Текст книги "Переплетчик"

Автор книги: Эрик Делайе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Она улыбнулась, и он улыбнулся в ответ, и когда он передавал ей книгу, их руки на секунду соприкоснулись, и она подумала, что это электричество, разряд проскочил между ними, а он ничего не подумал, так как не знал, что такое электричество, но почувствовал, в общем, то же самое, хотя и не мог описать это правильным словом. «Я должна дать вам что-нибудь взамен». – «Не стоит, вы и так наградили меня своим присутствием». – «Но всё же, примите в знак моего расположения эту перчатку», – и она стянула бежевую ткань с правой руки, обнажив белую, в веснушках руку, и подала перчатку ему. Он принял её благоговейно и спросил: «Как же вы в одной перчатке?» – «Скажу, что порвала или испачкала, да никто и не заметит, что я потеряла перчатку, муж мой совершенно не обращает на меня внимания, по крайней мере, когда я не требую этого от него, а требую я весьма нечасто». Шарль улыбнулся, пряча перчатку в карман, а Анна стянула вторую – для симметрии, но ему не отдала, а спрятала где-то в складках пышного платья. Он открыл ей дверь, и она стала спускаться вниз по лестнице, и крикнула по дороге: «Жанна! – Служанка появилась, несколько растрёпанная и с отпечатком структуры дерева на левой щеке, так как она заснула, чего и следовало ожидать, уронив голову на кухонный стол. – Мы едем, – сказала Анна, – иди буди кучера или ищи его, если он за время ожидания куда-нибудь ушёл». Служанка исчезла за дверью, Анна пошла следом и обернулась к Шарлю.

«Я заеду к вам ещё раз, – сказала она, – мне кажется, мы не завершили наш разговор». – «Да, конечно». – «И я напомню о вас моему отцу». – «Да, мадам». Она подала ему руку, и он склонился над ней, задержав губы чуть дольше положенного. Кучер уже открыл дверь для Анны, Жанна стояла рядом в ожидании, и герцогиня, с трудом оторвав взгляд от переплётчика, исчезла в карете. Шарль провожал взглядом удаляющийся экипаж и думал о том, что эта женщина отличается от других. Другие предназначены лишь для того, чтобы после смерти снять с них кожу и использовать её для переплёта. Эту женщину он хотел живой и хотел – любить.

Глава 3
МЕЖДУ ПОРОХОМ И ПУЛЕЙ

Если для Шарля ситуация во многом была нейтральна – или даже в определённой степени благополучна, то Анна-Франсуаза попала в пренеприятнейшее положение. Шарль мог воспылать страстью к женщине, стоящей гораздо выше его на социальной лестнице, и, в общем, не пострадать от этого, поскольку сердце можно затолкать в самый угол, чувства не слишком трудно придавить разумом. Так или иначе он просто не мог себе позволить навещать Анну или навязываться её отцу – и тем более мужу. Анна же спокойно могла навещать переплётчика, а если возможность и желание сплетаются в единое целое, ничто уже не может остановить влюблённую женщину. Анна сознавала, что уже первый её визит на улицу Утраты вызвал бы справедливые подозрения у более внимательного мужа, что уж говорить о последующих, если таковые состоятся. Но Анна отгоняла подобные опасения прочь. Она хотела ещё раз увидеться с Шарлем, и ещё раз, и ещё, и так – пока не надоест. Никогда, никогда не надоест, говорила она себе.

А за спиной Анны-Франсуазы имели место некоторые события, способные нарушить её планы относительно переплётчика. Господин Дорнье, выходивший из кареты, чтобы направиться к герцогу с финансовым докладом, краем глаза заметил фиакр, остановившийся чуть поодаль, и человека, садившегося в упомянутый экипаж. Человек обернулся всего на несколько секунд, но идеальная зрительная память управляющего тут же включилась в работу и вычленила из тысяч хранящихся в её недрах лиц худое, наивное лицо юного переплётчика с улицы Утраты, специалиста по работе с человеческой кожей. В тридцатипятилетнем мужчине, покидавшем дворец, Дорнье узнал де Грези.

