Текст книги "Сильнодействующее средство"

Автор книги: Эрик Сигал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Смеешься? Спасибо, что все устроил. Надеюсь, еще можно будет с ней повидаться до отъезда?

– Можешь на меня положиться, – обрадовался отец. – Но почему ты такой унылый? Ты должен сиять до ушей!

Сэнди хлопнулся в кресло, потом подался вперед, подпер подбородок руками и спросил:

– Пап, ты не обидишься, если я тебе задам по-настоящему интимный вопрос?

Старший Рейвен был озадачен.

– Конечно. Валяй.

Сэнди собрался с духом.

– Рошель Таубман – такая же, как Глория?

– Не понимаю. Говори толком.

– Я и говорю. Они обе – амбициозные девушки, жаждущие пробиться наверх в мире кино.

– Так. Я понял. Да, в этом смысле они похожи.

– Значит, Рошель тоже приходится спать со всяким, кого ей подложит ее продюсер?

– Я ей не начальник, – ответил Сидни уклончиво. По его тону нельзя было понять, лукавит он или говорит правду.

– Перестань, отец, ты же на одной с ней студии работаешь. Спорим, в ваших кругах всякий знает, кто с кем спит и почему – по любви или из карьерных соображений.

– Это не взаимно исключающие вещи, мальчик мой. Но я все же не пойму: почему после того, как я устроил тебе самую памятную ночь в твоей жизни, во всяком случае, я на это надеюсь, ты ведешь себя словно прокурор на суде?

– Пап, а ты знал, что она сегодня тоже будет в «Скандии»?

– Конечно, нет! Мы же не заставляем актеров докладывать, где и с кем они ужинают. Надеюсь, она тебя тепло встретила? Она же тебе своей карьерой обязана.

Сэнди все больше мрачнел. Он взволнованно спросил:

– Как считаешь, она не должна отплатить мне хотя бы одной ночью?

– Ну, это уж как минимум! – небрежно бросил отец.

– Бог мой! – воскликнул Сэнди и встал. – Неужели в вашем бизнесе ничего нельзя добиться без секса?

– Послушай, Сэнди, сейчас не время философствовать. Позволь мне тебе сказать, что в определенной дозе секс служит смазкой, благодаря которой вся машина под названием «кино» продолжает крутиться.

– Но это аморально! – заявил сын.

– Да что такое? – возмутился Сидни. – Ты что, Берт Ланкастер?

Не говоря ни слова, Сэнди бросился наверх, разделся и упал на постель.

Ибо в тот вечер в стране грез кое-какие из его личных фантазий пошатнулись. Хуже того, он убедился, с каким наглым лицемерием люди выдают свою гнилую мораль за единственно правильный образ жизни.

Сейчас Сэнди лежал в постели, еще не остыв от нежных объятий Глории, и клял себя за то, что не довел разговор с отцом до логического конца.

Он упустил шанс, который может уже никогда не представиться. Спросить отца, не спал ли и он с Рошель Таубман.

17
Изабель

Несмотря на все свои уверения, на самом деле Реймонд да Коста был глубоко потрясен случившимся с ним сердечным приступом. Его не утешали ни фарисейские банальности из уст доктора Гормана, ни даже статьи, на которых кардиолог основывал свой оптимистический прогноз. Прогноз этот заключался в том, что при условии здорового образа жизни Рей запросто «проживет сто лет».

Как-то раз, возвращаясь с занятий, отец с дочерью зашли в университетский магазин, где он купил обоим по тренировочному костюму. Себе Реймонд подобрал что поскромнее, но дочери дал волю, и девочка остановила свой выбор на несколько более смелом варианте с надписью «Беркли» на груди.

С того дня Реймонд регулярно ставил будильник на пять тридцать, будил дочь, и они вдвоем отправлялись на пробежку в парк по соседству. Рей поклялся, что не даст себе умереть, прежде чем его обожаемая дочь взойдет на кафедру в Стокгольме.

