Хоть какую-нибудь реакцию.

Их лица так сблизились, что ее ресницы щекотали его щеку, когда она моргала. От нее пахло лимоном и мускусом. В сознании Джейка творилось черт знает что. Все его болезненные воспоминания всполошились и, галдя, как голодные птенцы, вертели шеями и разевали пасти. Он яростно противился вторжению в его воплощенный кошмар, но затвердевшие соски Блисс буквально царапали его голую грудь. А потом она и вообще наклонила к нему голову, и ее горячие губы присосались к его собственным рудиментарным соскам. Ее острый розовый язычок двигался взад-вперед, как у ящерки. Почувствовав, что у него между ног кое-что заметно утолщилось, она удовлетворенно зацокала.

– Оставь меня в покое, – умолял он. – Я не хочу.

– Нет, хочешь, – возразила она ему в самое ухо. Ее пальцы тем временем расстегивали его пояс. – Ты имеешь в виду другое, когда говоришь, что не хочешь. Ты считаешь себя недостойным любви. Это до такой степени омерзительно по-европейски, что я тебя просто начинаю ненавидеть!

Он перестал сопротивляться. Его необыкновенные глаза, обычно напоминающие цветом золотистые топазы, сейчас, в сумеречном свете, казались совсем оранжевыми.

– Ты действительно ненавидишь меня? – спросил он внезапно севшим голосом.

– Просто по-дикому.

Ее блестящие в закатном солнце губы были полуоткрыты.

Джейк потянулся к ней руками, захватил ее за щеки и, пригнув к себе, впился в ее рот. Их языки переплелись, и дрожь пробежала по всему существу Блисс.

Ее руки, которые и во время поцелуя продолжали возиться с его брюками, наконец стащили их. С нетерпеливым стоном она высвободила его уже дошедшую до нужной кондиции плоть и впустила ее в себя. Он приподнялся и вошел в нее до упора.

Блисс охнула, чувствуя, что весь воздух вышел из ее легких. Она пыхтела ему прямо в шею. Слезы стояли в ее глазах. Она обладала им, а он обладал ею. Радость этого вроде бы простого дела была столь огромной, что но умещалась в земном измерении. Просто невероятно, что один человек может быть так близок другому.

Джейк был для нее больше чем любовник.

Чувствуя, как его плоть бушует внутри нее, она ощущала такую цельность, какая доступна разве только Будде. Она терлась о него бедрами и стонала от избытка чувств. Ее волосы накрыли их обоих, как сетью, и шевелились, как живые.

И когда оргазм раскрылся внутри нее, как экзотический цветок, он как будто заставил светиться все ее тело, от пяток до макушки.

От него шел жар, как от печки.

– Джейк, о Джейк! Давай же, давай!

Она целовала его потную грудь, царапала. Распластавшись на нем, она слышала стук его сердца, словно пульс океана. Когда он, помягчев, наконец, вышел из нее, Блисс протянула руку и ухватила его плоть, не желая отпускать.

У него до сих пор горела щека от ее оплеухи. Крик перепелки, который эхо вернуло со дна колодца. Он знал, что она сделала это не для того, чтобы причинить ему боль. Она просто хотела вернуть его себе.

– Блисс, – прошептал он. – Блисс. И она заплакала, потому что поняла, что сумела-таки вернуть его.

И все-таки он был непреклонен.

– Я не хочу его видеть.

– Джейк, но он твой отец.

– Зачем мне ваш йуань-хуань? Он уже погубил Марианну и Дэвида Оу. Из-за него я убил брата.

Он сунул в карман бумажку, которую она ему подала, даже не взглянув на написанный там номер телефона.

– И тебе даже не интересно узнать, что такое йуань-хуань?

– Я это и так знаю. Китайская коммунистическая организация.

– Только наполовину угадал. Она, и правда, китайская, но далеко не коммунистическая.

Он удивленно посмотрел на нее, потом вынул руку из кармана. В ней было что-то зажато. Когда он клал туда бумажку с номером телефона отца, его пальцы наткнулись на замшевый мешочек.

– Узнаешь? – спросил он.

– Где ты его взял? – удивилась Блисс.

– Сорвал с груди Ничирена в последний момент. Джейк ослабил завязку и вытряс на ладонь осколок фу.

Они оба благоговейно воззрились на него, потом Джейк положил его на столик, на котором Блисс разложила доску для вэй ци. Из другого кармана он достал другой осколок и сложил их вместе. Свирепый тигр в прыжке.

– Это одна сторона фу, – сказал он. – Интересно, у кого осколки оборотной стороны?

– А мне показалось, что тебя не интересует йуань-хуань, – ехидно заметила Блисс.

Джейк скорчил уморительную физиономию, и она, хмыкнув, пошла в другой конец комнаты. Ее золотистая кожа так и играла. На спине синяков и кровоподтеков не было.

