Текст книги "Великолепная афера"

Автор книги: Эрик Гарсиа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Эрик Гарсиа
Великолепная афера

«Великолепная афера» – это художественное произведение, все персонажи которого являются плодами фантазии автора. Любое сходство между ними и реальными людьми, живущими сейчас или уже умершими, является чистым совпадением.

Ширли, Этель, Давиду, Белл и Джо, которых, я уверен, будет распирать от гордости.

А также дедушке Джерри, который внушил мне, что смех на закате дня бодрит, поддерживает и придает тебе силы.

Десять

В тот день в кафе почти никого не было, и Рой с Фрэнки засиделись у стойки дольше обычного. Вытаскивать карты и затевать игру между собой не имело смысла – потенциальных партнеров поблизости не наблюдалось. В боковой кабинке обосновалась пожилая пара, а в кабинке через проход расположилось семейство с детьми, но ни те, ни другие явно не годились для игры. В такие дни, как сегодня, лучше всего набраться терпения и ждать. Можно, конечно, поразвлечься, заодно и попрактиковаться. И нет нужды жульничать.[1]1
  Жертва появляется тогда, когда ей угодно, поэтому сидеть и ждать ее бесполезно.


[Закрыть] Но если цель все-таки появляется, не стоит суетиться, все будет как надо, Рой в этом убежден. Спорить с ним так же бесполезно, как стрелять из пушек по воробьям.

Официантка, ежедневно обслуживающая Роя и Фрэнки вот уже на протяжении почти шести лет, проходит вдоль стойки и, не останавливаясь, наливает до краев кофе в их чашки. Она делает это грациозно, как балерина, ни одного лишнего движения, словно всю жизнь она тренировалась разливать кофе на ходу. Рой благодарственно мычит. Фрэнки жует гамбургер.

– Как все осточертело, – ворчит Рой. Углы его губ измазаны горчицей.

– Что осточертело?

– Да эти гамбургеры. В прошлом месяце тебя уже мучила подагра, готовься, она снова тебя навестит.

Фрэнки поводит плечами. Видно, как его костлявые острые ключицы двигаются под тонким полотном рубахи, застегнутой на все пуговицы.

– Ты думаешь, мне тебя нечем порадовать? Так ты ошибаешься – есть, и немало, но я же так не поступаю?

– Иногда, – отвечает Рой.

– Ах ты жирный мерзавец. И когда же я донимал тебя чем-либо?

– Бывало.

– Может, и сейчас тоже?

– Да нет, не скажу. Я говорю, что, когда ты в последний раз ел гамбургер… – Рой покачал головой, вытер пухлые щеки бумажной салфеткой. – А вообще-то, черт с тобой, ешь что хочешь.

– Ну спасибо.

Соус течет у Фрэнки по подбородку; он улыбается, показывая красные от кетчупа зубы. Они продолжают есть молча.

Официантка пересекает зал и заходит за стойку. На этот раз она останавливается. На груди у нее поблескивает ламинированная полоска картона, на которой шариковой ручкой накорябано имя «Сэнди». Ее мягкие волосы, распущенные по плечам, густой тяжелой волной спадают до середины спины и блестят, как будто она моет их бензином.

– Вы сегодня будете есть десерт? – спрашивает она.

– Нет, – отвечает Фрэнки.

Рой тычет пальцем в свою чашку; Сэнди наполняет ее.

– Мы еще немного посидим, девочка, ладно?

Сэнди, кашлянув, опять уходит в зал. Каждый день одно и то же. Рой и Фрэнки всегда дают ей хорошие чаевые, да и обращаются не в пример лучше многих, поэтому она разрешает им сидеть за стойкой столько, сколько они хотят. Сэнди закрывает глаза на то, чем они здесь занимаются. Иногда она, правда, прислушивается к их разговорам, но практически всегда делает вид, что ничего не замечает.

Фрэнки дожевывает гамбургер и принимается за остатки гарнира; кольца сырого лука хрустят у него на зубах.

– Этот парень, о котором я говорил тебе на прошлой неделе…

– Тот, который работает в порту?

– Да, он хочет встретиться, и поскорее. У него полно товара, Рой, и полно ребят, готовых делать все, что он скажет…

Рой качает головой и откусывает кусок сандвича с индейкой.

– Не сейчас, – с полным ртом бормочет он. – Мы обсудим это позже.

