Текст книги "Мистер Бикулла"
Автор книги: Эрик Линклэйтер
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Глава V
Состоятельная вдова, опечаленная бессмысленностью своего существования, лежа на кушетке в кабинете доктора Лессинга, сначала поведала ему о сходной природе своих переживаний по поводу смерти мужа и страданий после гибели своего силхемтерьера, а затем с убитым видом призналась в своей неразделенной страсти к парикмахеру средних лет из Стритэма. Доктор Лессинг терпеливо выслушал ее и устало распрощался с пациенткой. От переутомления у него пульсировало в висках.
Лессинг открыл окно и сделал глоток холодного искрящегося воздуха. Утром были первые осенние заморозки, и красное солнце выглянуло из-за горизонта в дымке. А позже, днем, неподвижный воздух позолотился слабым сиянием солнца. Оконные стекла заискрились цветом опавших листьев. Осенние дары природы доставляют тому, кто способен их оценить, больше удовольствия, чем буйное великолепие весны, думал он. Весна-переросток обманывает наши ожидания: разгулявшись, она становится вульгарной. Октябрь же никогда долго не держится и не раздает никаких обещаний, он радушно одаривает нас своими богатствами, высокие деревья кланяются на прощание, а проливные дожди обрушиваются на мертвые поля, чтобы омыть их перед зимней траурной церемонией. Но думать о зиме еще рано и неблагодарно по отношению к щедрой на дары осени. Впереди у доктора был целый час свободного времени, и дома никого сейчас нет, кроме австрийки-служанки; Клэр обещала повести ребенка на прогулку…
Он открыл дверь в гостиную и увидел расположившуюся на диване Клэр. Туфли валялись там, куда она их бросила, на полу рядом с кроватью. Подложив под спину пару подушек, она читала библиотечную книжку, американский полицейский роман.
– Привет, – сказала она. – Много денег сегодня заработал?
– Ты вроде бы собиралась отвести Клариссу в парк, – ответил Лессинг.
– Да, я хотела, но она закапризничала, и я уложила ее в постель.
– Но в такую хорошую погоду…
– Ты видел ее за обедом и прекрасно знаешь, что, когда она в таком настроении, ничего с ней не поделаешь.
– Она плохо ела, но это потому, что ты накормила ее шоколадом за час до обеда.
– Значит, опять я виновата?
– Ты должна отвечать за свои поступки, только и всего. Но дело не в этом, а в том, что в такой прекрасный день Клариссе не повредила бы прогулка в парке.
– По-твоему, я должна была насильно тащить ее туда, как бы она ни упиралась и ни хныкала?
– Она вполне… У нее ничего не болит? Ей, может быть, хотелось спать?
– Я дала ей успокоительное.
– Так проще, да? Кому же нужно лекарство, пациенту или няне?
– Я же говорю, ребенок плакал…
– Это, прежде всего, потому, что ты не подчиняешься моим простым правилам.
– Неужели ты всерьез думаешь, что я буду жить по твоим законам и правилам? Ты что, решил расписать мою жизнь по пунктам, как тебе заблагорассудится? И думаешь, я подчинюсь и буду жить по твоим командам? В таком случае я поищу себе другого психоаналитика!
Щеки Лессинга побледнели, губы и подбородок задрожали, но он сдержался, хотя Клэр уже почти кричала на него, стоя на полу в одних чулках. Он сказал дрогнувшим голосом:
– Если ты не понимаешь, что нельзя, ни в коем случае нельзя пичкать ребенка наркотиками, то твою жизнь просто нужно подчинить правилам.
– Ради Бога, не говори глупостей и не устраивай сцен! Я не пичкала ребенка наркотиками! Я дала ей успокоительное, только и всего.
– Успокоительное, которое содержит хлоралгидрат, – его, между прочим, британская фармакопея[8]8
Фармакопея – свод обязательных правил по изготовлению, хранению и назначению лекарственных препаратов.
