Текст книги "Бюро темных дел"
Автор книги: Эрик Фуасье
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 12. В волчьей пасти
К хозяину «Трех беззаботных коростелей» Валантен приблизился не без опаски. Как и в первый его визит сюда, заведение, несмотря на ранний утренний час, уже было переполнено посетителями. Кабатчик восседал на том же месте, у входа в кухню, откуда доносились запахи еды и пригорелого сала. Зажав в зубах курительную трубку, он лениво покачивался на задних ножках стула.
Накануне вечером Валантен после нападения, которому он столь внезапно подвергся, обработал страшного вида кровоподтек размером с голубиное яйцо у себя над левой ключицей, размышляя о неожиданном повороте событий и о том, как эффективнее продолжить расследование.
И чем больше он об этом размышлял, тем более подозрительным казалось ему происшествие в тумане. Если его преследователем был обычный грабитель, решивший обчистить припозднившегося буржуа, он наверняка начал бы с угроз – потребовал бы от Валантена остановиться и отдать кошелек, а напал бы лишь в том случае, если бы жертва оказала сопротивление. Однако вместо этого загадочный незнакомец воспользовался туманом, чтобы подобраться к нему, Валантену, как можно ближе, и попытался прикончить его одним ударом без предупреждения. Судя по силе удара, орудие, которое использовал незнакомец, проломило бы ему череп, если б в последний миг он не уклонился. Нет, решительно, это не было нападение с целью грабежа. Это была попытка убийства.
Неужели причиной стали его первые продвижения в расследовании? То есть ему удалось внушить кому-то столь серьезное беспокойство своими вопросами, что этот кто-то дерзнул совершить покушение на блюстителя закона? Валантену в это не верилось. Он только взялся за дело Доверня и успел лишь собрать свидетельские показания, которые, по сути, мало что дали сами по себе. Но может ли быть у нападения иная причина? В любом случае, единственным направлением в расследовании пока оставалась деятельность республиканцев, которые устраивали тайные сходки в кабаке «Три беззаботных коростеля». А стало быть, ему необходимо было вернуться сюда и попытаться выяснить побольше о том, что происходит за закрытой дверью внутри заведения. Несмотря на очевидный риск, лучшим способом чего-то добиться, по мнению Валантена, было действовать напрямую.
В соответствии с этим принятым накануне решением, молодой человек приблизился к кабатчику. Тот был поглощен важным занятием: выковыривал из-под ногтей грязь острием кухонного ножа. Увидев Валантена, он прервался, вытер лезвие о рукав и окинул молодого человека взглядом с головы до ног. Красный нос и лиловая сетка сосудов на лице ясно свидетельствовали о том, что кабатчик не ограничивается продажей горячительных напитков, но и сам воздает им должное при каждом удобном случае.
– Чего изволите, любезнейший месье? – осведомился пьяница.
На Валантена пахнуло перегаром и вонью гнилых зубов. Вместо ответа инспектор повторил действия людей, за которыми наблюдал здесь три дня назад: показал на ладони меню, сложенное так, что из букв названия «Три беззаботных коростеля» складывались слова «без короля».
«Сезам, откройся, – подумал он. – Настал момент истины. Отступать поздно».
Кабатчик прищурился, затем понимающе кивнул.
– Ясно. Уберите это, – буркнул он. – Вы не из наших завсегдатаев, верно? У меня отличная зрительная память, и уж такое ангельское личико, как у вас, я бы не забыл.
– Я друг Люсьена Доверня. Это он сказал мне о собраниях, которые проходят у вас за закрытыми дверями. Он хотел представить меня своим товарищам.
– Никаких имен, черт побери! – процедил сквозь зубы кабатчик, досадливо оглядевшись, чтобы удостовериться, что никто из клиентов их не слышит. – Иначе на кой ляд, по-вашему, тут придумали секретный пропуск, а?
Валантен скроил виноватую мину и покорно последовал за сердитым хозяином – тот, поднявшись со стула, направился к двери, которая вела во внутренние помещения. Кабатчик извлек из-под фартука длинный ключ, отпер замок и отступил, пропуская гостя. Заговорщически подмигнув, он шепнул, когда Валантен переступал порог:
– Вам в конец коридора. Последняя комната направо.
Дверь закрылась за спиной инспектора, в замке скрежетнул ключ.
