Текст книги "Паутина из шрамов"

Автор книги: Энтони Кидис

Соавторы: Ларри Сломан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Точнее, с половины люда. Я принес люд в школу и поделился с Джоном. Мы договорились встретиться во время ланча и обсудить, как это – быть под кайфом в школе. К четвертому уроку я был в полной отключке. Я был на уроке журналистики вместе с симпатичной девушкой по имени Грейс, которая была очень физически развита для девочки четырнадцати лет, особенно для японской девочки. Я знал, что она испытывала ко мне влечение. Внезапно я обезумел. Я спросил учителя, могу ли я взять Грейс для задания и побродить вокруг, чтобы найти материал для статей в школьную газету. Я был настойчив, потому что был под кайфом и чувствовал, как животное воздействие куаалюда проходит через меня. Учитель сказал: «Хорошо, только пообещайте, что вернетесь к концу урока».

Мы с Грейс вышли из класса и прошли по коридору прямо в мужской туалет, в старую превосходную большую уборную, построенную в 30-х годах, с большим количеством кабинок, высоким потолком и огромным окном. Я начал играть с ее грудью и целовать ее, ей это нравилось. Я был под кайфом, а она нет, но она была также возбуждена, как и я, и также хотела этой связи. Как только я начал удовлетворять ее пальцем, в уборную зашел маленький ребенок, увидел нас в кабинке, закричал и убежал. Вместо того, чтобы запаниковать и все прекратить, я решил найти более укромное место.

Поэтому мы побродили по кампусу и нашли коммунальное помещение за одним из строений. Мы немедля разделись и набросились друг на друга. К моему удивлению, она точно знала, что ей нужно делать. Как только я кончил, я остановился, но поскольку я был тинейджером, мой член все еще стоял. Она мгновенно опустилась на колени и начала делать мне минет, и я снова кончил. Я был поражен, как она догадалась сделать это? Мы оделись и побежали в класс, все время хихикая. Как только пришло время ланча, я рассказал обо всем друзьям, они завидовали и с трудом могли говорить. Для меня это был еще один день на посту, потому что я делал то, что хотел.

В июле я вернулся в Мичиган и провел там обыкновенное лето, расслабляясь в лесу, на озерах или в персиковых садах, стреляя из моего ВВ пистолета, тусуясь с Джо и Найтом. Но когда лето закончилось, мы с мамой решили, что мне следует остаться в Мичигане на первый семестр девятого класса. Моя мама была беременна третьим ребенком и хотела видеть меня рядом, чтобы я мог почувствовать связь с малышом. Так как мама и Стив жили в Ловилле, в пригороде, мне пришлось ходить в школу в городе с населением около двух тысяч жителей.

Большинство детей не признавали меня. Все популярные мальчики, бритоголовые сыновья фермеров, называли меня «девчонкой», Голливудом и «педиком», потому что у меня были длинные волосы. Когда начались занятия в школе, я приходил в разной одежде, с разными стрижами и разным поведением, а эти тюки сена хотели убить меня за это. Единственным утешением были девочки, которые ценили меня немного больше. В тот семестр я подцепил горячую латиноамериканскую блондинку по имени Мэри, которая была победительницей конкурса длинных и шелковистых волос от L'Oreal на Среднем Западе. Она была симпатичной и на год старше, но наши отношения так и не переросли в бурный роман, как мне хотелось. Вместе мы проводили большую часть времени, держась за руки и ласкаясь, она позволяла мне трогать различные части своего тела, но никогда не доводила дело до конца. Может, она просто смеялась надо мной, т. к. я был младше и на две головы ниже ее.

3 октября 1976 мама родила мою вторую сестру, Дженнифер Ли Айдема. Это было счастливое время, между Стивом, Джули, мамой, новым ребенком и Эшли, нашей собакой, образовался настоящий маленький союз. Скрепляя узы с Дженни, я с пользой проводил время со Стивом – он был лояльным ко всем моим поступкам.