Роясь в медицинской справочной информации в Интернете, Реймонд наткнулся на статью о том, что систематические занятия физкультурой поднимают коэффициент интеллектуального развития ребенка на пять-десять процентов. Можно себе представить, на какую высоту можно будет поднять его Изабель! И он стал следить за тем, чтобы дочь не пропускала ни дня тренировок.

В первую неделю у Изабель болели все мышцы. Она оказалась настолько нетренированной, что после одного круга была вынуждена переходить на шаг и восстанавливать дыхание. Но девочка быстро втянулась и стала получать от бега удовольствие. А скоро уже могла пробежать без передышки две мили.

Однако дальше этого Изабель не пошла – это был предел возможностей Реймонда.

Прошло два месяца. Как-то утром, выйдя из своей комнаты в полной экипировке, Реймонд обнаружил дочь за обеденным столом, в джинсах и свитере, в которых она была накануне.

– Эй! – с притворной строгостью окликнул он. – Ты почему не готова?

Изабель с изумлением взглянула на часы и воскликнула:

– Ой! Что, уже утро?

– Хочешь сказать, ты еще и спать не ложилась?

– Не ложилась. Зачиталась. Тут такие задачки – голову сломаешь! Это как крекеры – невозможно оторваться. Так увлеклась, что забыла про время.

– Правда? – Реймонд был доволен. – А по какому предмету?

– Ни по какому. – Она показала обложку – это была «Электродинамика» Дж. Д. Джексона.

– Но у тебя в этом семестре нет курса по электромагнетизму! – удивился Реймонд. – Что ты заспешила?

– Это для души, – пояснила дочь. – Карл меня заинтриговал, сказал, что большинство выпускников с трудом осиливают половину. Я и упросила его дать мне книгу.

– Кто такой Карл? – насторожился Реймонд.

– Профессор Прахт, мой новый научный руководитель.

– С каких это пор? – Реймонд чувствовал неловкость оттого, что какие-то изменения прошли мимо него. – А куда делся Таннер?

– В следующем году он берет очередной академический отпуск, – как ни в чем не бывало отвечала Изабель. – И, как он выразился, решил оставить меня в руках хорошей няньки.

Такая формулировка нисколько не убедила Реймонда.

– А почему ты мне вчера об этом не сказала? – спросил он, стараясь не показывать своих подозрений.

– Вчера, когда я пришла, ты говорил с этим журналистом из Сакраменто, а потом у тебя был ученик. И вообще, это не так уж и важно.

– Не в этом дело, – возразил Реймонд. – Он слишком молод. В смысле…

Дочь рассмеялась.

– Пап, мне еще и четырнадцати нет, а Карл почти твой ровесник. И главное, он свое дело знает. Он специализируется по физике элементарных частиц.

Реймонд выдавил из себя улыбку и благоразумно сменил тему.

– Идешь бегать?

– Боюсь, мне сегодня и круга не осилить. – Она зевнула. – Ты иди, а я пока завтрак приготовлю.

– Уверена, что не просидишь над очередной задачей?

– Ну… – усмехнулась дочь, – это будет зависеть от того, сколько ты будешь отсутствовать.

Реймонд кивнул и вышел.

Сегодня бег давался ему особенно тяжело. Видимо, причиной был шок, от которого он никак не мог оправиться. Ему было больно видеть Изабель за этой книгой, ведь именно теория электромагнетизма была им в свое время так блистательно завалена. Хотя об этом не знала даже жена.

Он намеренно не давал дочери книгу Джексона, отлично понимая, что задачи в конце параграфов ему не по плечу.

Настал тот момент, которого Рей так долго ждал. Ждал со страхом. Дочь превзошла его по интеллектуальному развитию. Какой же теперь из него наставник?

Мысль о том, что дочь станет общаться с более великими умами, вдруг повергла его в дрожь.

Странно, но это было сродни чувству, которое испытывает мать, оставляя ребенка за воротами детского сада.

