Текст книги "Эпизоды за письменным столом"

Автор книги: Эрих Мария Ремарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Превращение Мельхиора Сирра

Волшебная история

Мельхиор Сирр был одной из тех редких натур, в которых неожиданности спят, как будущие вишневые ветки в апрельских почках. Структурой его переживаний был метафизический ромбоид, в котором все нормальное и серьезное, осторожно перевернутое с ног на голову, отражалось самым неожиданным образом в вогнутых стеклах его фантазии.

Необычное его никогда не привлекало, хотя и преследовало, как натасканная овчарка. Когда Пармская принцесса заговорила с ним на бульваре Сан-Мишель и попросила покатать ее часок по утопавшему в сумерках городу – в этих серебристо-серых, цвета голубиного крыла сумерках майского вечера, сумерках, когда весенние аллеи кажутся огромными канделябрами, а воздух источает аромат вин из Прованса, – он, рассеянно улыбаясь, поцеловал самые прекрасные руки Европы и отказался от этой изысканной импровизации, потому что не хотел нарушить обещания прийти на игру в тарок. Однажды вечером после длительной пирушки, гвоздем которой был сотерн высшей марки, Мельхиор сел в своей автомобиль, чтобы поехать на светский танцевальный вечер. Он сам вел машину; ему хотелось побыть наедине со своими мыслями и предаться мечтаниям о новой комбинации для игры в скат, которая возникла в его голове после разглядывания китайских рисунков тушью.

Несколько раз ему пришлось останавливаться на перекрестках. Когда он включил первую скорость, по машине прошло сдержанное дрожание, она стремительно рванулась вперед, празднуя свободу на второй скорости, а потом помчалась, словно на крыльях, на прямой передаче. Мотор вибрировал так, словно золотисто-коричневая виолончель выводила свою партию в адажио для флейты, его звуки сливались с меланхоличными размышлениями Мельхиора о безнадежном большом шлеме с четверками во второй руке и неожиданно находили там ответ и отклик; в загадочном параллелизме слились ритмика несущейся на полной скорости машины и фосфоресцирующее тремоло чувств, вызванное превосходным сотерном; вспыхивали искры, рождавшие ассоциации; подобно северному сиянию, сверкал фантастический поток барочного настроения, и с беззвучным громом сверкнуло соединение: мистический мост между человеком и машиной возник в Мельхиоре Сирре… Машина стала человеком… Человек стал машиной. Под крышкой капота билось сердце… В карданном валу пульсировала жизнь… Жилы Мельхиора перекачивали бензин… Переключенные на ближний свет фары стали его глазами… Все сильнее становилась взаимосвязь, все больше она захватывала его в плен, так что, прибыв на место, он вышел почти шатаясь.

Здесь его ожидала сенсация. Гигантским кортежем стекались сотни автомобилей к залитому светом вестибюлю; машины равномерно дышали, тихо шурша, невольно пофыркивали, гневно подергивали колесами, урчали, ревели, пели, жужжали – жили!

Неожиданно в голове Мельхиора вырисовалась туманная идея, масштаб которой поразил его. Охваченный ужасом, он инстинктивно поднял ладони, растопырил пальцы, взмахнул руками и глубоко задышал: он почувствовал, как действуют его превратившиеся в карбюратор легкие, почувствовал механику своего тела-машины, он был автомобилем.

Резким движением обернулся он к своим собратьям, стоявшим на асфальте, и заговорил.

– Вы, четырехколесые, вы, динозавры двадцатого века… вы… – но язык не слушался его: тело оказалось не в состоянии следовать за высоким полетом духа. Тронутый до глубины кузова-души, Мельхиор вступил в освещенный холл. Здесь впечатление от волнующего, романтического происшествия значительно усилилось, потому что в хаосе расположенного выше танцзала он видел только пол и мелькающие ноги, которые показались ему рядом суетливых, поднимающихся и опускающихся поршней и шатунов. И здесь ритм грохочущего под землей мотора определял движение. Мельхиор деловито констатировал, что машинам не хватает масла, потому что в своем состоянии он принял жалобы саксофона за жужжание перегретого цилиндра.