Когда во втором семестре я вернулся в Эмерсон, я заметил изменения. Когда я уезжал, я был главным в королевстве отщепенцев и неудачников. Но когда я вернулся, я превратился в Тони Как-Тебя-Там? Это были новые дети, которые сидели на марихуане, а некоторые из них носили бородки. (У меня еще не было ни единого волоска). Поэтому я придумал новый образ. Я собирался стать актером, главным образом потому, что мой отец занимался этим.

Паук всегда интересовался актерским мастерством. К тому моменту он начинал уставать от жизни Бога Сансет Стрип. Он был сыт по горло наркотиками и кордоном из людей, штурмующих его дом в любое время суток. Поэтому когда Ли Страсберг открыл филиал своего института в Лос-Анджелесе, мой предок решил записаться. После занятий он приходил домой взволнованный методом игры, тренировкой памяти и всеми этими новыми концепциями. Казалось, это слишком замысловато для понимания.

Как часть своего плана по началу новой жизни, мой отец обрезал длинные волосы. Внезапно он стал похож на странного, скользкого типа из фильмов 30-х годов. К тому времени ко мне стали придираться, т. к. длинные волосы больше не являлись признаком бунтарства и индивидуальности, поэтому я подстригся и поразил всех своих одноклассников новым имиджем. Когда мой отец начал носить двубортные пиджаки в розовую полоску, черно-белые туфли-лодочки и белые футболки без пуговиц с забавными галстуками, я сразу же приобрел такую же одежду. Теперь пришло время записать меня в школу актерского мастерства. Я посещал детские занятия под руководством Дианы Хал, они были потрясающими. Нас научили, что нужно играть, а не просто притворяться: ты должен побывать в шкуре героя, которого играешь.

После нескольких месяцев занятий, мой отец просто огорошил меня. Он собирался изменить свое имя Джон Кидис на Блэки Дэммет. В своей фамилии он соединил имя и фамилию одного из своих любимых актеров, Дэшила Хэммета. «Какое сценическое имя ты себе хочешь?» – спросил он меня. Будучи солидарным с отцом, я сказал: «Ну, какое-нибудь имя с фамилией Дэммет, потому что я твой сын». Так появился Коул Дэммет.

Понимаете? Коул, сын Блэки.

С того дня его знали как Блэки, и профессионально, и лично. Не Джон, не Джек, не Паук. Но у меня было две разных индивидуальности. Я никак не мог отделаться от имени Тони в школе. Да и в моей семье не собирались называть меня Коулом. Но Блэки называл.

Чаще называл, чем нет, так как всегда был в роли.

Когда наши имена устоялись, пришло время завести агентов. Отец нашел агента для себя, а затем получил рекомендации на детских агентов для меня. Ее звали Тони Кельман, она была самым крутым детским агентом во всем Голливуде. К тому времени я уже снялся в кино. Роджер Корман снимал трилогию по фильму «Love American Style» под названием «Jokes My Folks Never Told Me». Это была наиболее существенная картина 70-х с участием симпатичных обнаженных женщин. Режиссер учился с моим отцом в Калифорнийском Университете и однажды он заглянул к нам. Я открыл дверь.

«Я пришел к твоему отцу», – дружелюбно сказал он.

Я не знал этого парня, и конечно не знал о его отношениях с отцом, поэтому вытянулся на все свои 5 с чем-то футов и прошипел: «А кто ты такой?»

На языке тела я говорил: «Я надеру тебе задницу, если ты попытаешься войти, и пусть я всего лишь ребенок». Он был настолько поражен моей самонадеянностью, что задействовал меня в двух эпизодах в роли задиры, рассказывающего пошлые шутки на уроках.

В это же время меня пригласили для участия в двух детских программах. Конечно же, в обеих программах я изображал плохого парня. Но это была работа. И довольно прибыльная. Мне открыли счет в банке отца, и когда я открыл чековую книжку и увидел там несколько штук баксов, для меня это был шок.

Я был нарасхват, проходя всевозможные кастинги. Однажды я сидел дома у Джона, когда позвонил Блэки и сказал, что меня взяли на роль сына Сильвестра Сталлоне в фильме «F.I.S.T», его следующим фильмом после «Рокки». Я был так взволнован, что выбежал из дома, вопя и напевая саундтрек к «Рокки», задрав руки. Я был уверен, что стану суперзвездой, потому что играл со Сталлоне, хотя у меня с ним была всего одна сцена за обеденным столом.

