Текст книги "Полутьма"

Автор книги: Эрик Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

3

Просидев десять дней на орбите в тесной каюте, Беннетт воспринял отдых на Земле как настоящий пропуск в рай.

Он выехал из аэропорта, расположенного на окраине Лос-Анджелеса, и помчался по шоссе в пустыню. Корабль приземлился ночью, и до рассвета оставалась еще пара часов. Дорога уходила вдаль, освещенная набухшим шаром полной луны. Покрытый люминесцентным составом бетон сиял в ночи зеленым светом. В эпоху драконовской экономии энергии люминесцентные покрытия дорог заменили дорогостоящее освещение улиц. Из космоса, когда ракета пролетала над обеими Америками, освещенные солнцем дороги, пересекавшие западное побережье, напоминали вены на лбу у старого, но здорового патриарха.

Беннетт прибавил ходу, Наслаждаясь холодным ветром, овевающим лицо. Он то и дело прихлебывал из пачки свежий апельсиновый сок и думал о недавнем происшествии в космосе. Судя по всему, его более продолжительная, чем обычно, побывка на Земле будет своеобразной компенсацией за головомойку или штраф, которые ожидают его через десять дней, по возвращении на станцию. Он подумал о том, что надо бы поговорить по поводу изменений в условиях контракта и выторговать побольше отпусков на Землю. Он даже пофантазировал на тему, а не сменить ли ему работу и не подыскать ли что-нибудь более разнообразное.

Через два часа Беннетт проехал через город Мохаве, где лежал в больнице его отец и где Джулия работала дизайнером-пейзажистом. Население города, хаотично построенного в конце последнего столетия эко-чудаками, мечтавшими об экологически благоприятном обществе, выросло с годами за счет исхода из других городов работавших на дому специалистов, художников, компьютерщиков и интерактивных бизнесменов. Купола разной величины блестели в свете луны, словно огромные мыльные шары, между которыми были вкраплены оазисы садов и озер, а также высокие мачты, аккумулирующие солнечные лучи.

Жилой купол Беннетта располагался в двадцати километрах дальше по шоссе. С веранды его купола смутно виднелся город Мохаве, а ближайшие соседи жили в десяти километрах. Купол окружала умиротворяющая тишина пустыни, и нарушали ее разве что изредка пролетавшие мимо кондоры да рыщущие в поисках падали шакалы.

Он свернул с шоссе, прокатил последние три километра по изрытой ухабинами проселочной дороге и припарковал машину в тропическом саду, окружающем его жилище, внутренний дворик и бассейн. Когда Беннетт поднялся по внутренней лестнице в гостиную, купол ожил. Само собой включилось освещение; Беннетта приветствовала его любимая музыка – джаз-каприз с одной из колонизированных планет. Рядом с дверью на веранду вспыхнул ком-экран.

Он взял из холодильника пиво и се л во вращающееся кресло перед экраном. На одной четверти экрана было изображение Джулии, на другой – незнакомый Беннетту седой человек лет семидесяти. Верхнюю половину экрана занимал список электронной, почты, пришедшей за время его отсутствия.

Он посмотрел на снимок Джулии – короткие темные волосы, обрамляющие спокойное овальное лицо балерины. Она была привлекательна и умна, и он не уставал удивляться тому, что их отношения продолжаются так долго – скоро уже год. Они познакомились, когда он пригласил ее оформить свой сад. Начали разговаривать – и никак не могли остановиться. Его привлекала ее сложность – качество, редко встречающееся у женщин на станции «Редвуд», – и он предполагал, что ее привлекает в нем то, что он пилот и хорошо обеспечен.

Их первая ссора спустя пару месяцев произошла из-за того, что Беннетт имел глупость сказать ей это, когда она тихим голосом выговаривала ему за то, что он не хочет брать на себя никаких обязательств.

– А скакой стати? – ответил он. – Ты же не любишь меня. Я просто богатенький орбитальный пилот, которого ты можешь продемонстрировать своим знакомым.

Она уставилась на него в шоке:

– Ты подонок, Джош. Если ты думаешь, что я нашла в тебе только это…

Не в силах продолжать, она выбежала из купола. На следующий день она послала ему видеописьмо. Она плакала и говорила, что любит его вопреки тому, что он привилегированный, зажравшийся подонок и пилот.