Вернувшись, она с загадочным видом положила на стол свой кулачок. Медленно пальцы разжались. На ладони лежал осколок жадеита цвета лаванды: голова дракона.

– Ну и ну! – изумился Джейк. – Откуда это у тебя?

– Я не чужая Ши Чжилиню. Крестница, если использовать термин, принятый на Западе. Когда твой отец был ребенком, у него был учитель. Цзян. Тот человек был моим прадедом. Много лет спустя Ши Чжилинь помог моей матери уехать из Китая. По дороге в Гонконг, в Бирме, я и родилась. Моя мать была очень больна, но все-таки сумела добраться до места назначения, которое указал ей Ши Чжилинь: до дома Цуня Три Клятвы.

Этот кусок фу мне передала моя мать, – закончила Блисс, прикладывая свой осколок к первым двум.

– Значит, все они имеют один источник – моего отца?

Блисс подняла голову.

– Да.

– А у кого четвертый осколок?

– Не знаю. Спроси об этом Ши Чжилиня.

Он отвернулся.

– С этим все покончено. Довольно с меня теней и лжи.

– Но, Джейк, без тебя йуань-хуань, не сможет выполнить свое предназначение.

– Мне все равно.

– Ну а как насчет инфильтрации Куорри? Тебе тоже все равно? – гневно бросила она. – Как насчет того, что тебя самого, как шелудивого пса, гоняли по всему Гонконгу? Ты думаешь, погоняют и забудут? Вряд ли, Джейк. Ты должен что-то предпринять.

– Что бы я ни сделал, это ничего не изменит, – сказал Джейк, начиная рассеянно расставлять шашки на доске. – Я не знаю, за что убили Дэвида Оу.

– Кое-что знаешь. – Блисс натянула на себя джинсы и блузку янтарного цвета с глубоким вырезом. – Хо йань.

– Движущееся око, – задумчиво повторил Джейк. – Ничирен широко пользовался этой стратегией в своей игре. И я тоже пользовался... Ты что, думаешь, я не пытался понять, что Дэвид имел в виду?

– Что-то оно да значит. – Блисс подошла и села рядом с ним. – Вы с Дэвидом были друзьями. Старыми друзьями.

Джейк кивнул.

– Возможно, в вашем прошлом есть что-то, связанное с хо йань?

– Но что?

– Вы с Дэвидом играли в вэй ци?

– Шутишь? Да Дэвид терпеть не мог всяких интеллектуальных игр. Это был типичный старый холостяк. Все свое свободное время волочился за девицами. Представляясь, говорил, что он – секретный агент. Девицам, которые ему нравились, обычно приходилось объяснять, что это то же самое, что шпион. Естественно, они ему не верили. Хихикая, щупали у него под мышкой, чтобы проверить, есть ли там пистолет, уверенные, что его там нет.

– И, несмотря на разницу вкусов, вы много времени проводили вместе. Чем вы с ним занимались?

Джейк продвигал белые и черные шашки по доске, создавая связи.

– Да разными вещами. Блисс засмеялась.

– Сеансы одновременной игры в вэй ци и с девушками?

Сказано это было в шутку, но он вдруг подскочил.

– Лян та мадэ! У меня память не лучше, чем у морского слизня.

Он уже влезал в рубашку и застегивал брючный ремень.

– Собирайся же! Быстро! – скомандовал он.

– Куда мы идем?

– В хо йань, конечно. В хо йань.

Джейк и Блисс торопливо шли сквозь запруженные, как всегда, улицы квартала Ванчай, по которым совсем недавно бежал Дэвид, пытаясь спасти свою жизнь.

– Тут неподалеку есть одно место, где мы с ним часто бывали вместе, объяснял на ходу Джейк. – Там были девочки, которые больше всего нравились Дэвиду Оу: чистые и достаточно юные, чтобы заинтересовать его. Заведение принадлежало одному человеку по имени Мок. Лысый такой, с серьгой в ухе. Монгол, наверно. Я особо не интересовался его происхождением, но больше всего он смахивал на монгола... И вот этот Мок был самым скользким типом из тех, с которыми Дэвиду и мне приходилось когда-либо сталкиваться. Мы два раза пытались его завербовать, но у нас ничего не получалось. Даже триады оставили его в покое. В девицах он знал толк. Поэтому они у него были всегда чистыми. Ну и старух он тоже не держал. Был он также фанатиком вэй ци. Он любил заканчивать игру стратегией хо йань. А Дэвид в это время успевал закончить с его девицами. А потом они менялись местами. Но даже Дэвид не обладал выносливостью Мока, и поэтому мы с ним обычно сразу приступали к эндшпилю, как выражаются шахматисты. Хо йань была единственная стратегия вэй ци, которую Дэвид знал.

