Текст книги "Цзянь"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 41 страниц)

Почувствовав легкое головокружение, Цунь откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. С трудом сглотнув застрявший в горле ком, он проклял свою судьбу. Он должен был подчиняться дисциплине, и руки его были связаны. Ему запретили звонить Сойеру, хотя его инстинкт и говорил ему, что если он не позвонит, Сойер передаст известия о Камсанге дальше.

Пришло утро, и оказалось, что он был прав. Сейчас он понимал, что его встреча с Питером Ынгом была его самоубийством как бизнесмена. Сделки такого типа, как он предложил Эндрю Сойеру, в гонконгском климате невозможно долго хранить. Есть только одна вещь на свете, которую китайцы любят больше сплетен, и эта вещь называется тотализатором.

По тому, как отчаянно реагировали акции Пак Ханмина, было ясно, что кто-то из фирмы "Сойер и сыновья" передал информацию о Камсанге другим тай-пэням. Какие-то другие силы, кроме известия о выходе Маттиаса и Кинга, сбивали курс.

Пак Ханмин падал, как осенние листья, и Цунь чувствовал полную уверенность, что именно предложение, с которым он обратился к Сойеру, вызвало это. Будь его воля, он этого бы никогда не сделал. Он бы держал рот на замке и не выпускал на волю секрет о своей собственной уязвимости до самого момента открытия биржи. Но ему приказали. Он ничего не мог поделать, особенно учитывая источник, откуда пришел приказ. Он обязан хранить веру в источник. Но здесь находится он, а не источник. И сам он хорошо посвящен в здешние игры, а источник просто не мог иметь такой информированности.

Он изо всех сил пытался успокоиться, но когда он, открыв глаза, взглянул на доску, то кровь отхлынула от его лица: его акции упали еще на два пункта. Невероятно! На два пункта за десять минут! Клянусь Небесным Голубым Драконом, – подумал он, – если так будет продолжаться, Пак Ханмин лопнет!

Он сжал кулаки и, наклонившись, дал указание скупать свои собственные акции. Если этого не сделать немедленно, падения не остановить. Но его средства были ограниченны, и, заглянув в свою записную книжку, он с содроганием увидел, что купил последний пакет, который мог себе позволить.

Его взгляд вернулся к доске Ханг Сенга. Его акции были на том же уровне, что и пять минут назад, упав на семь с половиной пунктов с того момента, как было официально объявлено о выходе Маттиаса и Кинга. Но пока еще держались.

Цунь почувствовал, что потеет. Плохой знак. Но он упрямо не желал воспользоваться своим носовым платком, зажатым в побелевшем кулаке. Клянусь Восемью Бессмертными Пьяницами, – сказал он про себя, – я не покажу своим врагам, что боюсь.

Пак Ханмин все держался. Если на этом закончатся мои потери, – подумал он, – я буду счастлив. Я зажгу ароматные палочки и помолюсь за своих предков.

Но в зале биржи все еще продолжалось безумие. Цунь Три Клятвы наблюдал за ним широко раскрытыми глазами, будто он заглянул в бездну ада. Он хорошо запомнил сходную картину 1971-1972 года. Тогда индекс Ханг Сенга упал вдвое за год. Теперь, кажется, происходит нечто еще более катастрофическое. Три года назад тоже происходило изъятие денег из банков, что было вызвано сообщением британских властей, что они не смогут контролировать колонию после 1997 года. Но все это были цветики по сравнению с тем, что происходило сейчас.

Европейский костюм Цуня Три Клятвы взмок под мышками. Он терпеть не мог так запаковываться. И очень жалел, что не качающаяся палуба сейчас находится под его ногами. Снова взглянул на доску. Пот щипал глаза, и пришлось немного сощуриться. Пак Ханмин по-прежнему держался на том же уровне. Кажется, дела не так плохи, как могли бы быть. Он позволил себе вздохнуть с облегчением. Возможно, худшее позади.

Теперь наступила пора тревожного ожидания. Из-за своей низкой цены его акции находились под угрозой, что их кто-нибудь скупит. Именно таким образом он сам стал владельцем контрольного пакета "Сиу Гонконг Лимитед". Он скупил тогда обесцененные акции, потому что у Сиу не оказалось наличного капитала, чтобы выкупить их по той цене, до которой Цуню удалось сбить их стоимость.

