Текст книги "Цзянь"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 41 страниц)

Вундерман отвернулся от Донована. Это был единственный способ, каким он мог высказать свое мнение.

Донован кивнул.

– Прости, Генри. Прости за все, чем это чревато.

Даниэла работала. Образцовый советский служащий, она ежедневно перелопачивала горы бумажного хлама: протоколы совещаний по бюджету, сметы на покупку мебели для отдела, еженедельный доклад по использованию кадров, протоколы повторных инструктажей, отчеты по командировкам, финансовый отчет, план организационных мероприятий, отчет о проведенных операциях и потерях, в том числе и в живой силе. Отдельный доклад о пропавших без вести. Перспективные планы работы отдела на ближайшие полгода, на год, на пятилетку. Все в пяти экземплярах: два для себя, два для Карпова и один для Лантина. Последний – втайне от шефа.

Но последнее время, сидя на бесконечных совещаниях в прокуренных комнатах, за терминалом компьютера, перекидывая свой архив на жесткий диск, за рабочим столом, заваленным бумагами, Даниэла порой обнаруживала, что думает совсем о другом. Роман с Лантиным впервые за многие годы пробудил в ней женщину. Она вспоминала ладони Юрия на своих ягодицах, ощущала, как они раздвигают их, как его пальцы лезут куда надо и не надо. Стала носить дорогое французское белье, кружевные лифчики, одевала под грубошерстную форменную юбку тончайшие панталоны и шелковые чулки. Недавно он пообещал ей купить синие французские туфли на четырехдюймовом каблуке. На совещании по бюджету она обнаружила, что думает, как эти четыре дополнительных дюйма скажутся на всей ее фигуре – она ведь не только выше станет, но и осанка изменится, и грудь поднимется, и живот подтянется. Вздрогнув, она почувствовала прилив крови и заерзала на своем неудобном стуле, скрестив ноги. А бесконечное совещание все тянулось и тянулось.

На обеде в столовой, где она сидела за одним столом с тремя другими женщинами-офицерами, Даниэла вдруг подумала, а что же Юрий делает с ее докладом после того, как прочтет. Передает ли он его кому-нибудь еще из Политбюро для ознакомления? Может, он не по своей инициативе заинтересовался ею? И вообще, какую роль он ей отводит? Может, она ему нужна только для того, чтобы следить за Карповым?

Успех промежуточной стадии операции "Лунный камень" вскружил Карпову голову. По словам девушек, он только об этом и говорит. Ни разу не упомянул ни о Лантине, ни о поддержке сверху. Только и слышишь: Карпов то, да Карпов это... "Я оказался прав, и теперь это всем ясно", – эта фраза звучала рефреном. Однако Лантин говорил ей, что идея "войны роботов" в Китае была его вкладом в операцию. Карпов же хотел присвоить себе все лавры. Да он и раньше был порядочным занудой.

А Лантин? Что у него на уме? Если она прослышала про хвастовство Карпова, то, надо полагать, и Юрий тоже. Сам он ей об этом не сказал ни слова, да она бы и удивилась, если бы сказал. Юрий, как она обнаружила, за парадным фасадом, о котором знали все, имел еще несколько. Хранить тайну – значит заниматься опасным флиртом, – говорил он ей.

Этим он ей сообщил о себе сразу две вещи: во-первых, дал понять, что вынюхивание чужих тайн – его профессия, а во-вторых, у него самого их нет. Даниэла, однако, знала, что это ложь. Фальшивые фасады для того и существуют, чтобы скрывать истинный. Она подозревала, что существует не один Лантин, а их великое множество. И у каждого – свои тайны. Например, она была совершенно уверена, что ей и Карпову он открывался в самых разных ипостасях. Да и этот Юрий, которого она знала теперь, значительно отличается от того Юрия, которого ей представили в ее кабинете.

Поскольку она была необычно молчалива за обедом, девушки, что сидели с ней за одним столом, начали подтрунивать над ней и над ее новыми привычками: и сигареты она теперь курит только египетские, и волосы стала распускать, а не завязывать на затылке пучком, как раньше. С чего бы это? – спрашивали они.

