Текст книги "Переплетчик"

Автор книги: Эрик Делайе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Глава 9
ДРУГАЯ ЖИЗНЬ

Свадьба состоялась в ноябре. Людовик не присутствовал, поскольку был занят государственными делами, но вновь, как и на день рождения, прислал молодожёнам богатые подарки. Анне-Франсуазе понравилась церемония, какое-то не открытое до сих пор изящество проснулось в ней, когда она шла к алтарю в пышном свадебном наряде. Она точно почувствовала собственное величие, женственность, красоту, которую следовало нести с гордо поднятой головой. Она могла бы стать королевой, если бы захотела, – никакой Людовик не устоял бы перед этой девушкой, когда бы его случайный взгляд упал на её лицо и фигуру. Герцог де Торрон терялся на фоне Анны-Франсуазы, хотя был изящен и красиво одет. На него смотрели в какой-то мере как на её придаток, дополнительный аксессуар, который она зачем-то прихватила с собой к алтарю, будучи вполне самодостаточной и без мужчины. Но без мужчины к алтарю всё-таки не ходят.

К моменту свадьбы Анна-Франсуаза полностью переломила себя. Она воспринимала бракосочетание как нечто совершенно естественное, само собой разумеющееся. Странные сны больше ей не снились, и она начала забывать лицо человека, дававшего ей не очень важные книги и забравшего самую главную.

Как Анна-Франсуаза стала относиться к своему мужу, узнав его ближе? В общем, хорошо. Де Торрон оказался очень спокойным. У него были странные увлечения, которым он уделял гораздо больше времени и внимания, нежели молодой жене. Нельзя сказать, что он любил её, поскольку влюбиться за столь краткий срок в малознакомого человека совершенно невозможно, но он относился к ней хорошо, супружеский долг выполнял аккуратно, регулярно и без изысков. Иная женщина могла бы только мечтать о таком муже, но Анне-Франсуазе всё-таки хотелось чего-то большего. Он был приятен, не противен и тем самым чужд дочери де Жюсси, поскольку в де Торроне отсутствовала искра безумия, самодурства, риска. Если бы он бил Анну или заставлял её принимать участие в оргиях, она нашла бы себя в сопротивлении его произволу. Если бы он рвался на войну (конфликтов в Европе всегда хватало), она отдавала бы должное его смелости и встречала бы как победителя, если бы он был жалким, уродливым или глупым, она бы получала удовольствие, обманывая его. Но де Торрон был надёжным, спокойным и – совершенно никаким.

Самое неприятное, что нейтральность де Торрона в отношении почти всех окружающих его вещей и людей не давала Анне-Франсуазе никакой почвы для движения. Она не рвалась на сторону, не ввязывалась в неприятности, не любила мужа без памяти и ни в чём толком не нуждалась. Сплошные «не». Забеременеть ей тоже никак не удавалось, хотя Жарне, продолжавший посещать девушку в качестве личного врача, утверждал, что всё в порядке, и дело лишь за де Торроном, которому стоит продолжать попытки. Анна опасалась, что Арсени в тот памятный день всё-таки повредил её внутренние органы, но Жарне категорически отметал этот вариант. У многих пар не сразу получается, говорил он, успокаивая и Анну, и герцога де Жюсси. Де Торрону, казалось, вся эта суета с наследником была совершенно безразлична: он молча продолжал делать своё дело – с должной регулярностью.

В какой-то момент Анна стала понимать, что, делая выбор, отец склонился не столько к наиболее выгодному, сколько к «центральному» варианту. Де Лье был слабее её, де Жан-Жако – сильнее, а де Торрон – равен. Только её сила заключалась в действии, а его – в бездействии.

Любимым его занятием было изучение коллекции монет. Монеты он собирал без разбору, самые разные, от денариев [86]86
  Денарий – римская серебряная монета времён Республики и первых двух веков Империи.