– Позже?

– Позже, – повторяет Рой.

Фрэнки выплевывает недожеванный лук и наклоняется к партнеру.

– Что с тобой происходит? Ты постоянно все откладываешь на потом. Ты не хочешь оказаться на мели, но и заниматься ничем не хочешь – а я не могу сидеть без дела. Кстати, за мной стоят ребята – мои собственные ребята, которые, как ты знаешь, все время тормошат меня, причем очень настойчиво. А я не могу дать им денег, пока не заработаю.

Рой медленно поворачивает свой обширный и плотно обтянутый брюками зад по виниловому сиденью стула, оказывается лицом к лицу с Фрэнки и строит ему свою самую эффектную рожу. Фрэнки, не мигая, смотрит на подельника; вялая кожа свисает с его продолговатого лица, глубоко посаженные глаза словно прячутся от света. Волосы на голове недавно подстрижены под машинку и отросли не более чем на дюйм, хилые бачки сбегают на щеки. Он старается походить на Джеймса Дина,[2]2
  Джеймс Дин – американский киноактер, известный по фильмам "Гигант", "К востоку от рая", "Бунтарь без идеала".


[Закрыть] но это плохо получается. Рой сомневается, что такое ему вообще когда-либо удастся.

– Дело в том, – начинает Рой, но его слова перекрывает звон двухтонального колокольчика. Входная дверь распахивается. Дичь приближается на расстояние выстрела.

Студенты колледжа, парочка. Мальчик и девочка в форменных трикотажных рубашках, взявшись за руки, идут к стойке. Когда они подходят к высоким табуретам, Рой и Фрэнки уже настолько поглощены игрой, как будто по крайней мере часа два не отрываются от карт.

– Прекрасно, отлично, – говорит Фрэнки, поглядывая на студентов, усаживающихся на табуреты. – Остальные твои карты тоже биты.

Два табурета отделяют студенческую парочку от Роя и Фрэнки, но два табурета – это ничто, когда дело доходит до заглатывания приманки. Два табурета все равно что один дюйм.

– К черту, – говорит Рой, сгребая со стола карты и стараясь этим жестом привлечь внимание парочки, – что-то больно долго мы нынче играем.

– Нет, нет, давай играть дальше…

– Все, отстань, – говорит Рой; он сгребает карты и, сдвинув их по поверхности стойки к Фрэнки, собирает в колоду. – Лучше посмотри, где официантка, и попроси счет.

Фрэнки, делая вид, будто ищет, вертит головой и выгибает шею, но официантки нигде нет. Ей отлично известно, что как раз сейчас надо на некоторое время исчезнуть, поскольку именно этим она и зарабатывает свои чаевые.

– Что вообще происходит? – говорит Рой чуть громче, чем следует, а затем, повернувшись всем телом вправо, повторяет свой вопрос: – Ты можешь себе представить что-либо подобное?

Юноша, а ему девятнадцать, ну от силы двадцать лет, слегка растягивает губы в улыбке.

– Вы хотите, чтобы вас обслужили, вы пытаетесь расплатиться… Ну, что делать-то будем?

По лицу юноши вновь блуждает слабая улыбка. Он уже попал в капкан, но еще не знает об этом. Рой, глядя на него, отвечает улыбкой и поворачивается к Фрэнки.

– Надо ждать.

– Надо ждать, – соглашается Фрэнки.

Так они и делают. Минуту, а может две, официантка находится вне зоны их досягаемости. Вскоре, когда юноша и девушка, перестав беседовать друг с другом, молча сидят, уткнувшись в меню, а затем в стойку. Рой начинает действовать.

– Я понял тот фокус, – говорит он.

– Какой фокус?

– Да тот самый фокус, который я показывал тебе на прошлой неделе…

Фрэнки взрывается хохотом, переходящим в громоподобный гогот.

– Глупее этого фокуса я ничего не видал.

– Ну нет, – протестующе восклицает Рой, – я понял, в чем допустил ошибку Я понял и сейчас покажу тебе, что именно сделал не так.

Внезапно в его руках снова появляется колода, пальцы одной руки сжимают ее, пальцы второй сгибают, а потом отпускают листы, и они с треском и шуршанием распрямляются.