Может, несколько и с опозданием, но Даниэла включилась в игру и, в ответ на их подколы, добродушно улыбалась. В душе же она не могла не чувствовать к ним некоторое презрение, что было тоже сравнительно новым ощущением для нее. Раньше эти молодые женщины были ее подругами, насколько это возможно в рамках службы. Теперь же она смотрела на них, как на трех трещащих без умолку мартышек.

В их башках нет ничего, кроме зловонного скопления паров. И запросы их столь же незначительны, как у коров, пасущихся на поросшем травой склоне холма. Самодовольные и напыщенные телки.

Ее от них тошнит.

Этим новым для себя ощущением собственного превосходства она тоже была обязана Лантину. Впечатление было такое, что ее роман с ним поднял ее на какую-то новую высоту, с которой люди, вещи, привычки, много лет казавшиеся ей нормальными, теперь выглядели совсем в новом свете.

Она извинилась и, встав из-за стола, направилась в туалет. Там она наклонилась над холодной раковиной умывальника, от которой невыносимо пахло хлоркой, и ополоснула лицо холодной водой. Услышала за спиной звук открывшейся и снова закрывшейся двери, но не подняла голову, продолжая умываться. Потом распрямилась, взяла с полочки над раковиной пару бумажных салфеток и стала промокать лицо и шею.

– Ты вот ушла, а они все судачат. Никак не могут понять, почему ты сегодня немного не в себе.

Она подняла глаза и увидела Таню Назимову, невзрачную, приземистую женщину в форме полковника, которую Даниэла считала лесбиянкой.

– Это все из-за того, что попала под колпак?

Даниэла призвала на помощь всю свою выдержку, чтобы не вытаращить глаза и не крикнуть: "Какой еще колпак?" Насколько возможно спокойно она бросила в корзину мокрые салфетки. Подняв глаза к зеркалу, сделала вид, что поправляет волосы, а сама украдкой следила за Татьяной. У нее были зеленые глаза, яркие, как у птицы, и родинка у уголка рта.

– А почему я должна беспокоиться из-за этого?

"Попасть под колпак" означало на жаргоне службы попасть под наблюдение кого-нибудь из начальства, который собирает на тебя материал, чтобы скомпрометировать. Даниэла понятия не имела, почему за ней устроили слежку, и сейчас она хотела незаметно выведать у Тани Назимовой подробности.

Татьяна пожала плечами.

– Я просто подумала, что такое не часто бывает, чтобы устраивали слежку за своими же. Ну и что ты, естественно, нервничаешь.

Она улыбнулась. Дослужившись до полковника КГБ, что не часто удается женщинам, Таня имела несчастье попасть, как она выражалась, "под мышку службы" – работала по связи с кремлевской бюрократией. Она очень тяготилась этим, и поэтому не упускала возможности подлизаться к старшим по званию, надеясь, что ей помогут выкарабкаться.

– Но, учитывая место, где для тебя сшили это украшение, – продолжала она, – я тоже не думаю, что тебе следует беспокоиться. Между Лантиным и Карповым все заметано. И, поскольку ты под колпаком у Лантина, Карпов должен об этом знать. Я думаю, Даниэла, что это все так, для блезиру

Идиотка! Какой еще там блезир! – хотелось ей крикнуть. И зачем Лантину надо было поручать кому-то следить за ней? И, самое главное, почему Карпов ее не предупредил об этом?

Между двумя телефонными разговорами с руководителями групп, испытывавшими затруднения, она все думала над этой неожиданной проблемой. Но нет худа без добра: это помогло ей отвлечься от беспокойства по поводу того, что шифрограмма от Медеи, которую она ожидала еще вчера, до сих пор не прибыла.

В конце рабочего дня в ее кабинете появился Карпов, и, прежде чем он его покинул, она получила ответ на беспокоивший ее вопрос. И ответ этот оказался весьма неожиданным.

Карпов просочился в дверь так же тихо, как и всегда. Его появление не напугало ее, хотя она и разговаривала в этот момент по шифрованному телефону с одним из своих зарубежных агентов. Она спокойно продолжала говорить в трубку, следя за ним глазами. Карпов сидел в тени, но его крашеные волосы поблескивали от тонизирующего лосьона, которым он всегда пользовался. Щеки его были красны и тоже поблескивали, что означало, что он только что был у массажистки. Даниэла не могла понять, почему только теперь она обнаружила, до чего же он все-таки мелкий и тщеславный человечишка. Заканчивая свой разговор, она продолжала наблюдать за ним, как наблюдала бы за всяким посторонним человеком, случайно забредшим в ее кабинет.