[Закрыть]и антонинианов [87]87
  Антониниан – римская серебряная (впоследствии медная) монета, чеканка которой началась в 214 или 215 году по приказу императора Каракаллы.


[Закрыть]Римской империи до современных английских лорелей [88]88
  Лорель – английская золотая монета в 20 шиллингов, в 1619 году заменившая в обращении соверен.


[Закрыть]и крон. Каждая монета укладывалась в отдельный бархатный конвертик, каждая тщательно подписывалась, коллекцию герцог каталогизировал и регулярно изучал. Если де Торрон был чем-то недоволен, будь то финансовые проблемы или ссора с управляющим, он обыкновенно шёл в свои покои и углублялся в нумизматику. Отдельная комната, прилегающая к личной спальне де Торрона (которую он перестал использовать с появлением супруги – они перебрались в общую спальню), представляла большой мюнцкабинет [89]89
  Мюнцкабинет – систематизированное хранилище для монет (медалей, значков). Чаще всего под мюнцкабинетом понимается отдельный предмет мебели с множеством ячеек или ящичков, но в этой роли может выступать также целая комната или несколько комнат.


[Закрыть], уставленный специализированными шкафами и ящиками. Там герцог скрывался от внешних раздражителей, и это не нравилось Анне-Франсуазе, у которой подобного убежища не было.

У Анны так и не появилось новой служанки-подруги, способной заменить Джованну. Одевали её, ухаживали за ней многочисленные девушки, но ни одна из них не приближалась к госпоже настолько, чтобы удостоиться обладания тайнами последней. В городских поездках Анну сопровождал слуга по имени Луи – среднего возраста, рассудительный и одновременно болтливый, знающий всё и вся и любивший посплетничать. Анну Луи немного раздражал, поскольку она не считала, что мужчина имеет право вести себя подобно базарной бабе, но по части выполнения всяких мелких поручений Луи не было равных, и Анна терпела его – примерно так же, как терпела своего мужа, без ненависти, без любви – с равнодушием в сердце и глазах.

Ещё одним предметом не то чтобы разногласий, но определённого раздела между Анной и де Торроном были книги. Герцог их не любил, библиотеку дома не держал и не понимал, какой интерес можно найти в сплетениях букв и предложений. Анна-Франсуаза отвечала ему: а какой интерес можно найти в железных кружочках, на которых и написано-то непонятно что? Де Торрон тушевался и говорил: каждому своё. Впрочем, отсутствие книг позволило Анне создать свой собственный досуг, не зависящий от мужа – она начала формировать библиотеку. По её требованию одну из комнат выделили под книжные шкафы, два были куплены уже готовыми, а остальные заказаны у мебельщика под интерьер. Первым делом Анна-Франсуаза заполнила один из шкафов рыцарскими романами: они напоминали ей о детстве. Затем в шкафах появились различные научные издания, книги по химии, физике и математике. Наличию последних де Торрон страшно удивлялся; он знал, что его супруга – весьма образованная девушка, но что она разбирается в точных науках, поразило его до глубины души. Иногда он задавал ей вопросы, в которых сам не мог разобраться, в частности, связанные с расчётом стоимости различных монет. Он нередко сбивался в курсах и просил жену проверить те или иные действия – и она проверяла, и находила иногда ошибки, и это сближало их гораздо больше, чем часы, проведенные в одной постели.

Со временем Анна-Франсуаза приобрела привычку выезжать из дворца на дальние прогулки – и по собственным полям герцога, и по владениям других аристократов. Её не смущало нарушение территориальных границ, она просто хотела оторваться от замкнутой жизни в новом дворце. Раньше затворничество полностью устраивало её, поскольку жизнь внутри отцовской резиденции кипела так, что Анне хватало за глаза. Атмосфера же полного спокойствия, размеренности вгоняла её в уныние.