[Закрыть] признала наркотиком.
– Я не знаю и не хочу знать ничего об этой британской… как ее там… Достаточно того, что мне известно о тебе: ты всю свою жизнь занимаешься тем, что делаешь из мухи слона, и готов подвергнуть критике все, что не выудил из книг. Я сыта по горло твоим нытьем.
– А тебе никогда не приходило в голову, что я могу быть прав?
– Не приходило, потому что я знаю, отчего ты ноешь!
– Не надо, Клэр! Неужели ты в самом деле считаешь, будто все, что я говорю, – предвзятые суждения, направленные против тебя, и все мои доводы – это аргументы ad hominem?[9]9
Букв: применительно только к человеку. Доказательство, основанное на субъективных данных и эмоциях человека (лат.).
[Закрыть]
– Иди к черту, Джордж! Ты на своем-то родном английском языке мудрено выражаешься, а когда переходишь на латынь… о, пошел ты к черту!
В ее голосе было столько ненависти, будто она хотела выплеснуть на него весь свой гнев. Раздражение Лессинга, слабое, как плохой пловец в разбушевавшемся море, уступило место отчаянию, и он с позором покинул поле битвы.
– Это не так далеко, как тебе кажется, – сказал он и некоторое время наблюдал за Клэр. Она вернулась на свой диван, поправила подушки, пригладила волосы и опять раскрыла книжку и, все еще задыхаясь от злости, постаралась принять холодный и безразличный вид.
Он вернулся в свой кабинет и закрыл окно, потому что на улице похолодало. Становится все хуже, думал он, хотя и не сразу, постепенно. Так не может продолжаться до бесконечности, но это надолго. Я не знаю, куда деваться, и даже если бы знал…
Склонив голову и ссутулив плечи, он метался по комнате, пока неожиданное решение не привело его к письменному столу. Лессинг сел и нервными дрожащими пальцами открыл свой внушительных размеров дневник. Препарат, сказал он себе, не внесен в список британской фармакопеи, а между тем это сильнейший наркотик, который, к несчастью вызывает привыкание. Он достал массивный отрывной блокнот в черном переплете и стал искать последние записи о мистере Бикулле. Блокнот сразу открылся на нужном месте, и Лессинг увидел конверт, на котором он сам написал адрес сэра Симона Киллало, после того как мистер Бикулла ушел, а Клэр отправилась в ресторан. В конверте лежала пятифунтовая купюра, каковой он собирался расплатиться за картину с изображением тхагов и их жертвы; он забыл отправить это письмо.
От собственной беспечности его бросило в жар – что мог о нем подумать сэр Симон? Вскрыв конверт, Лессинг поспешно набросал записку с извинением, наклеил марку на новый конверт и уже собирался отправить письмо, когда служанка доложила о появлении очередного пациента. Мистер Бикулла, уверенный в том, что он желанный гость, бодро вошел в кабинет.
– Вот мы и встретились снова! – с улыбкой воскликнул он. – Как я ждал этого момента! У меня для вас есть кое-что интересное. Как вы поживаете, доктор Лессинг? Надеюсь, у вас все в порядке?
С усталой улыбкой Лессинг небрежно протянул ему руку. Мистер Бикулла ответил рукопожатием и, слегка наклонившись, с дружеским участием заглянул в лицо доктору. В его голосе появились сочувственные нотки.
– О, – протянул он, сложив губы трубочкой, – вы устали! Вы слишком много трудитесь, много волнуетесь. Вам нужен отдых!
– Не стоит об этом, – сказал Лессинг, – здесь пациент вы, а не я. Мне разрешено волноваться, если так хочется.
– Но вы явно злоупотребляете этим, – настаивал на своем мистер Бикулла. Отойдя на пару шагов назад, он окинул доктора Лессинга критическим взглядом, будто оценивал лошадь на скачках. – Вы мучаете себя.