Теперь он боялся, что нечто подобное произойдет с ним самим. Три года назад ему показалось, что склады Сиу лучше продать, пока за них предлагали хорошую цену. И он сделал это, что дало ему возможность выйти через Пака Ханмина в Новые Территории. Некоторое время спустя он понял, что принял тогда неправильное решение. Во всяком случае, нелогичное, поскольку склады давали стабильный доход, а выходить на рынок недвижимости, находящейся в общественном пользовании, в условиях угрозы 1997 года было по меньшей мере рисковало.

Сохраняй веру.

И веру в йуань-хуань.

Впрочем, это одно и тоже, если подумать хорошенько.

Интересная ситуация складывается в колонии. Т.И. Чун, хотя он и является крупнейшим единоличным владельцем танкеров, связан также с банками, занимающимися финансированием при покупке недвижимости. Фирма "Сойер и сыновья", в связи с выходом Маттиаса и Кинга, оказывается крупнейшей в области производства, а "Тихоокеанский союз" – бесспорный лидер в предприятиях общественного пользования.

У всех троих китов есть резон влезть в Пак Ханмин. Это в их духе заграбастать оставшиеся акции по ставкам свободного рынка и затем предложить их по ценам, втрое или вчетверо превышающим их реальную стоимость, когда цены взлетят. Или воздержаться и ждать, когда Пак Ханмин оплатит свою долю в Камсангском проекте и начнется поток денежной наличности.

Цунь Три Клятвы скрипнул зубами. В глазах рябило от созерцания этого кошмара. Он прикрыл глаза, давая им возможность отдохнуть, прежде чем взглянуть на доску. Он не знал, что для него сейчас хуже: падение стоимости его акций или ее внезапный взлет. И то, и другое сейчас для него плохо. Только небольшие колебания сейчас для него приемлемы.

К полудню курс акций не сдвинулся серьезно ни в ту, ни в другую сторону. Он будто достиг верхнего предела и, как больной, переживший кризис, вот-вот должен был вступить на путь выздоровления.

В час пятнадцать пополудни курс поднялся на полпункта. Цунь Три Клятвы в душе благословил судьбу. Все-таки он правильно распорядился, начав вовремя скупать акции. Этим он отпугнул остальных. Они побоялись, что, если они начнут скупать, он ответит им той же монетой. Имея достаточно своих акций, он не будет пытаться выкупить те, которые они скупили, и они останутся с носом. Никто не захотел совершать экономического самоубийства. То есть, его блеф сработал. Теперь, кажется, худшее позади.

В половине второго телефон, соединявший его с залом биржи, зазвонил. Цунь Три Клятвы схватил трубку.

– Кто-то только что купил пятьдесят тысяч акций Пак Ханмина, – сказал его брокер.

– Кто? – спросил Цунь, почувствовав, как екнуло его сердце.

– Не знаю, но пытаюсь узнать.

– Перезвони мне, когда узнаешь, – буркнул Цунь Три Клятвы, бросая трубку.

Клянусь Духом Белого Тигра, – подумал он, – это мне не нравится! Будем надеяться, это одноразовая акция.

Он следил за доской, как ястреб, с трудом сдерживая себя, чтобы не вскочить и не побежать в зал.

Ставки не изменились. Он чувствовал удары своего сердца, а время словно раскололось на тысячи мгновений.

Опять зазвонил телефон, отдаваясь в мозгу. Вытаращив глаза, он бросился к трубке. Она чуть не выскользнула из его руки. Ладонь была мокрая от пота.

– Да?

– Еще пятьдесят тысяч куплено. О, Будда!

– Тот же источник?

– Да.

Великие боги, я пропал! До меня добираются. Акулы почувствовали запах крови. Прошло уже несколько часов, как я ничего не покупал. И они сделали парочку набегов, чтобы посмотреть, не смогут ли они меня раскачать. Посмотреть, есть ли у меня капитал, чтобы покрыть убытки?

– Кто?