– Ну, товарищ генерал, – сказал он своим обычный рокочущим басом, – денек у вас был весьма насыщенный, как я погляжу. Только на третий раз удалось вас застать на месте.

Она улыбнулась, глазами показывая на телефон.

– Можно было бы и позвонить, товарищ!

Он то ли хмыкнул, то ли рыгнул. Достал сигару.

– В визитах, я думаю, имеется некоторая пикантность, которой не хватает телефонным разговорам.

Он не спеша покрутил в руках свою золотую зажигалку, разглядывая ее, как археолог разглядывает находку.

Она подумала, что сейчас он ей скажет про колпак, который ей примеряет Лантин. Ведь не пришел же он к ней, чтобы просто покурить. Это можно было сделать где угодно.

– Даниэла Александровна, – сказал он тем официальным тоном, которым обычно разговаривал с ней в присутствии коллег, – ваше имя всплыло сегодня во время совещания руководителей Отдела С. – Он продолжал рассматривать зажигалку, и Даниэла поняла, что он принес плохие новости. – Было высказано мнение, что вам пора идти на повышение. В 12-й Отдел. – Этот отдел занимался развитыми странами, в частности, Великобританией и сопредельными территориями, и это было бы в самом деле повышением для Даниэлы. – Но это предложение было отклонено большинством голосов.

– И тебя уполномочили сообщить мне об этом?

Он поднял на нее глаза.

– Лучше услышать от меня, чем получить эту новость из третьих рук.

Чушь собачья! – подумала Даниэла. – Тебя сюда прислали!

– Могу ли я спросить, почему? – Она была абсолютно спокойна.

Карпов поднялся. Он не хотел углубляться в детали. Пожал плечами. Раздумав зажигать свою сигару, сунул зажигалку в карман.

– Возможно, в этом сыграла свою роль неприятность, настигшая наших людей в Японии. Пять человек погибло.

– Четверо.

– Вся операция сорвалась. – Глаза Карпова блеснули. Даниэла очень хорошо знала этот взгляд. – Из-за чего: недостатки организации или неумение руководить?

Она открыла рот, чтобы сказать, что это Юрий Лантин отменил ее приказы, превратив группу слежки в группу захвата, но тут же закрыла его. Она поняла, что если даже Карпов поверит ей – в чем она сомневалась, он неминуемо спросит, откуда это ей известно. Что ей на это сказать? Да, видишь ли, случайно узнала, когда спала с Юрием Лантиным?

Так или иначе, но она упустила возможность оправдаться. Карпов уже вышел.

Это было последней каплей, переполнившей чашу. Даниэла подумала, что отныне между ними все кончено. Презрение, которое она испытывала к нему, пересилило злость. И это хорошо, потому что злоба никогда ни к чему хорошему не приводит. А презрение, по крайней мере, у нее, всегда подстегивало серьезные мысли.

Какой же Карпов все-таки идиот! И это руководитель Первого главного управления, самого важного во всем Комитете! Будь она на его месте, она бы уже давно сидела в Политбюро. Но Карпов был или слишком туп, чтобы использовать достигнутое служебное положение в качестве трамплина для нового своего продвижения, или слишком неуклюж, чтобы попытаться взобраться на самый верх, как Юрий Лантин. В любом случае ей с ним не по пути.

Долго она сидела, уставившись сквозь оконный переплет на темнеющую улицу. Как она ненавидела эти старомодные окна! Они как решетка тюремной камеры. Сейчас она и весь свой кабинет ненавидела. Он такой крохотный. Давно пора из него выбираться.

Пожалуй, пришло время связаться с Химерой и дать указание активизировать Вальгаллу. Химера был ее секретный агент, которого она завербовала самолично. В соответствии с правилами, она должна была немедленно поставить об этом в известность свое непосредственное начальство, буквально в течение суток, – или в личном докладе, или послав шифрограмму. Но Даниэла помнила слова матери, что в жизни всегда надо иметь запасной выход, через который можно удрать, а в игре необходимо беречь козыри. И она оставила Химеру для себя лично, сделав план Вальгалла своим козырем, своим резервным оружием в игре с государством. Она знала, что стоит дать этому плану толчок, и уже не будет пути назад, как из самой Вальгаллы. Но зато какую славу сулила удача!