– В конце концов, это мое дело, – вспылил Лессинг. – Британский медицинский совет пока еще не внес личное счастье в число обязательных достижений профессионала, и далеко не все врачи могут им похвастаться. Возможно, я неправильно распоряжаюсь своей жизнью, но обязан быть полезен другим.
– Да, конечно, – сказал мистер Бикулла, – я это прекрасно знаю и понимаю вас. Простите меня. Я не хотел вас обидеть, напротив…
– Очень любезно с вашей стороны, – ответил доктор Лессинг и немного помолчал, после чего продолжил с напускной бодростью: – А теперь самое время поговорить о вас и о ваших проблемах. Должен заметить, они не подорвали ваше здоровье. Да и выглядите вы превосходно. Вам все еще снятся кошмары?
– Почти неделю они меня не мучили. Но в ночь на субботу мне все же приснился дурной сон, а в воскресенье я видел еще более страшный сон. Сегодня ночью я вообще проснулся в холодном поту. Но вместе с тем это было очень интересное сновидение. Вы согласитесь со мной, когда услышите. Но давайте все по порядку, сначала – первый сон.
Мистер Бикулла сел на край кушетки, уперев локти в колени и соединив пальцы рук. Он был настроен на серьезный лад, его голос звучал приглушенно.
– Мое сновидение началось с того, – сказал он, – что я вошел в лифт. Это был маленький лифт, где могли разместиться два человека, не более. Я закрываю внешнюю дверь, потом внутреннюю, стальную. Щелк! – вот я и в кабине. Пока еще горит свет. Нажимаю на кнопку третьего этажа, а всего их в здании пять. Лифт медленно, очень медленно поднимается, останавливается между вторым и третьим этажами. Какое-то время я спокоен. Но не надолго. Вот в кабине гаснет свет, и я начинаю звать на помощь. Но успеваю крикнуть лишь раз, ибо лифт опять приходит в движение, и мне становится стыдно за себя. В кабине все еще темно, но на этаже горит свет, и я уже приготовился покинуть кабину. Но лифт не останавливается! Он проезжает мимо третьего этажа, мимо четвертого, и снова делается темно, теперь я кричу, не помня себя от страха, и налегаю на стальную дверь. Мне очень страшно. На пятом этаже…
– Вы проснулись? – спросил Лессинг, потому что мистер Бикулла заколебался.
– В здании было пять этажей, – сказал мистер Бикулла, – но на пятом лифт тоже не остановился и проехал мимо каких-то освещенных этажей, и вдруг стало темно. Он двигался быстрее, так быстро, что я не успевал перевести дух. Я стонал и задыхался, как утопающий в море, только морем была темнота, окутавшая весь мир! А потом я внезапно почувствовал себя пристыженным ребенком, спрятавшимся в углу, – я услышал: тук-тук. В дверь стучали. Я кричал так громко, что кто-то пришел узнать, все ли в порядке. Кто-то подошел к моей двери.
– На самом деле? – спросил Лессинг. – Или это вам тоже приснилось?
– Достаточно одного кошмара, доктор Лессинг. В дверь действительно стучали. Я разбудил даму из соседней комнаты, и она была сильно напугана. Должен вам сказать, я чувствовал себя крайне неловко, когда объяснял ей, почему издавал такие странные звуки. Но в ночь на воскресенье, когда я увидел второй кошмарный сон, я не издавал никаких звуков. Я контролировал себя, потому что не спал, когда все это случилось.
– Вы не спали и видели сон? Как это понять?