Анна нередко посещала отца. Они сблизились гораздо больше, чем когда Анна жила с ним. Они нашли общие темы для бесед, Анна, как никогда, остро чувствовала ум отца, его жестокую расчётливость во всём, подкреплённую высочайшей эрудицией. Однажды, в каком-то помешательстве, она рассказала отцу о том, что, будучи девочкой, сделала копию с ключа от его кабинета и забралась внутрь, и рассматривала книги, хранящиеся там – как нормальные, так и порнографического характера. Герцог усмехнулся и сказал: «Я знаю, я всегда знал; ты думаешь, я не догадаюсь, если кто-либо без моего ведома заберётся в мой кабинет и станет копаться в моих вещах? – конечно, я знаю». – «Тогда почему ты не остановил меня?» – «Это была твоя детская игра». – «Ничего себе детская!» – «Детская. Ты читала то, что я разрешил тебе читать». – «Ты разрешил мне читать книги с этими фантазиями?» – «Да, разрешил». – Она покачала головой. «Зачем?» – «Потому что я тебя слишком хорошо знаю: ты бы так или иначе прорвалась в мой кабинет, так или иначе нашла бы способ достать подобные книги, не найди ты их там; я подбросил тебе самые невинные – которые учат, а не калечат». Анна смешалась. Она не знала, что сказать. «Ты не раз глупо рисковала своей жизнью, ты всегда жила вопреки, и я не хотел мешать тебе, потому что нельзя идти против своей натуры; я – жестокий человек, но я сумел усмирить свою жестокость, я был дураком, но я заставил себя поумнеть; ты молода, но при этом на собственной шкуре почувствовала тяготы жизни – а ведь при твоём положении никаких тягот быть не должно, не так ли? – я хотел, чтобы ты стала сильной, и ты стала такой». – «Ты мог лишиться меня». – «Да, но я предпочёл рискнуть».

«А та книга?» – спросила она. «Какая?» – «В переплёте из человеческой кожи, это же мамина кожа, так?» – «Да, это её кожа, ты догадалась верно; я тоже не стал её прятать; ты могла не заинтересоваться ей, могла не заметить; я оставил тебе шанс понять, каким на самом деле всегда был и является твой отец».

С этой минуты отношение Анны-Франсуазы к отцу изменилось. Она чувствовала тягу к нему с первого дня жизни в доме де Торрона – она по-настоящему скучала по отцу, хотела услышать его голос, посоветоваться с ним, поговорить. Но теперь она поняла, как много потеряла на самом деле. Стоило больше внимания уделять старику, когда они жили в одном доме… или нет? Может, это сейчас приобрело актуальность, а тогда подобная мысль справедливо миновала юную голову Анны? Анна терялась – но в любом случае пообещала себе чаще навещать герцога. Всё-таки он, как ни крути, старел, а она оставалась единственным родным ему человеком. «Зачем ты сделал эту книгу?» – спросила она. «Это память о матери, её часть, которая всегда с нами».

Мать всегда была для Анны женщиной на портрете, пустым местом, легендой. «Память имеет смысл хранить, если есть что вспоминать. Можно мне посмотреть на книгу?» – «Да, можно». – Герцог достал книгу из стола и подал Анне. «Это её кожа», – сказала она. «Да». – «Это родинки?» – «Да». – «Какой она была? Расскажи мне – но не все эти „доброй“, „красивой“ и прочее, что ты говорил раньше, а серьёзно, как взрослому человеку».

«Она была точно как ты – взбалмошной, рисковой, совершенно ничего и никого не стеснялась и не боялась; когда я женился на ней, она уже не была девственницей, у неё были любовники, и она изменяла мне, – как, я уверен, ты будешь изменять своему мужу». – «Ты так спокойно об этом говоришь». – «Я понял всё это уже после её смерти. Но всё равно. И ещё после её смерти я понял, что всё-таки любил её». – «Мы всё понимаем о любви только после того, как она становится невозможной». – «Да». – «Значит, я кое-что уже поняла». – «И поэтому ты тут». – «Да, поэтому».

Он встал, подошёл и поцеловал её в лоб. «Мы живы, – сказал он, – и это главное, а к де Торрону ты привыкнешь, как твоя мать привыкла ко мне».