Если не считать того, что Реймонд да Коста был полон решимости как можно дольше оттянуть разлуку с дочерью.

– Я не согласен, профессор Таннер. Категорически не согласен.

– Какие у вас мотивы? – тоном добродушного дедушки поинтересовался заведующий кафедрой физики.

– Видите ли, при всем моем уважении, Прахт в сравнении с другими специалистами мирового уровня, работающими на вашем факультете, слишком молод и неопытен.

Профессор опешил.

– Мистер да Коста, вам ли не знать, что математические и физические способности раскрываются рано.

– Возможно, возможно. Но моя дочь, мягко говоря, не совсем обычная студентка, как вы считаете?

Для пущей убедительности Таннер подался вперед.

– Мистер да Коста, мы все с большим уважением относимся к интеллектуальному дарованию Изабель. Именно поэтому я и выбрал ей в наставники Прахта, лучшего и желать нельзя. Он имеет настолько высокую репутацию в научных кругах, что в прошлом году мы дважды чуть его не лишились – удержали только тем, что дали ему самую высокую должность, какую только было возможно. И самое главное, они с Изабель чудесно ладят друг с другом.

Реймонд был удовлетворен. Но не доволен.

К концу второго триместра в Беркли Реймонду пришло письмо из деканата, в котором руководство университета, учитывая высокие баллы Изабель в естественно-научных дисциплинах по итогам школьных курсов, разрешало ей пройти обучение на бакалавра за два с половиной года – при условии, что она будет заниматься и в летние семестры.

Однако декан сделал от себя приписку, в которой умолял Реймонда отговорить Изабель от такой ускоренной учебы. Он считал, что это лишний раз привлечет внимание к ее незаурядным способностям и растревожит журналистский рой.

Устав от подобных проповедей, Рей проигнорировал этот совет, но лишь отчасти. Забирая в тот день Изабель из университета, он сообщил ей только хорошие новости, а о предостережении, сделанном в приписке, умолчал.

Она была довольна – главным образом потому, что доволен был отец.

* * *

В середине июня 1986 года отец с дочерью отправились в Сан-Диего на выпускные торжества к Питеру. Реймонд строго-настрого наказал дочери никому не рассказывать о планах на лето.

– Чего доброго, мама еще тебя отговорит, – предостерег отец.

Изабель больше занимало другое: как ее встретит Питер, тем более что она настолько обогнала его в академическом плане.

Однако все ее беспокойство развеялось, едва они подъехали к дому – брат выскочил навстречу и бросился к ней с объятиями. В руках у него был воздушный шар с надписью: «Добро пожаловать домой!»

Изабель была счастлива, что снова оказалась дома, что может спать в своей постели в окружении кукол и плюшевых зверей, которых ей пришлось здесь оставить. Находиться в комнате, где прошло ее детство, уже было счастьем.

Вечером она долго лежала без сна и пыталась вообразить, как текла бы ее жизнь, если б она не уехала в университет, а пошла, как все, в старшие классы школы. Но что толку думать об этом? Она уже двинулась по другой дороге и ушла по ней довольно далеко. Пути назад не было.

На другой день на школьном стадионе проходил физкультурный парад выпускников. Когда на пьедестал поднялся Питер, его встретили аплодисменты, но они быстро стихли, стоило публике осознать, что где-то поблизости должна находиться и его знаменитая сестрица.

Десятки глаз принялись шарить по трибунам, пока не отыскали семейную драгоценность во плоти. Все так радовались возможности лицезреть знаменитую Изабель, что дальнейшая церемония была безнадежно скомкана.

Несколько зрителей, сидящих рядом, стали протягивать Изабель программки с просьбой об автографе. Застигнутая врасплох девочка не знала, как реагировать, чтобы не портить праздник, героем которого по праву был ее брат.

Затем последовал пикник. Питер вовсе не казался обиженным. Быстро расцеловав родителей и сестру, он побежал к товарищам, которые, по слухам, пронесли тайком ящик пива.