«Первое препятствие пройдено! – подбодрил себя Валантен. – Но сейчас начнется все самое серьезное. Давай, дружище, соберись, дальше нужно действовать еще осторожнее».
Заранее обдумывая план проникновения в тайное общество, молодой полицейский все же решил, что придется сориентироваться на месте и дальше уже полагаться на интуицию. В конце концов, если бывшие приятели Люсьена придумали секретный пропуск, значит, не все посетители тайных собраний хорошо знакомы друг с другом. В этом не было ничего удивительного. После запрета «Общества друзей народа» полицейское начальство постоянно получало рапорты о более или менее спонтанных попытках создать подпольную республиканскую организацию. В отсутствие координационного центра разнообразные тайные ячейки, по сути настоящие повстанческие отряды, соперничали друг с другом, и каждая норовила возглавить республиканское движение, превзойдя остальных по количеству членов. Из-за этого они теряли осторожность и совершали оплошности, благодаря которым службам Префектуры полиции было легче устанавливать за ними слежку. Лишь относительное благодушие новых властей объясняло тот факт, что главные возмутители спокойствия еще не брошены за решетку все как один.
В коридоре, где очутился Валантен, было грязно и темно. Облупившиеся стены были исписаны ругательствами. В полумраке темнели четыре двери, расположенные парами по обеим сторонам. Инспектор подошел к той, на которую ему указал хозяин заведения, и приник ухом к створке. Слышался гул голосов, но, кроме нескольких бессвязных слов, ему ничего не удалось разобрать.
Прекрасно понимая, что у него есть только одна попытка, Валантен решил сыграть на мнении о наивности и неопытности Люсьена Доверня, которое наверняка успело сложиться у членов тайного кружка. Из поэтов, как известно, редко получаются хорошие революционеры. Затаив дыхание, Валантен постучал в дверь, следуя схеме, которую Люсьен имел неосторожность записать на бумаге: три быстрых удара, два медленных.
Голоса за створкой немедленно смолкли. Проскрежетал по паркету отодвигаемый стул. Затем прозвучали неспешные шаги: кто-то направился к двери. Звякнула щеколда. Дверь открылась, и напротив Валантена качнулась масляная лампа, свет которой выхватил его лицо из полумрака.
– Входи, товарищ. Ты ничего не пропустил, мы только начали.
Одновременно с приглашением войти на плечо инспектора легла чья-то ладонь, заставив его переступить порог. Человек, державший в другой руке лампу, дружески улыбался. На вид ему не было и двадцати, а по небрежной одежде и прическе даже менее искушенный наблюдатель легко определил бы в нем студента из Латинского квартала.
Попав на свет из темного коридора, Валантен невольно прищурился, окидывая взглядом помещение. Он находился в салоне с ободранной мебелью. Единственное окно было задернуто темными шторами. Внимание полицейского переключилось на присутствовавших там людей. Их было около дюжины, все сидели за длинным столом, уставленным бутылками, стаканами, чернильницами с перьями, рядом с которыми лежали листы бумаги. Три коптящие лампы смутно высвечивали их лица, заостряя черты и прочерчивая глубокие тени.
– Подойди же, – подал голос молодой человек, одетый как денди, во главе стола, – дай тебя получше рассмотреть.
Валантен послушался. Ступив в пятно света от лампы, он и сам смог хорошо разглядеть лица и облачение присутствовавших. Там было трое рабочих в блузах, четверо буржуа в приличных костюмах, остальные – студенты, среди которых несколько носили униформу Политехнической школы.
Инспектор понял, что знает в лицо как минимум двоих. Первым оказался мэтр Антуан-Брут Грисселанж, адвокат, известный своими либеральными взглядами, – Валантен уже видел его накануне на похоронах сына депутата Доверня. Второго звали Этьен Араго. Этот драматург не без успеха руководил театром «Водевиль», но ему было далеко до славы старшего брата, Франсуа, – тот был знаменитым астрономом и физиком, членом Академии наук, а недавно, в сентябре, его избрали генеральным советником департамента Сена. Оба брата были убежденными республиканцами, и Валантен не удивился присутствию одного из них на подобном собрании.
Любопытно, что председательствовал здесь не кто-то из означенных парижских знаменитостей, а щегольски одетый молодой человек в рединготе из красной шерсти и в галстуке с золотой булавкой. У него было волевое лицо, орлиный нос и тонкие, аккуратно подстриженные каштановые усики. Сидя во главе стола, он рассеянно поглаживал пальцами рукоятку металлического колокольчика, стоявшего перед ним.