Она почувствовала, как сильно забилось ее сердце. Вытерла мелкие капельки пота с верхней губы. Внезапно почувствовав, что ей душно в своей конуре, направилась к выходу. Разминая затекшие ноги, она пересекла площадь, где дети, как всегда, гонялись за голубями. Их лица, освещенные заходящим солнцем, были так невинны, лица так румяны, а рты так трогательно вымазаны шоколадами!

Даниэла бессознательно прикоснулась пальцами к своему животу, подумав, доведется ли ей когда-нибудь познать радость материнства. Но мысль о том, что внутри нее будет расти крохотная жизнь, испугала ее. Ведь это бы означало, что ей придется думать о ком-то другом, а не только о себе одной. Ей показалось, что она неспособна на это. Она всегда знала, что она эгоистка, но только сейчас по-настоящему осознала всю глубину своего эгоизма.

Дети ее доконали. Она увидела в их лицах неумолимость быстротекущей жизни. Увидела и щель в двери, которую всегда считала закрытой для себя. Дверь Политбюро. И приоткрыл ее для нее именно Юрий Лантин, сам того не подозревая. А с помощью Химеры она откроет ее подлостью.

Кивнув головой своим мыслям, она решительными шагами пересекла площадь. Прямо под ноги ее катился красно-белый резиновый мяч. Даниэла поймала его и бросила девочке, которая бежала за ним следом. Та поймала его на лету и засмеялась. И до того заразительным был ее смех, что Даниэла не могла не присоединиться к нему

Через четыре квартала, на углу высилось здание Центрального телеграфа. Вот откуда она позвонит. Она не могла доверить этот звонок даже своей персональной, закодированной линии. Хотя советская телефонная служба и ужасна, но из всех средств связи она выбрала именно этот.

Примерно через сорок минут ожидания ее пригласили в кабину. В каком-то трансе она направилась туда, высчитывая в уме, который теперь в Вашингтоне час.

Звонок на другом конце линии заставил ее вздрогнуть. Америка. Звонок замолчал и голос в трубке приветствовал ее привычным "Алло?"

– Химера! – завопила она в трубку, как истинная провинциалка. – Это тетя Марта! – Разговаривая с Химерой, Даниэла часто ловила себя на мысли, что ей хотелось бы продлить свой разговор за лимит девяноста секунд: очень редко за последнее время ей удавалось поговорить по-английски с носителем языка. Но девяносто секунд – это предел, если хочешь соблюсти секретность.

– Марта Вашингтон.

– Я вас помню, тетя Марта.

– Я звоню, чтобы напомнить о Вальгалле.

– О чем? Повторите, пожалуйста. Плохо слышно.

– О Вальгалле.

– Теперь понятно.

– Ну а раз понятно, – сказала Даниэла в трубку, – так действуйте.

Ши Чжилинь чувствовал неимоверную усталость. Когда он был молод, то мог бы помериться силами с самим Небесным Драконом и загнать его за облака. Теперь с каждым вздохом он чувствовал, как на него наваливается вся тяжесть мира.

Голый и весь в поту, он лежал на кушетке посреди комнаты на своей вилле в Пекине, ожидая сеанса иглоукалывания. Не так давно это бывало раз в неделю. Теперь ежедневно.

Боль. Ужасная боль.

Он лежал на животе, скромно прикрыв чресла простынкой, опустив голову на скрещенные руки, и думал о долгой войне, которую ведет во имя будущего Китая. Небесному Покровителю вообще-то не полагается стареть. И страдать от болей. Настоящий Небесный Покровитель бессмертен, и он может сколько угодно гонять по небу покрытого золотой чешуей Дракона.

Этого он никак не мог понять. Старость, казалось бы, не должна была его тревожить. Ведь у него был рен, его заветный генеральный план. Он жил в его мозгу, беспокойный, словно стая перепелов. Сколько постоянно меняющихся ситуаций, к которым надо приспосабливаться, сколько неожиданно появляющихся врагов, с которыми надо бороться, сколько судеб друзей в его руке!..