– Значит, ты думаешь, он спрятал улики у Мока?

– Скоро узнаем.

Заведение Мока располагалось в полуподвальном помещении довольно-таки зачуханного строения на Луард-роуд. В восьмиугольном танцзале по стенам метались красные, голубые и желтые круги. Звучали мелодии в стиле "ритм-энд-блюз", популярные в начале шестидесятых: группы "Темптейшнз", "Супримз" и другие. На танцующих были, в основном, военные формы и юбки с разрезом.

Взяв Блисс за руку, Джейк пробрался с ней к стойке бара. Перекинулся с барменом парой слов, и тот кивком головы указал на дальний угол комнаты.

Блисс сразу узнала Мока. Он выглядел именно таким, каким его описал Джейк. Только он не упомянул про 250 фунтов лишнего веса и гору мышц. Очень скользкий тип. Но увидев Джейка, он просиял, как маяк в туманную ночь. Немедленно встал из-за доски и хлопнул Джейка по спине. Дружелюбно осклабился в сторону Блисс, когда Джейк представил ее.

– Давно тебя здесь не было. Пришел поиграть? – пророкотал Мок низким басом.

Руки его были украшены татуировкой, как у американского матроса: якоря и русалки.

– Не совсем так, – ответил Джейк. Они обменялись беглым взглядом.

– Дэвида убили.

– Дерьмо и вечные муки! – выругался Мок и сплюнул. – В таком случае я знаю, за чем ты пришел.

Джейк потратил около трех часов, разбираясь с данными, извлеченными Дэвидом Оу из памяти компьютера Куорри. За это время он узнал, что Джерард Стэллингс был убит по той же причине, что и Дэвид Оу. Он также узнал, что группа агентов Куорри была направлена в Гонконг, чтобы убрать Марианну в ночь его рейда на Дом Паломника.

– Если им был нужен твой осколок фу, то зачем им было убивать Марианну? засомневалась Блисс, после того, как он ввел ее в курс дела.

– Потому что человек, пославший их, знал, что фу спрятана, – ответил Джейк. – Он явно прекрасно знал и меня, и Марианну. Знал он, что Марианна добровольно не скажет им ничего. Так что в их задачу входило выбить из нее информацию. Ну а потом, естественно, убрать. Зачем им оставлять в живых свидетеля несанкционированной операции Куорри?

Нелепость гибели Марианны снова резанула его по сердцу, и он не мог не ругнуться.

Блисс обняла его за плечи.

– Донован или Вундерман? – спросила она немного погодя. – Кто из них?

Джейк уставился в окно, за которым царила звездная гонконгская ночь. Невероятная усталость вдруг накатила на него: он был уже почти у финиша. – К сожалению, – сказал он, – есть только один способ узнать это.

Над американской столицей собирались грозовые тучи, под которыми памятник Вашингтону казался темнее обычного, а вода в Чесапикском канале и в бассейне перед мемориалом Линкольна приобрела оттенок вороненой стали. Влажность повышалась прямо на глазах. Запотевшие листья заметно потяжелели на ветках.

В прохладе кабинета на третьем этаже Грейстока Генри Вундерман подключился к богатейшей электронной памяти Куорри и извлекал разнообразную информацию, относящуюся к безопасности. После покушения на Энтони Беридиена никакие меры предосторожности не удовлетворяли его. Мысли о Джейке Мэроке и о том, какую опасность Джейк представляет для его родного агентства, не оставляли его ни на минуту и постепенно превратились в настоящую манию.

Надвигающаяся гроза не помешала Роджеру Доновану заняться своим любимым делом – починкой "Корвета" 1963 года выпуска. Он подкатил машину к розарию возле дома. Здесь, среди ленивого жужжания толстых шмелей, он чувствовал себя уютнее всего. Не обращая внимания на то, что погода портилась прямо на глазах, он возился с машиной, позволив мыслям свободно парить, выдумывая новые сложные программы для ГПР-3700.

Услышав тихий голос, произнесший: "Привет, Роджер", – он замер, держа в правой руке вымазанный маслом гаечный ключ, а в левой – свечу зажигания. На нем была рубашка стиля "поло" от Ральфа Лорана, старые летние брюки как всегда белого цвета, хотя и замасленные. На ногах – стоптанные топсайдеры на босу ногу. На руках – резиновые перчатки. Он стоял рядом с кустом, покрытым розами с лепестками нежно-кремового цвета.

– Джейк, – сказал он, оборачиваясь, – У тебя, по-видимому, больше жизней, чем у героя авантюрного романа. Я знал, что нам не удастся тебя прикончить.

– Но, тем не менее, это не остановило вас. Донован поморщился от жесткого тона, с которым эта фраза была произнесена. Сам он оставался абсолютно спокойным.

– Конечно. Ты нас что, за новичков принимаешь?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю