Текст книги "Паутина из шрамов"

Автор книги: Энтони Кидис

Соавторы: Ларри Сломан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Посвящается Биллу и Бобу

Благодарности

Энтони Кидис хотел бы поблагодарить:

Ларри Ратсо Сломана за постоянное и искреннее внимание к тем, кто помогал ему составлять эту историю. Его любознательность внесла поистине неоценимый вклад в этот проект, но главное – это его уважение к другим людям. Благослови Бог этого талантливого человека и его задиристый стиль.

Спасибо моим коллегам по группе, членам семьи, друзьям, врагам, сторонникам, клеветникам, учителям, людям, которые причиняли мне неприятности, и Богу за то, что эта история стала реальностью. Я люблю вас всех.

Ларри Сломан хотел бы поблагодарить:

Энтони за невероятную искренность, откровенность, память и чистосердечность.

Мишель Дюпон за чай, сочувствие и все остальное.

Дэвида Вильяно, Суперагента.

Боба Миллера, Лесли Уэллса, Мюриэль Тебид и Элайзу Ли из Hyperion.

Антонию Ходгсон и Мэдди Могфорд из Англии.

Бо Гарднера и Ванессу Хадибрата за помощь по моему первому зову.

Блэки Дэммета и Пегги Айдему за средне-западную гостеприимность и великодушие.

Гарри и Сэнди Циммерман и Хоуп Ховард за лос-анджелесскую гостеприимность.

Майкла Симмонса за EMS.

Всех друзей и коллег Энтони Кидиса, которые потратили так много времени на воспоминания, особенно Фли, Джона Фрусчанте, Рика Рубина, Гая О, Луи Матье, Шерри Роджерс, Пита Уайсса, Боба Форреста, Ким Джонс, Ион Скай, Кармен Хоук, Джейми Ришар, Йохану Логан, Хайди Клум, Линди Гоетса, Эрика Гринспэна, Джека Шермана, Джека Айронса, Клиффа Мартинеса, Ди-Эйч Пелигро, Марка Джонсона, Дика Руда, Гэйджа, Брендена Маллена, Джона Почна, Кейта Бэрри, Кейта Морриса, Алана Башара, Гэри Аллена, Дэйва Джердена, Дэйва Ратта, Трипа Брауна, Текилу Мокингберд, Дедушку Теда, Джулии Симмонс, Дженнифер Корман, Нэйта Оливера, Донда Бастона, Криса Хоя, Плезанта Гехмана, Айрис Берри, Сэт Хари и Аву Стэндер.

Клиффа Бернштейна, Питера Мэнша и Гэйл Файн из Q-Prime.

Джилл Мэтсон, Акашу Желани и Бернадетт Фьореллу за потрясающее умение транскрибировать.

Langer’s за лучшую копченую говядину к западу от Второй Авеню.

Митча Бланка и Джеффа Фридмана за срочный ремонт диктофона.

Люси и Бастера за составленную компанию, хоть и собачью.

Но больше всех благодарю свою восхитительную жену Кристи, которая поддерживала домашний очаг.

В 1983 году четверо, называвших себя кулакоголовыми, взорвали состоящую из разных стилей по направленности панк-рок сцену Лос-Анджелеса, с собственным, космическим, опасным хард-кор фанком. Спустя 20 лет, RHCP несмотря ни на что стали одной из самых успешных групп в мире. Хотя группа прошла много перевоплощений, Энтони Кидис, автор стихов и динамичный исполнитель, был с группой на протяжении всего пути.

Паутина из шрамов – это откровенные воспоминания Энтони Кидиса о его быстротекущей жизни. В возрасте 11 лет, выросший на Среднем Западе, Энтони Кидис переехал в Лос-Анджелес, к своему отцу, который был поставщиком таблеток, марихуаны и кокаина элите Голливуда. До 13 лет он с отцом делил наркотики и девушек, во время разгульных вечеринок, на которые посещали такие видные звезды бульвара Сансет как Кейт Мун, Джимми Пэйдж и Элис Купер. После непродолжительных попыток играть подростка в кино, Энтони бросил Калифорнийский университет и с головой погрузился в мрак подпольной музыкальной сцены Лос-Анджелеса. Бездомный, он воровал еду, тайком проникал на концерты, принимал кокаин и героин. Кидис каждую ночь после часов проведенных в клубах, отчаянно пытался найти еще место чтобы оторваться.