И тут перед ним забрезжила цель. В прекрасном крутом вираже он пересек зал и резко затормозил перед баром, чтобы заправиться горючим. Широко раскрыв глаза, он осматривал разноцветную лабораторию, в которой дистиллировали напитки, синтезировали молочные коктейли, разные сорта рома и крепкие коктейли. Но сосредоточился он только тогда, когда увидел марширующий мимо него парад вин. Бутылка к бутылке, с отпечатанными руническими буквами, обозначающими содержимое. Это было то место, где стоило припарковаться, идеальное место для подготовки к дальнему путешествию.

Мельхиор тщательно выбирал горючее. Его пристрастие к белому бордо заставило его снова остановиться на бензине «сотерн». Но так как его одного Мельхиору показалось недостаточно, он добавил еще крепкого бургундского бензола и полностью посвятил себя заливке бака. Будучи достаточно мудрым, он знал, что масло – душа каждой машины, и принял после этого всего еще немного тягучего бенедиктина.

Потом легким движением руки включил первую скорость. Ноги медленно пришли в движение. Мельхиор коротко посигналил и перешел на вторую скорость. Делая в среднем пятнадцать километров в час, он объехал зал и направился по проезду, появившемуся между удивленными танцующими, к лестнице. Здесь он потянул свой четырехколесный тормоз и заскользил в долину, по направлению к выезду, вцепившись для лучшего торможения руками в жилетку. Он резко свернул налево, но вынужден был тут же остановиться, потому что перед ним вспыхнули фары. Он попытался проехать справа, но и там угрожающе засветились фары, – казалось, они были повсюду, куда бы он ни взглянул. Потсдамская площадь, решил он, и подъехал к уличному фонарю, потому что ему не оставалось ничего другого, как остановиться и переждать, пока все остальные автомобили проедут и освободят путь.

Он выключил зажигание и стал ждать. Он ждал. Ждал… Автомобили и фары начали кружиться перед ним, все быстрее и быстрее, загадочные магические огни начали дробиться, а ветровое стекло раскололось, раздвоилось, разтроилось, и все закружилось, словно какая-то спиритическая карусель.

Через некоторое время портье нашел осевшего на асфальт Мельхиора Сирра, который спокойно спал с широко открытыми глазами, прислонившись к фонарю. Перед ним, одинокий и такой же спокойный, стоял его автомобиль, освещенный, как положено…

(1926)

Маленький автомобильный роман

Он – двухместный спортивный автомобиль, вытянутый, восхитительной формы и сказочно благородных линий; высокоскоростной, породистый, как борзые першинских кровей, с мотором, прошедшим долгую селекцию. Шасси – единый ровный сплошной рисунок, с неслыханной дерзостью уничтожающий все, что называется дугой, кривой и изгибом, освобожденный от банальности подножек и тривиального параллелизма крыльев и линии колес. Зато малогабаритный и нахально приземистый, горизонтальный, как брови рыбаков и охотников – людей, которым приходится много вглядываться в море и простор; узкие прямые полоски на кожухе радиатора, над передними колесами и позади них, отталкивающие грязь залитых дождем шоссе. И только однанад задним колесом, чтобы защитить спину. А так – все колесо свободно, и когда автомобиль, подобно призрачной тени, несется по туманному шоссе, за ним, словно серый ураган и далекая гроза, бушует вихрь отбрасываемой назад влажной земли и кусочков щебня.

Низкое ветровое стекло; низкий руль; низкие сиденья, расположенные в единственной углубленной плоскости автомобиля. Обивка из красной кожи; кузов – совсем светлый, блестящий никель, сверкающие стекла…

Гонщик, обгоняющий время и пространство.

Она – двухместный кабриолет, мягких форм, лишенная резкости линий. Доминирует не мотор, а кузов с двумя дверцами. Все технические части бесшумны; восемь цилиндров расположены в два ряда, коленчатый вал, скользя без малейшего шороха, поворачивается вокруг своей оси мягко, как ручной леопард. Никогда нельзя было сказать, работают поршни или нет, настолько беззвучно двигались они вдоль гладких маслянистых стенок своих цилиндров.