– Мы тебя не знаем, – бесстрастно произнес денди. – Как тебя зовут и какого сословия будешь?
Валантен поначалу хотел назваться фальшивым именем, но вовремя вспомнил, что уже опрометчиво открыл свою истинную личность Эваристу Галуа, когда заговорил с ним на выходе из кабака. Сейчас молодой математик отсутствовал в салоне, но нельзя было исключать, что они столкнутся здесь лицом к лицу, если расследование потребует от Валантена появиться и на других заседаниях этого подпольного кружка. Лучше всего было придерживаться полуправды.
– Меня зовут Валантен Верн, я писарь.
– Никто из присутствующих здесь не выносил на повестку дня обсуждение нового кандидата в члены нашего общества. Кто тебя к нам прислал?
– Я был другом Люсьена Доверня, – с притворной уверенностью заявил Валантен и, вспомнив, что у отца самоубийцы есть завод на Уазе, добавил: – Это он убедил меня покинуть родной Санлис, чтобы примкнуть к вам.
– Известен ли тебе главный из принципов, который ты должен безоговорочно разделять, чтобы претендовать на место в наших рядах?
– Люсьен долго беседовал со мной о республиканских идеалах, которые вы отстаиваете. Я разделяю их все с превеликим воодушевлением.
– Стало быть, ты открыто признаёшь, что народ, и только народ, есть единственный суверен и что первейший долг любого правительства – защищать его суверенитет деяниями и законами?
– Признаю всей душой и во всеуслышание.
Трое мужчин во главе стола обменялись одобрительными взглядами.
– Довернь мертв, – заметил, однако, адвокат Грисселанж, снова устремив взор на Валантена. – Какие у нас могут быть доказательства, что ты говоришь правду и не являешься шпионом?
– Как бы я попал сюда, если бы Довернь не рассказал мне о ваших собраниях? Мой бедный друг обещал, что в ближайшее время представит вам мою кандидатуру. Я решил, что в память о нем должен явиться сюда сам. Но если вы мне не доверяете, я готов немедленно удалиться.
Араго наклонился к председателю собрания, то же самое сделал Грисселанж. Троица обменялась шепотом несколькими словами. Затем денди в красном рединготе обратился к Валантену все тем же сдержанным тоном:
– Наш секретарь (он кивнул на Грисселанжа) справедливо напомнил, что правила общества предусматривают личное поручительство одного из действительных членов за каждого нового кандидата из соображений безопасности. В виду самоубийства нашего товарища, о котором мы все скорбим, ты остался без такового. Вместе с тем наш казначей (теперь он кивнул в сторону Араго) не менее справедливо заметил, что ты предъявил секретный пропуск и это не может не внушать доверия к твоим речам. В итоге мы решили все же вынести твою кандидатуру на голосование.
Валантен окинул взглядом дюжину лиц. Все смотрели на него.
– Господа, я приму любой ваш вердикт, – с торжественным видом произнес молодой инспектор. – И смею вас заверить, каков бы этот вердикт ни был, он не повлияет на твердость моих политических убеждений.
Повинуясь жесту председателя, тот же студент, который впустил Валантена в салон, встал, чтобы открыть дверь, и перекинулся парой слов с кем-то за порогом, прежде чем позвать Валантена. Вопреки ожиданиям инспектора, в коридоре его встретил не хозяин кабака, а незнакомый рыжеволосый верзила с лицом, усеянным веснушками. Инспектор покорно последовал за ним в комнату напротив салона. Там рыжий пододвинул в центр помещения табуретку и молча предложил ему сесть, затем повесил кенкет на гвоздь, скрестил руки на груди и прислонился спиной к стене.
– Как думаете, обсуждение надолго затянется? – поинтересовался Валантен просто для того, чтобы завязать разговор.
Но страж не потрудился ему ответить, лишь неопределенно хмыкнул себе под нос, достал из кармана гимбарду[37]37
Гимбарда – музыкальный инструмент, разновидность варгана.
[Закрыть], поднес ее к губам, и полились жалобные, заунывные звуки.
Однако безразличие его явно было напускным: Валантен скоро заметил, что рыжий то и дело настороженно на него посматривает и отворачивается всякий раз, когда их взгляды пересекаются.