Когда я прибыл на съемки, я подошел к трейлеру Сталлоне и постучал в дверь, считая, что мы должны сблизиться перед тем, как играть нашу сцену.

– Кто там?» – раздался хриплый голос из трейлера.

– Это Коул. Я играю в сцене, которую собираются снимать, – ответил я.

Он медленно открыл дверь.

– Что тебе нужно? – спросил он.

– Я играю вашего сына, поэтому я подумал, что нам следует уделить немного

времени, чтобы я мог развить…

Сталлоне перебил меня:

– Нет, я так не думаю, – сказал он и огляделся в поисках родителей.

– Кто-нибудь, заберите этого ребенка. Уведите его отсюда, – закричал он.

Мы снимали сцену, и когда я произнес свою большую реплику: «Передай мне молоко», камера не взяла меня крупным планом. Получилась «не-моргай-а-то-пропустишь»-роль, однако это была очередная сумма в банке.

Съемки в «F.I.S.T.» помогли, когда я пришел в Парамаунт на кастинг к фильму «American Hot Wax», фильм о Бадди Холли и диджее Алане Фриде. Это была масштабная картина, и я пробовался на главную роль, роль президента фан-клуба Бадди Холли. После общего кастинга, бесчисленных вызовов и даже теста на фотогеничность, все свелось к двум кандидатам – мне и самом ярком актере среди детей, Муси Драере. Я был уверен, что получу роль, т. к. Блэки делал все возможное, чтобы помочь мне войти в роль, разучивая все песни Бадди Холли, он даже купил такие же большие очки в роговой оправе. Поэтому, когда мне позвонила Тони и сказала, что я не получил эту роль, я был уничтожен.

Той ночью Конни взяла меня с собой к другу, и мы устроили настоящий наркотический кутеж: нюхали кокаин, курили марихуану, потягивали спиртное и говорили о том, как я их сделаю в следующий раз и стану самой большой кинозвездой в городе и бла-бла-бла, нескончаемая кокаиновая болтовня между парнем, который потерял роль всей своей жизни, девушкой, которая хотела помочь, но страдала сама, и парнем, который лишь хотел забраться в трусики к девушке. Это продолжалось до рассвета, когда кокаин уже закончился, что привело к реализму, и уже было не так хорошо. Химическая наркотическая депрессия спала, смешалась с неудачной действительностью и превратилась для меня в 24 отвратительных часа.

Несмотря на другие мои успехи, я был не самым дисциплинированным и прилежным учеником. Я кормился этим, я участвовал в этом, я набирался опыта, но я не посвящал всего себя этому миру. Веселиться с друзьями, резвиться в городе, кататься на скейте остались главными в моем списке. Получать кайф было самым главным.

До той ночи, когда Конни пыталась меня утешить, я уже успел узнать радости кокаина. Когда мне было тринадцать, Алан Башара зашел днем в наш дом на Палм и сказал отцу, что у него есть немного потрясающего кокаина. Нужно сказать, что в 70-х кокаин был очень сильным и чистым; он не был так напичкан химическими веществами как сегодня. Я уже полтора года наблюдал, как взрослые принимали его в нашем доме, поэтому сказал им, что тоже хочу попробовать.

Башара сделал для меня линию, и я втянул ее. Двадцатью секундами позже мое лицо онемело, и я почувствовал себя Суперменом. Это был такой расслабляющий эйфорический прилив, что я почувствовал, что вижу Бога. Я думал, что это чувство никогда не прекратиться. Но, бац, оно начало исчезать.

– Эй, эй, мы можем принять еще немного? – я обезумел. Но Алан должен был уйти, у отца были дела, и я оказался в заднице. К счастью, организму молодого парня не требуется много времени на восстановление. Часом позже я был в норме и развивал новые способности.