Наконец он нашел способ сделать это в музыке. Объединившись со своими тремя школьными приятелями, впервые в жизни у него появилась цель: выпустить на свободу свою сексуальную энергию и распространять энергичные вечеринки Chili Peppers в оригинальном Uplift Mofo Party стиле группы. Путешествуя по стране, Chili Peppers выступали в роли музыкальных первопроходцев, оказавших влияние на целое поколение музыкантов. Паутина из шрамов содержит истории знаменитостей, с которыми пересекался жизненный путь Энтони.

Но за чрезмерность и успех надо платить. В книге Кидис открыто пишет о передозировке его близкого друга и одногруппника Хиллела Словака, его собственной борьбе с наркотической зависимостью, которая сделала его бездомным мультимиллионером принимавшим «колеса» с мексиканскими мафиози под автострадами в латиноамериканских районах Лос-Анджелеса. Достигнув дна, Энтони отправляется в духовное путешествие, которое заведет его в Индию, Борнео, Таиланд и Новую Зеландию, для того чтобы понять, что ключ к просвещению зарыт на его собственном заднем дворике.

Неважно, будь то воспоминания о влиянии прекрасной сильной женщины, которой он восхищался; возвращение к его разнообразным путешествиям, как то выступление перед полумиллионной аудиторией в Вудстоке, или встреча со смиренным Далай Ламой. Паутина из шрамов неотразима при прочтении. Это история о верности и развращенности, интригах и честности, безрассудстве и искуплении. История, которая могла произойти только в Голливуде…

Предисловие

Я сижу на диване в гостиной моего дома на Голливудских Холмах. Сегодня ясный, морозный январский день. Из окна открывается великолепный вид на Долину Сан-Фернандо. Когда я был моложе, я, как и все обитатели Голливудских Холмов, верил, что это место является убежищем для неудачников, которые не смогли пробить себе дорогу в Голливуде. Но чем дольше я живу здесь, тем больше убеждаюсь, что это самое душевное и тихое место в Лос-Анджелесе. И изо дня в день я просыпаюсь и первым делом смотрю на завораживающие горные вершины, покрытые снегом.

Но звонок в дверь возвращает меня к реальности. Несколько минут спустя красивая девушка входит в комнату, держа в руке изящный кожаный портфель. Она открывает его и достает оборудование. Закончив приготовления, она натягивает стерильные резиновые перчатки и садится рядом со мной на диван.

Изящный стеклянный шприц изготовлен в Италии. Он присоединен к пластиковой трубочке с микрофильтром, чтобы в мою кровь не попали какие-либо примеси. Игла новая, стерильная, очень тонкая.

Сегодня девушка забыла медицинский жгут, поэтому она снимает свой розовый в сеточку чулок и перевязывает им мне правую руку. Смазывает смоченным спиртом тампоном вену и втыкает в нее иглу. Кровь начинает просачиваться в пластиковую трубочку, а затем она медленно вводит содержимое шприца в мой кровяной поток.

Я тут же чувствую знакомую тяжесть в середине груди, откидываюсь на спинку дивана и расслабляюсь. Раньше мы делали четыре инъекции за раз, но теперь сократили их количество до двух. После того, как она снова наполнила шприц и сделала мне второй укол, она убирает иглу, достает чистый тампон и прижимает его к месту укола, чтобы избежать появления кровоподтека или шрама. Затем она берет полоску пластыря и приклеивает тампон к моей руке.

Мы сидим и говорим о трезвости.

Три года назад в этом шприце мог оказаться героин China White. Годами я сам наполнял шприцы и вкалывал себе кокаин, амфетамины, героин Black Tar, персидский героин, однажды даже ЛСД. А сегодня инъекции мне делает симпатичная медсестра, ее зовут Сэт Хари. То, что она вводит мне в кровь – озон, газ с приятным запахом, который уже много лет используют в Европе для лечения всего – от синяков до рака.

Я принимаю озон внутривенно, потому что когда-то, употребляя наркотики, заразился гепатитом С. Когда я узнал о своей болезни, где-то в начале 90-х, я изучил все с ней связанное и нашел режим питания, основанный на травах, с помощью которого можно было очистить печень и истребить гепатит. Это сработало. Мой лечащий врач был шокирован отрицательным результатом моих анализов. А озон – профилактическая мера, чтобы быть уверенным, что вирус не появится снова.