– Послушай, я не собираюсь принижать или оспаривать твой талант, – говорит Фрэнки, – но ты помешался на карточных фокусах, а я не собираюсь тратить на это время.

– Ты так высоко ценишь свое время?

– Да любой, если он, конечно, не дебил, не станет тратить свое время на то, чтобы смотреть твои убогие карточные фокусы.

Рой всем телом откидывается назад, дыхание его становится шумным и тяжелым, как будто его ударили под дых.

– Да ни черта ты не знаешь, – говорит он, делая вид, что приходит в себя, и снова припадая к стойке. – Ты хотя бы посмотри: наверняка тебе понравится.

Фрэнки трясет головой, хлопает ладонью по стойке.

– Послушайте, – откинувшись назад за спину Роя, обращается он к юноше, отделенному от него Роем, свободными табуретами и девушкой. – Послушайте, – повторяет он, когда безошибочно чувствует, что студент повернулся к нему. – Послушайте, хотите посмотреть, как мой друг придуривается?

– Разве я его спросил, хочет ли он посмотреть мои карточные фокусы? – говорит Рой. – Я тебя спросил.

– А мне это не интересно. Может, если бы я был с компанией…

– Дай мальчику спокойно поесть. Я не хочу заставлять кого-то смотреть глупости…

– Почему же, – произносит юноша так, как будто он уже вступил в игру и ему уже известно, что он клюнул на приманку. Вот так всегда и происходит, думает Рой. Все уже предначертано свыше. – Мы посмотрим.

Рой даже и не старается подавить улыбку; она и ко времени, и к месту, а поэтому он позволяет ей широко растянуть свои губы.

– Спасибо, мальчик, – говорит он.

Наклонив голову, Рой смотрит на стойку и на колоду, которую все еще держит в руке.

– Здесь мало места. Пойдемте к тому столику.

Познакомились. Рой и Фрэнки так и представились, как Рой и Фрэнки, – скрывать свои имена не было необходимости. Кафе – это их территория, и маскироваться здесь ни к чему. Кевин и Аманда, как и следовало ожидать, оказались студентами местного колледжа, а в кафе зашли перекусить в перерыве между лекциями.

– Вы очаровательная пара, – говорит Рой, когда они рассаживаются вокруг стола с ламинированной столешницей. – У вас есть дети?

– Мы… мы недавно начали встречаться, – заикаясь от смущения, отвечает Кевин. – Два месяца.

– Прекрасное время, – вздыхает Рой, глядя на них. – Мы с женой женихались шесть месяцев, а потом официально расписались в Вегасе. Брак, скажу я вам, это великий, благословенный дар Всевышнего, но ухаживание… Это особое время. Беззаботное. Для вас, дети, оно течет медленно. И не спешите, обещайте мне, что не будете торопиться.

Аманда улыбается; уже и она стала участницей.

– Конечно не будем, – обещает она таким голосом, как будто говорит с дядей, которого знает всю жизнь.

Рой так хочет, чтобы все девушки были такими, как Аманда. Рой-то знает, что большая часть из них именно такими и являются.

– Выбери карту, мой ученый друг, – говорит Рой. Перетасовав колоду, он со шлепком опускает ее в протянутую ладонь Кевина.

– Помни, я не должен прикасаться к колоде, я не должен видеть колоду. Просто выбери карту и покажи ее всем, кроме меня.

– У меня в машине шутовской колпак, – прозвучал язвительный голос Фрэнки. – Мне сбегать за ним сейчас или после того, как ты закончишь морочить людям голову?

Рой в хорошо отрепетированной манере пропускает реплику Фрэнки мимо ушей, переводит взгляд, в котором все-таки заметно уязвленное самолюбие, на новых друзей и продолжает игру. Кевин, сидящий на противоположной стороне стола, тянется к колоде, вынимает из нее тройку треф и показывает ее Аманде, Фрэнки, а затем снова Аманде.

– Готово? – спрашивает Рой. – Отлично. Вложи ее снова в колоду, но не переворачивай ее, не переворачивай, просто вложи ее в колоду туда, куда хочешь. Так. Теперь перетасуй карты, тасуй как хочешь и сколько хочешь. Хочешь, разложи их по столу, чтобы перемешать как следует.

Пальцы Кевина непривычны к картам, и, пока он неумело тасует колоду, несколько листов все-таки падают рубашками вниз. Кевин смеется, Аманда смеется, Фрэнки смеется дольше всех. Им весело. В самом деле весело.