Ожидание долго не продлилось. Минут через десять Валантена позвали обратно в салон. Все присутствующие встали, чтобы оповестить его о результатах обсуждения, и он с облегчением увидел, что большинство членов тайного общества ему приветливо улыбаются. Только адвокат Грисселанж хранил угрюмое выражение.
Председатель собрания, позвонив в колокольчик, заговорил торжественным тоном:
– Гражданин Верн, члены общества «Якобинское возрождение», собравшиеся нынче на очередное заседание, подавляющим большинством при одном голосе против постановили принять тебя в свои ряды. Добро пожаловать, теперь ты один из нас. Принимай поздравления от новых соратников и займи место среди нас за столом.
Последовала веселая кутерьма: Валантена дружески хлопали по плечам, пожимали руку, каждый спешил ему представиться. Таким образом выяснилось, что председатель, человек в красном рединготе, не кто иной, как Фове-Дюмениль, тот самый репортер, с которым, по словам Эвариста Галуа, молодой Довернь повздорил за несколько недель до самоубийства. О той размолвке Валантену необходимо было разузнать как можно больше, но действовать надо было с оглядкой и проявить терпение, чтобы не вызвать подозрений. Так легко стать членом тайного общества он даже не рассчитывал – это уже было большой удачей. Теперь требовалось время, чтобы разобраться, с кем он имеет дело – с безобидными идеалистами или с опасными экстремистами.
Дебаты по первому же пункту повестки дня дали ему некоторый намек на ответ. Ячейка «Якобинского возрождения» бурно обсуждала разнообразные способы воздействовать на общественное мнение, чтобы добиться смертного приговора для арестованных министров Карла Х, суд над которыми должен был состояться в палате пэров до конца года. Заседатели довольно быстро сошлись на том, что публичных выступлений и кампании в прессе будет недостаточно – необходимо поддерживать постоянное давление на правительство. С этой целью было решено подогревать волнения в простонародных кварталах и организовать по возможности ежедневные массовые манифестации под окнами Люксембургского дворца.
Покончив с первым пунктом, республиканцы уже собирались заслушать отчет казначея, когда на пороге снова появился рыжий верзила. На этот раз у него в руках был поднос с бутылками вина и закусками. Расставляя все это на столе, он задержался возле председателя, наклонился к нему и что-то зашептал на ухо. Фове-Дюмениль, слушая, все больше мрачнел, и это не предвещало ничего хорошего.
Наконец выпрямившись, рыжий официант метнул злобный взгляд в сторону Валантена, но тот даже не успел задуматься, что могло означать это проявление враждебности, потому что к нему обратился Фове-Дюмениль:
– Валантен Верн… Ты ведь так назвался, верно? Это твое имя?
– Воистину, у меня другого нет.
– И ты сказал, что был писарем в Санлисе?
У Валантена возникло дурное предчувствие, но он ограничился кивком. Другие члены общества, заинтригованные переменой в поведении председателя, заерзали на стульях. Вопросительные взгляды заметались от молодого инспектора к репортеру в красном рединготе и обратно.
– Представь себе, – продолжил Фове-Дюмениль спокойным звучным голосом, – Теодюль, – кивнул он на рыжего, – успел тебя хорошенько рассмотреть, пока мы обсуждали твою кандидатуру. Он уверен, что встречал тебя прежде, и рассказал кое-что любопытное о твоей персоне. По его словам, ты как две капли воды похож на того Валантена Верна, который месяца три назад заявился с проверкой в публичный дом, где его сестрица исполняет обязанности надзирательницы. Но тот Верн не имеет никакого отношения к бумагомарательству. Он служит инспектором во Втором бюро Первого отделения Префектуры полиции. Тебе есть что на это сказать? Или будем считать, что дело ясное как день?
Изворачиваться Валантен не стал. Одного взгляда на седельный пистолет, направленный Фове-Дюменилем ему в грудь, было достаточно, чтобы понять: любые его попытки опровергнуть услышанное заранее обречены на провал.
Глава 13. Между Сциллой и Харибдой
Валантен не сопротивлялся, когда самые ярые республиканцы бросились заламывать ему руки за спину. Он прочел в глазах Фове-Дюмениля, что тот выстрелит без колебаний при малейших признаках сопротивления с его стороны. В любом случае противников было слишком много, чтобы можно было вступить с ними в драку и сбежать. Лучше было пока покориться в надежде, что рано или поздно подвернется случай выпутаться из этой передряги.