Ему стало стыдно – и в то же время он испугался того, что она, быть может, говорит правду. Несколько дней он молчал, а потом послал ей сообщение с извинениями, обозвал себя круглым дураком и поинтересовался, не могли бы они встретиться и где-нибудь поужинать.

Но все уже было не так, как прежде. Похоже, то, что он признал свою вину, дало Джулии право язвительно высмеивать его недостатки и подчеркивать, что психологически он не что иное, как типичный пример избалованного ребенка. Он все недоумевал, почему терпит такое обращение. Из-за страха потерять ее? Пусть даже она терпеть его не может – это все-таки лучше, чем быть одному.

Он провел ладонью по лицу Джулии, и ее улыбка сразу ожила.

– Джош! Я звоню в воскресенье. Ты должен вернуться во вторник, да?

Она отошла от экрана и тронула пальцами горло. Этот жест, как он знал по опыту, означал, что она раздумывает, что сказать дальше. Джулия сидела в своей гостиной, окруженная свисающими корзинами с цветами. Оттуда она смотрела на экран, как бы желая отстраниться от того, что скажет дальше.

– Джош! Я в последнее время много и серьезно думала о своей жизни… О том, на каком я свете… – Это было типично для Джулии, с ее вымученными словесными околичностями и болезненным самоанализом. – Я думала о нас, Джош. Знаешь… Мы могли бы пообедать вместе, когда ты вернешься во вторник… Скажем, в час в «Новой Луне»? Позвони мне, если не сможешь, ладно? – Она печально улыбнулась напоследок. – Пока, Джош.

Ее образ застыл и растаял. Джош сидел, глядя на опустевшую четверть экрана, потягивая пиво и пытаясь понять свою реакцию на то, что сказала Джулия.

Все кончено. Он уже несколько месяцев знал, что так будет. Правда, он не думал, что именно Джулия прекратят их отношения, а сам он не решался этого сделать, поскольку в те короткие периоды; когда он был на Земле, ему доставляло удовольствие ее общество. Он искренне привязан к ней. Но… Как это Джулия говорила об «искренней привязанности» мужчины? «Это не более чем эвфемизм. А на самом деле значит: Ты сойдешь, пока я не найду себе что-нибудь получше».

Беннетт допил пиво. Он встретится с ней сегодня в ресторане, поболтает о старых добрых временах, согласится, что их отношения зашли в тупик, – и они расстанутся, как цивилизованные люди. Он только молился про себя, чтобы Джулия не закатила сцену, обвиняя его в там, что он холодный, бесчувственный подонок, как она уже не раз делала в прошлом.

Он коснулся другой четверти экрана, активизировав лицо хорошо одетого незнакомца. Мужчина сидел, примостившись боком на столе, словно капитан, произносящий зажигательную речь перед командой матросов.

– Джошуа Беннетт? Простите, что звоню в ваше отсутствие. Я доктор Сэмюэлс, консультант по гериатрии Оазисного медицинского. Центра в Мохаве. Ваш отец находится на моем попечении. Насколько я знаю, вы возвращаетесь двадцать второго. Свяжитесь, пожалуйста, с моим секретарем и договоритесь о встрече на этот или другой удобный для вас день. Доктор Сэмюэлс сделал паузу, и Беннетт с нетерпеж нием ждал, что же он скажет дальше.

– Мистер Беннетт! Ваш отец попросил об эвтаназии. Как его врач, я должен принять решение, и я хотел узнать, как вы, его ближайший родственник, отнесетесь к этому. Поэтому я буду вам признателен, если вы свяжетесь со мной как можно скорее. Благодарю вас, мистер Беннетт.

Эвтаназия… Беннетт никогда не думал, что до этого дойдет. Хотя что именно так его шокирует: неизбежность кончины отца или выбранный им способ? Беннетт всегда думал, что отец умрет в его отсутствие. Он смирился с этим фактом и Представлял, как мало он будет опечален. Но эвтаназия… В сущности, в шок его привел тот факт, что выбор отца втягивает его, Беннетта, в процесс ухода. Ему придется увидеться с отцом в последний раз, обсудить с ним причины, выразить сочувствие человеку, которого он никогда не любил.