– Отлично, – восклицает Рой. – Колода готова.

Он протягивает руку, и Кевин кладет ему на ладонь колоду. Рой начинает раскладывать карты. Одна за другой карты лицом вверх ложатся на полированную поверхность стола.

– Только бы не спутать, – бормочет Рой достаточно громко, чтобы быть услышанным. – Только бы не спутать.

Валет, восьмерка, король, туз. Карты ложатся на стол и как будто смотрят вверх, в небо. Кевин, Аманда, Фрэнки внимательно следят за тем, что происходит. Рой, снимая карту за картой, с силой шлепает ими по столу.

– Этому фокусу меня научил старый свами,[3]3
  Свами – мудрец, провидец в Индии.


[Закрыть] живший на Восемьдесят пятой авеню. – Рой, приподняв бровь, смотрит на Кевина. – Ты веришь этому?

– Я… я не знаю, – отвечает Кевин.

– Зато я знаю, – смеется Фрэнки.

– И что же ты знаешь?

– Я знаю то, что ты мешок с дерьмом.

Тройка треф ложится на стол, не просто ложится – шлепается. Кевин видит это. Аманда видит это. Фрэнки видит это и делает то, что в такой момент делает всегда. Его верхняя губа кривится. Чуть кривится, не более чем на миллиметр. Рой продолжает снимать карты и шлепать их на стол. Он вроде и не смотрит на то, как реагирует Фрэнки, и не останавливается. Он продолжает игру, снимая карту за картой с колоды. Если бы Рой увидел сейчас перед собой лицо Фрэнки, он все равно бы никак не прореагировал.

Рой поворачивается к Аманде.

– Ну а вы, вы-то мне верите? Тому, что меня научил свами?

– Я… я не знаю вас, а поэтому… я думаю… – Аманда смотрит на Кевина, а он смотрит на Фрэнки, притворно улыбающегося исподтишка. – Нет, – внезапно говорит она. – Нет, думаю, что я вам не верю.

Рой улыбается.

– С ней не пропадешь, – говорит он, обращаясь к Кевину. – Не затягивай надолго ухаживание и жениханье – прямо сегодня и женись на ней.

Они дружно смеются; общий смех длится одну секунду, даже долю секунды, но хихиканье каждого сливается в один общий смех, и Рой понимает, что настало время действовать.

– Вот она, – четко произносит он, постукивая кончиком мясистого пальца по столешнице. – Вот она. На этот раз я попал.

– Попал, в жопу пальцем, – язвительно уточняет Фрэнки.

– Эй, эй, не забывайся, здесь дама.

– Я сказал только, что тебе надо еще попрактиковаться.

– Что? – осаживает его Рой. – Ты что, думаешь, я опять прошлепал?

Фрэнки пожимает плечами и поворачивается к Кевину; одним глазом он смотрит на юношу, а вторым на тройку треф. Плотно сжатые губы придают его лицу забавное выражение. Глядя на него, Кевин не может сдержать улыбку. И вот они уже стали союзниками. На столе та самая злополучная карта. Это ясно, как день. Однако все делают вид, что Рой ошибся, и вот-вот Рою докажут, что он ошибся. Фокус в том, кто на чьей стороне. Рой всегда это утверждал. Привлеки их на свою сторону, и уже не важно, что ты предпримешь, – фактически игра уже сделана, хотя еще и не доиграна до конца.

– Хочешь попробовать еще разок? – спрашивает Фрэнки. – Мы не против.

– Да пошел ты, – бормочет Рой, но теперь в его голосе слышатся сердитые нотки. Едва заметные, но достаточные, чтобы еще шире разверзнуть пропасть. Кевин уже стал союзником Фрэнки и готов воспринимать все происходящее с точки зрения Фрэнки.

– На этот раз мы поймали его с поличным.

– Да, дружок, тут и говорить нечего, – поводит плечами Фрэнки.

Рой смотрит на сидящих вокруг стола, пытаясь взглядом пробудить в них сочувствие. Все как по команде отводят глаза. Что ж, отлично. Рой доволен.

– Кто готов держать пари на то, что следующая карта, которую я переверну, и будет картой, вытащенной из колоды этим молодым человеком?