Последнее событие вызвало сразу несколько вопросов. Во-первых, что переплётчик делал во дворце? Во-вторых, знает ли он, что именно герцог стал заказчиком той самой, первой книги? И знает ли, чья кожа пошла на её переплёт? Вопросов было больше, чем ответов, и Дорнье вознамерился отправиться к переплётчику, чтобы узнать чуть больше и при необходимости припугнуть его: тайна должна оставаться тайной.

Но на следующий день у Дорнье возникли более срочные и важные дела, и потому он решил отложить визит в переплётную мастерскую ещё на день. Это спасло Анну-Франсуазу, целиком проведшую тот день у де Грези. Зато у Дорнье появилось некоторое время подумать о том, чем обосновать свой визит и как себя вести: он не сомневался, что переплётчик тоже его узнал, и теперь из таинственного незнакомца он, Дорнье, превратился во вполне земную и осязаемую фигуру. После некоторых раздумий он решил пойти само собой разумеющимся путём: посетить де Грези под собственным именем и быть максимально честным. Переплётчик и сам должен понимать всю щекотливость ситуации.

Впрочем, какую щекотливость, раздумывал Дорнье, минуло шестнадцать лет, всё поросло быльём, да и в самом деянии – изготовлении переплёта из кожи Альфонсы – нет ничего преступного, это же не убийство. Тем не менее хотелось бы, чтобы никакие досужие сплетни и слухи не беспокоили герцога, ведь у столь обеспеченного и заметного в обществе (причём славящегося определённой таинственностью и эксцентричностью нрава) человека наверняка есть враги, а они не преминут использовать в своих подлых целях любую, сколь угодно малую зацепку. Слух мог быть, например, следующим: де Грези переплёл книгу в кожу жены герцога, соответственно, герцог жену убил, а то и вовсе приказал снять с неё кожу заживо. Таким образом, стоило заткнуть даже самую крошечную щель в информационной стене, защищавшей де Жюсси от окружающего мира.

И потому утром следующего дня после визита Анны-Франсуазы в дверь де Грези снова постучали. Несмотря на то, что за эти годы Дорнье рекомендовал переплётчика некоторым своим знакомым, сам он с тех пор на улице Утраты не бывал и не знал, что Шарль владеет двумя домами с двумя независимыми входами. Увидев вывеску не над тем зданием, над которым она висела при первом заказе, управляющий предположил, что переплётчик переехал, – и постучал. Ему не повезло: Шарль в это время работал в мастерской и потому стука не слышал. Дверь была заперта, но Дорнье, обладатель ряда уникальных и нехарактерных для человека его положения навыков, извлёк набор отмычек и в считаные секунды оказался внутри. Кучеру было наказано ждать у дверей.

Здесь было чисто, аккуратно и как-то безжизненно. Дорнье заглянул на кухню, пронизанную пыльными солнечными лучами, посмотрел на аскетическую обстановку комнат на первом этаже, ради интереса выдвинул ящик в одном из комодов – и обнаружил, что тот пуст. Дом казался не более чем декорацией, призванной обмануть посетителя, правда, Дорнье не понимал зачем. Здесь крылась какая-то тайна, и проницательный управляющий чувствовал, что переплёты из человеческой кожи каким-то образом с этой тайной связаны.

Он поднялся наверх. Теоретически переплётчик должен был принимать в этом доме клиентов, и если приёмной комнаты не нашлось на первом этаже, логично было бы предположить, что она окажется за первой же дверью на втором. Дорнье не ошибся. Кабинет не был заперт, и управляющий узнал обстановку – де Грези оборудовал новый кабинет почти так же, как старый. Дорнье осмотрелся: книги на столе, на полках, даже на полу. Письменные принадлежности, гравюра с мужским портретом на стене (видимо, какой-то учёный). Какие-то эскизы, видимо, наброски узоров для нового переплёта. Дорнье сделал вывод, что стоит просто устроиться в кабинете и ждать появления де Грези: рано или поздно тот придёт, никуда не денется.