Он в очередной раз выругал отца за то, что тот обзавелся семьей в таком преклонном возрасте. Черт возьми, подумал он, а ведь порой мы все-таки чувствовали друг к другу какую-то привязанность. И в конце концов, он был моим отцом… Вернее, не был, а есть.

Беннетт знал, что сказала бы Джулия о такой привязанности.

Он рывком встал из вращающегося кресла и шагнул на веранду. Над пустыней разгорелся рассвет, превратив небо на востоке в раскаленный, с голубоватым оттенком алюминий и смывая ночные звезды над головой. Беннетт выспался на корабле и перекусил перед посадкой. Он не мог теперь заснуть, особенно после сообщения доктора Сэмюэлса.

Поддавшись порыву чувств, он сбежал с веранды в сад, сел в машину и поехал прочь от купола по ухабистой дороге, мимо стоящих на страже кактусов, похожих на гигантские канделябры. Через пятнадцать минут он увидел вдали, справа от дороги, пологий купол. Беннетт проехал мимо разросшегося запущенного сада. Вид опустевшего купола вызвал целый ворох непрошеных воспоминаний.

Он вышел из машины и пошел к дому по заросшей мхом тропинке, раздвигая в стороны папоротники, и пальмовые листья. Освещенный зарей купол казался заброшенным жилищем на чужой планете. Семена растений занесло на крышу, и макушка купола обросла буйными побегами, став похожей на влажный дендрарий. Купол пустовал уже год – после того, как отец Беннетта лег в больницу. Беннетт вырос здесь со своей строгой и набожной матерью, часто отсутствовавшим отцом и Эллой.

Он обошел вокруг купола и вошел в закрытый садик позади дома, чувствуя, как гулко бьется сердце.

Его отношения с Эллой не были похожи на обычные отношения старшего брата и младшей сестры, в которых, как правило, есть элемент враждебности. Лишенные любви престарелых родителей, они искали в обществе друг друга поддержки и защиты. Сестра была на пять дет младше Беннетта, но по уму была ему ровней. Как старшему, чем более мальчику, ему часто попадало от скорой на расправу матери, но, не в пример другим младшим сестрам, которые только позлорадствовали бы, Элла изо всех сил старалась его утешить. Его боль она понимала скорее как старшая сестра.

А потом, в возрасте десяти дет, она заболела. Она подолгу лежала в больницах, но Беннетту никогда не говорили, насколько серьезно она больна. Он видел, как Элла тает, но толком не понимал, что с ней происходит. И лишь за день до того, как Эллу должны были привезти домой в последний раз, отец отвел его в сторону и заявил с прямотой, которая показалась ему тогда жестокой – хотя позже он понял, что это было просто неумение выражать свои чувства, – что Элла умирает.

– Боюсь, она очень больна, Джошуа. Врачи сказали, что у нас нет надежды.

Беннетт всегда считал, что сестра поправится. Мысль о том, что Элла скоро умрет, вызвала у него приступ неверия, а потом – ярости.

Два дня спустя Элла умерла. Беннетт с родителями стояли у ее постели, и после ее смерти, в которую он не мог поверить, что-то из души у Беннетта ушло, оставив ужасную и невосполнимую пустоту.

Через неделю после похорон его отец прекратил читать видеолекции. Беннетт, как мог, старался избегать родителей с тех пор, как Элла умерла. Он был не в силах побороть обиду из-за того, что его так долго держали в неведении, и не хотел видеть в своей скорби отражение их горя. А потом отец сказал:

– Мы решили воздвигнуть Элле мемориал, Джошуа. В саду, где вы вместе играли.

И он рассказал сыну, каким будет этот мемориал.

Беннетт долго не ходил в тот сад после смерти Эллы. Он не хотел, чтобы ему напоминали о его потере. Мемориал казался ему убогой пародией на сестру, которая была так полна жизни. Позже он не раз задавался вопросом, почему такие верующие христиане, как его родители, решились воздвигнуть этот безвкусный памятник, и, наконец, понял, что для них это просто способ справиться с горем, таким же настоящим и мучительным, как его собственное.