Потребовались годы опыта, самонаблюдения и самоанализа, чтобы втыкать иглы в вены не для введения отравы в организм, а для ее выведения. Но я не сожалею о своей юношеской неосмотрительности. Большую часть жизни я провел в поисках быстрого кайфа и хорошенького пинка. Я принимал наркотики под съездами с автомагистралей с малолетними мексиканскими преступниками и в гостиничных номерах, стоящих тысячу долларов в день. Теперь я пью витаминизированную воду и ем натуральную, а не специально выращенную лососину.

Вот уже двадцать лет я направляю свою любовь к музыке и сочинительству в русло вселенского творчества и духовности, записываясь и выступая в нашем уникальном звуковом стиле с моими братьями, которые со мной сейчас, и теми, которых со мной нет, в Red Hot Chili Peppers. Это мой рассказ о тех временах, история мальчишки из Гранд Рапидс, штат Мичиган, отправившегося в Голливуд, где он приобрел больше, чем мог удержать. Это моя история, мои шpамы.

Глава 1
Я, я из Мичигана

Как все начиналось

Я вспомнил о шоу в Аризоне, когда уже третий день к ряду нюхал кокаин с наркодельцом Марио, мексиканцем. К этому времени у моей группы, Red Hot Chili Peppers, вышел один альбом, и нам нужно было ехать в Мичиган для записи следующего, но перед этим наш менеджер, Линди, организовал нам выступление в клубе ресторана, специализирующегося на мясных блюдах, в Аризоне. Промоутер был нашим поклонником и был готов заплатить больше, чем мы стоили на самом деле, а мы очень нуждались в деньгах, поэтому быстро согласились.

Я чувствовал себя развалиной. Как и всегда, когда мы зависали с Марио. Он был удивительным персонажем. Стройный, жилистый и хитрый мексиканец выглядел чуть усовершенствованной версией Ганди. Он носил большие очки и поэтому не казался ни ужасным, ни внушительным. Но всякий раз, нюхнув кокаина или героина, он начинал свою исповедь: «Пришлось кое с кем разобраться. Я настоящий вышибала у мексиканской мафии. Я получаю задание и даже не хочу знать подробностей. Я просто делаю свою работу, заставляю людей платить». Не знаю, было ли хоть что-то из его слов правдой.

Марио жил в старом восьмиэтажном кирпичном доме в центре, в убогой квартирке вместе со старухой-матерью, которая вечно сидела в углу крошечной гостиной и смотрела мексиканские мыльные оперы. Время от времени слышались перебранки на испанском, и я спрашивал Марио, можно ли принять дозу прямо здесь – на кухонном столе были навалены шприцы, упаковки таблеток, порошка, ложки, жгуты…

– Не волнуйся. Она не видит и не слышит, она не знает, чем мы занимаемся, – уверял он меня. И так я колол себе амфетамины, а бабуля сидела в соседней комнате.

На самом деле Марио не был мелким наркоторговцем – он был связан с оптовиками, так что можно было хорошенько подзаработать, но приходилось делиться с ним. Этим мы и занимались на его кухоньке. Брат Марио, который только что вышел из тюрьмы, сидел на полу, вскрикивая каждый раз, когда не мог найти «рабочей» вены на ноге. Тогда я впервые видел человека, который был вынужден колоть наркотики себе в ногу, потому что на руках уже не было живого места.

Так проходили дни, иногда мы были вынуждены попрошайничать, чтобы достать денег на кокаин. Было 4:30 утра, когда я осознал, что сегодня вечером у нас концерт.

«Надо бы купить наркоты, сегодня мне нужно ехать в Аризону, а я себя отвратно чувствую», – подумал я.

Мы с Марио залезли в мой убогий зеленый студебеккер и отправились в самую дальнюю, жуткую и темную часть гетто в даунтауне, на улицу, где можно оказаться только в самом страшном ночном кошмаре; зато цены там были самые низкие. Мы припарковали машину, прошли несколько кварталов пешком и оказались у полуразвалившегося старого здания.

– Доверься мне, тебе не нужно заходить внутрь, – сказал мне Марио. – Там может произойти все, что угодно, но уж точно не что-то хорошее. Просто отдай мне деньги, и я достану дозу.