– Мы все еще проверяем, господин, – ответил брокер ему в ухо. – Оба раза покупали вслепую.

– Узнайте мне имя! – крикнул Цунь Три Клятвы в трубку.

На доске Ханг Сенга менялся курс ценных бумаг. Цунь почувствовал, что сердце на мгновение замерло, пропустив удар, и он прижал руку к груди. Со стороны могло показаться, что он просто поправляет жилет. Пак Ханмин подскочил сразу на два пункта!

Началось! – подумал он уныло. – Кто-то пытается влезть, и я не в силах его остановить.

Как скаженный зазвонил телефон.

Дэвид Оу сидел перед мерцающим, как изумруд, терминалом компьютера, соединявшим его с электронным монстром ГПР-3700, скрытым в недрах штаб-квартиры Куорри в Вашингтоне. Эта сеть включала в себя модемы, способные преобразовывать цифровые сигналы в аналоговую форму и обратно для передачи их по телефону, с помощью которого можно передавать как текстовой, так и графический материал. Пользуясь этим, он мог вклиниваться в любой из файлов Куорри, как бы далеко они ни были запрятаны, если знал серию кодов доступа, с помощью которых он, как сквозь железные двери в сокровищницу замка, мог попадать в самые потаенные уровни, где хранилась наисекретнейшая информация.

Он был один в этой маленькой, душной комнатушке. Дверь он сам закрыл на замок, когда вошел сюда сорок минут назад, чтобы подать в графический модем два четких отпечатка пальцев, которые он снял с грязной тарелки в квартире Джейка.

Все это время он пролистывал засекреченные файлы Куорри, пока не получил сигнал "Продолжайте поиск", что означало, что где-то в анналах памяти ЭВМ, находившейся на другом конце света, действительно хранятся отпечатки пальцев интересующих Дэвида людей.

Полчаса он рыскал по файлам, где собрана информация об агентах вражеских разведок, но это ничего не дало. Значит, среди них не было людей, оставивших эти отпечатки. Однако приглашение "Продолжайте поиск" продолжало гореть на дисплее, буквально доводя Дэвида до белого каления. Он просмотрел досье всех засветившихся оперативников КГБ, всех организованных террористов, начиная от членов "Красных бригад" и кончая японскими экстремистами. Затем он перешел к одиночкам, не примкнувшим ни к каким организациям террористов и работающих по найму. Ничего.

– Вот черт! – выругался он вслух.

Терминал ответил ему молчаливым ПРОДОЛЖАЙТЕ ПОИСК.

Где его можно продолжить?

Ткнулся в файлы кагэбистов в левом поле. Ничего.

ПРОДОЛЖАЙТЕ ПОИСК.

Попробовал файлы отставников, подумав, что кто-нибудь из них может сводить старые счеты. Ничего.

ПРОДОЛЖАЙТЕ ПОИСК.

Ударил по клавише вызова меню, еще раз просмотрел почти исчерпанный список вариантов. Вот этот еще можно попробовать, – подумал он. Используя другой код доступа, он вызвал список имен, хотя и был уверен, что это очередной тупиковый вариант. В уме он уже продумывал процедуры, необходимые для вызова данных сверх стандартного меню, когда список имен исчез, оставив только два из них мерцать на дисплее.

ИДЕНТИФИЦИРОВАНЫ, – прочел он на верху экрана.

– Лян та мадэ! – выругался Дэвид, а руки его уже сами забегали по клавишам, чтобы перепроверить результаты поиска. Через тридцать секунд он убедился, что ошибки нет. Провел рукой по волосам. Они были мокрые от пота.

То, что он прочел на дисплее терминала, означало, что те двое людей, наведавшиеся на квартиру Джейка в поисках Марианны, были из группы захвата Куорри. Их послали туда не для того, чтобы выяснить что-то или что-то передать. Такие мелочи не по их части. Другая у них специализация.

Это были убийцы.

И это могло означать только одно: приказ убрать Марианну Мэрок был отдан еще до того, как у руководителей Куорри возникло подозрение, что она предала Джейка. Как же это так?

Дэвид поднял голову и опасливо посмотрел через плечо, хотя и знал, что он один в закрытой на замок комнате. Впервые за многие годы работы уверенность, что он находится под защитой своей организации, покинула его. Он почувствовал себя голым. Будто снова стал ребенком.