Последовала потасовка: некоторые республиканцы, особо разгневанные известием о том, что в их ряды проник полицейский (в основном это были студенты), бросились на Валантена с кулаками, пока остальные связывали ему руки за спиной и затыкали рот кляпом из платка. Понадобился авторитет Фове-Дюмениля как официального лица, чтобы восстановить некоторый порядок.
– Прекратить шум! – рявкнул он. – Сюда сейчас все посетители кабака сбегутся! Лучше отведите этого шпика в погреб. Там мы сможем спокойно решить его судьбу.
Командного тона хватило, чтобы моментально умерить пыл самых разбушевавшихся подпольщиков. Двое членов «Якобинского возрождения» подхватили инспектора с двух сторон под мышки и увлекли прочь из салона. Затем вся группа под предводительством Фове-Дюмениля и Грисселанжа спустилась по крутой лестнице, которая обнаружилась за одной из дверей, выходивших в коридор. На площадке подвального этажа у нижних ступенек была еще одна дверь – массивная, из прочного дерева. За ней оказалось скромных размеров помещение, заставленное винными бочками. Пол здесь был земляной, стены заплесневели; не наблюдалось ни слухового оконца, ни вентиляционного отверстия.
Валантену в нос ударил запах сырой земли, от которого у него чуть не подогнулись ноги. Голова закружилась, к горлу подкатила тошнота. Этот плохо освещенный погреб больше напоминал склеп. Инспектору пришлось сделать над собой усилие, чтобы превозмочь внезапную слабость. В Префектуре полиции никто не знал о его намерении внедриться в кружок республиканцев. Накануне вечером он лишь написал короткий рапорт комиссару Фланшару, упомянув, что Люсьен Довернь принадлежал к тайному республиканскому обществу, которое устраивало сходки в кабаке «Три беззаботных коростеля». Возможно, это приведет полицейских к месту его исчезновения, но на скорую подмогу можно было не рассчитывать. В данный момент он мог полагаться только на собственные силы, чтобы отвратить собственную гибель и ускользнуть от противников, превратившихся в палачей. От осознания этого факта у Валантена по спине пробежал холодок. Связанный, окруженный полными решимости его казнить людьми в тесном помещении, где есть только один выход, инспектор не видел никаких шансов на спасение.
Он был в их безраздельной власти!
Державшие пленника под руки двое студентов заставили его усесться на колченогий стул с дырявым соломенным сиденьем. Они встали по обе стороны от него, и каждый положил ему ладонь на плечо. Фове-Дюмениль остановился напротив, за столом, заваленным ящиками и пустыми бутылками. Валантен заметил, что несколько республиканцев, в том числе Этьен Араго, воспользовались переносом собрания из одного помещения в другое, чтобы исчезнуть не попрощавшись. Вероятно, их не вдохновляла перспектива оказаться сопричастными тому, что должно было произойти дальше. И это Валантена отнюдь не ободрило.
– Уберите кляп, – велел репортер из «Трибуны». – Нам надо задать пару вопросов этому прихвостню властей, прежде чем мы решим, какого приговора он заслуживает.
– Вот уж не думал, что нахожусь перед трибуналом, – усмехнулся Валантен, когда у него изо рта вытащили скомканный платок. – Но если ваши республиканские идеалы включают подмену правосудия скорой расправой, тогда что ж…
– Вы явились сюда шпионить, – отрезал Грисселанж, – и потому заслуживаете участи, которая постигает предателей всюду и во все времена.
Валантен отметил для себя этот внезапный переход адвоката на «вы» и расценил его как дурной знак.
– Речь защиты, достойная обвинительного заключения, – иронично прокомментировал Валантен. – Вам бы прокурором заделаться, дорогой мэтр. Если позволите, я сам буду себя защищать на вашем судилище.
Грисселанж закусил губу, глаза его нехорошо блеснули. Валантен в разговоре с ним держался невозмутимо, но спокойствие это на самом деле было напускным. Инспектор понимал, что в такой критической ситуации ему нужно выиграть время, а рассчитывать тут можно лишь на собственный ум, чтобы дестабилизировать противников.
– Как полиция узнала о наших собраниях? – спросил Фове-Дюмениль. – И что вы надеялись разнюхать, проникнув в нашу организацию?