Вечером наряженный и напомаженный Питер, благоухающий так, словно вылил на себя целый флакон самого модного мужского одеколона, отправился на выпускной вечер.

Мюриэл дала ему свою машину, чтобы он мог с шиком доставить к школе девушку, которую называл не иначе как «моя женщина». Вечер должен был проходить в школьном спортзале.

Вернувшись ближе к рассвету, Питер с изумлением обнаружил свою сестру на кухне, зарывшуюся в ворох всевозможных журналов, в том числе кипу номеров «Космополитена».

– Бог мой, Изабель, – рассмеялся он, – вот уж не думал, что ты такое читаешь. Или ты под ним прячешь какой-то заумный журнал по физике? – Он полез в холодильник и достал себе пива.

– Перестань, Питер, я же не сумасшедшая, – ничуть не обидевшись, отозвалась сестра. – Или думаешь, я в Беркли совсем одичала?

Брат сел на стул и, небрежно забросив ноги на стол, открыл пиво.

– Нет, почему же. Если верить газетам, ты каждый миг своей жизни посвящаешь учебе.

– Ну, не стоит верить всему, что пишут.

– А как ты проводишь досуг? – поинтересовался он.

– В кино хожу. Пару раз в неделю.

– С парнем? – продолжал допытываться брат.

– Нет, конечно. Мне еще только четырнадцать.

– Ну, вполне уже можно гулять с каким-нибудь шестнадцатилетним.

– Такое впечатление, что для тебя вся жизнь – сплошные свидания.

– В твоем возрасте они должны составлять хотя бы часть жизни.

Изабель смутилась. Она не понимала, смеется он или, как она надеялась, просто хочет дать ей выговориться.

– Понимаешь, Питер, – принялась она объяснять, – скорее даже себе, чем ему, – я хожу на аспирантские семинары. Я это обожаю, и конца этому делу не видно.

Питер отхлебнул пива и спросил напрямую:

– А у папы есть какая-нибудь личная жизнь?

Вопрос повергнул Изабель в замешательство.

– Конечно, нет, он же мамин муж.

– Ты это серьезно? Их отношения больше похожи на длительное перемирие. Вообще-то, я рад, что она не сидит дома в хандре.

– Ты хочешь сказать, мама встречается с другими мужчинами? – От одной этой мысли Изабель расстроилась.

– Вообще-то да. Но я, честно говоря, не знаю, что у нее там за отношения – платонические или нет. Знаю только, что она определенно не дает себе зачахнуть.

– И есть какой-то особенный мужчина?

– Ну, скажем так, чаще других она ходит на концерты с Эдмундо.

– А он разве не женат? – удивилась Изабель.

– Господи, Изабель, ты что, с луны свалилась? Это же Калифорния, здесь разводы более обычное дело, чем бейсбольные матчи. Но если тебе это интересно, они уже много лет не живут вместе, но жена Эдмундо, как правоверная католичка, отказывается дать ему развод. А маме он нравится, у них так много общего!

– Не хочу больше об этом слышать, – заявила Изабель. Ей было неприятно, что брат так легко рассуждает о личной жизни мамы. – Думаешь, они… как это сказать… расстанутся? Мама с папой? – с тревогой спросила она.

– Так они и сейчас не вместе, разве не так?

Изабель замолчала. Питер спустил ноги со стола, подошел и обнял сестру.

– Послушай, Изабель, я это говорю не для того, чтобы тебя напугать. Но для чего тогда существуют братья и сестры? А кроме того, я ни с кем другим это обсуждать не могу.

Изабель была растрогана. Она нежно посмотрела на брата и прошептала:

– Знаешь, я и не представляла, насколько я по тебе соскучилась.

– Рад это слышать. – Он по-дружески обнял ее. – Сам с нетерпением жду лета, когда мы наконец опять будем вместе. Мама сняла домик в Йеллоустоуне и… – При виде вытянувшегося, расстроенного лица Изабель он осекся. – Эй, ты что, собираешься манкировать?