По сообщениям синоптиков, тайфун свернул на юго-восток, увлекая за собой восемнадцатифутовые волны, покрытые серой пеной его ярости. На северо-запад, к Гонконгу, отголоском тайфуна долетел летний шквал. Небо стало сапфировым, а потом и серо-зеленым, каким оно часто бывает в колонии в это время года. Воздух, тяжелый от водяных паров, казался жидким, так что впечатление было такое, что живешь под водой. А потом хлынул дождь.

Но работа на палубе высокой джонки Цуня Три Клятвы не прекращалась, несмотря на то что вода переливала через бортики, а порывы ветра трепали снасти и заставляли дребезжать ставни.

Под палубой, в каюте Цуня Три Клятвы, тоже шла работа. Но несколько иного характера. На борту была Неон Чоу, и она сама задавала ей ритм.

Сейчас она обрабатывала его сокровенный член, низко склонившись над чреслами хозяина джонки. Ее голая спина блестела в неземном свете. Ее черные волосы каскадом спадали до самых ягодиц. Отдельные пряди щекотали колени Цуня.

Пот заливал его, как морская вода. Тело его блестело, как будто смазанное маслом. Так бывало всегда, когда Неон колдовала так над его сокровенным членом.

Он издал громкий стон, чувствуя, как член вырастает сверх положенных природой пределов. Растет, значит любит ее. И весь трепещет, ожидая разрядки, которую она скоро вызовет.

Медленно, нежно, даже деликатно Неон Чоу использовала весь свой арсенал: подушечки пальцев, ноготки, губы, язык, горячее дыхание, разбухшие соски, влажную ложбинку между грудей, – чтобы держать его в вертикальном положении, поближе к дождю и тучам.

Цунь наслаждался каждым мгновением, чувствуя, как его сердце колотится о ребра, как его жаркое дыхание запирается где-то в глубине дыхательных путей, время от времени вырываясь в виде глубоких, нутряных звуков, когда Неон Чоу добавляла деликатный штрих то тут, то здесь.

Его глаза были закрыты. Он погружался все ниже в трясину собственного желания. Невероятная тяжесть растекалась по всему телу из области паха и нижней части живота. Такая тяжесть, что было трудно не только шевелиться, но и даже дышать и думать о чем-либо.

Он чувствовал, как дождь и тучи нисходят на него, и он протянул руку и нежно отпихнул ее от своего сокровенного члена. Теперь его глаза были открыты, и он упивался ее наготой, будто видя ее в первый раз. Ее длинные ноги, ее изумительной формы бедра, такие сильные и такие нежные одновременно. Ее тонкую талию, плавно переходившую в грудную клетку, где трепетали вздыбленные груди. Ее стройную шею, четкую линию подбородка.

Глаза ее были затуманены, веки тяжелы от переполнявшего ее желания. Этот взгляд воспламенил его, и он резким движением привлек ее к себе, встряхнув, как куклу. Его рот нашел ее самое сокровенное место.

Она вскрикнула, зарываясь пальцами в его спутанные волосы, прижимая его голову к бедрам и начиная тихонько раскачиваться, отыскивая нужный ритм.

Сначала она покачивалась медленно, будто смакуя жаркие касания его языка и губ. Она истекала истомой, ее тело начинало все сильнее и сильнее дрожать, по мере того, как он проникал все глубже. Непроизвольные стоны срывались с ее губ. Вот она замерла, чувствуя, как наслаждение разливается по всему ее телу, заставляя мышцы самопроизвольно сокращаться пульсирующими волнами. Почувствовав, как приливная волна страсти подымает ее, она заработала бедрами, как сумасшедшая. Волосы ее развевались, будто буря проносилась над их головами.

Тучи и дождь коснулись ее, и она громко охнула. Это был сигнал, которого Цунь так ждал. Он оторвался от нее, подмял ее под себя и вошел в нее своим сокровенным членом.

Неон Чоу опять вскрикнула, на сей раз от восторга, когда он дошел до самой ее глубины одним сильным толчком. В его крайне возбужденном состоянии этого горячего соприкосновения было достаточно, чтобы поднять его на несколько последних ступенек.