С де Торроном тем не менее Анна совершенно не сближалась. Он продолжал оставаться для неё предметом мебели, обстановки, обихода. Анна понимала, что нужно завести компаньонку, но оттягивала этот момент. В любой другой девушке она стала бы искать черты Джованны – и несомненно разочаровалась бы, не находя их.

Во всех поездках Анну-Франсуазу сопровождал Луи. Ещё учитель де Ври говорил некогда Анне: каждый человек по-своему ценен. Рыбак расскажет тебе об устройстве сетей, кузнец – о работе мехов, сапожник – о выделке кожи. Никогда не пренебрегай этими сведениями, впитывай их в себя – и в высшем свете, ни один представитель которого никогда не работал руками, ты приобретёшь славу женщины умной, всесторонне образованной, вокруг тебя будут собираться кружки на приёмах, и твоего слова будут ждать как манны небесной. Поэтому Анна всегда старалась слушать всех и разговаривать со всеми. Луи был потомственным слугой: его отец и дед служили де Торронам, и это казалось Анне очень скучным. Но у слуги обнаружилось интересное хобби – охота на бабочек, которым он в какой-то мере заразил новоиспечённую супругу господина. У Луи обнаружилась небольшая библиотека, посвящённая в основном трудам о насекомых и растениях. Среди них Анна обнаружила некоторые, ей совершенно не известные – никто из её учителей о них не упоминал. В частности, Анна с интересом листала работы Яна Сваммердама [90]90
  Сваммердам, Ян (1637–1680) – голландский биолог и натуралист. Одним из первых описал метаморфозы насекомых и предложил свою классификацию последних.


[Закрыть]по анатомии насекомых (до того Анна толком не знала, что у последних вообще есть какая-либо анатомия), потом научилась классифицировать их по особенностям метаморфоза, и беседы с Луи стали значительно интереснее. В какой-то мере слуга дополнил своими знаниями её образование, стал самозваным учителем.

Правда, Луи был довольно ограничен, и за исключением зачаточной энтомологии, толком ни в чём не разбирался, кроме того, как служить. Последнее знание было Анне-Франсуазе совершенно не нужно.

Она нередко выезжала в город. По дороге она или просила Луи немного помолчать, или, наоборот, живо обсуждала с ним строение внутренних органов шелковичного червя по Мальпиги [91]91
  Мальпиги, Марчелло (1628–1694) – итальянский врач и биолог. Будучи весьма разносторонним человеком, опубликовал множество работ по самым разным разделам биологии и анатомии.


[Закрыть](эти исследования только-только были опубликованы в Англии). Луи, как оказалось, практически не знал города, да и вообще пределы владений де Торрона покидал крайне редко. Впрочем, он и не интересовался окружающим миром. Для него улицы и дома были лишь тенью великих миссий – служения господину и охоты на насекомых.

Любимейшим местом Анны-Франсуазы стал, как ни странно, собор Парижской Богоматери – притом что она вовсе не была набожна. Собор постепенно ветшал, и ходили слухи, что Людовик в ближайшее время должен отдать приказ о реконструкции, просто никак не могут найти подходящего архитектора для такой важной миссии. Анна любила стоять в каком-либо незаметном углу огромного сооружения и смотреть на лучи света, проникающие сквозь витражи в верхних ярусах. Однажды де Ври с разрешения де Жюсси возил Анну-Франсуазу в Орлеан для изучения собора Сен-Круа. В те годы как раз возводилась его титаническая южная часть, и Анна своими глазами видела, как на огромную высоту поднимаются невероятных размеров и тяжести каменные блоки. Таким образом де Ври наглядно демонстрировал Анне принципы механики. Нотр-Дам де Пари в свою очередь был вовсе не гигантской стройкой, но учебником иных, тонких материй, как Библия, запечатанная в камне.