Вот она, та самая фраза, которая приносит деньги. Сказанная как бы ненароком, но именно так, как нужно.

– Неужели, – ужасается Фрэнки, – ты в самом деле предлагаешь пари?

– Да. Именно пари.

Фрэнки слегка подталкивает Кевина локтем.

– Хочешь заключить с ним пари? Лично я не прочь предоставить ему шанс выйти отсюда с гордо поднятой головой, хотя ему, похоже, охота избавиться от денег. Ну, это его дело, – говорит он. – Что до меня, я готов на любой вариант.

С этими словами он сует руку в карман и вытаскивает из него несколько сложенных банкнот. Двадцатидолларовая купюра, еще одна такая же, третья купюра того же достоинства ложатся поверх карт.

– Транжира, – ворчит Рой. – Сегодня мы летим домой на твоем самолете.

Он поворачивается к Кевину и Аманде и отъезжает вместе со стулом от стола, чтобы они могли сесть чуть посвободнее.

– Ну а вы, молодежь? – спрашивает Рой, постукивая кончиками пальцев по столешнице. – На сколько вы хотите заключить пари, что следующая карта будет той самой картой, которую вы вытащили из колоды?

Кевин снова осматривается, бросая быстрый взгляд на стол, дабы еще раз убедиться в том, что тройка треф уже сброшена из колоды и лицом вверх лежит на столе. Тут уж не проиграть. Деньги сами плывут в руки.

– На миллион долларов, – смеясь, отвечает он Рою.

Рой закатывается гулким животным хохотом и кончиками мизинцев вытирает уголки глаз, откуда текут самые натуральные слезы.

– Да, – вздыхает он, успокоившись, – у старика Роя во всех карманах не наскрести столько, чтобы… Вот разве что сотенная, как вы?

И вдруг откуда ни возьмись, словно побег, выросший меж пальцев, в ладони Роя появляется стодолларовая купюра. Он разворачивает свернутую в трубочку банкноту и бережно кладет эту бледно-зеленую полосу бумаги на стол.

Кевин и Аманда спорят приглушенными голосами, стараясь прийти к согласию в вопросе финансовой стратегии. Пальцы ныряют в карманы их джинсов, извлекая оттуда смятые чеки, обертки шоколадок, конфетные фантики вперемешку со смятыми купюрами и мелочью.

– Восемьдесят семь долларов, – объявляет Кевин после того, как они пересчитали извлеченную из карманов и сложенную в одну кучу наличность. – Это все, что мы имеем при себе.

– Более чем достаточно, – говорит Рой.

Постучав костяшками пальцев по столу, он придвигает к себе колоду карт, затем распрямляется, упираясь спиной в спинку стула.

– Итак, – говорит он, – мы заключили пари на то, что следующая карта, которую я переверну, будет той самой картой, вынутой вами из колоды, так?

– Так, – подтверждает Кевин, теребя полы рубашки в предчувствии победы и мысленно подсчитывая неожиданно привалившие деньги.

– Так, – объявляет Рой.

Не размахивая руками, не делая ложных движений, Рой неожиданно бросает колоду, склоняется над столом, молниеносно хватает тройку треф и переворачивает ее. Рубашкой вверх. Он сгребает со стола деньги, отправляя их в свой карман, встает со стула и следует за идущей по залу официанткой к стойке.

– Счет, пожалуйста, – обращается он к ней. – Мы закругляемся.

* * *

Рой ведет машину. Фрэнки, расслабившись, отдыхает. Машина Роя – «шевроле-каприс», которому всего-то десять лет. Черного цвета, окна тонированы на разрешенную правилами глубину; отделка салона темно-серая. Наружная полировка в проплешинах, но виниловое покрытие салона в порядке, без изъянов; коврики на полу чистые, без пятен. Рой мог бы купить и новую машину, он это знает. Мог бы, если б захотел, купить себе и сотню новых машин, но его «шеви» хорош тем, что не привлекает внимания, двигатель работает отлично, коврики чистые, а главное, машина везет его туда, куда ему надо.

После кафе, в машине, настроение у Фрэнки поднимается. Им случалось наваривать и больше, чем в этот раз; что говорить, они и наваривали всегда больше, чем в этот раз. Но для Фрэнки любой доход – это счастье. Он перебирает и рассматривает счета, как школьник алфавитные карточки. Рой ведет машину; его пальцы так крепко сжимают руль, что на кистях рук выступают красные пятна. У него поднялось давление. Он ощущает, как кровь толчками приливает к голове.