Вчера он услышал о назначении Дэн Сяоху, человека из группы проверки У Айпина, на пост заместителя председателя КПК по идеологии. И, как Чжилинь и ожидал, этот ястреб немедленно развернул кампанию по борьбе с "духовными шатаниями" среди молодежи.

Чжилинь взывал к премьеру, указывая, что этот опасный курс может вернуть страну к черным дням Культурной Революции, потрясавшей Китай с 1966 по 1976 годы. Он говорил, что над Дэном смеются за рубежом не только недоброжелатели Китая, но и те, на кого принято смотреть, как на союзников.

Но все без толку.

– Что бы я ни думал о нем лично, – сказал премьер, – но в настоящее время за спиной Дэн Сяоху стоят такие силы, что я просто не могу заблокировать его назначение.

На душе Чжилиня было неспокойно. Неужели этому он посвятил последние пятьдесят лет своей жизни? Чтобы фанатичные недоумки вроде Дэн Сяоху приходили к власти? А может быть, недоумком был я? – с горечью спрашивал себя Чжилинь.

Он пошевелился, услыхав, что кто-то вошел в комнату. Его голова была повернута в сторону, противоположную той, где была дверь, и поэтому Чжилинь не видел, кто это.

– Доктор, это вы? – спросил он, почувствовав вдруг беспокойство.

– Нет, товарищ министр, это всего лишь я.

Чжилинь успокоился, услыхав голос Чжан Хуа.

– Какие новости, мой друг?

– "Тихоокеанский союз пяти звезд" пытается овладеть Пак Ханмином. Они уже скупили около ста тысяч акций.

– Угу, – удовлетворенно промычал Чжилинь. – И это только день первый. По-видимому, наша уловка сработала. Кто-то сообщил им о встрече Цуня Три Клятвы с Питером Ынгом.

– Очевидно.

– И только "Тихоокеанский союз"?

– Не только. "Сойер и сыновья" приобрели тридцать тысяч, а Т.И. Чун пятьдесят.

– Давление увеличивается.

Чжан Хуа кивнул.

– Будет еще хуже.

– Так и надо. – Чжилинь пошевелился на кушетке, превозмогая приступ боли. – Давление должно достигнуть уровня, за которым начинается удушье, иначе появится не только один путь выхода из создавшейся ситуации. Мы этого не можем допустить.

– Понятно, товарищ министр.

– Тогда, пожалуй, можно начинать.

– Хорошо, товарищ министр.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Чжан Хуа...

– Да, товарищ министр?

– Что-нибудь слышно о Джейке Мэроке?

– В данный момент он находится на пути в Гонконг.

– Блисс встретит его в аэропорту?

– Ее предупредили, товарищ министр.

– Хорошо. Он позволил себе тяжело вздохнуть.

– Товарищ министр? – Чжан Хуа сделал шаг к нему. – Что-нибудь не так?

– Я все о Марианне, – ответил Чжилинь. – Такая трагедия.

– Судьба, товарищ министр.

– Да. Судьба. – Чжилинь с трудом повернул голову. – Да послужит ее смерть предупреждением нам, Чжан Хуа, что ничто никогда не идет в точности так, как запланировано. Началось все с того, что некая таинственная Химера узнает о фу. Затем неудачный рейд Джейка Мэрока на Дом Паломника. Потом смерть Марианны, возвышение У Айпина... – Он опять вздохнул. – Боюсь, мой Друг, что я слишком часто начинаю забывать, что все в этом мире взаимосвязано. Когда я был помоложе, я мог жонглировать самыми различными комбинациями, и в уме у меня при этом оставалось еще и место на случай появления новых и непредвиденных ситуациях... А теперь последнее время я все чаще и чаще думаю о семье.

– При данных обстоятельствах, товарищ министр, – деликатно заметил Чжан Хуа, – это вполне объяснимо.

– Объяснимо, но непростительно, – возразил Чжилинь. – Если я теперь поскользнусь, когда хожу по краю, то всему придет конец: мне, тебе, Китаю, России. Америке. Начнется цепная реакция, которой уже не остановить. Советы подтолкнули нас к опасной черте, мы позволили им такую степень боевой готовности, что ситуация может каждую минуту выйти из-под контроля.