К слову, именно здесь, в соборе, Анна впервые осознала, что она не читала Библию. Книгу, которая становилась первой для всех её сверстников, которая вела по жизни богатых и бедных, сильных и слабых, мужчин и женщин; книгу, на которой строилась львиная доля отношений в обществе, без которой многие не могли ступить и шагу – Анна никогда не открывала её. В доме герцога де Жюсси Библии не было.

«Почему у тебя нет Библии?» – спросила она отца при следующей встрече. «Потому что она мне неинтересна». – «А как же Бог?» – «Бога нет». – «Как ты можешь так говорить?» – «Так говорят многие, просто не все – вслух». – «Неужели ты никогда не открывал её?» – «Я – открывал, и даже читал, и даже знаю многие главы наизусть». – «Но почему?..» – «Потому что меня растили крайне религиозным ребёнком, но я вырос и сделал свой собственный выбор; я не нуждаюсь в одобрении Церкви». – «Ты встречался с Папой?» – «Да, я встречался с ним много лет назад, ещё до твоего рождения, это был Александр VII [92]92
  Александр VII (1599–1667) – в миру Фабио Киджи, Папа Римский с 7 апреля 1655 года по 22 мая 1667 года. Мало занимался вопросами Церкви, зато очень любил архитектуру. Именно он нанял Бернини для возведения колоннады на площади Святого Петра в Риме.


[Закрыть]; он не любил Францию, и Франция не любила его; в период его папства король посылал в Рим одно посольство за другим, но Александр любые попытки сблизиться отвергал, я был в составе одного из посольств». – «И какой он, Папа?» – «Я не знаю, какой он теперь, хотя, судя по бесконечному конфликту с двором Людовика, Иннокентий [93]93
  Иннокентий XI (1611–1689) – Бенедетто Одескальки, Папа Римский с 21 сентября 1676 года по 12 августа 1689 года. В период его папства конфликт Рима с Францией достиг максимального накала.


[Закрыть]несильно отличается от Александра; Александр, по крайней мере, не то чтобы шёл на уступки, но не сопротивлялся уже произошедшему, Иннокентий же презирает Людовика в открытую, не стесняясь говорить об этом публично; Людовик уже доигрался до того, что Рим не признаёт назначенных им епископов, в половине епархий царит разброд; теперь ты понимаешь, почему я не люблю Церковь?» – «Не совсем». – «Потому что она убеждает всех в собственной милости и всепрощении, рассказывает нам о прекрасном и милосердном Боге, а сама – лишь политическая структура, ненавидящая всех и вся, Церковь лжёт самой себе – и другим». – «А Бог? Может, он отдельно от Церкви? Может, он всё-таки есть?» – «Если бы он был, он бы давно испепелил всех своих служителей».

Тем не менее Анна-Франсуаза нашла Библию в доме де Торрона – это была чуть ли не единственная книга, которую муж прочёл в жизни. Читая, Анна не могла сразу понять, что же такого в этих строках, в этих страницах, в этих историях, которые своей откровенностью и порой наивностью напоминали её собственные приключения. Анне казалось, что камень собора учит гораздо лучше, чем бумага этой странной книги, – и она возвращалась в собор, садилась на каменную скамью и читала, читала.

Когда она уже заканчивала читать Новый Завет, к ней подсел священник. «Ты молодец, дочь моя, – сказал он, – ты читаешь правильную книгу». – «Что же в ней правильного?» – спросила Анна. «Ты читала Библию и не нашла в ней ничего правильного?» – «Нет». – «Возможно, тебе стоит чаще бывать на проповедях; по твоей одежде я вижу, что ты из дворян – неужто тебе попался столь плохой учитель богословия, что не смог разъяснить тебе даже назначение Библии?» – «У меня не было учителя богословия». – «Как?» – священник был удивлён, конечно, Франция – светское государство, но чтобы так… «Объясните мне, отче, зачем нужна Библия», – попросила вдруг Анна. «За несколько минут это не объяснишь». – «А представьте себе, отче, что вам нужно спасти чью-то душу, и осталось на это всего пять минут: или пан – или пропал, через пять минут душа улетит к дьяволу, и только вы можете её спасти: спасайте». – «Что ты такое говоришь! – вскричал священник. – Не поминай в церкви того, кого Господь низверг в преисподнюю…» – «Вот видите, отче, – сказала Анна, – у вас нет ответа на мой вопрос, а здесь, – она обвела рукой каменные своды собора, – он есть, только вы его не видите, потому что вы слепы». Священник развернулся и пошёл прочь. Анне показалось, что он не совсем уходит, а скорее хочет позвать кого-то рангом выше и умнее. Девушка решила не дожидаться – и покинула собор.