Чувствуя, как его обволакивают тучи и дождь, он весь содрогнулся, прижимая ее к себе, ощущая своей грудью ее шероховатые, разбухшие соски.

Они никогда не целовались до того, как начать заниматься любовью, – только после. Для Цуня Три Клятвы поцелуи были самыми нежными ласками, которые подымали его еще выше и продлевали плотские радости любовников, уже вышедших из туч и дождя.

Неон Чоу удовлетворенно вздохнула. Их языки касались друг друга так же нежно, как ее пальцы – его щеки.

– Давай повернемся головами в другую сторону, – сказал Цунь, разворачиваясь в постели, как медведь в тесной берлоге. – Нельзя лежать лицом на запад, а то еще разбудим Земного Дракона и он пошлет нам обоим несчастье.

Наконец они угомонились и тихо лежали, прислушиваясь как дождь стучит по обшивке и палубе джонки. Сила дождя ослабевала, а их дыхание и пульс постепенно возвращались к норме.

Она села в постели, взбила подушки и подпихнула их им обоим под спины. Зажгла сигарету и сунула ему в зубы, потом зажгла другую – для себя.

– Ну как, ты сохранишь контроль над Пак Ханмином?

В старые времена такой прямой вопрос мог рассердить его. Но не сейчас. Пожалуй, его к этому приучила Блисс. Неон Чоу, как и она, принадлежала к новой генерации меняющегося Китая. С одной стороны, Цунь Три Клятвы не знал, что делать, когда ему задавали такие прямые вопросы. С другой – он с ними смирился.

Он вздохнул про себя. Надо смотреть фактам в лицо. Только глупцы пытаются обуздать приливную волну. Пожалуй, его приятие нового способа женщин общаться с мужчинами проистекало из того, что он сам дал Блисс мужское воспитание, обучая ее всему, что должен знать всякий человек, живущий в современном мире. Он бездумно выполнял волю человека, который поручил ему воспитывать Блисс. И при этом, как это часто бывает в педагогическом процессе, сам повергся воздействию со стороны ученицы. Его поразило до глубины души, как быстро она впитывала в себя знания, как здраво она рассуждала, как порой затыкала за пояс самого учителя.

Он вспомнил последнее сообщение, которое он получил по телефону, покидая Ханг Сенг. Голос в трубке сообщил ему название подставной корпорации, которая скупала обесценившиеся акции Пак Ханмина.

– Хоть я и богат, – сказал он Неон Чоу, – но власть моя не беспредельна.

– Да, но ведь и власть "Тихоокеанского союза" – тоже.

Это известие было для него полной неожиданностью. Он был уверен, что долги фирмы "Тихоокеанский союз пяти звезд" не позволят ей выкроить столько свободных денег, чтобы скупить акции Пак Ханмина. И тем не менее, это произошло. Та подставная корпорация имела постоянные связи с "Тихоокеанским союзом"... Откуда у них взялись такие деньги? И что источник имел в виду, приказывая ему идти на тот безумный шаг?

Неон Чоу смотрела на него, будто лаская взглядом.

– У тебя, наверно, есть какой-то план, – сказала она. – Ты у меня такой хитрый.

– Я совокупительно хочу удержать за собой Пак Ханмин, – сказал Цунь Три Клятвы, даже не пытаясь унять дрожь в голосе. – Всем звездам и этой мартышке Солнцу известно, что в моих руках эти акции творили бы чудеса. Но гвай-ло, что управляют "Тихоокеанским союзом пяти звезд", скупили их слишком много. Да сгноит сифилис всех гвай-ло!

Неон Чоу затушила сигарету. При этих его словах голова ее склонилась, и она положила руку ему на грудь.

– Значит, так оно и будет.

Роджер Донован позвонил, предложив изменить место встречи. Из-за жары, разлившейся горячей волной по всему восточному побережью Соединенных Штатов, Вашингтон превратился в парилку. Улицы, забитые толпами туристов, просто плавились. Выхлопные газы, смешавшись с влагой, пропитавшей атмосферу, висели в воздухе хлопьями сажи. Город приобрел вид живописного полотна, написанного в технике пуантилизма.