– Ты видел, как они сматывались? – спрашивает Фрэнки, хихикая. – Детишки вернулись в колледж…

– Перерыв закончился.

– Мы хорошо сработали. Почти сотня баксов… пусть даже восемьдесят семь, но…

– Могло быть и лучше.

– Так ведь больше у них и не было. Мы взяли все, что у них было.

– Но могли более продуктивно провести время, – говорит Рой.

Фрэнки не спорит. Он согласно кивает.

– Пять лет мы разыгрываем этот трюк. Тебе надо бы подумать о том, чтобы обновить репертуар.

– Вот ты и подумай.

Фрэнки глубже вжимается в кресло и, вытянув ноги, укладывает их поверх приборной панели. Его черные башмаки давно не чищены; стоптанные каблуки упираются в дверцу бардачка.

– Немедленно убери свои поганые ноги из-под моего носа, – рычит Рой, с силой нанося удар локтем по ногам Фрэнки.

– Ну что ты, постой… постой… я хотел сказать, что ты просто зациклился на карточных фокусах…

– На карточной игре, – поправляет его Рой. – На игре. Именно на игре – как на главной проблеме. Фокусы это так, от нечего делать. Фокус, обман, жульничество… все это не то. А игра… черт побери, да это все равно что прогулка на свежем воздухе, приятный вечер в парке. И никто не чинит препятствий желающим сыграть.

– То, что ты говоришь, это лишь слова.

– Нет, это не просто слова, – качает головой Рой, – конечно, в них можно вложить и неправильный смысл, если ты воспринимаешь их не так, как надо. Послушай, я говорю всего лишь о том, что тебе следует быть осторожнее. Ты охотишься сразу на нескольких оленей, может, тебе еще и базукой обзавестись?

– А насколько крупны эти олени?

– При чем тут это, базука тебе вообще не нужна. И духовое ружье тоже не нужно. Если ты собираешься уложить оленя, то нужна винтовка. Причем с прицелом, так? Ты должен выбрать оружие, и выбрать его правильно – в зависимости от того, что собираешься делать: спугнуть цель, чтобы она взлетела над водой, или приблизиться к ней как можно ближе.

– А игра действительно хорошее оружие? – спрашивает Фрэнки.

– В данном случае – да. Игра происходит там, где ты пожелаешь.

Фрэнки делает паузу, чтобы обдумать сказанное Роем. Снова пристраивает свои башмаки на приборную доску и через мгновение получает еще один удар по ногам. Рой не переносит грязи в машине. А как Фрэнки обращается со своими автомобилями, ему известно. Перед передним сиденьем гора густых банок из-под содовой; перед задним сиденьем кучи оберток от презервативов; объедки, скомканные карты – одним словом, пейзаж после битвы, только на колесах. Отвратительно. Такое может произойти с любой машиной, если за ней не следят и ее хозяину все безразлично. Но Рой таковым не является, наоборот, он сверхбдителен, когда сотрудничает с Фрэнки. После того как умер Хэнк, Фрэнки стал ему близким другом и основным партнером, но его неопрятность все равно действует на Роя словно вирус, который может довести до болезни.

– Давай остановимся на Четвертой улице, – говорит Фрэнки, – там кафе.

– Я не голоден.

– Я тоже. Но, может, закажем что-нибудь да поиграем снова. Так, для разнообразия.

– Только не сегодня.

– Я подумал, почему бы нам не закрепить успех…

– Не сегодня.

Рой круто, не снижая скорости, поворачивает; ступни вдавливаются в пол, шины скрипят, прочерчивая черные полосы на дорожном покрытии. Фрэнки, качнувшись вбок, прижимается плечом к дверце, ручка которой впивается ему под ребра.

– Послушай, – немного погодя говорит Фрэнки, – мне не очень хочется обсуждать с тобой…

– Вот и не надо.

– …да, но ведь ты разбудил меня в одиннадцать, пригласил пообедать, мы провернули это пустяковое дельце со студентами, и ты хочешь закончить дела на сегодня?

– А разве я это сказал? – задает вопрос Рой. – Разве я сказал, что на сегодня мы закончили все дела?

– А разве нет?