Итак, я влюбился в кокаин с первого взгляда. Я начал шарить по дому, чтобы посмотреть, не осталось ли чего после ночи. Часто оставалось. Лезвием от бритвы я скреб тарелки и чистил пустые стеклянные пузырьки и соединял остатки вместе, затем относил все в школу и делился с Джоном. Но мы всегда дожидались конца занятий. За исключением той половины куаалюда, я никогда не принимал наркотики в школе.

Кокаин привел меня к героину. Мне было четырнадцать, однажды Конни взяла меня в Малибу. Мы приехали в дом дилера кокаина, где взрослые потребляли большое количество белой пудры из огромной кучи на журнальном столе. Я был там вместе с ними – обезьяна видит, обезьяна повторяет – и мы кайфовали, как могли. В какой-то момент они решили куда-то идти. К тому времени на столе осталась одинокая полоска на зеркале.

– Ты можешь остаться здесь, делай что хочешь, только не трогай эту маленькую полоску, – сказали они. Я улыбнулся и согласился.

Как только они закрыли дверь – оп – я втянул полосу. Когда они вернулись, то увидели что полоса «пропылесошена».

– Где полоса? – спросил кто-то.

– Ну, я перепутал…, – начал оправдываться я.

– Нам лучше отвезти его в больницу. Он близок к передозировке.

Все обезумели. Я не знал, что эта маленькая полоска была белым китайским героином.

Но я был в порядке. Я понял, героин мне нравится намного больше, чем кокаин. Мне было хорошо от кокаина, но я не чувствовал дрожи или невроза. Мои челюсти не скрежетали. Меня совсем не беспокоило, где достать еще кокаина. Я был как во сне, и мне это нравилось. Конечно, по дороге домой меня стошнило, но это продолжалось недолго. Я просто попросил Конни немедленно остановить машину, и шлеп, прямо из окна. Они внимательно следили за мной, полагая, что у меня остановится сердце, но ничего подобного не случилось. Мне понравился героин, но я не гонялся за ним. К концу девятого класса, внешне казалось, что дела идут на лад. Блэки учился актерскому мастерству и действительно вживался в роли, иногда до пугающей степени.

Он устроился в Hollywood Actors Theater, 99 – местном театре, вниз по Голливудскому Бульвару. Играл ли он небольшую роль или главную, он с головой погружался в своего героя. Это требовало большой работы с внешним видом героя. Он стал настоящим мастером перевоплощений, меняя свой гардероб, прическу, очки, манеры и поведение. Он украшал свой текст картинками, заметками и вещами, которые символизировали его героя.

Проблемы начались, когда он начинал жить жизнью своих героев. Это достигло критической отметки, когда он получил роль трансвестита в Hollywood Actor Theater.

Блэки совершенно не боялся реакции людей и был настолько поглощен этой идеей, что жил как трансвестит несколько месяцев. Он сделал свои фотографии в женской одежде и повесил их над камином, рядом со схемами, графиками и диаграммами, имеющими отношение к трансвеститам.

Затем мой скандальный, гетеросексуальный отец начал носить облегающие возбуждающие трусики, а все его хозяйство было заключено в нейлоновые колготки. Он носил топы и перчатки с кольцами поверх них. Его макияж был безукоризненным, вплоть до ярко-розовой помады. Он скакал по дому на высоких каблуках, сосал леденец и разговаривал как сумасшедший гей. Ситуация ухудшилась, когда он стал выходить на улицу в таком виде. Он ходил туда-сюда по Голливудскому Бульвару и разговаривал с незнакомцами.

Сначала я поддерживал его и гордился его отношением к искусству. Но в конце концов, я не выдержал. Мое мужское начало взбунтовалось. И однажды, когда он начал орать на меня из-за каких-то проблем в школе, я назвал его педиком. Как только это слово слетело с губ, мой отец замахнулся на меня. Он был быстр, но каким-то образом мне удалось увернуться от удара. Я тоже хотел ударить его, но на полпути осознал, что нехорошо проявлять насилие по отношению к собственному отцу. К тому времени он оттолкнул меня к книжной полке. Впервые мы противостояли друг другу. В конечном итоге, обошлось без кровопролития, но атмосфера была напряженной и неприятной. И что-то между нами уже не было как прежде.