Примерно через год после ее кончины Джош осознал, что не может больше вызвать в памяти голос Эллы. Он забыл звук ее доверительных признаний, ее веселой болтовни, и это ужаснуло его. Как-то днем, убедившись, что родителей нет в куполе, он с трепетом и любопытством вошёл в закрытый садик.

Вот и сейчас Беннетт отворил заржавевшую железную калитку в мемориальный сад. Сорняки, красный жасмин и здоровенные бугенвиллеи буйной порослью толпились среди вымощенного дворика, как непрошеные гости на вечеринке. Он быстро прошел через сад, ощущая внезапную сухость в горле. Беннетт смахнул листья со скамьи из деревозаменителя и сел. Тоненький голосок спросил его: – Привет, Джош! Как дела в космосе?

Перед Беннеттом на корточках сидела темноволосая девочка в голубом платье, обняв загорелыми ручками загорелые коленки. Ее голубые глаза, такие обманчиво живые, смотрели на него с восторгом.

Он почти в каждый отпуск приезжал в мемориальный сад, и каждый раз при виде Эллы у него перехватывало дух, как после удара в солнечное сплетение.

– Нормально. Работа есть работа, сама понимаешь. – А что-нибудь интересное было?

Она встала, подошла к дереву, обхватила руками нижний сук и стала раскачиваться взад-вперед. Элла была примерно в метре от него, такая же на вид материальная, как скамейка, на которой он сидел. Он смотрел на загорелые напряженные мускулы ее рук, озорное хорошенькое личико и длинные темные волосы. Ему так хотелось протянуть руки, схватить ее и прижать к себе, что на глазах у него выступили слезы.

– Вчера я попал в переплет, Элла, – откликнулся он.

Он рассказал ей об аварии, наслаждаясь ее реакцией, видом ее широко распахнутых глаз, разинутого в изумлении рта и звуком девчоночьих восклицаний.

Пока они болтали, боль утихла. Ему было хорошо в обществе этой эрзац-сестры, этого призрака, с которым он общался долгие годы. Пускай она всего лишь фантастически сложная, Имитирующая личность голограмма, дух, вызванный к жизни логическими компьютерными схемами, пускай она не более реальна и способна чувствовать, чем изображения на экране у него в куполе, но эта иллюзия удовлетворяла какую-то его глубокую внутреннюю потребность. Она быстро утолила его боль; она пробудила в нем воспоминания.

– Элла! Ты помнишь, я в прошлый раз говорил тебе, что папа болен?

Она кивнула, внезапно посерьезнев:

– Как он?

Беннетт пожал плечами:

– Не знаю. В общем, плохо. Он просто очень старый… Ему уже больше сотни.

«На девяносто лет больше, чем было тебе, когда ты умерла, Элла. Нет в мире справедливости».

– Он снова тебя отчитал?

Беннетт улыбнулся. Чисто детский вопрос! Именно это он и любил в голограмме своей сестры. Элла спросила бы то же самое.

– Нет, Элла. Он по-прежнему также придирчив – то есть критичен. Он постоянно недоволен всем, что бы я ни сделал. Я хотел бы завоевать его уважение, – сказал он, ненавидя себя за это признание. – Он стал очень старым и немощным, но, в сущности, он такой же, каким был всегда.

– Почему ты заговорил о нем, Джош?

Порой программа слишком уж умна, подумал Беннетт. Задала бы Элла этот вопрос?

– Вчера мне позвонил его врач. Отец хочет воспользоваться своим правом на эвтаназию.

Элла нахмурилась. Теперь она сидела на земле, поджав по-турецки ноги и положив ладони на голые коленки.

– Эвта… Что?

– Это значит, что он хочет умереть. Он хочет принять лекарство, которое оборвет его жизнь. Я должен съездить к нему сегодня и поговорить об этом. – Он смотрел в ее большие немигающие глаза. – Ты не понимаешь, да?

Она поджала губы, потом кивнула:

– Думаю, что понимаю, Джош. Ты чувствуешь себя виноватым.

Программа, управляющая имитирующей личность голограммой, была способна к самообучению. За эти годы она запомнила все, что говорил Элле Беннетт, проанализировала его высказывания и интерпретировала их.