Какая-то часть меня говорила: «Боже, я не хочу, чтобы меня тут же обокрали. Раньше мы так не делали, не очень-то я ему доверяю». Но другая, большая часть меня просто хотела героина, поэтому я отдал ему последние 40 долларов, и он скрылся в здании.

Я так долго употреблял кокаин, что постоянно галлюцинировал, находясь в странном состоянии между сном и реальностью. Я мог думать только о том, что вот-вот Марио выйдет из здания с так необходимой мне дозой. Я снял свою старомодную кожаную куртку – самое дорогое, что у меня было. Несколькими годами раньше мы с Фли спустили все наши деньги, купив такие куртки. Она была мне как дом. В ней лежали мои деньги, мои ключи и, в маленьком внутреннем кармашке, мои шприцы.

Я был очень слаб, меня знобило. Я сел на тротуар и накрылся курткой, как одеялом.

«Давай, Марио, давай, выходи же», – повторял я свою мантру. Я представлял себе, как он выходит из здания, сначала устало спотыкаясь, а потом бодро шагая, присвистывая, «Давай-ка, парень, пойдем кольнемся».

Я на какой-то миг закрыл глаза и вдруг почувствовал, что ко мне кто-то приближается. Я посмотрел через плечо: огромный, неповоротливый, грязный мексиканский индеец надвигается на меня с гигантскими ножницами в руках, которыми можно с легкостью отрубить голову. Он уже замахнулся на меня, но я нагнулся вперед и увернулся от удара. В этот же момент второй мексиканский ублюдок, тощий и изворотливый, появился передо мной, держа в руках большой выкидной нож.

Я незамедлительно принял решение, что никак нельзя позволить первому громиле ударить меня в спину, уж лучше попробовать разобраться с пугалом, что передо мной.

Это все происходило очень быстро, но когда сталкиваешься со смертью лицом к лицу, вселенная будто замедляет время для тебя, давая шанс. Я вскочил на ноги и, держа куртку впереди себя, набросился на тощего мексиканца. Куртка смягчила удар ножа, и, бросив ее, я побежал прочь так быстро, как только мог.

Я бежал и бежал, не останавливаясь, пока не добежал до своей машины, но тут я понял, что у меня нет ключей. Нет ни ключей, ни куртки, ни денег, ни шприцов, ни, что самое страшное, наркотиков. Да и Марио не стал бы меня разыскивать. Я дошел пешком до его дома – ничего. Уже совсем рассвело, мы должны были отправляться в Аризону через час. Я зашел в телефонную будку, наскреб мелочи и позвонил Линди.

– Линди, я на пересечении Седьмой и Альварадо, я долго не спал, моя машина здесь, но у меня нет ключей. Сможете подобрать меня по дороге в Аризону?

Он привык к подобным моим звонкам, и часом позже наш синий фургон остановился на углу, загруженный нашим оборудованием и остальными участниками группы. И грязный, в лохмотьях, угнетенный пассажир забрался внутрь. Я сразу заметил, что парни начали сторониться меня, и просто лег на пол фургона, положил голову между передними сиденьями и отключился. Через несколько часов я проснулся весь в поту, потому что, как оказалось, я лежал прямо над мотором. Но я чувствовал себя потрясающе. Мы с Фли поделили между собой таблетку ЛСД и отыграли концерт на ура.

* * *

Большинство людей рассматривают зачатие как чисто биологический процесс. Но мне кажется, что родителей выбирают высшие силы, в зависимости от определенных черт характера, которыми обладают эти потенциальные родители, и которые должны будут сочетаться в их будущем ребенке. И так, за 23 года до того, как я ждал синего фургона на углу Седьмой и Альварадо, я узнал Джона Майкла Кидиса и Пегги Нобел – двоих прекрасных и беспокойных людей, которые лучше всех подходили на роль моих родителей. Эксцентричность, творческая жилка и нигилистическое отношение к жизни моего отца и любовь, теплота и трудолюбие моей матери – вот те качества, которые были для меня оптимальным вариантом. Как бы то ни было, по моей воле или нет, я был зачат 3-го февраля 1962 года, ужасно холодной и снежной ночью, в маленьком домике на вершине холма в Гранд Рапидс, штат Мичиган.