Рессоры смягчали все удары и неровности дороги, надежные сторожа, которые никого не впускали с улицы, даже если кому-то удалось бы проскользнуть мимо толстых шин низкого давления… Сиденья казались бесконечными, так глубоко ты в них погружался. Словно одежды, облегали они спину и поднимались немного наискосок, чтобы удобно поддерживать колени. В углах множество подушек, пуфов, одеял.

Даже если сильно хлопнуть дверцей – все равно она закроется нежно и тихо, поддерживаемая чудо-шарнирами, смягчающими удар.

Прекраснее всего было солнцезащитное стекло цвета старой бронзы, установленное наискось перед лобовым стеклом. Потребовалось много дней, чтобы найти стекло такого оттенка. Но зато оно давало салону парящее, смешанное, плавающее освещение, при котором кожа приобретала тот оттенок золотисто-коричневого цвета, что отражает определенный стиль жизни.

В первый раз они встретились перед светофором. Увидев изысканный профиль ее радиатора и взглянув в ее фары, Он потерял самообладание. На мгновение бензин в его жилах остановился, а потом закипел от любви.

Она тоже его заметила и почувствовала в своих цилиндрах сладкую слабость. Стало слышно, как от волнения застучали ее поршни, а кровь взволновала стартер, так что Она немного поперхнулась…

Во второй раз они встретились в гараже южного отеля. Целую итальянскую ночь, наполненную звуками колоколов, простояли они рядом и – нет, не говорили, как люди, а молчали о своей любви.

Только на следующее утро, во время заправки, они решились чуть-чуть качнуть друг другу колесами.

Жизнью одних автомобилей управляют демоны; она жестока и полна поломок, трудна, болезненна, коротка – и заканчивается чаще всего внезапной смертью. А подсознательным бытием других руководят боги, которые нежно ведут их к долгим годам счастья.

Он и Она тоже жили под счастливыми звездами. Правда, до этого вдруг наступили сумрачные дни страданий. Каждое утро их грубо отрывали друг от друга. Его гнали в рассвет занимающегося дня, а Она, одинокая, оставалась во тьме гаража. Только поздно вечером снова открывались ворота, и, овеянный вечерней зарей и женским смехом, Он возвращался к Ней из необъятной дали.

Наконец Он нашел способ больше не покидать Ее. Гордый, хотя и парализованный, Он вскоре после отъезда вернулся с поломанной осью. Теперь они долго стояли рядом, пока не прибыли запасные части.

Потом они ездили друг за другом по длинным шоссе вдоль пурпурных и синих морей; вместе взбирались на обрывистые перевалы в горах, а потом, как на крыльях, неслись домой.

Боги любили их, поэтому послали им такую благополучную судьбу, какая только возможна для автомобилей, жизнь которых всегда наполнена бескомпромиссным мужеством и безумной скоростью: теперь они оставались вместе в своем гараже-рае с видом на сад, заботливыми шоферами и центральным отоплением, где с них сметали пыль страусовыми перьями и протирали мягкими тряпками.

(1926)

Вращение вокруг Феликса

Мортон не мог в своей жизни похвастаться ничем другим, кроме как тем, что он прожил тридцать пять лет и сделал это с определенной легкостью. Он и в дальнейшем не собирался отягощаться какой-либо целью и волей к ее достижению. При этом его ни в коем случае нельзя было упрекнуть в инертности; напротив, он чрезвычайно живо участвовал в событиях этой жизни. Но остерегался слишком активного участия. Целеустремленный родственник с зарплатой двенадцатого разряда снова и снова живописал ему преимущества ежеквартального жалования, выплачиваемого вперед, и пожизненной пенсии в дальнейшем – Мортон только равнодушно пожимал плечами. В ответ на призывы не упустить возможности сделать карьеру, исходившие из уст активных мастеров устраивать свою жизнь, он начал разводить голубых королевских пуделей, которые очень скоро стали считаться первоклассными. Но если случайно за хорошей бутылкой вина (урожая не позднее 1921 года) завязывался разговор, то иногда он любил рассказать историю про Нелл.

Нелл удачно соединяла в себе американские и европейские качества. От американской «гёрл» у нее было глубокое убеждение, что иметь красивые ноги гораздо важнее, чем прочитать «Волшебную гору» Томаса Манна; но дар одеваться с неизменным вкусом, чувствовать меру в макияже и носить украшения скромно и к месту был вполне европейским.