– Просто… – Он покачал головой. – Я не хочу этого делать, Элла. Я не могу говорить с ним об этом. Не хочу, чтобы он увидел, что я понимаю, какой ужасной ошибкой была вся его жизнь.

Они так долго были далеки с отцом, подумал Беннетт, а теперь им все-таки придется испытать непривычную эмоциональную близость. Возможно, ему просто не хочется, чтобы отец понял, что на самом деле он ему не безразличен.

Элла улыбнулась ему.

– Все будет нормально, Джош, – сказала она – Ты помнишь, что ты мне всегда говорил? – Что?

Ее хорошенькое умное личико напряглось.

– Как же это было? Реальность никогда не бывает такой плохой, как нам кажется. Он засмеялся:

– Я запомню это, Элла. Спасибо. Они долго смотрели друг на друга.

Наконец она сказала: «Джош!» – и медленно, не отводя от него взгляда, подняла тоненькую загорелую ручку, протянув к нему пальцы.

Он тоже протянул к ней руку, остановившись в нескольких миллиметрах от кончиков ее пальцев, чтобы не испортить иллюзию. В этом долгом молчании был какой-то контакт, не поддающийся логическому объяснению.

Он уронил руку.

– Мне пора идти, Элла.

Не вставая, она махнула ему на прощание:

– Возвращайся скорее, ладно, Джош?

– Я вернусь.

Он встал, и образ его сестры растаял в воздухе.

4

Было почти десять, когда Беннетт приехал в Мохаве.

Машины в город не пускали, так что он припарковался на маленькой стоянке у городской черты. Садиться в электробус ему не хотелось, и он прошел два километра пешком до городского центра.

По широким улицам сновали горожане, бежавшие трусцой или шедшие неторопливой походкой, трутни-уборщики, которым, похоже, почти нечего было убирать, и дети на самокатах. Жилища по обеим сторонам улицы утопали в зелени садов – эклектичное скопление самых современных куполов, островерхих коттеджей из поддельной древесины в форме буквы «А» и более простых строений из углеродного волокна. Буйная листва тысяч вечнозеленых растений затеняла город, а энергией его снабжали высокие мачты, пронзавшие зеленый шатер и подставлявшие похожие на лепестки энергетические панели жгучему солнцу пустыни.

Оазисный медицинский центр занимал обширную площадь в центре города и состоял из двух десятков полиуглеродных корпусов, соединенных прозрачными проходами либо крытыми галереями и окруженных затейливыми садами. Беннетт прошел по аллее в больницу, обратился в регистратуру; и его направили по длинным коридорам в кабинет доктора Сэмюэлса.

Не успел он постучать, как дверь автоматически отворилась. Он шагнул в кабинет.

– Мистер Беннетт! Я рад, что вы смогли приехать. Садитесь, пожалуйста.

Сэмюэлс, такой же раскованный при личном общении, как и сегодня утром, встал из-за стола и уселся на подоконник, глядя на холмистый зеленый ландшафт. Беннетт сел во вращающееся кресло и повернулся лицом к врачу.

– Я понимаю ваши чувства, мистер Беннетт…

– Мой отец болен вот уже год, – услышал Беннетт свой голос. – У меня было время смириться с неизбежным.

Сэмюэлс кивнул:…

– Я знаю, что это всегда трудное решение для любящих людей. Не знаю, как вы относитесь к эвтаназии в этическом смысле, но если вы хотите, чтобы я обрисовал вам законную сторону дела…

Беннетт покачал толовой.

– Я читал постановления, когда принимали этот закон, – сказал он.

И добавил после паузы:

– Я ничего не имею против эвтаназии. Если мой отец действительно этого хочет…

Он надеялся, что слова его не прозвучали слишком холодно.

Сэмюэлс кивал, слушая его.

– Ваш отец прикован к постели, он не может сам питаться, и его часто мучают боли. Мы применяем самые эффективные анальгетики, но больше ничем не можем ему помочь. Ваш отец сдал по всем параметрам. Побочное действие лекарств, на которых он живет, становится почти такой же сложной проблемой, как его первичные болезни. По-моему, он в здравом рассудке. Он каждый день в течение последней недели заявлял о своем желании умереть, и, как мне кажется, его состояние настолько ухудшилось, что эвтаназия будет актом милосердия.