Это было одной из причин, по которой Донован предпочел встретиться в Грейстоке. Чистый воздух и большой, прохладный дом никогда еще не казались столь желанными. Донован вообще любил этот дом. За исключением того небольшого промежутка времени, когда он жил в Париже, а точнее, в шестнадцатом муниципалитете французской столицы в доме, построенном в начале века, он привык ощущать вокруг себя лосанджелесский простор. Поэтому вполне естественно, что он предпочитал Грейсток.

Кроме того, в этом доме на третьем этаже висел Сера. Не тот Сера, в которого он влюбился в Париже. Но все-таки Сера, и эта картина, как и все остальные картины этого художника, потрясала воображение Донована, вызывая в нем чувство восхищения, смешанного с завистью. Его восхищал способ, которым великий художник нас одурачивает. Он ставит две точки разного цвета, а глаз видит третью. Она и там, и, вроде бы, не там. По мнению Донована, Сера был фокусником самого высокого класса.

Когда Генри Вундерман подъезжал к дому по дорожке, вымощенной толченым гравием, он очень удивился, увидев, что только одна машина припаркована на стоянке: отрада и гордость Донована, его "Корвет" выпуска 1963 года, который он привез с собой из Калифорнии, когда был принят на работу в Куорри. Он постоянно возился с ним в свободное время, либо ковыряясь в его внутренностях, либо надраивая его поверхность.

Когда Вундерман, припарковав свой видавший виды "Кугуар", выходил из машины, на крыльце появился и сам Донован. Была в этом молодом человека черта, которой Вундерман втайне завидовал, где бы он ни был, у него всегда был такой вид, словно он у себя дома. Прямо-таки хамелеонская черта. А что тут удивительного? – подумал Вундерман, захлопывая дверцу. – Богатая семья, хорошее воспитание, лучшая школа. Хоть что-либо из такого окружения да прилипнет к твоим перышкам.

Единственным местом на земле, где сам Вундерман чувствовал себя, как дома, был Куорри. В школе он был толстым мальчиком, которого за это вечно дразнили. И дома тоже не оставляли в покое. Сейчас он был полнеющим мужчиной. У него есть один хороший костюм, который он надевает по всем торжественным случаям, как говорится, и в хвост и в гриву. По мнению Вундермана, все случаи являются торжественными, если они имеют место после пяти часов дня.

Сейчас на нем были грязно-бурые полиэстеровые штаны, купленные в универмаге, и, несмотря на жару, рубашка с длинными рукавами. Он терпеть не мог коротких рукавов, по-видимому, еще со своих несчастных школьных лет, когда его толстые, без признаков мускулатуры предплечья были для него источником невыносимых душевных страданий.

Донован был облачен в белые с сероватым оттенком брюки, темно-зеленую рубашку с коротким рукавом стиля "поло" от Ральфа Лорана и так называемые топсайдеры – обувь, которую раньше носили яхтсмены, а теперь – пижоны. Выглядел он как парень с обложки журнала: стройный, подтянутый, загорелый. Лосанджеллесский стиль, – подумал Вундерман. – Что и говорить, старается быть в форме. Он и его пытался приобщить к теннису, предлагая начать обучение с самых азов, но если Вундерман и ненавидел что в этой жизни, так это теннис.

– А где остальные? – спросил Вундерман.

Донован махнул рукой в сторону розария. – Давай пройдемся.

Они прошли в молчании по узкой тропинке между цветущих кустов, над которыми жужжали жирные, мохнатые шмели. Запах стоял такой, что в носу свербело. Цветы радовали глаз.

На противоположной стороне розария, где кусты стояли навытяжку, как солдаты на плацу, был садик с причудливо подстриженными деревьями. Донован прошел вглубь его, где кусты с темно-зелеными листьями создавали живую изгородь высотой до трех метров, а то и выше.

– Энтони в Госдепе. Ленч в "Лион де Ор" с госсекретарем.

Вундерман крякнул.

– В такую погоду?

Донован улыбнулся, кивая.