Девочка кивнула. У нее не было сил смотреть брату в лицо.

– Нет… – проворчал сквозь зубы Питер. – Как он может так с тобой поступать! Я так ждал…

– Я тоже, Питер, – жалобно произнесла сестра. – Но деканат удовлетворил мою просьбу об ускоренном обучении на бакалавра.

– Ты уверена, что это твояпросьба, а не его?

– Питер, какая разница, кто написал письмо. Мы оба решили, что это будет правильно.

Брат побагровел от гнева и разочарования.

– Изабель, не обижайся на грубое сравнение, но ты скоро станешь как медведь-одиночка, залезший на гору. Только после докторской степени никакой горы уже не будет.

– Будет, Питер. Чем скорее я закончу учебу и получу диплом, тем раньше смогу начать собственные исследования.

– Сестричка, он же не тебя любит. Ты для него только средство компенсировать…

Изабель встала.

– Я отказываюсь это обсуждать.

– Почему? Боишься, что сама начнешь так думать? – Уже в спину сестре Питер негромко произнес: – Позволь мне сказать тебе еще одну вещь.

Она остановилась и обернулась.

– В один прекрасный день ты прозреешь и увидишь, что глубоко несчастна. Я только хотел, чтоб ты знала: когда бы это ни случилось, в любое время дня и ночи я всегда здесь, у телефона.

Питер знал, что она не ответит. Ответить означало бы признать его правоту. Но по глазам сестры он понял, что она тронута до глубины души.

* * *

В последующие дни Изабель все больше волновалась. Она видела, что между родителями назревает стычка. Но когда настал этот ужасный миг, все прошло неестественно спокойно. Взрыв эмоций оказался безмолвным. Ибо мать Изабель уже давно для себя решила, что не позволит никаким обстоятельствам подорвать ее и без того непрочные отношения с дочерью.

Через два дня после того памятного разговора с братом Мюриэл пришла в комнату дочери, которая уже собирала вещи к отъезду.

– Помощь нужна? – предложила она.

– Спасибо, мам, у меня мало вещей.

– Послушай меня, девочка, – негромко начала Мюриэл. – Папа рассказал мне о ваших новых планах обучения со скоростью звука. Я оставила надежду его в чем-либо разубедить. Он действует с позиции силы. Он хорошо знает, что, как бы я ни была против такой учебы, я ни за что на свете не оторву тебя от твоего любимого занятия.

Изабель взглянула в полное тревоги лицо матери. Она не знала, что сказать.

– Спасибо, мам, – только и выдавила она.

Но разговор на этом не был исчерпан.

– С другой стороны, – продолжала Мюриэл, – нам с твоим отцом надо уладить и свои дела. Мы с ним оба согласились: давно пора признать, что нашего брака больше не существует. Мы подаем на развод.

Изабель разволновалась. Умом она понимала, что супружество родителей давно распалось, но все же тешила себя иллюзией, что они сохраняют семью ради нее.

Теперь же, когда все рушилось на ее глазах, она вдруг произнесла то, что ее всегда мучило:

– Мам, мне так жаль… Прости меня. Это все из-за меня.

– О чем ты говоришь, детка? – удивилась Мюриэл.

– Это я виновата. Там, где я, всегда неразбериха и хаос.

– Не знаю почему, но я подозревала, что ты захочешь взвалить вину на себя. В этом весь ужас развода. Даже самая пострадавшая сторона начинает считать себя виноватой. Но как бы странно это ни звучало, – еще тише добавила она, – одна из главных причин, почему я хотела положить конец этому неестественному противостоянию, – это то, что для твоего отца ты – единственный смысл жизни.

18
Адам

Адам все еще не оставил надежды пробудить в Тони материнский инстинкт. Он стал убеждать ее в том, что настоящей семье требуется настоящий дом.