– Я проснулся в тот самый момент, когда началось сновидение. Проснулся и не знал, где я нахожусь! Ощущения были очень странные, я не мог найти шнур, чтобы включить свет. Я рвался из комнаты наружу, но дверь была загорожена какой-то громоздкой мебелью. Я знал, что, если не выберусь, случится несчастье; кто-то очень потрудился, чтобы я не смог выйти. Но я сумел очень осторожно отодвинуть мебель от двери. И тут новое разочарование! За дверью оказалась сплошная стена! Я был поражен, но сохранял спокойствие духа и стал двигаться вдоль стены. Вскоре моя рука нащупала какое-то отверстие, туда и провалилась. Тут вдруг я понял, где очутился. Да, я нашел свои ботинки там, где их снял, а в следующий миг, когда включил свет, увидел, что в моей комнате кавардак. Оказалось, что я сам отодвинул комод от стены, а вот постель была в таком беспорядке, как если бы я лежал поперек кровати. Мне стало стыдно за себя, когда я увидел, что нахожусь в своей комнате, но вместе с тем я обрадовался, осознав, что это был всего лишь сон.
– Думаю, – сказал Лессинг, – второе сновидение не представляет трудности для толкования.
– Но желание спастись бегством меня не оставляло, даже когда я окончательно проснулся и стал ставить мебель на место!
– Возможно, вы все же не совсем проснулись. Этому есть простое объяснение…
– Ладно, ладно. Если все так просто, не будем больше говорить об этом. Но объясните мне, пожалуйста, почему прошлой ночью я пытался помочь бежать какому-то существу!
– Это было в третьем сне?
– В последнем, и самом неприятном из всех. При этом моя жизнь не подвергалась никакой опасности. Нет, ничего подобного не было. В этот последний раз я был снаружи! Я находился у ограды какого-то муниципального парка или ботанического сада, а внутри металось какое-то существо, отчаявшееся выбраться оттуда. Я пробовал помочь ему. Ходил туда-сюда, бился об ограду, как о дверь лифта в том сне, и тщетно искал выход. Но выхода не было, а существо внутри – не знаю, человек или животное – кричало, скулило и стонало, продираясь через кусты. Это было ужасно!
– Что же дальше?
– Я вытащил несколько прутьев из ограды и упал. Неведомое существо перепрыгнуло через меня. Я так и не смог разглядеть, что это было, но оно оказалось крупнее, чем мне представлялось.
– Однако, – сказал Лессинг, – третье сновидение не так уж сильно отличается от первых двух, как вы полагаете. Во всех случаях ситуация повторяется, хотя основное различие состоит в том, что в первых двух снах ваша роль была преимущественно пассивна, а в третьем вы были активным действующим лицом. А теперь…
– Вы хотите сказать, что тем существом, которое я пытался спасти, был я сам? Но я этого не почувствовал.
– Между тем это не исключается. Сны, правда, не могут рассказать нам всего того, что мы хотим знать. Они очень интересны и, конечно, содержат ответы на многие вопросы, но мы до сих пор не научились правильно их толковать. Чтобы понять, на что они указывают, нужно прибегать к иным средствам. А сейчас я бы хотел сделать кое-какие заметки в тетради, а вы… вы ведь курите? Можете взять сигарету, если хотите.
Через несколько минут Лессинг снова заговорил:
– В день нашей первой встречи вы сказали, что во время войны были тайным агентом в Восточной Европе и Средиземноморье. Насколько я понимаю, вам постоянно грозила опасность?
– Вовсе нет, – сказал мистер Бикулла, – бо́льшую часть времени я изнемогал от скуки.
– Но иногда вы подвергали себя опасности.
– Случалось, но не часто. Один раз, когда я был в тюрьме, меня пытались припугнуть, но я не поддался.
– Вы долго находились в тюрьме?
– Десять дней в Граце и три месяца в Плевне. В обоих случаях меня арестовывали по подозрению. Они ничего не знали. Все сошло с рук.
– Но вы, наверное, волновались?
– Вовсе нет. В тюрьме я крепко спал по ночам.
– Это достойно истинного философа, должен сказать. А потом, когда война закончилась, вы решили ни от кого не зависеть и жить на собственные средства?
– Да, у меня имеется небольшое состояние. Но такая сумма не дает мне оснований считать, что я сам себе хозяин.