– Могу я обсудить с ним это?

– Безусловно. Я сейчас же отведу вас к нему в палату. – Сэмюэлс замялся. – Вы знаете, что ваш отец проводит много времени в виртуальной реальности?

Беннетт кивнул:

– Я навещаю его раз в два месяца.

Сэмюэлс встал с подоконника и показал рукой на дверь:

– Прошу вас!

Пока они шли длинными коридорами, Беннетта все больше охватывали дурные предчувствия.

– Вообще-то саму процедуру эвтаназии можно привести в исполнение практически немедленно, – сказал Сэмюэлс. – Вы готовы подписать все положенные документы и отказ от претензий?

Беннетт кивнул, до сих пор с трудом веря, что они говорят о прекращении жизни. Скорее это было похоже на заключение какой-то сделки.

– И как скоро? Я имею в виду…

– Это целиком и полностью зависит от вашего отца. Как только он соберется с духом.

– Могу я быть рядом с ним?

– Конечно. Вот мы и пришли.

Сэмюэлс остановился перед белой дверью и повернулся к Беннетту.

–. В последнее время ваш отец отказывается возвращаться из виртуальной реальности. Ему в ней уютно. Он принимает посетителей только через компьютерную сеть.

Беннетт удивленно посмотрел на доктора:

– И вы говорите, что он в здравом рассудке?

– По-моему, да, мистер Беннетт. У ход в виртуальную реальность помогает ему решиться на добровольную смерть. Да вы сами увидите.

Беннетт вошел в залитую солнцем комнату, в которой стояла узкая койка, ряд медицинских аппаратов, модуль виртуальной реальности и кресло.

Его отец лежал на койке. Он всегда был высоким, внешне похожим на военного, но теперь, на пороге смерти, распростертый и готовый к уходу, он казался неестественно вытянутым скелетом, обтянутым кожей и лишенным всяческого достоинства. На нем был серый сплошной ВР-комбинезон и закрывавшие половину лица изогнутые очки. От костюма отходило столько проводов и трубок, что Беннетт не смог разобрать, какие из них идут к модулю BP, а какие качают кровь, плазму и лекарства в это стотрехлетнее тело. Рот у старика был открыт, из него сочилась слюна. Ребра то и дело вздрагивали, реагируя на какое-то событие в иллюзорном ВР-мире, и только благодаря этому было видно, что он еще не умер. Возле кровати попискивал кардиограф, отражая слабое биение сердца.

Беннетт сел. – Он так исхудал… – начал он.

– Он отказывается от пищи, так что нам приходится кормить его внутривенно.

Сэмюэлс протянул Беннетту ВР-очки:

– Наденьте их, пожалуйста, и я подключу вас к сайту вашего отца.

Беннетт надвинул очки на глаза. Комната исчезла во тьме. Наушники приглушили все звуки.

Он ждал, не совсем понимая, испытывать ли ему благодарность за го, что его избавили от реальной встречи с отцом, или страх перед тем, что его ожидает.

Его ослепила внезапная вспышка света. Когда глаза немного привыкли, он увидел широкую холмистую равнину, поросшую травой, среди которой там и сям виднелись роскошные жилые купола. Его поразила натуралистичность: панорама зелени и безоблачного голубого неба была так же реальна, как самые современные голографические изображения. Ему казалось, что он может протянуть руку и дотронуться до травы, росшей перед ним. Отец явно не поскупился на приобретение самых лучших программ.

– Джошуа! Это ты, мой мальчик?

Голос отца – голос узнаваемый и все-таки какой-то непривычный: более глубокого тембра, более уверенный в себе – прозвучал в наушниках откуда-то из-за спины. Сердце у Беннетта гулко забилось.

Он обернулся и в шоке воззрился на изображение отца. Это уже не был тот скелет, обтянутый кожей, который лежал на койке, – да Беннетт и не думал, что он будет таким. Однако он не ожидая увидеть этот призрак из прошлого. Отец был таким, как тридцать лет назад. Высокий и лысеющий, узколицый и суровый, он стоял, заложив руки за спину и глядя на сына с немым упреком.