Дорнье выдвинул нижний ящик стола: по опыту он знал, что именно внизу скапливаются обычно наиболее интересные экспонаты, свидетельствующие о личной жизни их владельца. Но ящик оказался пустым. Управляющий укрепился в мысли, что переплётчик живёт где-то в другом месте, да и работает скорее всего не здесь, так как подобные мастера крайне редко разделяли в географическом плане место жительства и место работы.

Чтобы скоротать время, Дорнье стал листать первую попавшуюся книгу, лежащую на столе, – сборник пьес Ротру. [97]97
  Ротру, Жан (1609–1650) – французский драматург. Пика популярности достиг в 1640-е годы, был одним из известнейших драматургов страны, умер от тифа. «Венцеслав» (1647) – одна из самых известных его пьес.


[Закрыть]Он зачитался «Венцеславом» и, услышав снаружи шаги, едва успел подготовиться. Захлопнув книгу, Дорнье принял позу скучающего властелина, следя за дверью из-под полуопущенных век.

Открыв дверь, де Грези остановился как вкопанный. Он увидел человека в сером. Правда, теперь тот был не в сером, а в тёмно-коричневом, а в чёрных некогда волосах появилась благородная седина. «Добрый день, господин де Грези», – поздоровался управляющий. Де Грези попытался вспомнить, как зовут посетителя, ведь Анна-Франсуаза называла вчера его фамилию, но память переплётчика уступала памяти его собеседника, и вспомнить не удалось. «Добрый день, господин де…» – поздоровался он и выдержал некую напряжённую паузу после слова «де», давая собеседнику возможность представиться. «Просто Дорнье, без всякого „де“, – сказал тот и добавил затем язвительно: – Впрочем, как и у вас, не так ли?» Он ставил своей целью смутить Шарля, и ему это удалось, поскольку переплётчику крайне редко указывали на его видимое дворянство, никто не обращал на многострадальную приставку внимания, да и историю её происхождения толком никто не знал. «Так, – ответил де Грези, – но имеет ли это значение?» – «Нет, не имеет». – «А что имеет?» – «Вас, я смотрю, за язык тянуть не нужно». – «Не стоит». – «Тогда позвольте сразу перейти к нашему делу». – «У нас есть новое дело?» – «Это, как ни странно, всё то же, старое, дело». – «И что же мы не успели в нём завершить?» – «В том-то и дело, что всё завершили».

Шарль склонил голову к левому плечу, буравя Дорнье глазами. Страх его исчез, ушёл на задний план. Ему было страшно в первую очередь, что аукнулся вчерашний визит Анны-Франсуазы, но нет, оказалось, что дело касается книги шестнадцатилетней давности. От сердца отлегло.

Дорнье в свою очередь отметил, что Шарль собирался куда-то уходить. Он был одет не в домашнюю одежду, но в уличный костюм, на ногах у него были сапоги, а под мышкой он сжимал шляпу, которую теперь положил на стол между собой и Дорнье.

«Если мы всё завершили, тогда в чём же ваш вопрос?» – спросил Шарль. «Вы видели меня вчера в доме герцога де Жюсси, не так ли?» – «Да». – «Таким образом, то, что в течение шестнадцати лет было для вас тайной, теперь стало явным». – «Ну, не слишком явным, до этого момента я не знал даже вашего имени, и по-прежнему не знаю, кто и зачем заказал у меня ту книгу». – «Но вы догадываетесь». – «Безусловно, строю кое-какие предположения». – «Соблаговолите их озвучить, если вас не затруднит». – «Я полагаю, что автором того письма был сам герцог де Жюсси, а владелицей кожи – его почившая супруга». – «Вы правильно догадались, и потому я прошу вас догадаться ещё и о причине моего визита». – «Видимо, вы хотите удостовериться, что я буду и впредь хранить вашу тайну». – «Именно, господин де Грези». – «Я могу вас заверить, что у меня и в мыслях не было кому-либо об этом рассказывать, хотя бы потому, что огласка может привести ко мне нежелательную проверку со стороны цеха». – «Согласен, но мне всё-таки требовалось дополнительно означить этот момент». – «Что ж, вы сделали это».