– Тем не менее это неплохая опора. То, что я сейчас попрошу вас сделать, не требует никаких усилий. Надо только немного потренироваться. Я хочу, чтобы вы прилегли вот на эту кушетку и полностью расслабились, как перед сном, а затем позволили себе говорить все, что приходит вам в голову.
– Вы хотите, чтобы я раскрыл шлюзы и выпустил наружу поток сознания, – сказал мистер Бикулла, устраиваясь поудобнее.
– Да, – в замешательстве проговорил Лессинг, – вот именно.
– У меня это хорошо получается. Это самый удобный способ быстро заснуть, я изобрел его, когда был в тюрьме, и делал так каждый вечер. Но подскажите, с чего мне начать. Ну?
Лессинг в некоторой растерянности осмотрелся вокруг и заметил на столе конверт с адресом сэра Симона Киллало.
– С пятифунтовой купюры.
– Почему именно с нее? – спросил мистер Бикулла, приподняв с кушетки голову.
– Это первое, что пришло мне в голову, – объяснил Лессинг. – Начать можно с чего угодно.
– Деньги, – заговорил мистер Бикулла, опять укладываясь, – это корень всех зол. Так принято говорить. Но это неточное определение, употребляя его, подразумевают безудержную страсть к деньгам или их катастрофическую нехватку…
– Боюсь, так дело не пойдет, – перебил его Лессинг. – Вы приводите доводы, это сейчас не нужно.
– Невозможно расслабиться, думая о деньгах.
– Давайте возьмем что-нибудь другое. Совсем другое. Тюремную камеру.
– Там был полицейский, – сказал мистер Бикулла, – с бородавкой на щеке. Я никогда больше не видел такой большой бородавки. Бородавка в форме вулкана, темно-коричневого цвета. Как вулкан Этна на Сицилии. И этот вулкан дымился и один раз даже выпустил колечко дыма, будто внутри сидел великан и курил гигантскую сигару – сигару с фирменной маркой. «Сидит в вулкане великан…» Меня в детстве очень забавлял этот каламбур, чего не скажешь о моем отце: ему эта шутка быстро надоела. У него был тонкий вкус во всем, и в литературе тоже, так что каламбуры он просто не переваривал. Раз уж мы заговорили о пищеварении, то надо вспомнить о моей матери, – живот у нее был просто удивительных размеров…
– Нет! – воскликнул Лессинг. – Так дело не пойдет! Вы здесь не для того, чтобы развлекать меня! Вы вообще не должны думать. Говорите первое, что придет вам в голову, не задумываясь. Ну-ка, попытайтесь снова и на сей раз начните с вашего отца.
– С отца, – послушно повторил мистер Бикулла. – Мой отец с трудом умирал. Для него это было очень нелегко. Он был религиозным человеком, но часто менял веру. И вот он умирает и не может вспомнить, к какому вероисповеданию принадлежит. Он много раз принимал христианство. Буддизм раза два. Однажды он уверовал в Баба[10]10
Баб (настоящее имя – Сейид Али Мохаммед) – основатель секты бабидов (1819–1850).
[Закрыть] и бабизм.[11]11
Бабизм – религиозное учение секты бабидов. Создано в 40-х гг. XIX в. в Иране. Бабизм провозглашал законы, исходящие из принципов равенства всех людей и их прав.
[Закрыть] Это длилось больше года. Затем был Герберт Спенсер,[12]12
Спенсер, Герберт (1820–1903) – английский философ и социолог, один из родоначальников позитивизма.
[Закрыть] потому что тот объявил наслаждение этическим принципом. Отец разочаровался в коптской церкви и на какое-то время обратился к философии Бергсона,[13]13
Бергсон, Анри (1859–1941) – французский философ, представитель интуитивизма и философии жизни, создатель философской концепции, в основу которой легла идея динамики человеческого сознания и мира.