Хедер уже была большая девочка, ей требовался просторный сад – и они переехали в пригород, в старинный трехэтажный белый дом с традиционными зелеными ставнями, занимавший угловой участок на Уэлсли-хиллз.

В одной из маленьких спален Тони оборудовала себе кабинет. Там у нее стоял компьютер, подсоединенный не только к центральному процессору ее адвокатской конторы и к базе данных по законодательству под названием «Лексис», но и к компьютеру ее отца.

Адам увлеченно превращал сад в райский уголок для дочери. Старый дуб в дальнем углу участка подставил свои раскидистые сучья под качели, а в редком для себя порыве плотницкого искусства Адам соорудил еще и вполне пристойную шведскую стенку.

Он верно рассчитал, что эти нехитрые сооружения намного расширят круг общения дочери – все соседские ребятишки валом повалили к ним во двор.

С момента появления Хедер на свет Адам дал себе клятву, что никогда не будет пренебрегать ребенком. И чтобы наполнить ее мир любовью, он взял за правило приходить домой к ужину, после чего непременно читал ей сказку на сон грядущий. А иногда даже две или три.

Когда девочка наконец засыпала, он возвращался в лабораторию, где как раз наступало самое благодатное и спокойное время для работы.

Скоро работа стала приносить Адаму не только профессиональное признание, но и награды, столь высокие, что они вполне подошли бы и его седовласым начальникам. При этом все, что блистало, зачастую оказывалось золотом. Даже сравнительно скромные премии означали денежное вознаграждение в диапазоне от двадцати пяти до пятидесяти тысяч долларов. Что характерно – почести нарастали как снежный ком.

Как-то за ужином Лиз высказала предположение, что такими темпами Адам уже года через три получит премию Ласкера.

– А оттуда – прямая дорога в Стокгольм, да? – поинтересовалась Тони. Она нечасто проявляла такой интерес к работе мужа.

– Верно, – поддакнула Лиз. – Следующую премию после Ласкера вручает король Швеции.

– И плюс к ней – миллион долларов, – добавила Тони.

– Не опережай события, дорогая, – погрозил ей пальцем Адам. – Миллион – это только в том случае, если нет соавторов.

– Ничего страшного, я потерплю, – сказала Тони. – Все равно хватит, чтобы купить тот домик, который мы снимали летом на Кейп-Код.

– Судя по фотографиям, домик чудесный, – заметила Лиз. – Хедер понравилось на море?

– Она была в восторге, – ответил Адам. – Мы с ней каждое утро собирали корзинку с сандвичами и шли в поход по берегу. Потом делали привал и устраивали себе пикник. В компании одних чаек.

Лиз вздохнула.

– Похоже на настоящий рай!

– Если не считать того, что Хедер предстоит немало помучиться, прежде чем она найдет себе мужа, способного сравниться с ее отцом, – прокомментировала Тони. – Если честно, я иногда даже ревную. Такое впечатление, что он нужен всем женщинам на свете. Вернутся, бывало, с прогулки – и тут же на телефон. То ему из лаборатории звонят, часами о чем-то толкуют, то все беременные женщины Америки разом хотят получить у него консультацию.

– Стыдись, Адам! – пожурила Лиз. – Ты что, становишься трудоголиком?

– Боже, что я слышу от жены Макса Рудольфа! – рассмеялся Адам. Слово «вдова» он так и не научился произносить. – Ну-ка, признайтесь, ведь Макс никогда не уезжал так далеко, чтобы нельзя было сесть в машину и примчаться в лабораторию!

– Ну, вот что, – заявила Тони, – если говорить о трудоголиках, то мы тут все хороши. И вообще, мне пора покинуть вас, иначе я провалю завтрашний процесс. Вы меня извините, Лиз?

– Конечно, дорогая.

Хотя жена не впервые вот так уходила к себе в кабинет в разгар ужина, Адам все же чувствовал себя неловко, особенно учитывая, какую дорогую гостью она бросила.

Он с извиняющимся видом посмотрел на Лиз.