Так она противостояла жизни, не стесненная культурными традициями и хорошо обеспеченная очень приличным ежемесячным векселем от папочки, который тот переводил ей в «Лионский кредит», полная ожиданий и любопытства, и можно было поставить десять к одному, что в жизни у нее все будет спортивно и с хеппи-эндом. Она была фаворитом.

Получилось иначе. Судьба всегда имеет подлость прятаться за мелочами и подстерегать в самых неожиданных местах. Идешь себе, ничего не подозревая, и вдруг попадаешь ногой в капкан, спрятанный под гиацинтами, кротовыми кучками, детским бельем и прочими буколически душевными приметами жизни. Это как история с турком, единственным уцелевшим во время кораблекрушения пассажиром, который приехал домой, решил принять ванну, потерял сознание и утонул.

Капканом Нелл оказался автомобиль. Прогуливаясь по бульварам, она остановилась перед огромной витриной, в которой стояли два автомобиля. Она уже собралась пойти дальше, но заметила в торговом зале прекрасно сложенного мужчину. Это заставило ее войти.

Один автомобиль, бежевый, по оттенку напоминавший осенние листья клена, больше всего понравился Нелл. Второй был оливково-зеленым, с отделкой в нефритовых тонах. Посмотрев на него, Нелл неожиданно для самой себя произнесла:

– Его зовут Феликс.

И она купила его только из-за этой необъяснимой идеи, почему-то решив, что обязана сделать это. Ведь она спонтанно выделила его из разряда безымянных предметов и четко индивидуализировала.

Так он и остался Феликсом. Нелл любила его, потому что считала свою идею остроумной (не забывайте все-таки, что она была американкой). Она поехала на нем по Ривьере, которую вообще-то не очень высоко ценила – Флориду она находила намного роскошнее, потому что там были отели в мавританском стиле. Собственно, она поехала только ради того, чтобы покататься на Феликсе, и попала в Ниццу.

Однако на набережной Соединенных Штатов Феликс остановился, выдохнув последнюю каплю бензина. Проезжавший мимо спортсмен-велосипедист помог ей. Они договорились выпить мартини на террасе «Амбассадора». Перед тем как им подали «Негреско», из-за пальм показалась луна, – а две недели спустя «Нью-Йорк таймс» опубликовала меню и список гостей на свадьбе Нелл.

Через четыре недели Нелл почувствовала разочарование, через три месяца – скуку, а через полгода супруг изменил ей, и ее чувству собственного достоинства был нанесен удар. Вскоре после этого Нелл развелась, отправилась в санаторий и в приступе депрессии продала Феликса.

Ровно год спустя она снова шла по бульварам. И вдруг увидела за зеркальными стеклами Феликса, оливково-зеленого, с отделкой в нефритовых тонах, а рядом с ним его бежевого конкурента. Сзади стоял хорошо сложенный продавец. То есть вся ситуация была точно такой же, как раньше, круг замкнулся. Но год был потерян.

Нелл ограничилась рассуждениями о том, что могло бы произойти, если бы она купила автомобиль цвета осенних кленовых листьев. Его бак вмещал на шесть литров больше бензина, и он не остановился бы на набережной Соединенных Штатов.

– Но я, – заключил Мортон, – так и не смог освободиться от Феликса. Он оказывался в конце любого пути. Я начал острее видеть событий этой жизни и вскоре обнаружил, что все и всегда было вращением вокруг Феликса. Тогда я начал заранее отдаляться от них и ограничился созерцанием… Однако бутылка пуста; давайте смешаем коктейль, который я назвал Феликсом: одна столовая ложка тягучего сиропа, две полных столовых ложки красного Кюрасао и бокал хорошо охлажденного шампанского; сверху – долька лимона… Но на дне – пять капель ангостурской горечи.

(1926)

Билли

История Билли Смита абсолютно проста и тривиальна. От этого она кажется почти трагичной; только люди, ничего не смыслящие в страданиях, полагают, что трагедию могут повлечь за собой только необычные обстоятельства. Наоборот: будничные конфликты, повседневные пошлости гораздо вредоносней, опасней и заразней: они происходят много чаще и, что самое ужасное, – совсем рядом с нами; они могут случиться с каждым в любой момент.