Глава 3
Средняя школа Фэйрфэкс

О юношестве

Я никогда не забуду свой первый день в средней школе. Я приехал к зданию средней школы Юни и встретился со своим куратором, чтобы узнать в какой класс мне идти. И тогда она меня ошарашила.

– Тони, я знаю, что ты три года учился в школе Эмерсон под фальшивым адресом. Ты не живёшь в этом районе, поэтому ты не можешь ходить в школу здесь.

Я тогда не знал, что это будет одним из самых богатых событиями завихрений судьбы, которые я когда-либо испытывал.

Я пошёл домой, чтобы узнать, какая средняя школа была в моём районе. Оказалось, что это Фэйрфэкс, длинное здание на углу Фэйрфэкс и Мелроуз. Я пошёл туда на следующий день и чувствовал себя там чужаком в море людей, которые уже знали друг друга. Из-за того, что я опоздал на день, многие классы, куда я хотел попасть, были сформированы. Я не знал учеников, не знал учителей, я даже не знал, где находился кафетерий.

Когда я начал заполнять свои классные бланки, меня попросили написать своё имя. Я импульсивно написал «Энтони» вместо «Тони». И когда оглашали список, все учителя читали «Энтони», и я не исправлял их. Я просто стал «Энтони», немного другим парнем, который был более зрелым, взрослым и лучше контролировал себя.

Фэйрфэкс была настоящей гремучей смесью. Там были китайские эмигранты, корейские эмигранты, русские эмигранты, еврейские дети и много чернокожих ребят, так же как и белых. И снова я начал дружить с самыми одинокими и нежелательными детьми в школе. Моими первыми друзьями были Бэн Тэнг, худой, нескоординированный парень в огромных очках, и Тони Шур, девяноставосьмифунтовый слабак с одутловатым лицом. Примерно после месяца учёбы, мы с Тони разговаривали во дворе во время ланча, как вдруг крошечный, сумасшедший, длинноволосый парень, кружась, подошёл к Тони, схватил его за шею и начал трясти. Я не мог сначала понять, было ли это дружеским дурачеством, или этот парень наезжал на моего лучшего в Фэйрфэкс друга. Я ошибался, это не было дружелюбным приветствием. Я вмешался, оттащил его от Тони и прошипел:

– Если ты ещё раз его тронешь, будешь жалеть об этом всю свою жизнь.

– О чём ты говоришь? Он мой друг, – протестовал парень.

Странно. Даже притом, что мы начали с агрессивных фраз типа «я надеру тебе задницу», я почувствовал моментальную связь с этим замечательным маленьким странным созданием. Тони сказал мне, что его зовут Майкл Бэлзари, который скоро будет известен как Фли за пределами школы Фэйрфэкс.

Майк был ещё одним изгоем в Фэйрфэкс. Он родился в Австралии. Его отец был таможенным агентом, который вместе с семьёй переехал в Нью-Йорк и наслаждался довольно консервативным, стабильным образом жизни до тех пор, пока мама Майка не завела роман с джазовым музыкантом. Родители Майка расстались, и он вместе со своей сестрой, мамой и новым отчимом переехал в Лос-Анджелес.

Майк был крайне стеснителен, беззащитен и более закрыт, чем я, поэтому я играл главную роль в отношениях, которые развивались долгое время и были прекрасными, потому что мы давали друг другу очень много. Хотя для него это также имело отрицательную сторону, потому что временами я был просто ублюдком и подлым хулиганом.

Майк никогда не ходил никуда без своей трубы. Он был первой трубой в школьном ансамбле, поэтому мы работали вместе – в том году я участвовал в постановке пьесы. Я был поражён его музыкальными навыками и тем, что его губа всегда раздувалась от игры на трубе. Его игра на трубе также открыла мне целый мир – мир джаза. Однажды Майк поставил мне записи Майлза Дэвиса, и я понял, что этот стиль музыки был спонтанным и импровизационным.