– И есть еще Камсанг.

– Есть и будет, Чжан Хуа. По-видимому, человечеству необходимо, чтобы подобные жуткие призраки стояли у него за спиной, дабы удержать его палец, когда он тянется к спусковому крючку.

– Советы смотрят на это несколько иначе.

– У Советов тоже не будет выбора в этой ситуации, Чжан Хуа. Это я тебе могу гарантировать.

– Есть еще и У Айпин, – сказал Чжан Хуа почти шепотом.

– Да. Прежде всего надо разделаться с нашими внутренними врагами. Чжилинь закрыл глаза. – Не упускай этого из виду, Чжан Хуа.

– Да, товарищ министр.

– Чжан Хуа.

Уже у двери тот остановился, держась за ручку.

– Да, товарищ министр?

– Ты, что на этой стадии любое сообщение имеет невероятную важность?

– Да, товарищ министр, понимаю.

– Тогда не должно быть никаких ошибок.

Чжан Хуа вышел из комнаты. Оставшись один, Чжилинь пробормотал:

– Я постоянно чувствую зловещее присутствие У Айпина. Он близко. Очень близко.

Беспокойство охватило его. Не за себя. Сам он не боялся смерти. Но он знал, что его работа еще не завершена. Пятьдесят лет – это большой срок, если их посвятить беззаветному труду на благо своей страны. Большой, если рассматривать его в контексте человеческой жизни. Но это всего лишь краткое мгновение в масштабе истории Китая.

Он нетерпеливо пошевелился на своей кушетке, ожидая начала процедуры. Боль хлестнула его, как бичом. Вроде бы, пора и привыкнуть к ней. Но нет, человеческая плоть не может не молить о пощаде.

Наконец Чжилинь услышал шаги босых ног, приглушенные мягким ковром, покрывавшим пол. Он почувствовал на своей спине сильные, умелые руки доктора, отыскивающие узлы нервных клеток.

– В каком месте сегодня больнее всего, товарищ министр? Здесь? – Его руки беспрерывно двигались. – Или здесь? Беспокоит?

Чжилинь негромко вскрикнул.

– Вижу, что да, – сказал голос.

Через минуту Чжилинь почувствовал прикосновение ватки, смоченной в спирте, к трем разным точкам на его теле: нижняя часть спины, над левым бедром, под левым коленом.

– А теперь приступим.

Длинные, тонкие иглы пронзили его плоть. Мгновенно боль притупилась. А потом и совсем прошла. Чжилинь уснул.

Самолет, доставивший Джейка в Гонконг, приземлился в аэропорту Кайтак в семь часов вечера. Он бы прилетел раньше на несколько часов, если бы не шквал. К его величайшему удивлению, Блисс встречала его в аэропорту.

Она поджидала его, стройная и такая красивая, пока он проходил таможню. Заметив, что он освободился, она пошла к нему навстречу сквозь толпу, и он невольно залюбовался грациозным покачиванием ее бедер. Было в ней что-то одновременно и целомудренное, и чувственное. Ее можно было принять за студентку, встречающую старшего брата, возвратившегося домой из заграничной поездки.

Они стояли на расстоянии фута друг от друга. Она молчала. Джейк заглянул ей в лицо и вспомнил слова Камисаки: Так, наверно, выглядит человек, пробежавший марафонскую дистанцию.

Неужели я в самом деле так плох? – подумал он.

В самолете он спал урывками. Это был неглубокий и неспокойный сон, в котором Ничирен, одетый в кимоно Камисаки, ожидал его в Гонконге и манил к себе рукой. Что бы это значило?

– Он в Гонконге, – сказала ему Камисака на прощание. – Вот и все, что я могу вам сказать.

– Почему он там? – настаивал Джейк. – Что он там делает?

– Он часто там бывает. Только в этом году он там был три или четыре раза. Но что он там делает, я не знаю.

Несмотря на все, что она для него сделала, и несмотря на свое в общем хорошее к ней отношение, Джейк все-таки не доверял ей. Он ей так и сказал.