[Закрыть] а еще он был политеистом и с благоговением читал Ригведу.[14]14
Ригведа – собрание преимущественно религиозных гимнов, первый известный памятник индийской литературы (оформился к X в. до н. э.). Наиболее древняя и значительная часть вед.
[Закрыть] И вот на смертном ложе он сомневается, не мусульманин ли он. Не может вспомнить и говорит, что религия должна быть как жена в древней Индии: с тобой в жизни и с тобой в смерти…
Около получаса Лессинг слушал его с любопытством, но и с явным недоверием. Любой психоаналитик мог только мечтать о таком пациенте: весь внешний вид мистера Бикуллы говорил о том, что он полностью расслабился, забыл о присутствии постороннего и не контролировал своих слов. Пиджак расстегнут, руки покоятся на животе. Землистого цвета лицо было спокойным и безмятежным, как будто он засыпал, а медленная речь сопровождалась глубокими вздохами. Но многое из того, что он говорил, было слишком интересно; нельзя сказать – слишком интересно, чтобы быть правдой, но все же намного логичнее и занимательнее обычного потока сознания. Это говорило о сознательном пользовании своим талантом рассказчика и о преобладании обработанных воспоминаний над спонтанными и почти бессознательными. Но когда Лессинг решил, наконец, прекратить эти подозрительные откровения, поток фраз вдруг превратился в ручеек бессвязных слов, а потом и вовсе иссяк, булькнув на прощание, как вода, выпущенная из ванны. Мистер Бикулла заснул и стал слегка похрапывать.
Лессинг разбудил его через пять минут. Пациент сел и зевнул.
– Именно так я засыпал в тюрьме, – сказал он. – Теперь я чувствую себя посвежевшим, хотя в горле пересохло от всех этих разговоров. Вы не скажете, который сейчас час?
– Пять минут седьмого.
– Сегодня я ваш последний пациент?
– Да.
– Тогда пойдемте опрокинем стаканчик-другой. Я слишком долго говорил, вы слишком долго слушали, к тому же, видимо, успели устать к моему приходу. Нам сейчас просто необходимо немного освежиться. Соглашайтесь, доктор Лессинг!
– Хорошо, – промолвил Лессинг, взглянув на дверь гостиной и снова мысленно вернувшись к недавней ссоре с Клэр: да, предстоит одолеть нелегкий путь к перемирию. – Хорошо, не возражаю.
– Тогда пойдемте! Я отведу вас в один очень приятный ресторанчик.
– Подождите всего минуту, – сказал Лессинг, откладывая в сторону дневник и блокнот и опуская письмо в карман. – Мне нужно вымыть руки. Может быть, вам тоже стоит это сделать?
– Нет, благодарю вас, – сказал мистер Бикулла. – Я готов к выходу.
Глава VI
Мистер Бикулла остановил проезжавшее мимо такси, открыл дверь и дружески похлопав Лессинга по плечу, усадил его в машину.
– В «Ритц», – сказал он водителю.
– В «Ритц»? – повторил Лессинг. – Не слишком ли роскошный ресторан?
– У меня своя теория на этот счет, – сказал мистер Бикулла. – В наши дни выгоднее всего пить в самых лучших заведениях. В дешевых барах стало далеко не дешево, к тому же вас там могут надуть, да и качество напитков не всегда на высоте. А в лучших ресторанах, хотя сейчас они стали дороже, чем раньше, вас никогда не обманут. Так что я довольно часто хожу в «Ритц» – не поесть, но выпить. Насчет еды у меня другая теория. Возможно, вы в свое время узнаете, справедлива ли она.
Немного задержавшись на Оксфорд-стрит, таксист беспрепятственно выехал на Дэвис-стрит, затем на Баркли-сквер, но, после Хей-хилл, он неожиданно повернул на Албемарль-стрит и поехал по Графтон-стрит. Мистер Бикулла нетерпеливо качнул головой и посмотрел на часы.