– «Без короля»… – произнес Валантен с легкой улыбкой. – Полагаю, вы ужасно гордились этой находкой. Не знаю, кому из вас в голову пришла эта идея – сложить меню кабака, чтобы получился тайный пароль, но на вашем месте я был бы более осмотрительным. Брать на вооружение приемы разгромленной армии католиков и роялистов из Вандеи, объявляя себя при этом последователями Дантона и Робеспьера, несколько неуместно, на мой взгляд.
Республиканцы возмущенно зашумели. Лишь их предводитель в красном рединготе не поддался на провокацию полицейского.
– Вы не ответили на мои вопросы, – холодно заметил он.
Валантен лихорадочно соображал, что делать дальше. В этой игре у него на руках остался всего один козырь, и молодой человек решил выложить его сейчас, больше не откладывая.
– Я понимаю, что мое появление среди вас стало предметом для обоснованного беспокойства. Ведь мне удалось предъявить вашему церберу секретный пропуск, которого он ждал, а затем постучать в дверь условным стуком. Без этого я не имел бы удовольствия взглянуть в глаза каждому из вас… и хорошенько рассмотреть ваши лица.
Последние слова вызвали волнение среди столпившихся в подвале членов «Якобинского возрождения», но Грисселанж утихомирил всех одним жестом, упреждающе вскинув руку:
– Если вы хотели нас всполошить, у вас это не получилось. От ваших замаскированных угроз нам ни жарко ни холодно. Смерть помогает забыть все что нужно: и лица, и имена.
– Убив меня, вы не узнаете, как я получил нужные сведения, чтобы сюда проникнуть, а главное – от кого.
– Уж не намекаете ли вы, что среди нас есть еще один предатель? – осведомился Фове-Дюмениль.
Валантен пожал плечами с притворно-любезным выражением лица.
– Это вы сказали, не я. И пусть термин «предатель» будет на вашей совести.
На этот раз подпольщики разразились восклицаниями и принялись перешептываться.
– Чушь! – заявил Грисселанж, обводя товарищей тяжелым взглядом. – Вы что, не видите, что этот негодяй намеренно пытается внести смятение в наши ряды? Он готов на все, чтобы спасти свою шкуру!
– Однако он прав, – сказал один из студентов в униформе Политехнической школы. – Он действительно знал наши тайные знаки. Это значит, что кто-то их ему выдал!
– Необязательно! – возразил адвокат. – После самоубийства Доверня полиция получила доступ к его вещам, а стало быть, и ко всем записям, которые могли нас скомпрометировать. Невозможно же принять меры предосторожности от всего на свете. Пора уже покончить с этим шпиком!
Валантен рискнул в последний раз:
– А кто вам сказал, что я пришел сюда один? Возможно, сейчас, пока я с вами говорю, полиция как раз блокирует все входы и выходы из «Трех беззаботных коростелей».
Адвоката это сильно озадачило, но Фове-Дюмениль отреагировал с присущим ему хладнокровием и ясностью ума:
– Это, по крайней мере, легко проверить. – Он сделал знак Теодюлю, рыжему официанту, последовавшему за ними в погреб. – Поднимись на улицу и осмотрись хорошенько. Если нас окружили, ты быстро это заметишь.
Несколько минут Валантену пришлось провести на стуле в гробовой тишине: ничто не нарушало враждебного молчания окруживших его республиканцев кроме оглушительного биения его собственного сердца, которое не желало войти в нормальный ритм, хотя он изо всех сил старался демонстрировать внешнее спокойствие. Инспектор окончательно осознал, что поступил в высшей степени неблагоразумно, явившись сюда в одиночку. И короткая передышка, которую ему удалось выиграть, лишь ненадолго откладывала момент расплаты за его оплошность.
Словно в подтверждение его страхам, открылась дверь и вошел Теодюль с вестью, успокоительной для соратников: на улице все тихо, ничего подозрительного, ни одного полицейского в поле зрения. Собравшиеся в погребе вздохнули с облегчением.
Адвокат Грисселанж с усмешкой ткнул пальцем в сторону инспектора Верна:
– Я же вам говорил! Мерзавец потешается над нами. Нужно немедленно ликвидировать этого шпиона!
Фове-Дюмениль жестом приказал Валантену встать со стула.