Даже притом, что Майк жил в более или менее традиционной семье, ситуация в его доме казалась такой же хаотичной, как и у меня. Он завораживал меня историями о своём бесконтрольном отчиме, Уолтэре. Долгие годы у Уолтэра были проблемы с алкоголем. Он вылечился, в то время я ничего не знал об этом процессе, но тогда он был настоящим отшельником. Я очень редко видел его, а в те редкие дни, когда мне это удавалось, он был очень грубым и кричал, потому что Майк один раз забыл выбросить мусор в нужный день. Каждый раз Майк говорил: «О, о, я забыл, что сегодня четверг. Мне сильно попадёт».

Мама Майка была очень милой, несмотря на её причудливый австралийский акцент. Но в первые месяцы нашего с Майком знакомства, он всё время говорил о своей старшей сестре, Карен, которая была в Австралии. «Она просто сумасшедшая», – говорил он мне. «Она очень сексуальная. У неё миллион парней, и она лучшая гимнастка Голливудской средней школы». Я должен был встретиться с этой сестрой Бэлзари.

Позже в том учебном году, Карен, наконец, приехала. Она была молода, привлекательна и невероятно прямолинейна. Тогда мы с Майком часто оставались на ночь друг у друга. На самом деле в комнате Майка стояли две крошечные кровати, одна для него, одна для меня. Также у родителей Майка было горячее джакузи на заднем дворе, и однажды ночью Майк, Карен и я сидели в этом джакузи и пили вино. Рука Карен непрерывно скользила ко мне под этими пузырями, и когда Майк сказал, что уже пора спать, и я практически сказал то же самое, Карен схватила меня. «Останься», – попросила она. Пришло время встретиться с сестрой один на один.

Карен немедленно взяла инициативу на себя. Она начала ласкать меня, потом отвела к себе в спальню, и следующие три часа она представляла мне множество различных сторон секса, о возможности которых я даже не подозревал. Она играла в свою игру, делая многие вещи, например, подходила к раковине, возвращалась назад с наполненным горячей водой ртом и делала мне минет. Что, Господи, я сделал, чтобы заслужить этот прекрасный голос?

На следующий день Майк спросил: «Как тебе моя сестра?». Я рассказал ему всё в деталях, потому что, в конце концов, она была его сестрой, и я горячо поблагодарил его за то, что он представил нас друг другу. Спустя много-много лет он подошёл ко мне и сказал: «Мы действительно хорошие друзья, но есть что-то, что беспокоило меня эти годы. Когда ты был в комнате с моей сестрой, я вышел из дома и заглянул в окно на несколько секунд». В те давние времена мне было бы всё равно, но вероятно это хорошо, что он сказал мне это, выждав именно столько.

Майк много курил траву, когда я впервые встретил его, поэтому я начал всё чаще и чаще заглядывать в запасы своего папы, чтобы удовлетворить наши потребности. Я знал тайники над книжными полками, где он хранил свои недокуренные косяки. Но он запирал свои основные запасы в том же шкафу, где хранил весы. Однажды мы с Майком тусовались в подвале, в мастерской его отца, и я нашёл огромную связку отмычек. Шанс был один на миллион, но я спросил Майка, могу ли попробовать эти ключи для шкафа Блэки. Уверенный в том, что я делаю, я нашёл именно тот, который подходил. И я стал аккуратно растаскивать отцовские запасы травы, таблеток и кокаина. Майк был впечатлён, что я мог взять горсть и оставить всё таким неповреждённым, что Блэки никогда не понимал, что чего-то не хватало.

В том семестре Фли и я впервые поехали отдыхать вместе, мы поехали покататься на лыжах на гору Мэммот. Поездка на автобусе грейхаунд была классическим развлечением смеси угнетённых и несчастных людей: девочка с чёрным глазом, только что уволенный с работы наркоман, сидящий на спиде, вся автобусная культура странных людей и мы, два зелёных ребёнка.