События, благодаря которым владелец птицефермы в Кентукки превратился в специалиста по приготовлению спагетти, были самыми рядовыми. Простая сила обстоятельств неодолимо и не без иронии повлекла его по новому пути; все это случилось из-за автомобилей и женщин – самое неудачное и неизбежное сочетание, какое только можно себе представить.

Птицеферма Билли Смита достигла поразительного благосостояния благодаря неожиданному взлету цен на яйца серебристо-белых виандотских кур; серебристо-белые виандоты были тогда в Кентукки примерно тем же, чем в дебрях немецкой литературы является Герхард Гауптман – практичный «Гете» для хозяйственных нужд. У каждого было по несколько штук.

Билли уговорили купить автомобиль. Он поразмыслил о преимуществах, посоветовался с женой и на следующий день заказал автомобиль, соответствующий его состоянию: со встроенным радио, паркетным полом и новомодным водяным насосом, который позволял использовать радиатор также в качестве фонтанчика. Хитроумное изобретение американской индустрии для жарких уик-эндов.

Во время третьей поездки жена попросила Билли, чтобы он наконец-то пустил ее за руль. Всего на сто ярдов, ведь дорога совершенно прямая.

Билли отказался. Его жена ничего не сказала, но вечером уронила корзину, в которой было семьдесят виандотских яиц знаменитого дорогого крупнопористого сорта.

Через два дня она завоевала право сесть на водительское место. В течение последующих недель Билли заплатил восемьсот долларов в качестве возмещения ущерба и дважды отдавал машину в капитальный ремонт. Крылья пришлось чинить двенадцать раз.

В день рождения Билли его жене удалось остановить автомобиль, ехавший со скоростью сто десять километров в час, в десяти метрах от мебельного фургона. У автомобиля были действительно феноменальные тормоза…

Правда, голова Билли во время этого маневра пробила лобовое стекло и потом торчала над патентованным фонтанчиком из радиатора в венчике из осколков, сильно кровоточащая и с несколько удивленным выражением.

Шесть недель интенсивного лечения в больнице настолько восстановили его силы, что он смог подать на развод. Он был признан виновным, уплатил отступные и с облегчением продал свой автомобиль.

Билли был чувствительным человеком и не мог жить без женщины. Умудренный опытом общения с энергичной независимой дамочкой в течение последних месяцев, он выбрал одно из тех нежных, прелестных существ, с виду чрезвычайно чувствительных, какие Нью-Йорк производит в изрядном количестве – их очень много на Бродвее и киноэкране.

Прежде чем подписать брачный контракт, он спросил ее, что она думает о вождении автомобиля.

Она затряслась так, что с лица посыпалась пудра: о, нет, никогда, она даже рядом с водителем сидеть не любит, в такой ужас приводит ее мотор!

Билли радостно подписал бумаги.

Само собой разумеется, снова был куплен автомобиль, потому что как же иначе жить, при таких-то расстояниях.

И Мэйбл всегда сидела сзади, ей было страшно впереди. Билли ликовал…

Несчастный радовался слишком рано. Через неделю Мэйбл привыкла. Она по-прежнему оставалась на заднем сиденье, но начала руководить.

Если Билли, будучи в хорошем настроении, вдруг прибавлял скорость, она в ужасе так трясла его за плечо, что он чудом избегал столкновения с другим автомобилем, и вопила:

– Помедленнее, ты что, убить меня хочешь?!

Если Билли ехал медленно, она жаловалась, что он специально едва тащится, чтобы ее позлить, – почему бы ему не поехать немного быстрее? Если он делал резкий поворот, она кричала так, что он вздрагивал; если он поворачивал осторожно, она называла его неуклюжим. Если он делал ошибку, жена возмущалась, если не делал – тоже возмущалась.

Из-за этого голоса за спиной Билли стал нервным и неуверенным. Случалось, что он задевал борт тротуара, наезжал на повозку с овощами, не замечал знака. На него градом посыпались штрафы, пока однажды он не оставил автомобиль с очаровательным существом на заднем сиденье прямо перед светофором, убежал прочь и поручил все остальное Джону Ф. Майерсу, самому ответственному адвокату по ту сторону Гудзона, который все и уладил к полному удовлетворению Билли.