Шарлю явно не терпелось уйти. Он притрагивался к шляпе, весь разговор казался ему бессмысленной тратой времени. «Я вас понял, господин Дорнье, – сказал Шарль, – насколько я понимаю, именно вы рекомендовали меня нескольким клиентам примерно в то же время, за что я вам весьма и весьма благодарен; я могу вам гарантировать, что ни одна крупица информации, ни одно слово, связанное с работой над той книгой и над книгами в переплётах из человеческой кожи, не выходило за пределы моего дома – и не выйдет впредь».

Дорнье кивнул и поднялся. «Что ж, – сказал он, – у меня нет оснований вам не доверять; засим мне, видимо, стоит откланяться». Напоследок он обвёл взглядом кабинет переплётчика, посмотрел на книги, на самого де Грези, на его шляпу – и в этот момент поймал взглядом что-то знакомое. Так бывает: проскакиваешь глазами по некоему натюрморту, понимаешь, что там есть интересный тебе предмет, но по возвращении никак не можешь его найти. Так и Дорнье снова посмотрел на шляпу переплётчика и не понял, что же промелькнуло перед его взглядом – шляпа как шляпа, ничего особенного, широкие поля, скромное серое перо, аккуратная коричневая лента, за которую заправлена перчатка… Стоп. Вот оно. Перчатка. Память Дорнье пробудилась и вернула управляющего примерно на три недели назад, когда Анна-Франсуаза в очередной раз навещала герцога де Жюсси и встретилась в одном из коридоров с Дорнье. Они раскланялись, перебросились несколькими словами, и Дорнье хорошо запомнил перчатки Анны-Франсуазы – как он запоминал всё и вся. Перед ним на полях шляпы простого парижского переплётчика лежала перчатка госпожи де Жюсси де Торрон, и находиться она там не должна была никоим образом.

«Где вы взяли эту перчатку?» – сразу спросил Дорнье. «Это имеет отношение к нашему делу?» Дорнье почувствовал, как переплётчик напрягся. «Да, имеет, и самое непосредственное». – «Её подарила мне одна дама». – «Что за дама?» – «Мне кажется, вы несколько забываетесь, сударь; я дал вам исчерпывающие ответы на предыдущие ваши вопросы, поскольку оные имели резон; в данном же случае я не вижу ни малейшего повода удовлетворять ваше праздное любопытство». – «Моё любопытство вовсе не праздно, поскольку мне эта перчатка прекрасно знакома». – «Возможно, вы ошибаетесь, мало ли одинаковых женских перчаток в Париже». – «Одинаковых много, но эта пара – только одна, и я вряд ли ошибаюсь». – «И кому, по вашему мнению, она принадлежит?» – «Герцогине Анне-Франсуазе де Жюсси де Торрон».

Переплётчик стушевался: Дорнье это прекрасно видел. Интуиция не подвела управляющего. «Что вы на это скажете? – спросил он. – Вы же знаете, что я обладаю достаточной властью, чтобы лишить вас профессии или даже отправить на плаху при необходимости; не лучше ли разговаривать со мной откровенно?» – «Да, – ответил Шарль, – это её перчатка». – «Откуда вы её взяли?» – «Она сама мне подарила». – «Это похоже на неё, но мы с вами гораздо старше и, соответственно рассудительнее, и потому можем принять кое-какие ответственные решения. В частности, я не думаю, что вам стоит носить эту перчатку открыто, поскольку подобное поведение может вызвать досужие слухи; я подозреваю, что герцогиня Анна посещала вас, и поверьте, за людьми, подобными ей по происхождению, ведётся тщательная слежка. А если один знает об этом визите, то знает и другой. И слава богу, если она просто заказывала у вас книгу – это не вызовет никаких сплетен, но вот ваше появление на улице с её перчаткой на шляпе – уже повод для беспокойства. Поверьте, недоброжелатели собирают грязь по комочкам – а в итоге получается ком. Надеюсь, вы поняли мою мысль?»