Мои родители были бунтовщиками, каждый по-своему. Семья отца перебралась в Мичиган из Литвы в начале 1900-х. Антон Кидис, мой прадед, был невысоким, коренастым, неприветливым человеком и держал свое семейство в ежовых рукавицах. В 1914 родился мой дед, Джон Алден Кидис, последний из пяти детей. Семья переехала в Гранд Рапидс; там Джон поступил в старшую школу и учился очень хорошо. Подростком он писал рассказы и выступал на эстраде в стиле Бинга Кросби. Жить и воспитываться в семействе Кидисов означало никакой выпивки, сигарет и ругани. Но у Джона никогда не возникали проблемы с соблюдением этого строгого образа жизни.

Затем он встретил прекрасную женщину по имени Молли Ванденвин, в роду которой сочетались англичане, ирландцы, французы и голландцы (а как мы недавно выяснили, и индейцы племени могикан, что объясняет мою тягу к индейской культуре). Мой отец, Джон Майкл Кидис, родился в Гранд Рапидс в 1939. Четыре года спустя его родители развелись, и он остался жить с отцом, который в то время работал на заводе, производящем танки для военно-промышленного комплекса.

Через несколько лет дед снова женился, и жизнь моего отца и его сестры заметно улучшилась. Но он больше не мог выносить тирании Джона Алдена. Ему приходилось работать в семейном бизнесе (автозаправка и примыкающая к ней забегаловка), он не мог проводить время с друзьями, гулять допоздна и даже думать о курении. В довершение всего, его мачеха, Эйлин, была ярой христианкой голландской реформистской церкви и заставляла его ходить в церковь пять раз в течение рабочей недели и три раза в воскресенье. Это вызывало отвращение к религии.

Когда отцу было 14, он сбежал из дома, сел на автобус до Милуоки и большую часть времени провел там в кинотеатрах, куда пробирался тайком, и на пивоваренных заводах, таская пиво. Через некоторое время он вернулся в Гранд Рапидс и поступил в старшую школу, где познакомился со Скоттом Сен-Джоном, привлекательным распутным парнем, который, в свою очередь, познакомил его с миром преступности. Я никогда не любил слушать рассказы отца об их похождениях, потому что они всегда заканчивались позором.

Однажды они со Скоттом пошли на ближайший пляж, разделись до трусов, чтобы смешаться с отдыхающими, и украли чей-то бумажник. Но кто-то их все-таки заметил, тут же появилась полиция. Все лето они провели в тюрьме.

В то время как Джек, как тогда называли моего отца, и Скотт держали в страхе Гранд Рапидс и всю округу, Пегги Нобел вела жизнь, которая, казалось, соответствовала всем нормам морали и приличия. Самая младшая из пяти детей, моя мама была воплощением среднезападной девушки-мечты – миниатюрной, чертовски симпатичной брюнеткой. У нее были очень близкие отношения с отцом, который работал на Michigan Bell. Она часто говорила, каким добрым, любящим и веселым человеком он был. С матерью она была не так близка. Эта женщина, хоть и была умна и независима, но, следуя устоям того времени, предпочла работу секретарем учебе в колледже, и это, возможно, сделало ее жестче и резче. Так, будучи вечным блюстителем дисциплины в семье, она часто устраивала скандалы моей маме, которая все чаще и чаще отвечала агрессией на агрессию. Она была увлечена черной музыкой, слушая Джеймса Брауна и Motown. Еще она была увлечена лучшим спортсменом их школы, который учился с ней в одном классе и тоже оказался черным – эдакий запретный плод для среднего запада 1958 года.

А вот и Джек Кидис, только что вернувшийся в Гранд Рапидс, отмотав срок в тюрьме штата Огайо за ограбление. Закадычный друг Скотт арестован за грабеж в Кент Каунти, так что мой отец остался в одиночестве. В мае 1960 года на одной из вечеринок в Гранд Рапидс он мельком увидел маленького темноволосого ангелочка в мокасинах с белой бахромой. Пораженный, он проталкивался через толпу к тому месту, где увидел это чудное создание, но девушки и след простыл. Остаток вечера он провел в ее поисках, но узнал лишь имя. Через несколько дней Джек появился на пороге ее дома, в спортивной куртке, отглаженных джинсах и с букетом цветов. Она согласилась сходить с ним в кино.