– Все в порядке, – сказала та, потрепав его по руке. – Я становлюсь старой занудой.

– Перестаньте, вы же знаете, что это не так! – возразил Адам и, понизив голос, добавил: – Кажется, в последнее время я и сам действую ей на нервы.

– Боюсь, что в Бостоне Тони так и не смогла получить того, что имела в Вашингтоне, – заметила Лиз. – Возможно, она испытывает ностальгию по своей прошлой профессиональной жизни.

– Я бы сказал, сожаление. Так будет точнее, – заметил Адам. И тут же пожалел о своей откровенности.

– Она все так же часто говорит с отцом?

– Пожалуй, нет, – холодно ответил Адам. – Не чаще двух-трех раз в день.

– Хм-мм… Бывает и хуже. Но как бы то ни было, не думаю, что привязанность к отцу должна как-то сказываться на ее материнских обязанностях, – продолжала Лиз.

– Это вы ей сами скажите, – махнул рукой Адам. – Проблема в том, что Хедер, себе на беду, слишком смышленый ребенок. Уверен, она прекрасно видит, что ее мать просто играет свою роль.

– Если это тебя утешит, могу заметить, что, живя в Вашингтоне, Тони, скорее всего, вела бы себя так же.

Адам обхватил голову руками.

– Черт! – пробурчал он. – Откуда мне было знать, что у нее аллергия на материнство! – Это признание далось ему с трудом.

– Дорогой, ты же был безумно влюблен. Разве тебя могло что-нибудь остановить? – нежно произнесла Лиз, стараясь его успокоить.

Адам задумался.

– Если честно, то ты права. – И добавил: – Все, что мне остается, – это поменьше торчать в лаборатории, чтобы хоть как-то компенсировать девочке недостаток родительского внимания.

– Ты правильно делаешь, – похвалила Лиз. – Для Хедер так лучше. Но это несправедливо по отношению к тебе. Мне ли не знать, что исследовательская работа не делается с девяти до пяти.

– Знаете что? – вскинулся вдруг Адам. – То же самое Тони говорит мне про свою адвокатскую практику.

Лиз помялась, но потом все же спросила:

– То есть, как я понимаю, внимания недостает не только малышке Хедер? Или я сую нос не в свое дело?

– У меня от вас секретов нет.

– Она ничего не говорила о том, чтобы отдать девочку в пансион?

– Лиз, это исключено. Не для того мы заводим детей, чтобы спихнуть их на чужих дядь и теть и ждать, пока они явятся на наш порог взрослыми людьми. Чтобы тут же отправить их в колледж. Взгляните, во что превратилась Тони после того, как всю жизнь училась и жила вдали от дома.

– А сильно это влияет на Хедер?

– Как сказать… – ответил Адам. – Мне кажется, она догадывается, какое место занимает в жизни своей матери.

– Тогда я хочу дать тебе радикальный совет, – сказала Лиз, уже надевая пальто. – В вашем случае пансион мог бы стать спасением.

– Нет, – возразил Адам. – Я этого не вынесу.

Было около девяти вечера. Бабье лето выдалось настолько жарким, что асфальт под ногами пешеходов, пересекающих Лонгвуд-авеню, плавился, как карамель на огне.

Адам вышел из лаборатории и направился к машине. В этот момент он краем глаза заметил знакомую фигуру. У обочины стояла молодая женщина. Правой рукой она закрывала глаза и при этом вся дрожала.

Подойдя ближе, он узнал Аню Авилову, несчастную русскую пациентку, которой несколько месяцев назад сам же принес столь безрадостное известие.

– Аня, что-то случилось? – спросил он.

Женщина подняла глаза. Лицо ее было залито слезами.

– Ох, доктор Куперсмит. Ничего… ничего, – неуверенно пролепетала она.

– Пожалуйста, расскажите, что у вас стряслось. Идемте, я вас чем-нибудь напою. Заодно и поговорим.

– Нет, нет, со мной все в порядке, – снова отказалась она. – Да у вас и без меня дел полно.