– Никогда эти таксисты не ездят по прямой, – пожаловался он. – У них есть свои любимые маршруты, и с пассажирами они не считаются.
– Но на Дувр-стрит одностороннее движение, – возразил Лессинг.
– Да, знаю. Но это только способствует их самоуправству. Не люблю, когда мне не дают вовремя выпить коктейль. Уже двадцать минут седьмого.
В баре отеля «Ритц» мистер Бикулла попросил два бокала сухого мартини и распорядился:
– Будьте любезны, принесите попозже еще два.
Когда официант принес им по второму бокалу, мистер Бикулла удовлетворенно вздохнул и воскликнул:
– Теперь полчаса мы можем чувствовать себя так же непринужденно, как ваши пациенты на кушетке, доктор Лессинг! Впрочем, не будем о них говорить, вы сыты ими по горло. Скажите лучше, вы знаете кого-нибудь из здешних посетителей? Люблю послушать про людей.
– Боюсь, я никого здесь не знаю, – сказал Лессинг. – Это совсем не то milieu,[15]15
Здесь: круг, среда, окружение (фр.).
[Закрыть] какому я привык…
– Не совсем так, – возразил мистер Бикулла. – Например, те двое. Не аристократы, хотя у них, кажется, много денег.
– В том-то и дело. У моих друзей их нет.
– А ваши пациенты? Разве среди них нет богатых людей?
– От силы один или два. С большинством из них я встречаюсь в клинике, где они платят совсем немного, а то и вовсе не платят.
– Да, знаю, вы хороший человек. Я это с самого начала заметил. Расскажите мне о себе. Как вы стали психоаналитиком?
– Думаю, – медленно произнес Лессинг, – стремление к познанию было во мне с детства. Я не был счастлив…
– И я не был! – заявил мистер Бикулла. – Люди со счастливым детством не стоят внимания таких, как мы с вами. Я не был счастлив в детстве, и вы тоже! Вы ненавидели своего отца?
– Нет, я его уважал. Заикание, ужасное заикание, мешавшее мне членораздельно говорить, – вот что делало меня несчастным…
Он допил второй коктейль, и обстановка, как по волшебству, стала вдруг уютной и дружеской. Время от времени он оглядывался вокруг и не мог вспомнить более доброжелательных и милых лиц. И тут он поведал историю своей нелегкой юности человеку, который из пассивного в общении пациента превратился в друга и теперь наводящими вопросами помогал ему восстановить в памяти неприятные детали и обстоятельства, все до единого преданные решительному забвению. Лишь после того как появился третий бокал мартини, правда на сей раз небольшой, Лессинг стал слабо, почти шутя, протестовать:
– По-моему, мой дорогой друг, это заходит слишком далеко!
– Вовсе нет, – сказал мистер Бикулла, – это ровно столько, сколько нужно. Перед обедом неплохо выпить два-три коктейля. Так что спокойно допивайте, а потом мы пообедаем вместе. Давайте посвятим сегодняшний вечер себе!
– Но мне надо домой. Меня жена заждалась.
– Вы, надеюсь, не подкаблучник?
– Нет, ничего подобного, уверяю вас. Но знаете, как бывает…
– Я знаю, как должно быть! Мужчина – хозяин в собственном доме, вот так. Он звонит жене и говорит: я приду к обеду! Она встречает его с радостью. Или он говорит: сегодня я буду поздно, не жди меня. Она очень расстроена, но отвечает: хорошо, дорогой. Разве не так должно быть?
– В идеале, возможно, так, но на практике не всегда получается. Не совсем.
– Сегодня, – настаивал мистер Бикулла, – реальность должна совпасть с идеалом. Позвоните жене, что обедаете со мной.
Лессинг допил свой коктейль.
– Пожалуй, я так и сделаю! – произнес он, подавив нервный смешок. – Это ее изрядно удивит.