Два месяца спустя, получив разрешение родителей, семнадцатилетняя Пегги вышла замуж за Джека, которому было тогда двадцать, за день до тридцать пятой годовщины свадьбы своих родителей. Скотт Сен-Джон был шафером. Через шесть недель умер от осложнений диабета отец Пегги. А еще через несколько недель мой отец начал изменять моей матери.

К концу года Джек каким-то образом уговорил Пегги дать ему ее новенький синий остин хили и со своим другом Джоном Ризером отправился в Голливуд. Ризер хотел познакомиться с Аннет Фуничелло, мой отец – стать телезвездой. Но больше всего он хотел не быть привязанным к моей матери. После нескольких месяцев неудач друзья обосновались в Сан-Диего, но тут до Джека дошли слухи, что Пегги встречается с каким-то мужчиной из Гранд Рапидс, у которого есть обезьяна. Бешено ревнуя, он несется домой на скорости 100 миль в час, не останавливаясь, и остается жить с моей матерью, которая была всего лишь в дружеских отношениях с владельцем примата. Через пару недель Джек осознал, что совершил ошибку и снова укатил в Калифорнию. Весь следующий год мои родители то были вместе, то расходились, то жили в Калифорнии, то в Мичигане.

Очередное примирение привело к нелегкому переезду на автобусе из солнечной Калифорнии в заснеженный Мичиган. На следующий день я был зачат.

Я родился в больнице Святой Марии в Гранд Рапидс, в пять часов утра 1-го ноября 1962 года, весом семь с половиной фунтов [1]1
  – 3,4кг


[Закрыть]и ростом 21 дюйм [2]2
  – 53 см


[Закрыть]. Я родился почти на Хэллоуин, но 1-е ноября мне нравится больше. В нумерологии единица – очень сильное число, а иметь три единицы подряд в дате рождения – довольно неплохое начало.

Мама хотела назвать меня в честь отца, тогда получилось бы Джон Кидис Третий, а отец склонялся к Кларку Гейблу Кидису или Карэджу [3]3
  англ. «courage» – храбрость


[Закрыть]Кидису. В конце концов они остановились на Энтони Кидисе, в честь моего прадедушки. Но для начала я был просто Тони.

Из больницы меня перевезли в загородный дом, который нам выделили власти, где я и остался жить с мамой, папой и собакой по кличке Панзер. Прошло всего лишь несколько недель, и в моем отце вновь проснулась тяга к путешествиям. Его раздражало это сидение на одном месте. В январе 1963 мой дед Джон Кидис решил переехать всей семьей в места с более теплым климатом, а именно в Палм-Бич во Флориде. Он продал свой бизнес, посадил свою жену, шестерых детей, а также мою маму и меня в машину. Я ничего не помню из жизни во Флориде, но мама говорит, что жилось нам хорошо, как только удалось вырваться из-под жестокого ига семьи Кидисов. Проработав какое-то время на заводе Лондромет [4]4
  Лондромет – марка автоматических стиральных машин.


[Закрыть]и скопив денег, она нашла небольшую квартирку над магазином спиртных напитков на западе Палм-Бич, и мы переехали туда. Когда она получила счет за аренду за два месяца от дедушки Кидиса, она вежливо написала ему: «Я переслала счет вашему сыну. Надеюсь, скоро он даст вам о себе знать». К этому времени мама уже работала в Ханиуэлл [5]5
  Ханиуэлл – компания по производству авиационной техники и электронного оборудования, а также приборов управления, промышленного оборудования.


[Закрыть]получая 65 долларов в неделю, чего было вполне достаточно, чтобы оплатить аренду нашей квартирки. Еще 10 долларов в неделю уходило на няню для меня. По словам мамы, я был очень счастливым ребенком.

В это время мой отец сидел один в нашем загородном доме. По стечению обстоятельств, одного из его друзей бросила жена, и приятели решили поехать в Европу.

Отец оставил дом, машину в гараже, упаковал свои клюшки для гольфа, печатную машинку и остальные скромные пожитки и отправился во Францию. После потрясающего пятидневного путешествия, включавшего соблазнение молодой француженки, которая была еще и женой полицейского из Джерси, мой отец и его друг Том остановились в Париже. К тому времени Джек отрастил длинные волосы и был похож на битников Левобережья. В Париже они провели несколько замечательных месяцев, писали стихи, пили вино в наполненных сигаретным дымом кафе, пока не закончились деньги.