– Да и французская кухня не очень хороша для печени Энтони. Но, к сожалению, у него не было выбора. Это любимый ресторан госсекретаря. Он любит, чтобы его там видели. А поскольку Госдепартамент до сих пор дуется на нас из-за несанкционированного рейда Мэрока, Энтони счел за благо подчиниться секретарским вкусам.

Они подошли к кусту, подстриженному так, что он напоминал по форме животное. Вундерман бывал здесь не раз. Ему никак не удавалось определить, что это за животное. Между двумя кустами стояла каменная скамья. Он сел, вытирая вспотевшее лицо платком.

– Фу, до чего же приятно вырваться из города.

– Это была моя идея, чтобы встретиться здесь.

Вундерман уловил ударение на предпоследнем слове.

– Ты хочешь сказать, что никого больше и быть не должно?

Донован тоже сел, кивнул головой.

– Да. Я переговорил с Энтони до того, как он отбыл на ленч. Он поддержал мою идею.

– Опять насчет айсберга?

– Да.

Донован провел растопыренными пальцами по своим белокурым волосам, напомнив Вундерману старые телевизионные рекламы сигарет. С такой широкой улыбкой и с такими широченными плечами он мог бы уговорить американскую публику покупать что угодно. В рекламных агентствах большой спрос на таких типично американских парней.

У всех у нас были свои причины поступить на службу в Куорри, – подумал Вундерман. – Интересно какие причины были у Донована.

– Убрав Стэллингса, айсберг теперь целит в самое сердце Куорри. Я весьма обеспокоен. И Энтони тоже, но ведь ты знаешь его. Беспокойство за Куорри перевешивает его беспокойство за себя лично.

– Не хочешь ли ты сказать, что в цели айсберга входит устранение Энтони Беридиена?

Глаза Донована были голубее неба и холоднее льда.

– Ты что, знаешь более эффективный способ нанести урон службе?

Вундерман покачал головой.

– Нет, это невозможно. Слишком велик риск для совершения акта, который будет в лучшем случае иметь кратковременный эффект.

Донован встал.

– Давай продолжим нашу прогулку, Генри? Последнее время слишком долгое пребывание на одном месте действует мне на нервы.

Вундерман внимательно наблюдал за ним, когда они шли мимо причудливых скульптур.

– Жара – это главная причина, по которой ты перенес место совещания?

– Боюсь, что не самая главная.

Они свернули налево и вышли к вирджинским холмам. Идеальное место для прогулок верхом. От этой мысли Вундерману стало грустно. Стэллингс в конце концов согласился на взаимное обучение: Вундерман будет учить его пользоваться компьютером, а Стэллингс его – искусству верховой езды. И на этой неделе Стэллингс должен был преподать ему первый урок: как изгонять страх из сердца, вставая в стремя. А теперь, увы, жеребец Стэллингса уже никогда не почует на себе своего агрессивного седока.

– Есть подозрение, что в наш компьютер кто-то питался влезть, нарушив защиту информации от несанкционированного доступа.

– Кто же это?

– Пока не знаем. Но совершенно очевидно, что кто-то вызывал некоторые программы и пользовался их информацией.

– И как глубоко влезли?

– Это еще один вопрос, который сейчас изучается.

Вундерман посмотрел долгим взглядом на поросшие травой холмы, которые, бывало, наполняли Стэллингса радостным чувством свободы. Он подумал, как, наверное, приятно ощущать такой экстаз. И решил наведаться в Кинозал на этой неделе и попросить кого-нибудь из грумов научить его садиться на лошадь. Насчет защиты нашего компьютера, – сказал он. – Этим надо заняться немедленно. Вызови инженеров на утро.

– Хорошо, – кивнул Донован. – Я думаю, Энтони сегодня в офис уже не вернется.

– Ему лучше побыть здесь; пока все не утрясется.

– Да. Я нервничаю, когда он в Вашингтоне.

– А здесь?

– Здесь все схвачено. Я думаю, человек двенадцать обеспечат все в лучшем виде.

Вундерман направился к дому, но голос Донована остановил его.

– И еще об одном деле Энтони просил меня переговорить с тобой.

– Что такое?

Заходящее солнце светило прямо в глаза ему, и он был вынужден загородиться рукой от его лучей.