«Да, конечно, – Шарль потупил глаза, – вы правы, господин Дорнье». Он взял шляпу и отцепил перчатку. «Вот так-то лучше. Вы можете хранить её у себя дома – но никак не демонстрировать на улице. Полагаю и надеюсь, что на этом мы исчерпали все возможные темы для диалога». – «Видимо, да». – «Тогда позвольте мне откланяться». – «Конечно, господин Дорнье».

Де Грези проводил Дорнье до дверей. На прощание тот многозначительно посмотрел на переплётчика; в этом взгляде не было упрёка или угрозы, но что-то в нём таилось такое странное, неприятное, опасное, и де Грези отвёл глаза. Разговор почти не оставил следа в сознании переплётчика. Большую часть сказанного гостем он понимал и без того. Поэтому примерно через десять минут после отъезда Дорнье де Грези вышел из дому и отправился на рынок за некоторыми составляющими для дубильного раствора. Так или иначе сделать он ничего не мог, оставалось только ждать. Только по дороге к рыночной площади он осознал, что дверь была заперта, а Дорнье встретил его в кабинете, каким-то образом туда пробравшись. Впрочем, чёрт с ним, подумал де Грези, может, я и в самом деле забыл закрыть дверь на замок.

Совсем иначе чувствовала себя Анна-Франсуаза. Этой ночью муж решил уделить ей внимание, но она не сумела отдаться ему как раньше – целиком, без посторонних мыслей, пытаясь получить удовольствие от его средней искусности ласк. Анна думала о де Грези, и муж, вероятно, почувствовал её нежелание, так как быстро закончил дело и удалился в свою спальню (он спал отдельно от жены в случаях, когда его сексуальные потуги терпели фиаско). Утром Анна приняла решение снова ехать к переплётчику. Она не могла больше терпеть.

Поездка была схожа с позавчерашней: тот же кучер, та же служанка Жанна, такой же надуманный предлог (на этот раз – посещение парфюмерной лавки). Чтобы на всякий случай избавиться от дополнительного соглядатая, Анна-Франсуаза со служанкой покинули карету неподалёку от улочки, где содержали свои лавки парижские парфюмеры, кучеру было велено ждать, покуда дамы не вернутся. Анна за первым же углом остановила наёмный фиакр, на котором и отправилась на улицу Утраты. Жанна понимала, что с госпожой следует дружить, следует втереться ей в доверие – тогда и тебе порой что-нибудь будет перепадать. Поэтому она заверила герцогиню, что забудет и маршрут, и конечную цель их поездки, и будет впредь совершенно уверена в том, что всё время они вдвоём провели среди парфюмерных богатств. К слову, Анна-Франсуаза снова не могла толком сформулировать цель своей поездки. Увидеть Шарля? Может, соблазнить его? Может, просто постоять под его окнами? Анализируя своё внезапное чувство, Анна удивлялась. Шарль не был красив, хотя его черты отличались определённым благородством, какое может возникнуть у ребёнка аристократа и простолюдинки (или наоборот). Анне он определённо казался эрудированным, но об уме переплётчика судить она не могла, несмотря на шестичасовой разговор. Ум – это умение правильно применять эрудицию, говаривал де Ври, Анна же не могла представить себе, как Шарль применяет те многочисленные знания, которые он почерпнул в переплетённых и, соответственно, прочтённых книгах. И хотя загадочность была одним из основных факторов мужской привлекательности де Грези, Анна чувствовала, что, даже разгадав этого мужчину до конца, она всё равно к нему не охладеет. И Анна поехала к нему – наугад, в надежде застать его дома.