– Джошуа! Ответь мне, ради бога! Беннетт наконец обрел дар речи:

– Папа!

Отец пристально посмотрел на него:

– В этих чертовых очках иногда и не поймешь, кто перед тобой. Лицо пользователя должно сканироваться в сайт, но эти программисты не очень-то любят утруждаться. Хотя в остальном программа работает на диво хорошо. —

Он обвел рукой холмистую равнину. – Что скажешь, Джошуа?

– Это потрясающе. Правда потрясающе.

При виде этого призрака из детства Беннетт снова почувствовал себя шестилетним мальчиком, подавленным присутствием человека, которого он всегда втайне боялся.

– Я рад, что ты наконец решил меня навестить. Где тебя черти носили, мальчик мой?

– Я работал, папа. Я же работаю! Или ты забыл? Он глядел в лицо чудом помолодевшего отца, и на него нахлынул поток воспоминаний.

– Полагаю, этот мошенник Сэмюэлс ввел тебя в курс дела?

Беннетт кивнул:

– Поэтому я и пришел.

Отец бросил на него уничтожающий взгляд:

– Надеюсь, у тебя нет возражений? Беннетт сглотнул:

– Нет. Конечно, нет.

– Я в этом не сомневался, – хмыкнул отец. И сказал, обращаясь скорее к себе, чем к сыну: – Ты всегда был благоразумен.

Он жестом пригласил Беннетта следовать за ним и быстро пошел по траве.

Беннетт вспомнил, как надо пользоваться ВР-очками, и наклонил голову вперед, ловя взглядом фигуру уходящего отца.

– Я хочу кое-что показать тебе, Джошуа, – бросил тот через плечо. – Иди сюда.

Они подошли к ближайшему куполу и остановились перед полукруглыми ступенями у его основания. Отец поставил ногу на нижнюю ступеньку и глянул на Беннетта:

– Ты знаешь, где мы, мальчик мой? Беннетт окинул взглядом купол:

– Я его не узнаю…

Купол был похож на сотни других куполов, которые он каждый день видел на земле.

– Яне купол имею в виду, болван! Вот! – Он взмахнул рукой, указывая на дерн. – Это место. Ты знаешь, где мы?

Беннетт покачал головой:

– Я сдаюсь. Скажи мне.

– Это рай, мальчик мой, – широко усмехнулся отец. – Посмотри как следует на рай!

Во рту у Беннетта внезапно пересохло. Он не мог отвести от отца глаз. Он подумал: а почему, собственно, его так удивляет то, что перед смертью отец все-таки потерял рассудок?

– О чем ты думаешь, Джошуа? – рассмеялся отец. – Погоди, сейчас ты увидишь, кто у меня тут… – Он обернулся и крикнул в купол: – Мать! Выходи! Посмотри, кто к нам пришел!

Дверь распахнулась, и мать Беннетта – вернее, голограмма его матери в возрасте пятидесяти лет – вышла из купола. Она вгляделась в Беннетта с постным выражением лица – долгие годы фанатичной веры напрочь лишили ее всякой, радости, – и покачала головой:

– Джош? По-моему, он не похож на Джоша.

– Как ты это делаешь; отец? – спросил Беннетт. Отец рассмеялся:

– Простое программирование, мальчик мой. Система создания образа, построенная на всех видеофильмах и голограммах твоей матери.

Он помолчал и снова крикнул, повернувшись к куполу:

– Элла! Смотри, кто пришел к нам в гости!

– Нет, – сказал Беннетт самому себе. – Пожалуйста, не надо.

Когда миниатюрная фигурка его сестры выбежала из купола и бросилась к нему, Беннетт почувствовал внезапньй укол ревности. Элла в мемориальном саду годами принадлежала только ему. У них установились свои отношения, очень личные и ставшие почти реальными за эти долгие годы.

– Привет, Джош! Я играла с ракетами в гостиной. Хочешь поиграть со мной?

– Как-нибудь в другой раз, ладно, Элла? – выдавил он.

– Конечно, – улыбнулась она.