Автостопом они добрались до Германии, где поступили на службу в армию, чтобы попасть в Штаты вместе с войсками.

С другими солдатами они набились в корабль, как селедки в бочку, страдали от качки, морской болезни и периодически слышали крики в свой адрес, вроде «Эй, ради всего святого, подстригитесь!» Это путешествие было самым ужасным моментом в жизни моего отца. Каким-то образом ему далось уговорить мою мать вернуться к нему. После трагической смерти ее матери в автокатастрофе, мы переехали в Мичиган. Это был конец 1963 года. Теперь мой отец твердо намеревался следовать примеру своего друга Джона Ризера: поступить в колледж, получить стипендию в университете, а затем и хорошую работу, чтобы содержать семью.

Следующие два года он только этим и занимался. Он закончил колледж и был принят в несколько университетов, но из всех выбрал Калифорнийский Университет в Лос-Анджелесе, чтобы попасть в кинематограф, и осуществить свою мечту – жить в Лос-Анджелесе. В июле 1965, когда мне было 3 года, мы переехали в Калифорнию. Я смутно помню нашу первую квартиру, но в этом же году родители снова расстались – и снова из-за другой женщины. Мы с мамой поселились в квартире на Огайо Стрит, она начала работать секретаршей в какой-то юридической фирме. Надо заметить, что хоть она и вела правильный образ жизни, в душе моя мама была хиппи. Я хорошо помню, как по воскресеньям она брала меня с собой в Гриффит Парк, на мероприятия, носившие название Love-Ins. Покрытые зеленью склоны холмов пестрели группками людей, которые устраивали пикники, плели феньки и танцевали. Все выглядело очень празднично.

Раз в несколько недель спокойствие моей жизни нарушалось приездом отца. Мы ходили на пляж, забирались на камни, торчащие из воды, и ловили крабов, которые цеплялись за расческу отца, которую он всегда носил в кармане. Мы ловили и морских звезд. Я приносил их домой и сажал в ведро с водой, но они быстро умирали и вонь распространялась по всей квартире.

Мы процветали в Калифорнии каждый по-своему. Особенно мой отец. Он находился в явном творческом подъеме и снимал меня в качестве главного героя своих университетских короткометражек. Его фильмы постоянно выигрывали конкурсы: видимо, будучи моим отцом, он как-то по-особенному меня снимал. Первый фильм, «Путешествие мальчика», показывал парнишку двух с половиной лет, едущего на трехколесном велосипеде, затем он падал – это было снято в замедленном движении – и находил долларовую купюру. Вторую часть фильма я сходил с ума в центре Лос-Анджелеса: ходил в кино, покупал комиксы, катался на автобусах, общался с людьми, – и все это благодаря тому доллару. А в конце фильма оказывается, что все это мои фантазии – я кладу доллар в карман и еду дальше.

Многообещающая режиссерская карьера отца закончилась в 1966, когда он познакомился с симпатичной официанткой придорожного ресторана, которая пристрастила его к марихуане. Как-то раз, мне тогда было 4 года, мы с отцом прогуливались по Сансет Стрип, он курил травку, вдруг остановился и медленно выпустил дым мне в лицо. Мы прошли еще пару кварталов, я становился все более возбужденным. Потом я остановился и спросил:

– Пап, это все мне снится?

– Нет, ты не спишь, – сказал он.

– О’кей, – я вздрогнул и продолжил взбираться на столб светофора, как маленькая обезьянка, чувствуя себя в приподнятом состоянии.

Пристрастившись к травке, отец начал проводить много времени в ночных клубах, которые появлялись на Сансет Стрип, как грибы после дождя. Соответственно мы видели его все меньше и меньше. Каждое лето мы с мамой возвращались в Гранд Рапидс к родственникам. Бабушка Молли и ее муж Тед часто водили меня на пляж Гранд Хэвен. От этих прогулок я был в восторге. Летом 1967 в Гранд Хэвен мама случайно встретила Скотта Сен-Джона. Некоторое время они провели вместе, и он уговорил ее переехать к нему в Мичиган. Это случилось в декабре 1967.