– О Джейке Мэроке, – ответил Донован, делая шаг в его сторону, чтобы загородить солнце.

Вундерман опустил руку. Цикады заливались так, что в ушах звенело.

– Он объявился в Японии. Перебил группу захвата КГБ. Энтони говорит, что не представляет, что он может еще выкинуть. И Дэвид Оу тоже. Что ты скажешь?

– Я не имею о нем никаких сведений, как и все.

– Энтони считает, что его надо дисквалифицировать.

У Вундермана появилось неприятное ощущение в желудке.

– Это как?

– Послушай, Генри. Мы с Энтони долго на эту тему беседовали. Я лично высказывал сомнения, но Старик был совершенно непреклонен. Возможно, это он влезал в память компьютера. Энтони считает, что это так и было. Он говорит, что с самого эпизода на реке Сумчун Мэрок был на грани. Теперь, в связи со смертью его жены, он переступил эту грань. По правде говоря, я не нашел аргументов, чтобы на это возразить. Ты знаешь Джейка Мэрока лучше, чем кто-либо из нас. Каково твое мнение?

Как ни хотелось Вундерману опровергнуть высказанное суждение, он не нашел слов. Бесполезно доказывать кому-либо, да и самому себе тоже, что Джейк не изменился со времени его возвращения с реки Сумчун.

Вундерман вспомнил, как читал донесение о смерти Марианны Мэрок. Ему бы следовало почувствовать что-то по этому поводу, но, как ни печально, первая мысль, которая пришла ему в голову, была, что Джейк теперь, наверное, совсем взбесится.

– Это внедрение в банк данных, – тихо сказал он. – Какие программы затронуты?

– Главным образом, о советской внешней разведке, о Ничирене, интересовался также списками бывших агентов Куорри.

– Внешняя разведка, – повторил Вундерман задумчиво.

Джейк разделался с группой ВР, это точно. И помог ему в этом компьютер.

– Джейк перестрелял советских разведчиков, – говорил между тем Донован. Такие импульсивные акты опасны сами по себе. Кроме того, нам всем очевидно, что он видел, как Стэллингс убил его жену. Стэллингс уже мертв, но мы, ядро Куорри, которые приняли решение, которые послали Стэллингса в Японию, – мы все еще живы. Старик считает, что Мэрок начал мстить. Сначала Стэллингс, потом и до нас доберется.

Вундерман что-то обмозговывал.

– Если это был Джейк, – сказал он наконец, – то как он получил доступ к информации?

– Для тебя это не ясно? – удивился Донован. – Мы с тобой прекрасно знаем, где расположен ближайший к нему терминал, откуда можно получить доступ ко всем нашим секретам.

– Гонконгская станция.

Донован кивнул.

– А там сидит Дэвид Оу.

– Старик тоже его вспоминал. Мэрок и Оу были корешами, верно?

– Дэвид Оу без колебаний сжег бы правую руку за Джейка Мэрока, согласился Вундерман, с ужасом подумав, что сначала Джейк, а теперь и вся его сеть следует по его стопам. – Что же все-таки происходит? – сказал он вслух.

– Энтони подозревает, что архитектором всей катавасии является Даниэла Воркута. Она давно пользуется услугами Ничирена, и теперь, по-видимому, через него пытается достать Мэрока.

– Ничирен работает на КГБ? Да что ты?

– Сегодня мы получили тому подтверждение.

Оранжевое солнце спускалось к горизонту. Казалось, оно заливало окружающий пейзаж густой краской, разрушая чистоту цвета. Вундерман глубоко вздохнул.

– И каков же статус Джейка на сегодняшний день?

– Старик ничего не хочет предпринимать в отношении его без твоего одобрения. И я его в этом поддерживаю.

– Но все-таки, кто он, согласно вашей классификации?

– Отщепенец.

Вундерман закрыл глаза. "Отщепенец" – это значит, что Джейк с позором изгоняется из Куорри. Более того, считается, что он представляет собой опасность для организации. Поэтому вскоре последует приказ доставить его в Кинозал для допросов. Если он попытается оказать сопротивление или скрыться, посланные за ним люди откроют огонь на поражение.