В автобусе я сразу же пошёл в задний туалет, выкурил полкосяка и передал его Майку, и он повторил ритуал. К тому времени, как мы приехали в Мэммот, началась снежная буря, и она была чёрной как смоль. Нашим планом было провести ночь в прачечной отелей, эту уловку подсказал мне один из моих друзей в школе Эмерсон. Но автобус, ехавший в Грэйхаунд высадил нас в середине ничего. Мы пошли в примерном направлении отелей, и внезапно у Майка ужасно заболел живот. Мы шли и шли, замерзали, а Майк почти плакал от боли. Когда уже практически началось обморожение, мы повернули наугад и нашли отели. Войдя в прачечную, мы достали спальные мешки и разложили один под хрупкой фанерной полкой, а другой на ней. Я сунул несколько четвертаков в сушилку, чтобы включить её, и свернулся на полу, а Майк спал на той хрупкой полке, которая была предназначена держать несколько фунтов одежды.

На следующее утро мы пошли взять на прокат лыжи. Мы выбрали себе всё оборудование, и Майк попытался расплатиться кредиткой, которую ему дала его мама, но семнадцатилетняя девушка за прилавком не принимала её. Она настаивала на том, что мама Майка должна была лично присутствовать там, чтобы авторизовать использование карты.

Майк попробовал объяснить, что его мама уже на спуске с горы, но девушка была непреклонной. Я должен был спасти эту поездку, поэтому я вышел на улицу и обратился к леди, которая готовилась покататься на лыжах со своими детьми. Я попросил её дать мне на время куртку, лыжи и очки. Каким-то образом я убедил её, надел её меховую куртку, шапку и большие квадратные солнечные очки. Я взял наши варежки и шапки и запихал их в куртку, чтобы сделать грудь. Я вспомнил голос мамы Майка, пошёл обратно в лыжный магазин и направился прямо к девушке за прилавком.

– Поверить не могу, что из-за этого мне пришлось спускаться с гор. Это моя карта, и я дала её своему сыну. В чём проблема? – сказал я.

Девушка безумно испугалась голоса этой сумасшедшей женщины, доносившегося из за лыжной маски, и мы получили свое оборудование. Мы отлично проводили время, ловя кайф на бесплатном подъёмнике и устраивая везде суматоху. Мы были настоящими маленькими засранцами, и нам это нравилось. Майк вообще не умел кататься на лыжах; впервые спускаясь с горы, он упал около пятидесяти раз. А в третий раз он уже не отставал от меня. Он просто заставил себя научиться кататься на лыжах за один час.

Тем вечером мы вернулись в прачечную и, включив сушилку, провели там ещё одну ночь. Прошёл второй день катания на лыжах, и настало время ехать домой. По какой-то причине я решил, что в лыжном магазине была плохая система работы с инвентарём, поэтому эти лыжи теперь наши. Мы пошли на автобусную станцию и погрузили эти арендованные лыжи на автобус вместе с другими лыжами. Мы почти сели в автобус, когда подъехала машина шерифа. Шериф вышел и сказал:

– Вы двое. Быстро сюда.

– В чём проблема? – спросил я невинно.

– Эти лыжи краденые. Мне нужны ваши документы, – сказал он.

– О, нет-нет-нет, мы не брали их. Вы думаете, мы забрали эти лыжи себе? Нет, нет, мы взяли их в аренду, и мы как раз хотели отнести их обратно. На самом деле мы, наверное, можем просто оставить их здесь и пойти, – отчаянно оправдывался я.

Наконец, мы убедили этого парня только оштрафовать нас, и мы пообещали вернуться и решить эту проблему. Мы приехали обратно в Голливуд. Наша поездка удалась на все сто, даже с небольшим плохим привкусом от истории с шерифом в конце. Прошло некоторое время, не было ни звонка, ни вызова, ни плохих новостей с севера. А потом в один день это произошло. Майк и я, оба следили за почтой, но в один и тот же день, когда мы были в школе, и Блэки, и Уолтер получили письма.

Теперь у нас были серьёзные проблемы. Уолтер был строгим, и у моего папы не было в жизни никаких дополнительных неудобств до этого момента, когда дети должны были прийти в суд в Мэммоте вместе с родителями. Теперь этим парням пришлось взять на себя эти проблемы. Мы думали, что это просто конец света, но довольно странно, что оба наших папы использовали эту поездку в суд как возможность сблизиться со своими сыновьями. В конечном счёте, мы отделались лёгким наказанием, всё, что нам нужно было делать, это в течение полугода каждые два месяца писать им письма о том, чем мы занимались.