Он был там, но опять же в своей мастерской, в основном доме. И если Дорнье, не дождавшись ответа, позволил себе войти без спросу, то Анна-Франсуаза не владела искусством отпирания запертых дверей, да и при умении не воспользовалась бы такой возможностью из уважения. Или, если уж называть вещи своими именами, – из любви.

Она постучала, потом ещё раз. Жанна стояла за спиной Анны-Франсуазы. Шарль в этот момент теснил довольно простой узор, но оторваться никак не мог, поскольку холодное тиснение требовало достаточно длительного и неотрывного приложения сил. Собственно, слышать стук он тоже не мог – но что-то вдруг дёрнулось у него внутри, что-то укололо в сердце, и переплётчик понял: она здесь. И впервые в жизни он сделал странную, страшную даже вещь – бросил работу ради чего-то другого. Он отпустил штамп, оставив незаконченный блинт, причём не просто незаконченный, а требующий переделки, и пошёл наверх, чтобы перейти в дом-приёмную. От Шарля пахло, и он боялся, что запах отпугнёт прекрасную даму, но что было делать, не кричать же ей из-за двери: подождите, я быстро вымоюсь и тут же к вам выйду. Когда он миновал переход, в дверь уже никто не стучал, видимо, посетитель устал и решил, что хозяина нет дома. Но Шарль всё-таки продолжал ощущать покалывание, и сердце говорило ему: отвори.

Он подошёл к двери и открыл. На пороге и в самом деле стоял Анна-Франсуаза. Она смотрела на него своими зелёными глазами и чуть-чуть улыбалась. «Это вы», – сказал он. «Это я». – «А где ваша карета?» – «Я наняла фиакр». – «Как же вы вернётесь?» – «Найму другой». – «Да, конечно, я не подумал», – он улыбнулся. «Вы позволите войти?» – «Да, конечно».

«Жанна, тебе не следует идти со мной, – обратилась она к служанке, – возьми, хорошо проведи время, только осторожно», – и она насыпала монет в подставленную горсть. Для Жанны эта сумма составляла примерно двухмесячное жалование. «Не стоит опасаться, – добавил переплётчик, – здесь неопасный район, ремесленный, здесь правят гильдии, а их законы строже государственных». – «Вот видишь», – сказала Анна-Франсуаза, и Жанна пошла прочь, на ходу пересчитывая деньги.

Шарль отступил в сторону, впуская девушку. Она прошла мимо него, а потом обернулась, глядя, как он закрывает дверь. Он посмотрел на Анну, и, хотя всё было понятно без слов, спросил: «Вы по-прежнему хотите заказать у меня книгу?» – «Да», – ответила она. «Вы решили, о чём будет эта книга?» – «О чём-нибудь высоком, например, о любви или о смерти». – «Так о любви или о смерти?» – «Лучше, чтобы и о том, и о том». – «Подобно „Ромео и Джульетте“ Артура Брока [98]98
  Брок (или Брук), Артур (ум. 1563) – английский писатель и поэт, автор поэмы «Трагическое сказание о Ромеусе и Джульетте» (1562), на которой основана знаменитая трагедия Шекспира. Стоит отметить, что Брок не сам придумал сюжет, а позаимствовал его из более ранней новеллы итальянского писателя Маттео Банделло.


[Закрыть]?» – «Кого?» – «Артура Брока, он был английским поэтом». – «Мне казалось, что это пьеса, и принадлежит она перу Уильяма Шекспира». – «Нет, Шекспир просто воспользовался чужой идеей; это поэма Артура Брока, на французский язык её перевёл Пьер Боэстюо [99]99
  Боэстюо, Пьер (1517–1566) – французский писатель и переводчик. Выполненный им перевод истории Ромео и Джульетты на французский столь волен, что до сих пор неизвестно, пользовался он в качестве первоисточника поэмой Брука или новеллой Банделло.