Глаза ее словно проникали ему в душу. Они стояли рядом, у двери. Он уже сделал шаг, переступая порог. Еще мгновение, и они разойдутся. Сексуальное чувство ни в коей мере не примешивалось к их отношениям, но он странным образом ощущал, что между ними установилась какая-то таинственная связь. Это и удивляло его, и беспокоило.

– У вас есть обломок фу, – сказала она просто, – и у Ничирена тоже. Я их видела оба. Они составляют две половинки единого целого. Их сила связывает вас. Вы не можете быть врагами.

Для него это умозаключение прозвучало тогда как образец ошибочной логики.

– Мне бы нужно знать имя, – сказал он, – Хоть вы и не знаете, зачем он ездит в Гонконг, но, возможно, вы слышали имя.

– Он никогда и ничего не рассказывает мне о своих делах.

– Мог обмолвиться ненароком.

– Разговор в постели? У нас таких не бывает. Во всяком случае, того типа, который вы имеете в виду.

– Да нет, я думал только, что вы случайно могли что-нибудь подслушать. Обрывок телефонного разговора, например. Он когда-нибудь звонил отсюда в Гонконг?

Камисака наморщила лоб, честно стараясь вспомнить. Затем вдруг кивнула. Пожалуй, да.

– Что-то вспомнили? Имя? Место? Что-нибудь?

– Кстати, это было не так давно. Дайте-ка припомнить поточнее. – Ее сосредоточенные глаза, казалось, светятся в полутьме усагигойи. Когда они снова сфокусировались на нем, Джейк почувствовал, что у него перехватило дыхание, как во время быстрого бега.

– Вам что-нибудь говорит прозвище Верзила Сун? – спросила его Камисака...

– Ну как, удачно съездил? – спросила Блисс. Вокруг стоял гомон, который всегда бывает в аэропорту после прибытия очередного рейса.

Очень китайский вопрос, – подумал Джейк и ответил в тон ей:

– И да и нет. Подружился с очень влиятельным человеком. Это никогда не помешает. Но вряд ли можно считать удачей то, что у меня на глазах убили жену.

– Какой ужас! – воскликнула она, придвигаясь к нему еще ближе. – Я тебе очень сочувствую!

Она поцеловала его в щеку, прижимая к себе, будто он нуждался в соболезнованиях. Он ничего на это не сказал.

– Дай мне одну из твоих сумок.

– Да что ты! – воскликнул он, не давая. – Я еще пока не калека.

– Я не... – Она встряхнула головой, разозлившись сама на себя за бестактность. Ее черная как ночь прядь волос описала в воздухе дугу и снова упала, закрывая бровь. – Извини. Что-то у нас все никак разговор не клеится. Она улыбнулась как ни в чем не бывало. – Моя машина ждет нас на стоянке.

Она отвезла его на свою квартиру. Джейк был слишком измучен, чтобы протестовать. Жила она на возвышенной части Гонконга, где начинался подъем в гору известную как пик Виктории. Оттуда были видны и башни Среднего микрорайона, и темные небоскребы Центрального. За ними простиралась гавань, всегда забитая кораблями самого разного типа. И из гостиной, и из спальни открывался потрясающий вид. Из спальни был виден кусочек района, называемого Ванчай, освещенного, как арена цирка.

Она приготовила кое-что поесть; поджаренные на сильном огне и обваленные в соли и перце креветки, цыпленок в очень остром соусе, одним из главных ингредиентов которого было манго, отварной рис. Он ел молча, быстро орудуя палочками.

– Ты ешь, как настоящий китаец, – заметила она, наблюдая за ним.

Потом они пошли в гостиную, где Джейк сразу же бухнулся на диван, обитый тканью с узором в виде тропических растений, мягким и умиротворяющим. Он откинулся головой на спинку, и Блисс сунула ему в руку стакан с бренди.

Джейк не стал пить. Он смотрел в окно на ночной Гонконг. Ливень отмыл воздух так, что огни сверкали в бархатной тьме, как драгоценные камни: сапфиры, изумруды, рубины, бриллианты...

Вот он и вернулся в свой Гонконг. Но Япония все не отпускала его. Мучительные воспоминания обволакивали его сознание, как противный, липучий туман.