Но моя лыжная авантюра с властями была мелочью по сравнению с тем, что случилось с Блэки той осенью.

Был отличный осенний калифорнийский день, солнечный и прекрасный. Я пришёл домой из школы около половины четвёртого, как и в любой другой день, но мой папа, казалось, был чем-то расстроен. Мы были в гостиной, где было милое красивое окно, которое выходило на наш передний двор, когда вдруг Блэки замер. Я выглянул и увидел этих похожих на медведей гризли, больших, как дровосеки, парней, скрывающихся на нашем дворе. Мой папа положил руку мне на плечо и сказал: «Я думаю, у этих парней может быть прикрытие».

Как только он сказал это, они выбили нашу входную дверь из цельного дуба. В ту же секунду, они вскрыли заднюю дверь, и отряд парней с дробовиками, пистолетами, в бронежилетах ворвался внутрь. Их дробовики были заряжены, подняты и направлены прямо на моего папу и меня. Они все кричали: «Стоять! Стоять! На пол!», как будто это было какой-то огромной операцией. Одно неосторожное движение пальца, и мы были бы нашпигованы свинцом. Они пристегнули нас друг к другу наручниками, посадили на диван и начали систематично разрушать наш дом.

Оказалось, что несколько ночей назад мой папа вызвал проститутку, но когда она приехала, моему папе она не понравилась. Ради спортивного интереса он предложил ей немного кокаина. Она выбежала из дома, позвонила в полицию и сказала им, что Блэки мог быть тем наркодилером голливудских холмов, который в то время терроризировал весь Лос-Анджелес.

Следующие два часа копы провели, разрывая матрасы, просматривая каждый дюйм одежды в шкафу и воруя красивые раскладные ножи, которые я купил в Тихуане, чтобы, придя домой, подарить их своим детям. К счастью, они не находили наркотиков. В тот момент, когда я подумал, что они не обнаружат сокровищницу моего папы, один из этих тупоголовых засранцев проделал отверстие в потолке в заднем туалете и всё нашёл. В тот момент мой отец и я поняли, что игра окончена. Они вытащили оттуда кучи кокаина, сумки травы и огромную флягу таблеток.

Они думали, что делать со мной. Они говорили о том, чтобы отправить меня в тюрьму для несовершеннолетних, но я знал, что мне нельзя было попадать туда, чтобы я мог помочь Блэки заплатить залог. Я убедил их, что был непричастен ко всему этому и, что утром мне нужно быть в школе. Наконец, они решили, что я мог остаться в перерытой квартире, и забрали Блэки.

Мы оба были сокрушены. Я боялся, что папу заберут на долгие годы. Я позвонил Конни, и она уговорила своего нового парня представить свой дом как имущественный залог. На следующий день Блэки вышел из тюрьмы. У него осталось около семи тысяч, на которые ему нужно было немедленно нанять хорошего адвоката; это было слишком тяжело для нашего бюджета, поэтому ему пришлось приостановить свой дилерский бизнес и больше заниматься актёрской игрой.

К счастью для нас, несколько месяцев назад я получил роль в рекламе Кока-Колы, и это было довольно хорошим заработком для пятнадцатилетнего подростка. Но это вызвало некоторые трения с моим отцом, потому что я зарабатывал больше денег, чем он. Он даже попытался заставить меня платить часть за жильё, что стало яблоком раздора между нами, потому что он уже забирал двадцать процентов моего актёрского дохода, и я сказал: «Ну нет, так не пойдет». Вместо этого я дарил Хайе цветы и читал ей стихи. Все охали и ахали, а учитель постоянно прощал мне мои слабости. Хайа смущалась, но она понимала, что парень сходит по ней с ума. Это ознаменовало начало наших с ней отношений, но это было тяжелое начало, которое растянулось на следующий учебный год.