Мистер Бикулла показал ему, где находится телефон, и сказал:
– Когда закончите разговор, встретимся снаружи, на ступеньках главного входа в «Пиккадилли». Хочется подышать вечерним воздухом. И не торопитесь, у нас масса времени. Сейчас без четырех минут семь.
Лессинг, расправив плечи и собравшись с духом, сообщил жене по телефону о своем из ряда вон выходящем решении и с необычайным равнодушием выслушал жалобы Клэр о том, что он испортил ей вечер и зачем же она тогда готовила ему ужин… Он настоял на своем с непоколебимой и удивившей ее твердостью, положил трубку и пошел за пальто и шляпой. Лессинг встретился с мистером Бикуллой на ступенях «Пиккадилли» в тот момент, когда северо-восточный ветер донес до них приглушенный бой Биг-Бена.
– Ну как, быстро я управился? – бодро проговорил Лессинг. – Но посмотрите-ка! Вы его не узнаете?
Высокая фигура проскользнула мимо них в полутьме и проворно нырнула под арку.
– Это был сэр Симон!
– Возможно. Я не рассмотрел. Но нам пора, давайте прогуляемся и немного разомнемся. И я продемонстрирую вам свои взгляды на еду.
У мистера Бикуллы был эклектичный вкус. От гостиницы «Ритц» он повел Лессинга в восточном направлении, к Пиккадилли-серкус, а оттуда через Шафтсбери-авеню и Чаринг-Кросс-роуд на Оксфорд-стрит, где с гордостью человека, обнаружившего истоки Брахмапутры, подвел его к семейному ресторану «Лайонс».
– Я сам его обнаружил, – похвастался он. – Мне никто о нем не рассказывал. Никто! Кормят здесь вкусно и – вы сами в этом убедитесь – обслуживают великолепно! И к тому же не так накладно, как в «Ритце». Поторопимся, я очень голоден.
Хотя в ресторане было шумно и людно, мистер Бикулла, казалось, не обращал внимания на многочисленных соседей, и, когда их провели к свободному столику, он с довольным видом по-хозяйски осмотрелся вокруг.
– Взгляните, – сказал он, протягивая Лессингу меню. – Вы можете выбрать все, что угодно. Например, жареное филе камбалы с лимоном и соусом тартар за два шиллинга девять пенсов, затем «Рисотто Болонез» за шиллинг три пенса или баранье жаркое с бобами и печеной картошкой за шиллинг восемь пенсов. И не обращайте внимания на цены, это моя забота. А потом вы, возможно, пожелаете шоколадное мороженое «Маршмэллоу» или кофе «Маршмэллоу», а возможно, и то и другое. Сам я неизменно заказываю оба блюда. Обожаю сладкое!
Мистер Бикулла непрестанно о чем-то говорил во время обеда, а затем предложил пойти во второй зал «Палладиума», куда он, разумеется, уже купил билеты. Лессингу не хотелось домой, и он, хотя и не без колебаний, согласился и, заразившись веселостью своего спутника, от души смеялся над клоунами и жонглерами, получая истинное удовольствие.
Стояла прекрасная ночь, и Лессинг решил пойти домой пешком. Он поблагодарил мистера Бикуллу за щедрость и радушие. Их прощание затянулось, они еще долго стояли и разговаривали у входа в метро на Оксфорд-серкус. Мистер Бикулла расставался с ним тоже неохотно.
– Мне нравится делать людям приятное, – сказал он. – Я сам от этого получаю удовольствие. Надеюсь, мы с вами еще куда-нибудь сходим. Быть может, в следующий вторник, если все будет хорошо и погода не испортится. Вы ведь свободны во вторник, доктор?
– Да. Только в следующий раз моим гостем будете вы.
– С удовольствием.
– Хорошо, спасибо вам еще раз, – и спокойной ночи!
– Спокойной ночи, доктор. Спокойной ночи!