Не давая ей возразить, Адам взял женщину под руку и быстро повел к кафе по соседству с детской клиникой.

Однако все попытки разговорить Аню оставались тщетны. На свои банальные вопросы он получал односложные ответы – о том, как она освоилась в Бостоне, каковы ее успехи в английском языке. Аня отвечала вежливо, но коротко, не вдаваясь в подробности.

– А как поживает Дмитрий?

Она пожала плечами.

– Думаю, у него все хорошо.

– Что значит – думаете?

– Он от меня ушел, – отрывисто произнесла женщина, стараясь делать вид, что все в порядке.

Адама так и подмывало сказать что-то вроде: «И слава богу! Он был с вами так непростительно груб». Но решил промолчать и дать ей выговориться.

– Подыскал себе вариант поинтереснее, если можно так выразиться.

– Да?

– Да, влюбился в одну женщину и переехал к ней.

Что ж, ничего удивительного, подумал Адам. Он еще тогда, в кабинете, почувствовал, что их брак на грани разрыва.

– Так вы теперь одна?

Она кивнула.

– И как же вы живете? Надо ведь платить за коммунальные услуги и все такое прочее.

– Деньги он мне дает. А кроме того, я продолжаю работать у него в лаборатории.

– А давно это случилось?

– Вскоре после нашего визита к вам.

– Почему же вы мне не позвонили? Я бы попытался…

– В профессиональном плане в этом не было необходимости, – тихо ответила женщина. – Да и вообще, я как-то справляюсь. – Немного помолчав, она продолжала: – На самом деле было проще, когда я не знала, что это за женщина. А сейчас я увидела, как они под руку переходят улицу. Сказать по правде, они мне не показались такой уж красивой парой.

– Одно могу сказать: до вашей красоты ей наверняка далеко, – объявил Адам, стараясь приободрить собеседницу.

– Нет, не в этом дело, – вдруг сверкнув глазами, поправила его Аня, – она вполне симпатичная. Просто с ним рядом никакая женщина не смотрится. Жаль, что, когда он делал мне предложение, я этого не видела.

Адам рассмеялся.

– Слава богу, чувство юмора у вас еще не пропало.

– А куда деваться? – вздохнула Аня. – Она уже беременна.

Адам растерялся.

– Вы уверены?

– Да, это было первое, что Дмитрий мне сообщил. Думаю, он хотел таким образом наказать меня.

– Вот подонок! Жаль, что вам приходится видеться с ним изо дня в день.

– Думаю, поэтому он мне и сообщил. Наверняка мечтает, чтобы я подыскала себе другую работу.

– Скорее всего, вы правы.

Она беспомощно взглянула на него.

– Но мне еще надо сдать квалификационные экзамены. Мне пока некуда деться.

– Послушайте, я тоже руковожу лабораторией! – с жаром воскликнул Адам. – С вас я не спрошу диплома, можете быть уверены!

– Вы очень добрый, – ответила Аня. – Вы такой хороший человек, доктор Куперсмит. Так что лучше я вам сразу расскажу про свои недостатки. Я всей душой желаю причинить боль Дмитрию – в отместку за то, как он со мной поступил. И мне это удается. Каждое утро он вынужден смотреть мне в глаза. И начинать трудовой день с резью в животе.

– Знаете, если б я видел вас каждое утро, для меня это было бы залогом успешного дня.

Она вспыхнула:

– Доктор, вы мне льстите.

– Во-первых, называйте меня Адам, – поправил он. – Во-вторых, это никакая не лесть. А в-третьих, прошу отнестись к моему предложению со всей серьезностью. Не спешите, подумайте, сколько считаете нужным, но обещайте, что не забудете о нем сразу, как мы расстанемся.

Она улыбнулась:

– Обещаю.

– Вот и отлично. Завтра утром я лечу на конференцию в Сан-Франциско. Постараюсь перед этим вам позвонить, узнать, все ли у вас в порядке.