Три месяца он продержался, потом судьба снова подловила его. Результатом психологических изысканий Билли стала красавица с марципановой кожей и голливудской улыбкой; он думал, что она настолько безразлична ко всему, кроме цвета лица, что сквозняк при скорости выше пятидесяти километров в час будет для нее трагедией.

Здесь история Билли начинает приобретать форму баллады.

Марципановая душечка вначале была от всего в восторге. Потом она стала придираться к шляпе Билли. Да и костюм ей оказался недостаточно спортивным, а уж о цвете она и говорить не хотела.

Билли тоже ничего не сказал, но на следующий день появился в бриджах цвета резеды и галстуке цвета голубиной крови, с персидским рисунком.

Итак, с ним теперь все было all right – но автомобиль! Началось с цвета – естественно, пришлось поменять и бриджи, но покупкой нового автомобиля дело не ограничилось.

Сегодня автомобиль казался ей спортивным; завтра – слишком буржуазным; с утра не годилось пальто, вечером – костюм. Лимузины скучны, в открытом автомобиле дует, кабриолеты – банальны…

Друзья, к чему перечислять страдания Билли! Это ведь страдания каждого из нас, это – страшная трагедия мужчин-автовладельцев: чужой автомобиль всегда удобнее, элегантнее и лучше, другой водитель всегда смелее, ловчее, опытнее, но – между нами – от этого есть только одно средство: никогда не ездить с одной и той же женщиной больше одного раза. Уже во второй поездке начинаются сравнения.

Ведь согласитесь: мужчина за рулем всегда в проигрыше.

Во время поездки в горы от Билли категорически потребовали обогнать едущий впереди автомобиль. При этом у него загорелась электропроводка, машина заглохла, ее занесло, она оказалась прямо над обрывом. И тут отказал стартер.

Сконфуженный Билли вышел из машины и начал заводить мотор ручкой. Но он забыл, что в последний момент включил задний ход. И теперь прямо перед ним – у него волосы встали дыбом – автомобиль покатился назад, вниз по склону, и упал в тридцатиметровую пропасть.

Билли услышал глухой грохот падения. Он опустился на колени и вознес немую молитву об усопшей марципановой красавице.

Он еще не закончил молитвы, как она, совершенно невредимая, вскарабкалась вверх по склону. В руке у нее был отломившийся руль, и она без слов обрушила его мужу на затылок.

Билли придумал кое-что новое. Избегать женщин ему не удавалось, поэтому он решил избегать автомобилей. На борту «Энн Лейн» он отплыл в направлении мрачной Новой Гвинеи, мечтая об идиллии среди зеленых кокосовых пальм и каннибалов.

Он прибыл как раз вовремя, к началу гонок на чемпионате пляжа, которые выиграл вождь Ки-ау-хеха. При виде тростниковых гаражей и взглядов, какими молодые каннибалки пожирали автомобиль Ки-ау-хехи, Билли поплелся обратно на корабль.

Билли побывал и в других местах: на Огненной Земле, на Тибете, в Целендорфе [19]19
  Целендорф – район Берлина.


[Закрыть], в Гренландии, но ничего не вышло – всюду были автомобили.

Он впал в отчаяние, он читал книги Карин Микаэлис [20]20
  Микаэлис, Карин (1872–1950) – датская писательница.


[Закрыть]и был близок к смерти.

И тут наконец подвернулся случай, обеспечивший ему достойное место среди изготовителей спагетти: Билли обрел Венецию, город без автомобилей…

Здесь нет мучительных звуков клаксона. Однотонное «Гондола, гондола» – сладчайшая музыка для его измученных ушей. Местные женщины ему нравятся. Особенно он любит в них консервативность, то, что в других местах принято называть инертностью.

У Нинетты, его жены, есть только одно желание: никогда не уезжать из Венеции. Билли с ней согласен. Они открыли ресторан и заработали много денег. У Билли честолюбивые планы. Он хочет скупить все палаццо, превратить их в отели, а потом издать мемуары. Они будут заканчиваться фразой: водители всех стран, объединяйтесь в домах отдыха Билли Смита!

Билли полон оптимизма. Он полагает, что вскоре ему придется расширять дело.

(1927)