– Нет. Я просто устал, вот и все.

– Да ты вечно устаешь. Последние три недели, чем бы ты ни занимался, всегда в полусонном состоянии, – Фрэнки на секунду замолкает, словно раздумывая, продолжать дальше или нет. – Ты все еще принимаешь свои таблетки?

– Послушай, друг-подельник, – угрожающе рычит Рой, – да убери ты, наконец, свои чертовы копыта с приборной доски.

Больше говорить не о чем. Рой крутит баранку. Фрэнки крутит приемник, ловит какую-то станцию. Ретромузыка. Песни в исполнении эстрадных певцов. Парень его возраста, слушая музыку, едет к родителям. Он поет, и в его песне угадывается человек, все еще живущий воспоминаниями о веселых днях в Вегасе.

На заднем сиденье лежит газета. Аккуратно сложенная втрое. Когда они миновали разбитый переезд через железнодорожную линию, Рой откидывается назад, берет газету за левый угол и кладет ее на колени Фрэнки.

– Ты ведь выполнял кровельные работы?

– Ты что, смеешься? – живо спрашивает Фрэнки.

– Раздел «соболезнования». Выбери что-нибудь подходящее.

– Газета очень старая?

– Две недели. Достаточное время для того, чтобы семья пришла в себя.

Фрэнки с готовностью впивается в газету, поглядывая на страницы с объявлениями о продаже автомобилей. Рой едва удерживается от презрительной гримасы. Чувство досады сжимает ему горло. Бессмысленно просить приятеля собрать мусор, и вступать с ним сейчас в спор также бессмысленно. Это хороший, хороший друг-подельник. Хотя бывало, что Рой оставался абсолютно безразличным к тому, что делает Фрэнки, к его небольшим причудам. К неряшливости, вульгарной одежде, к громкой музыке. Иногда они действительно чувствовали расположение друг к другу, иногда – просто терпели один другого. В последние несколько недель, после того как доктор уехал, все изменилось. Казалось, Рой погружается в океан обиды и негодования, а разливанное море гнева и раздражения захлестывает его. Кроваво-красные валы. Бросайся вглубь, взывают они, бросайся. Рой чувствует себя так, как будто ходит по линии прилива, осторожно пробуя воду пальцами ноги, но в последний момент отскакивая назад. Доктору хотелось поподробнее узнать об этих ощущениях. Все, что касалось этого, он, должно быть, записывал, и они обсуждали это в течение нескольких недель. Но док уехал. Так, наверное, все они и делают. Они уезжают.

– Я, помнится, пересекался с неким Изаксоном в Двадцать третьем квартале, – говорит Фрэнки, водя пальцем по колонке с некрологами. – Восемьдесят три года, остались жена и дочь.

– В том, что осталась дочь, хорошего мало. Она скорее всего там.

– А что с того, что она там, мы все равно провернем это дельце. Ты же сам всегда говорил, что не следует опасаться курятника…

– …да, да, но только если в нем не обедает лиса. Я знаю, что говорю, – вздыхает Рой.

Он не может поверить тому, каким он стал. Сейчас ему иногда приходит в голову мысль о том, что неплохо бы встретить прежнего Роя где-нибудь в тихом переулке между домами и выбить из него всю эту дурь. Перерезать ему горло. Временами такая мысль посещает его.

– Изаксон…?

– Двадцать третий квартал.

– Мы можем проскочить мимо дома Вика, а потом прицепить фургон, – предлагает Рой.

Сейчас он думает, сейчас он разрабатывает план операции, поэтому все посторонние мысли – прочь. Отойти назад в тень и подождать. Лучше двигаться этой дорогой. Безопаснее.

– Так, а униформа? – добавляет Фрэнки.

Он уже нацеливается на дело, и это его возбуждает.

– Ну что, пошли. Всего-то и делов минут на тридцать.

* * *

Миссис Изаксон едва успела положить трубку после телефонного разговора с дочерью, как грузовик компании по ремонту и восстановлению кровли остановился перед ее загородным домом. Они с Линдой решили после обеда побывать в местном отделении Армии спасения, чтобы передать кое-что из вещей Хэла: одежду, которая ему никогда не нравилась, и галстуки, которые он практически никогда не носил. Хэл всегда был горячим сторонником благотворительности, и сейчас, когда его не стало, миссис Изаксон хотелось исполнить то, что, по ее мнению, могло бы быть его последним желанием. Времени для исполнения последней воли ему отпущено не было. Сердечный приступ. Он умер во сне. Ничего не почувствовал, как сказал врач. Его последняя воля так и осталась в мечтах и во сне.