– Я несколько лет назад скопировал голограмму из мемориального сада, объяснил отец. – Мне все время хотелось использовать ее в моем ВР-модуле, но как-то руки до сих пор не доходили. Что ж… Лучше поздно, чем никогда. – Он рассмеялся. – Здорово, да?

Беннетт смотрел на изображение сестры, понимая, что у згой копии нет в памяти их долголетних разговоров. Эта версия призрака Эллы была дешевой подделкой, ничего не знающей о нем и его боли.

Он встряхнул головой, пытаясь прийти в себя. Все они просто программы, сказал он себе. Все! Дорогостоящие голографические проекции со сложными банками памяти.

– Вот видишь, Джош, что я буду делать, когда наконец сниму с себя покров земного существования?

– Хвала Господу! – произнесла нараспев его мать.

– Аминь! – откликнулась Элла.

Беннетт закрыл глаза, чтобы хоть на минуту отключиться от вида этого пошлого суррогата, который отец называл своим личным раем.

– А теперь нам с Джошем надо пару минут поговорить наедине, мать. Джошуа!

Когда Беннетт открыл глаза, отец поманил его за собой и пошел прочь от купола. Беннетт послушно поплелся за ним, желая только одного – поскорее закончить этот разговор и оказаться снова в реальном мире.

Отец остановился и повернулся к нему:

– Я рад, что; ты согласился позволить мне умереть, Джош. Я старый человек, и с меня довольно. Я просто хочу уйти. Ты видел, что меня ждет.

Он обернулся на купол, и улыбка смягчила его черты. Затем он снова бросил взгляд на Беннетта:

– Когда ты вернешься, скажи Сэмюэлсу, чтобы он начинал процедуру. И еще скажи ему – это очень важно, мальчик мой, – скажи ему, что я хочу остаться здесь, когда он будет вводить мне лекарство. Ты понял? Я не хочу, чтобы меня снова волокли в эту антисептическую палату и вселяли в мои жалкие останки. Ты понял, Джош? Передай Сэмюэлсу, что я хочу умереть с достоинством.

– Я передам, – ответил Беннетт.

– Я верю тебе, Джошуа, – кивнул отец, – Прощай, сынок.

Беннетт смотрел на отца, желая сказать что-нибудь подобающее случаю, но не смог найти слов. Он протянул руку, чтобы обменяться последним рукопожатием, и только тут вспомнил, что он не оснащен для осязаемых контактов в виртуальной реальности. Отец молча смотрел на него, понимая ошибку сына. Этот тупик пугающе символично отобразил отношения, которые были между ними всю жизнь. Беннетт смущенно и вяло помахал рукой и быстро вырвался из рая, сняв с себя ВР-очки.

Солнечное сияние, залившее тесную больничную палату, ослепило его, а когда глаза немного привыкли к свету, он увидел перед собой одряхлевшее тело отца. Изможденное, полумертвое лицо под очками имело лишь самое отдаленное сходство с тем человеком, с которым Беннетт разговаривал в мире виртуальной реальности. Время от времени костлявые руки этого полутрупа вздрагивали, а губы изгибались в гротескной пародии на улыбку отца в раю. – Мистер Беннетт?

Он поднял глаза и поймал пристальный взгляд Сэмюэлса.

– Я понимаю, что для вас это был настоявши шок. Беннетт потряс головой, освобождаясь от навязчивых видений.

– Я сказал ему, что согласен с его желанием. Бланки, которые я должен заполнить, у вас с собой?

В течение следующих двух часов, пока санитары готовили аппаратуру для введения летальной инъекции, Беннетта познакомили с душеприказчиком отца и его исповедником, который пробормотал банальные слова утешения и заверил его, что все это к лучшему. Беннетт подписал кучу самых разных бланков, отказов от претензий и других документов, включая распоряжения насчет похорон, и его, наконец, оставили в палате отца одного.

Он подумал было выключить ВР-модуль и поговорить с отцом – сказать ему то, чего он не смог сказать в эрзац-раю. Но потом решил, что ему практически нечего сказать старику. Пускай он лучше проведет свои последние минуты в раю, купленном на деньги, которые ему удалось утаить от кредиторов.