Больше она никогда не общалась со священниками. Какая-то странная натянутость, натужность, неестественность их поведения раздражала её. Она никогда не бывала, например, в Испании и не очень хорошо представляла себе, что живёт в идеальной стране для неподчинения Церкви. В какой-то мере антиклерикальная политика Людовика позволяла минимизировать влияние религиозных структур на общество и на Анну как часть последнего. Анна-Франсуаза не замечала этого; ей казалось, что так же точно живёт весь мир, что можно не читать Библию и не знать её к шестнадцати годам, что можно задавать священнику странные вопросы и вызвать у него лишь праведный гнев, но не более того. Сильное влияние инквизиции в Испании, Италии и Португалии никак не отражалось на Франции – и во многом именно этот факт служил источником разногласий Папы и короля.

Де Торрон Библию читал и в Бога верил. Он не заставлял жену в обязательном порядке молиться или посещать церковь и скорее удивлялся, чем возмущался её агностицизмом. Собственно, перечисление того, что его не беспокоило, заняло бы слишком много места в этой книге, поскольку де Торрона не беспокоило практически ничего. Лишь один раз он посоветовал жене всё-таки обратиться к Богу. «Возможно, – сказал он, – именно твоё неверие есть первопричина наших неудач в деле обзаведения потомством, возможно, стоит всё-таки попытаться попросить его о милости, и тогда ты забеременеешь». – «Нет, – ответила она, – не волнуйся, мы всё успеем».

По этикету ей стоило обращаться к нему на «вы», как и ему – к ней, но Анна сразу, в первую же брачную ночь, сказала: нет. Если отныне мы – родные друг другу люди, хотя бы между собой нам нужно соблюдать определённую степень близости. Хотя на людях они, конечно, вели себя более подобающим статусу образом.

К началу лета мастерская на улице Турнель всё-таки завершила работу над экипажем для новоявленной герцогини де Торрон. Экипаж получился знатным, большим, красивым, с двумя гербами – де Торронов и де Жюсси, значительно более внушительным, нежели тот, на котором передвигалась Анна-Франсуаза, когда жила в доме отца. Анна не любила чрезмерной роскоши, а точнее, её демонстрации простым людям. Она не хотела вызывать зависть и вытекающие из неё негативные чувства. Но положение обязывало, и следовало показать де Торрону, что он не зря затеял изготовление нового экипажа вместо использования какого-либо уже имеющегося из своего обширного гаража. Анна сказала ему, что карета прекрасна, и де Торрон улыбнулся. Подобное проявление эмоций было для него нехарактерно, и Анна поняла, что не зря польстила мужу. На самом деле карета её, конечно, несколько раздражала.

«Хорошей карете – прекрасных коней», – сказал де Торрон, и четвёрка была куплена, практически идентичных, рыжих, в тон волосам Анны-Франсуазы. «Тебе очень идёт», – сказал он жене, имея в виду соответствие её внешности, масти лошадей и украшений экипажа. Анна чуть не рассмеялась. Новые лошади показались ей безликими. Она любила животных и, живя в отцовском дворце, знала по именам практически всех обитателей конюшни (собственно, и конюхов, и лошадей). Что она знала о конюшне мужа? Гм… Да, там были лошади – красивые, разномастные, ухоженные, но никто из них не стал для Анны другом – как могли быть друзьями животные отца.