– Решение должно быть принято всеобщим голосованием, – произнес репортер ледяным тоном, который звучал куда опаснее, чем свирепое рычание Грисселанжа. – Пусть те, кто за немедленную ликвидацию, поднимут руку.
Члены «Якобинского возрождения» единодушно сделали то, что он сказал. Фове-Дюмениль медленно кивнул.
– Вопросов больше нет, все предельно ясно, – констатировал он. – Верните на место кляп и удавите шпиона гарротой. Ночью вынесем тело в бочке.
Двое студентов и рабочий бросились было приводить приговор в исполнение. Валантен, которому больше нечего было терять, напряг мускулы, чтобы оказать палачам последнее сопротивление, хотя понятно было, что он заведомо обречен на поражение. И тут раздался юный, но властный голос:
– Постойте, друзья! Республика воздает честь героям и мученикам, но осуждает убийц!
Все взгляды обратились ко входу в погреб: порог только что переступил Эварист Галуа. Валантену показалось, что за ним мелькнуло лицо Этьена Араго.
– Кто говорит об убийстве? – рявкнул Грисселанж. – Это ты, Галуа? В наши ряды проник шпик, чтобы всех сдать в руки полиции. Общество только что вынесло ему приговор, который не подлежит пересмотру. Этот человек заслуживает кары как предатель.
Математик сделал несколько шагов вперед, чтобы встать рядом с Валантеном. Вместо ответа адвокату он обратился к остальным членам общества, окинув их взглядом:
– Я заявляю, что его казнь противоречит нашим идеалам! Вы разве не понимаете, братья, что, хладнокровно убив безоружного человека, мы опустимся на уровень тех, с кем сами ведем борьбу? Мы сражаемся против произвола, мы хотим равенства и справедливости для всех в нашей стране. Можно ли достичь этой цели, совершая преступления?
– Казнь предателя – не преступление! – возразил Грисселанж.
– Предать – значит нарушить слово, данное соратникам. А насколько я понял, этот человек – простой инспектор полиции. Он выполняет приказы, полученные от вышестоящих. Поэтому повторяю: убить его сейчас, когда он в нашей власти, – преступление.
Республиканцы, похоже, начали колебаться под напором силы убеждения, звучавшей в словах юноши. Те самые студенты, которые только что были враждебнее других настроены к пленнику, закивали в знак одобрения речей их товарища.
Фове-Дюмениль, уловив перемену в настроениях, поспешил на это отреагировать, пока ситуация не вышла из-под его контроля:
– Мы тебя услышали, Галуа. Но что ты предлагаешь? Очевидно же, что, если мы отпустим этого человека, он сдаст всех нас с потрохами, полиция вычислит каждого и арестует. Власти будут счастливы обезглавить наше движение.
– Я всего лишь хочу сказать (математик развел руками, давая понять, что у него нет ответа на поставленный вопрос), что бесчестно пролитая кровь запятнает честь всякого, кто здесь присутствует, и дискредитирует наше общее дело.
В полумраке прозвучали несколько возгласов в его поддержку. Председатель жестом призвал всех соблюдать тишину. На его лице с тонкими усиками заиграла жестокая улыбка.
– Если я правильно понял, – сказал он, – вас не устраивает казнь. В таком случае я могу предложить другое решение. Солгав о том, что он разделяет наши идеалы, этот человек нанес всем нам серьезное оскорбление, и мы должны призвать его к ответу. Если он даст слово чести, что сохранит в тайне все увиденное и услышанное здесь, я готов сегодня отпустить его на свободу. Но завтра на рассвете назначаю ему встречу в чистом поле.
– Это означает дуэль? – нахмурился Галуа.
– Совершенно верно! – кивнул Фове-Дюмениль. – Вот что я предлагаю: чтобы внезапное исчезновение этого полицейского не всполошило его коллег, мы позволим ему уйти при условии, что он не донесет о нас своему начальству. Ты, Галуа, обязуешься глаз с него не спускать до завтрашнего утра, чтобы удостовериться, что он не нарушит слово. И ты же привезешь его завтра на место дуэли и будешь секундантом. Таким образом, никто из нас не совершит преступления! Твой протеже получит то же оружие, каким воспользуюсь я, и наши разногласия будут улажены по законам чести. Вас это устраивает? – взглянул он на инспектора.
Эварист Галуа наклонился к Валантену и шепнул ему на ухо:
– Соглашайтесь. Это ваш единственный шанс выйти отсюда живым.