[Закрыть]». – «Я читала его сказки». – «Он гораздо больше переводил, чем писал». – «У вас есть эта книга?» – «Нет, но я могу её достать, издание 1559 года». – «Достаньте». – «Это звучит как приказ». – «Тем не менее это мольба». – «Я достану», – сказал Шарль, и она шагнула к нему.

«Кажется, мы сказали много лишнего», – добавила Анна-Франсуаза. Шарль почувствовал скованность в чреслах: он не ждал, что герцогиня вот так возьмёт с места в карьер, плюс ко всему его сексуальный опыт был чрезвычайно скромен, и он не очень понимал, как теперь стоит поступить. Впрочем, инстинкт подсказывал Шарлю, что нужно переступить запретную черту и поцеловать стоящую перед ним женщину – неумело, неуклюже, как выйдет, потому что она всё ему простит, влюблённая женщина крайне редко видит недостатки в человеке, которого любит, она слепа, подобно Фемиде. Так получилось, что шаги навстречу друг другу они сделали одновременно, и когда он почувствовал её язык у себя во рту, он внезапно понял, как и что следует делать, точно Эрос вселился в него, и он целовал её, будто заправский любовник, Зевс, оприходовавший между делом тысячи прекрасных смертных, и она млела в его объятиях, прямо здесь, посреди пустого коридора, перед лестницей на второй этаж.

«Где твоя спальня?» – спросила она, и он ответил: «Наверху слева, но я сейчас очень грязный, я сразу после работы, я пропах необработанной кожей, дубильными смесями и прочей гадостью», но она, смеясь и увлекая его наверх, прошептала: «Человеческой кожей?» – чем серьёзно его смутила. «Нет, – ответил он, – обычной, телячьей». – «Ничего, телячья – тоже хорошо». В этот момент Шарль понял, что ей действительно нравится его запах, эта тяжёлая вонь, к которой он, постоянно бывая в мастерской, давно привык, а вот клиенты не выносили, и потому он тщательно мылся в «приёмные» дни, особенно перед назначенными заранее встречами, но теперь его запах кому-то нравился, и удивление Шарля смешивалось с восторгом. Она утыкалась носом в его шею, пока они шли к комнате, и Шарль был на самом верху блаженства.

Спальня переплётчика была обставлена весьма скромно – небольшая кровать да два шкафа, один с одеждой и один с книгами. Анна-Франсуаза толкнула его, и он упал на перину, пропахшую его кожей и потом, а она стала вынимать из платья булавки, сдирая широкую юбку, затем – нижнюю юбку, задирая последнюю, вторую нижнюю юбку и забираясь на него сверху, одновременно пытаясь содрать с него штаны. Это было исступление, порыв, ураган, воплощённое вожделение.

Шарль представить себе не мог, насколько его чудовищный, животный запах, проникнутый шлейфом гнили, возбуждает юную герцогиню. Анне хотелось слизывать с кожи Шарля смесь его пота и грязи, хотелось скользить пальцами по его телу, и когда она, наконец, извлекла его член наружу, она тут же взяла его в рот, изогнувшись, точно обезьяна, и Шарль ощутил, что он находится на вершине блаженства.

Здесь, дорогой читатель, я позволю себе отойти немного в сторону, поскольку дальнейшие события легко себе представить, а что легко представить – то не стоит и детального описания. Они были настолько полны друг другом, настолько гармоничны, что не замечали ни течения времени, ни колебаний пространства, они сочетались, точно детали тщательно выделанной головоломки, и расплести их цепкий клубок не смог бы ни один криптолог.

Но была у этой безумной связи и другая сторона. Шарль, именно Шарль, а вовсе не Анна-Франсуаза оказался между порохом и пулей, между Сциллой и Харибдой, между огнём и полымем. Шарль оказался зависим. Она могла приезжать к нему, могла играть с ним, а он не мог ничего, потому что он был никто, песчинка в огромном городе. Но в тот, самый первый, день Шарль об этом не думал, потому что у него была его Анна-Франсуаза. Только его, ничья более.