Презентованная Анне четвёртка была транспортным средством – таким же, как и карета. Более того, частью транспортного средства представлялся Анне и кучер, чьё имя она узнала примерно через месяц после того, как он стал постоянно возить её. Его звали Анри, он был худ, носат и носил вислые усы. Неаккуратно выбритый подбородок придавал кучеру неухоженный вид, он казался бродягой, несмотря даже на форменную ливрею. Луи посмеивался над Анри, не упуская ни одного удачного случая пошутить. Шутки Луи казались Анне плоскими, и она полагала, что Анри они тоже не то чтобы веселят. Он даже не отшучивался в ответ – просто смотрел на Луи своими печальными глазами и забирался на козлы (либо спускался с них).

Одним прекрасным весенним утром 1683 года Анна-Франсуаза и Луи ехали в карете к закройщику. Анна хотела самостоятельно посмотреть все виды тканей, должных пойти на её туалеты для празднования семнадцатилетия. Торговец тканями должен был приехать во дворец, но, как оказалось, его вкус был весьма сомнителен, из более чем шестидесяти привезенных им образцов Анна отобрала едва ли пару. Выяснив, что в городе у торговца имеется ещё порядка трёх сотен видов (хотя некоторые из них нельзя было использовать, поскольку те играли геральдическую роль у других высоких фамилий), Анна-Франсуаза сказала, что поедет в город сама – и увидит всё и сразу. Торговец не противился, де Торрону всё было традиционно безразлично, и потому утром карета была готова, Луи держал дверь и, как обычно, подшучивал над Анри, печально смотрящим на спины рыжих, а Анна-Франсуаза с помощью служанок пристёгивала к своим ослепительным волосам шляпку, выполненную по последнему писку парижской моды.

Карета тронулась с места, и Луи тут же, нарушая общепринятые нормы этикета, спросил у Анны-Франсуазы, не встречались ли ей труды Конрада Геснера [94]94
  Геснер, Конрад (1516–1565) – швейцарский натуралист, один из основателей зоологии как науки. Первым попытался систематизировать и классифицировать животный мир. Также автор ряда трудов по другим наукам, в частности, по лингвистике. Historiae animalium – самый известный труд Геснера, пятитомная энциклопедия животных.


[Закрыть], и Historiae animalium в частности. «Нет», – ответила Анна. Де Ври не слишком много внимания уделял биологии, и потому с большинством научных трудов по этой дисциплине Анна-Франсуаза знакома не была. Луи просиял. Ему было о чём рассказывать Анне. Правда, насколько Анна поняла, «История животных» была написана около полутора сотен лет назад и потому значительно устарела. Тем не менее Геснер описал целый ряд животных – и, что особенно подчёркивал Луи, жуков, – которые впоследствии нигде толком описаны не были. Луи рассказывал Анне, что Геснер поднимался на огромную гору, на Пилатус, чтобы изучить тамошний животный мир, и аналогов этому восхождению за всю научную историю Европы было крайне мало – если они вообще имели место.

Под мерное бормотание Луи Анна начала засыпать, и в конце концов перед ней возникла совсем другая картина, нисколько не похожая на обитые бархатом стены кареты. Она увидела странный рынок – продавцы в одинаковых серых сюртуках стояли перед пустыми прилавками. Она шла между мрачными фигурами и, наконец, решилась обратиться к одной из них: «Чем вы торгуете», – спросила она. «Правдой», – ответил торговец. Вдруг Анна поняла, что на его лице нет глаз – и тут же задала новый вопрос: «Но откуда вы знаете, что это правда, вы же не можете видеть». – «Чтобы узнавать правду, не нужно видеть», – ответил тот. «Чтобы узнавать правду, не нужно слышать», – сказал кто-то позади Анны, она обернулась и увидела торговца, лишённого ушей. Осматриваясь, она поняла, что все торговцы правдой лишены того или иного органа чувств, а некоторые и вовсе – нескольких сразу. «Можно я куплю немного правды?» – спросила она у того продавца, к которому обратилась первым делом. «Да, – ответил он, – но правда уже разделена и купить её можно только определённым способом – или сразу треть, или сразу две трети, или сразу всю». – «А сколько стоит сразу вся?» Продавец протянул руку и ощупал лицо Анны-Франсуазы, затем её плечи, грудь (она не отшатнулась), после чего, наконец, сказал:

«Треть правды я могу отдать тебе бесплатно, вторую греть правды ты заберёшь у человека, который будет первой третью, а последнюю треть вы найдёте вместе». – «Я не понимаю», – сказала Анна. «Ты всё поймёшь. Считай, что сделка состоялась». – «Но что вы взяли у меня?» – «Это знание придёт к тебе вместе с последней третью. Иди».

Она пошла прочь по рядам и внезапно оказалась на площади. Дома, прилавки и стоящие за ними люди не просто казались, но являлись серыми, бесцветными, глазу было не за что зацепиться, пока из переулка не вынырнул человек, светящийся, точно факел. Анну ослепило, она прикрыла глаза рукой, а когда убрала руку, поняла, кто перед ней. Это был тот самый человек, который давал ей книги в предыдущих снах. «Это ты подаришь мне правду?» – спросила она. Он кивнул. «Сейчас?» Он покачал головой. «Почему?» – «Потому что мы ещё незнакомы». – «Но мы познакомимся?» – «Обязательно». – «Когда?» – «Очень скоро».

Она шагнула вперёд и протянула руку к человеку, но тот отступил, и на его лицо упала невесть откуда взявшаяся тень. Анна-Франсуаза подняла глаза, чтобы посмотреть на источник тени, но ничего не увидела в пасмурном сером небе, а когда опустила взгляд, человека перед ней уже не было, да и продавцов за прилавками – тоже, лишь пустой город окружал её, странный, спокойный, мёртвый.

Анна услышала цокот копыт и оглянулась. Подъехала карета. Внешне она выглядела точь-в-точь как подаренная де Торроном, только гербов на дверях не было, и золото смотрелось старым, потускневшим, покрытым слоем грязи. Кучера на козлах Анна не заметила, слуги – тоже, но дверь открылась, и девушка забралась внутрь. Карета поехала по улицам; Анна смотрела на одинаковые серые дома, пытаясь поймать взглядом сияющий силуэт странного человека, но всё оставалось по-прежнему. Через некоторое время Анна поняла, что засыпает, и одновременно осознавала, что уже спит, и этот «сон-во-сне» напугал её так, что она уселась прямо, как струна, и сама ударила себя по щеке, чтобы не заснуть во второй раз. Это движение точно подстегнуло лошадей – те припустили галопом, а затем перешли на карьер, что с учётом узости городских улочек было по-настоящему страшно. Анна-Франсуаза схватилась за предусмотренную для подобных случаев ручку. Дома за окном проносились мимо в бешеном ритме, окна и двери сливались в одну широкую полосу, идущую по первому этажу. Потом Анна и вовсе перестала различать детали пейзажа – ей казалось, что карета плывёт по какому-то расплывчатому миру, никак не связанному с её собственным, и в этот момент плавный ход сменился резкой тряской, Анну чуть не сбросило с сиденья – она ещё крепче вцепилась в ручку, и раздался крик. Кричал мужчина, слов было не разобрать, но звук был настолько резок и внезапен, что Анна открыла глаза – и мир обрёл краски.

Карета и в самом деле неслась с чудовищной скоростью, Луи лежал в проходе между сиденьями, Париж за окном сливался в многоцветную массу, раздавались крики и визг. Анна с трудом высунула голову из окна – и поняла, что Анри нет на козлах, а лошади неуправляемы. Анна с ужасом вернулась на сиденье и, видимо, впервые в жизни пожалела о том, что не может заставить себя поверить в Бога.

И в этот момент кони вынесли экипаж на рыночную площадь.