Сам факт переезда меня не сильно расстроил, в отличие от вторжения Скотта в нашу жизнь. Этот человек вызывал у меня исключительно отвращение – большой, грубый, мрачный и злой, с темными сальными волосами. Я знал, что он работал в баре и частенько участвовал в драках. Как-то утром я рано проснулся и пошел в комнату к маме, а на постели лежал он. Его лицо представляло собой ужасную картину: черные глаза, разбитый нос, рассеченная губа и многочисленные порезы. Кровь была повсюду. Мама прикладывала лед к одной половине лица, а со второй стирала кровь и говорила, что, возможно, следует поехать в больницу. В ответ он злобно огрызался. Больно было видеть, как сильно мама любит этого человека. Я знал, что он друг кого-то из нашей семьи, но и представить не мог, что он друг моего отца.

У Скотта был буйный характер, и он легко выходил из себя. Впервые в жизни ко мне были применены физические наказания. Как-то раз я решил отрезать этикетку на моей любимой синей куртке, потому что она мне не нравилась. Я нашел ножницы и начал отрезать этикетку. Закончилось все тем, что я прорезал в куртке большую дырку. На следующий день Скотт обнаружил дырку, стянул с меня штаны и отшлепал меня тыльной стороной щетки для одежды. Начались трудные времена. Мы жили в одном из самых бедных районов Гранд Рапидс, и я пошел в новую школу. Тогда меня перестала волновать учеба, я превратился в маленького хулигана. В возрасте пяти лет я ходил по школьному двору, страшно ругаясь, умещая десятки матерных слов в одной фразе, пытаясь этим поразить своих новых друзей.

Однажды меня услышал учитель и вызвал в школу родителей. После этого во мне укрепилось мнение, что сильные мира сего настроены против меня.

Другим проявлением моей неуравновешенности стал случай со Slim Jim. Я гулял с другом, денег не было, поэтому в кондитерской я попытался украсть несколько конфет Slim Jim. Владелец магазина позвонил моей маме. Я не помню, как меня наказали, но мелкое воровство в магазинах было не самым подходящим поступком для шестилетнего мальчика в Гранд Рапидс.

В июне 1968 моя мама вышла замуж за Скотта Сэн-Джона. На свадьбе я должен был нести кольца, за это мне подарили сиреневый велосипед стингрей, что меня очень порадовало. Так что этот брак я приравнял к классному велосипеду с дополнительными колесами.

В этот период я почти не видел отца, потому что он уехал в Лондон и стал хиппи. Время от времени я получал посылки из Англии: футболки, бусы, браслеты… Он писал мне длинные письма, в которых рассказывал о Джимми Хендриксе и Led Zeppelin, и других группах, и английских девушках. Как будто он был в Диснейленде, а я – в богом забытом, занесенном снегом городке Нигдевилле, США. Я чувствовал, что где-то там творится настоящее волшебство, а мой отец – в самом его центре. Но я в какой-то степени наслаждался тем, что рос в более спокойной обстановке.

Тем летом я поехал на несколько недель в Калифорнию, чтобы повидаться с отцом, который вернулся из Англии. У него была квартира в Хилдэйле в Западном Голливуде, но большую часть времени мы проводили в Топанга-Каньоне, где у его девушки, Конни, был дом. Конни была фантастической женщиной с копной огненно-красных волос и белой кожей – она была действительно красивая, насколько можно было представить, и сумасшедшая, насколько можно было быть. Помимо Конни, остальные друзья отца представляли собой насквозь пропитанных наркотиками ковбоев-хиппи. Среди них был Дэвид Уивер, внушительных размеров человек, с незакрывающимся ртом, волосами до плеч, длинными, подкрученными вверх усами и типичным хипповым калифорнийским прикидом (но, само собой, не таким стильным, как у моего отца). Он был довольно вспыльчив и дрался как росомаха. Последним углом треугольника дружбы моего отца был Алан Башара, ветеран вьетнамской войны, который носил прическу под африканцев и большие, густые усы. Он совсем не был похож на эдакого мачо, крутого хиппи, скорее он походил на Джорджи Джессела, все время откалывающего шуточки. Такое сочетание: Дэвид, сильный, крепкий, задиристый парень; мой отец, творческий, умный, романтичный человек; и Алан, прирожденный комик, – было выгодно всем троим, и они никогда не испытывали недостатка ни в женщинах, ни в деньгах, ни в наркотиках, ни в развлечениях.