Он почувствовал ее прикосновение и, открыв глаза, увидел руку Блисс, прижатую к его сердцу.

– Где болит? Здесь? – спросила она.

Он ничего не ответил. Только смотрел на нее.

– Извини, – сказала она, удаляясь. Через минуту она вернулась, опустилась рядом с ним на колени, и он услышал, как чиркнула спичка, а затем воздух наполнился пикантным запахом горящей сандаловой палочки.

– Прости мою навязчивость, – сказала Блисс, – но я думала, тебе станет легче, если я прочту молитвы, чтобы умилостивить ее дух.

– Она была гвай-ло, – сухо сказал он.

– Какое это имеет значение? – Блисс поставила тлеющие палочки между ними. – Дух есть дух, не так ли? У него нет национальности.

И она начала читать буддийскую сутру. Джейк снова откинул голову на спинку дивана, прислушиваясь к ее словам. Медленно они проникали в его душу, настраивая ее на высокий лад. И наконец он почувствовал, что его губы непроизвольно разжались, и он услышал свой собственный голос, присоединившийся к голосу Блисс. Потом он вдруг обнаружил, что его щеки мокры от слез.

Сначала он подумал, что плачет молча, но звуки рыданий убедили его, что это не так. Ее мягкие руки на его плечах, нежный аромат ее духов, обволакивающий его. А потом тепло ее тела совсем рядом, и невыразимое словами ощущение покоя, передаваемое этим теплом.

Все еще рыдая, он обхватил ее руками, прижимаясь крепко-крепко к шелковистому золоту ее кожи.

Эксоновский экран терминала большой ЭВМ ГПР-3700 обещал массу интересной информации. Но проку от нее было мало.

– А черт! – Пальцы Химеры заплясали по клавишам. На экране появилось:

КОМАНДНЫЙ КОД: ГАРГАНТЮА

КОД ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ: МАЛЬЧИК

ОТВЕТ: ПРОДОЛЖАЙТЕ ПОИСК

"Гаргантюа" – таков был тогда пароль доступа к информации, имевшейся в памяти ЭВМ относительно всех оперативников КГБ. "Мальчик" был действовавший тогда пароль доступа к определенным файлам. В пароле было семь букв, и это означало, что в этих файлах хранится информация о персонале Гонконгской базы.

Час от часу не легче, – подумал Химера, ударяя по клавишу "Возврат каретки". На экране высветилось:

КОМАНДНЫЙ КОД: ВОДЯНАЯ ЗМЕЯ.

КОД ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ: МАЛЬЧИК.

ОТВЕТ: ПРОДОЛЖАЙТЕ ПОИСК.

Уровень "Вторника", – подумал он. – Так называемые организованные террористы. Вторая буква в системе символов для Гонконгской базы принадлежит Дэвиду Оу.

Ударил по клавише "Возврат каретки". КОМАНДНЫЙ КОД: ГЕРМЕС КОД ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ: МАЛЬЧИК ОТВЕТ: ПРОДОЛЖАЙТЕ ПОИСК. Это уровень "Среды": террористы-одиночки. – Вот черт! – пробурчал Химера. – Что этому дьяволу нужно?

Труднее всего чужаку пришлось бы с последними тремя буквами. В компьютерном языке, принятом на Куорри, последние три знака есть суффикс, дающий доступ к самым сокровенным уголкам в памяти машины, где больше тени, нежели света.

И именно суффикс Ч-И-К вызвал к жизни терминал Химеры. Посторонний человек ни за что не разгадает тайну этой внешне простой, но, как говорится, железной управляющей команды, гарантирующей секретность внутри организации.

Ткнул в клавишу "Возврат каретки"

КОМАНДНЫЙ КОД: ФУРИИ

КОД ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ: МАЛЬЧИК

ОТВЕТ: ПРОДОЛЖАЙТЕ ПОИСК

А теперь, подумал Химера, он зачем-то вызвал список "волков-одиночек", работающих на КГБ. Что ему нужно? Вроде бы в районе Гонконга не было зарегистрировано деятельности террористов. И никаких операций КГБ, иначе Даниэла уведомила бы его заранее.

В чем же дело? Может быть, она, опережая события, уже ввела в игру людей, задействованных по плану "Химера"? А Дэвид Оу напал на их след?