Не зная, зачем они звонят, миссис Изаксон все-таки открывает дверь двум джентльменам, одетым в униформу – легкие серые комбинезоны, слегка испачканные краской и смолой. Один худой как спичка, другой склонный к полноте; улыбаясь, они стоят перед входной дверью, напоминая своим видом число 10. Один держит в руках дощечку с зажимами, на которой закреплены листы с заданиями на выполнение работ.

– Добрый день, мэм, – произносит толстяк.

Лицо у него загорелое, а на бровях поблескивают бисеринки пота.

– Джоунас Тейлор, – представляется он. – Компания по выполнению вентиляционных и кровельных работ. Мистер Изаксон дома? А вы, по всей вероятности, имеете счастье быть его дочерью?

Миссис Изаксон опускает глаза и едва слышно произносит:

– Мой муж…

– Понятно, – с усмешкой прерывает ее толстяк. – Он не сказал мне, что его жена такая красавица. Ну что ж, тем лучше, тем лучше. Кому-то из вас надо подписать вот это…

– Мы хотели начать пораньше, – вступает в разговор его тощий напарник, вытянутое лицо которого обрамляют бакенбарды. – Вдруг дождь, да и…

– Нет, нет, – прерывает его миссис Изаксон. – Мой муж… Хэл… он умер…

Толстый кровельщик делает шаг назад.

– О-о-ох, – произносит он, задыхаясь. У него нет сил говорить. – О-о-ох.

– Сердечный приступ, – продолжает вдова.

– О-о-ох, – снова с тяжелым выдохом произносит толстый кровельщик. Он бессознательно проводит рукой по груди, как будто чувствует предсмертную боль Хэла. – Я… мне очень жаль, мэм.

Она кивает головой.

– Это случилось две недели назад. А вы… вы его знакомые?

– Нет, мэм, – отвечает костлявый. – Он нанял нас сделать кое-какие работы в доме… у вас ведь были проблемы с крышей… Знаете, нам, наверное, лучше уехать. Вам сейчас не до того.

Мужчины обмениваются быстрыми взглядами, толстый снимает шляпу.

– Мэм, – говорит он, кланяясь чуть ли не в пояс, – я всем сердцем сочувствую вашей утрате.

Миссис Изаксон за все ее шестидесятилетнее пребывание на свете не доводилось видеть такого человека, такого вежливого мужчину, который снимает перед женщиной шляпу и называет ее «мэм». Что-то подобное было лишь в те дни, когда Хэл ухаживал за ней. А сейчас… все, кого вызываешь для выполнения каких-либо работ, или хулиганы, или воры, а то и просто грубияны. Теперь она предпочитает вообще не выходить из дома, заказывать продукты и все, что ей необходимо, по телефону, лишь бы не вступать в контакт с теми, кому вменяется в обязанность оказывать услуги.

И вот мужчины уже бредут по проезду к своему фургону, но тут миссис Изаксон окликает их:

– А какие работы заказал вам мой муж?

– Всего лишь подправить крышу, мэм, – прозвучал ответ; они не остановились и не обернулись, поэтому она не поняла, кто именно ответил. – Устранить некоторые дефекты кровли до наступления сезона дождей. Они напомнят вам о себе в свое время.

– Постойте, – кричит она, и они останавливаются. – Раз уж вы собрались сделать эту работу, то… Хэл… деньгами распоряжался всегда он, а дом… Но раз уж вы собрались сделать эту работу, то…

И вот они снова стоят перед входом в дом; водят пальцами по строчкам листа, прикрепленного к дощечке; оживленно переговариваются между собой; называют цифры, числа; упоминают кровельную дранку и гудрон; прикидывают время, нужное им для выполнения заказа.

– Все обойдется вам в тысячу восемьсот долларов, – говорит полнощекий. – Примерно через три часа мы закончим. Это не слишком долго, но я не хотел бы причинять вам неудобства…

– Да не беспокойтесь, – успокаивает мужчин миссис Изаксон. – Я как раз хотела пойти к дочери и побыть с ней несколько часов.